вал так:
   - Птица высокомерная. Уверена  в  своей  быстроногости.  Полагает,  что
всегда сбежать успеет. Еще бы, семьдесят километров в час, почти  двадцать
метров в секунду! Куда там прочим двуногим - это она так обо мне думает. И
тут я кидаюсь с места. Маленькая суматоха, заминка, птица - от меня, но  я
уже - за ногу и за вторую. Секунда - кольцо защелкнуто. Рывок в сторону, а
то пнет... Вообще, скажу вам, если бы страус умел пинаться с разбегу, весь
ход эволюции мог бы стать иным. К счастью - не умеет.
   Старший самый быстрый, от него не убежишь, за ним не угонишься...
   Однажды Гром, насмотревшись, как это делается, вылез  из-за  невысокого
бархана и фланирующей походкой направился к одинокому страусу.  До  лихого
прыжка оставалась пара мгновений, но тут страус шагнул навстречу. Пес  был
пнут в бок. Пес был клюнут в лоб. Пес корчился на песке, а страус - налево
кругом - ушел, самоуверенно подрагивая толстыми окороками.
   На визг прибежал Олле и спас пса. Он сорвал с куста лист,  поплевал  на
него и пришлепнул на лоб. Голове стало легче. Он отнес пса в палатку и дал
воды. Еще полегчало. Он  положил  пса  на  здоровый  бок  и  долго  гладил
ушибленный, приговаривая:
   - Дите малое, неразумное...
   Стало совсем хорошо. Так бы лежать и лежать...
   Олле испугался. Он смотрел в замутненные болью щенячьи  глаза  и  винил
себя за недосмотр. Удар был страшен. Олле осторожно трогал отек,  принимая
боль на себя. Он умел это делать. Если  очень  захочешь,  можно  уменьшить
чужую боль, разделив ее.
   Остаток дня и всю ночь просидел Олле рядом со своей собакой. Утром Гром
пришел в себя, лизнул руку, напился и  заснул  спокойно,  успев  подумать:
"Старший - он самый добрый, добрее быть не может".
   Пес выжил, и это хорошо. Ибо какой может быть  охотник  без  собаки?  А
заводить другую собаку Олле не стал бы, это уж точно.


   У догорающего костра недалеко  от  овального  входа  в  пещеру  одиноко
сидел, поджав ноги по-турецки, бородатый нечесаный вождь и кормил  из  рук
бананом крупную обезьяну. Вождь был гол по пояс,  и  только  короткое,  до
колен, кожаное исподнее, мехом внутрь, украшало его массивную  фигуру.  Он
без интереса, скорее, с досадой взглянул на пленников - их бросили рядом -
и осмотрел вспухшие лбы и носы.
   - Ох! - говорил потерпевший питекантроп, тыча перстом в синяк.
   - Ах! - добавлял другой.
   - Эх! - подытожил укоризненно вождь.
   Обезьяна незаметно исчезла.
   - Что-то они сегодня  разговорились,  -  не  выдержал  Нури.  -  Что-то
разболтались. Ты можешь лежать, если тебе так удобнее, а у меня  руки-ноги
затекли.
   - Ух! - крякнул по-питекантропски Олле, разорвав веревки  и  вскакивая.
Нури  уже  стоял  рядом.  Питекантропы  мгновенно  охватили  их   кольцом,
ощетинились копьями. Сверху, со скалы, донеслось тревожное рычание Грома.
   - Дикие люди. - Нури сел на землю, демонстрируя готовность  претерпеть.
- Сейчас нас, похоже, с®едят. А я уже привык жить.
   - Начальство не допустит. - Олле проводил взглядом двух  питекантропов,
которые подхватили и унесли в пещеру свободные теперь  бамбуковые  стволы.
Вождь действительно пробормотал что-то успокаивающее, и копья  опустились.
На пленников еще поглядывали  настороженно,  но  никто  не  препятствовал,
когда они подошли к костру.
   Просторная, ровная, очищенная от  камней  площадка  у  входа  в  пещеру
возвышалась над лесом, окаймленная слоистыми скалами. В стороне  небольшой
водопад вливался в прозрачное озерцо, цвели нарциссы, удивительные на этой
каменистой почве. Раннее солнце освещало вершины скал, сосны  и  кедры  на
них, и уже светлела зелень леса внизу, и стала  видна  выложенная  цветной
галькой дорожка  от  пещеры  к  водопаду.  В  противоположной  стороне,  у
покрытого цветами разлапистого дерева, высился аккуратно уложенный штабель
сушняка, прикрытый  сверху  пальмовыми  листьями,  лежала  солидная  горка
кокосовых орехов, кучка орехов кола, а на  нижних  сучьях  висели  длинные
грозди бананов.
   Откуда-то возник питекантропий мальчишка с большой раковиной в руке. Он
поднес раковину к губам и затрубил, надувая щеки. Из темного входа один за
другим побежали питекантропы, с жизнерадостным уханьем кидаясь в озерцо.
   - Семнадцать особей в возрасте от трех лет и более, - подытожил Олле. -
Да десять человек, которые нас захватили.
   - Итого, с вождем двадцать восемь.
   Вождь встал, протянул Олле снятый-с него питекантропами нож  в  ножнах.
Олле с сомнением оглядел  кряжистую  фигуру,  нечесаную  бороду,  растущую
прямо от глаз, повесил на пояс нож и медленно проговорил:
   - Нет. Его либо вообще считать не следует, либо сразу за четверых.
   - Как это? - удивился Нури.
   Глаза вождя спрятались под  кустистыми  бровями.  Он  жестом  пригласил
пленников в пещеру, и Олле, пожав плечами, молча шагнул вперед.
   Первое, что поражало в пещере, - свет.  Он  мерцал  белыми  пятнами  на
стенах, ровные участки  которых  были  разрисованы  бегущими  человечками,
оленями, слонами и полосатыми черно-желтыми тиграми. На  душе  Нури  сразу
потеплело - эта живопись почти не отличалась от рисунков его воспитанников
из младшей группы. Та  же  непосредственность,  тот  же  размах  и  гордое
пренебрежение деталями.
   И второе - запах. Сложный терпкий запах сухих трав. Пучки их висели  на
веревках, растянутых между редкими сталагмитами, лежали у стен. Наметанным
глазом и по запаху Олле различал дудник лесной, пион уклоняющийся,  очиток
пурпуровый, зверобой продырявленный, лапчатку  прямостоячую,  козлобродник
луговой, вороний глаз,  василистник  малый,  горец  почечуйный,  проломник
нитевидный,  синеголовик  плосколистный,  череду  трехраздельную  и   даже
крапиву двудомную  из  семейства  крапивных  с  листьями  супротивными,  у
основания сердцевидными, крупнопильчатыми. Были там и мало известные людям
травы, которыми лечатся кошки, собаки и другие приболевшие животные. Целая
лесная аптека разместилась в пещере.
   Два питекантропа плоскими острыми камнями соскабливали со  стены  слабо
светящийся налет. Потом полынными вениками  смели  его  в  кучку  и  долго
размазывали по стене принесенную в раковине смолу дикой вишни. Вытащив  из
бамбукового ствола лыковую затычку, они доставали из него светящихся жуков
и быстро приклеивали к смоле. Работа  спорилась,  и  вскоре  этот  участок
стены засветился настолько ярко, что на  гладкий  глиняный  пол  легли  не
заметные ранее тени. Светящееся пятнышко придвинулось  к  ногам  Олле,  он
наклонился, поднял.
   - Жук какуюс! - Жук суетился на ладони, то затухая, то снова разгораясь
переменчивым огоньком. Олле стряхнул его. - Снимаю  шляпу,  если  они  это
сами придумали. Но с другой стороны, у них не было иного выхода. При свете
коптящего факела не очень-то порисуешь, а рисовать, видимо, хочется... Вот
и разгадка, зачем они тащили на светлячковую поляну бамбуковые стволы.
   Питекантропы тем временем обрабатывали следующий участок стены, заменяя
потускневших жуков. Вождь спокойно ждал, пока Олле и  Нури  ознакомятся  с
обстановкой, осмотрят покрытые шкурами ложа из мягкой сухой травы, большие
плоские раковины, в  порядке  сложенные  в  уголке,  висящие  на  колышках
деревянные луки, оперенные стрелы с обожженными концами.
   В пещере был свой микроклимат, дышалось легко и приятно.  Под  высокими
неровными сводами попискивали летучие мыши, и прохладой веяло из соседнего
помещения - видимо, пещера продолжалась в глубь хребта. Нури подумал,  что
спелеологи давно побывали здесь, еще  при  организации  ИРП,  и,  конечно,
ничего особенного не нашли, обычная известняковая  пещера,  след  древнего
подземного потока...
   Вождь повернул к  выходу,  давая  понять,  что  здесь  больше  смотреть
нечего. А снаружи была в разгаре утренняя трапеза.
   Сначала, как и положено, кормили малолеток. Для этого на плоском  камне
дробились ядра грецкого ореха и полуфундука, потом срубалась  обсидиановым
довольно  острым  топориком  макушка  кокосового  ореха,  туда  засыпалась
дробленая масса, все  перемешивалось  прутиком  и  елось  через  край.  На
закуску каждому малышу, а было их всего три, выдали  по  банану  и  дольке
папайи. Нури  прикинул  раскладку  и  решил,  что  завтрак  достаточен  по
количеству и калориям, что наши предки питались совсем неплохо.  Сытно,  и
живот не оттопыривается.
   Накормив малышей и пригласив жестами пленников, уселись в кружок и  ели
остальные. Поражали  разнообразие  и  непохожесть  лиц:  казалось,  в  эту
длинноволосую нечесаную компанию собрались случайно  представители  разных
племен.
   - И все же общего много, - сказал задумчиво Нури. - Малый рост, широкие
носы, выраженные подбородки, правда, не у всех. Но... Обезьяньи надбровные
дуги, низкие лбы, отсутствие рельефной мускулатуры - сплошные сухожилия...
Не знаю.
   - Главное  не  это.  -  Олле  поверх  ореха  уставился  с  интересом  в
переносицу  вождя.  -  Главное  -  это  полное  отсутствие  взрослых.  Как
по-твоему, сколько будет старшему?
   - Я бы дал лет пятнадцать плюс-минус один-два года, не  более.  -  Нури
неожиданно покраснел. - Ты что ж это, - он вскочил,  -  сразу  понял,  да?
Сразу?
   - Откуда? В такой суматохе? До меня только сейчас дошло.
   Воспитатель Нури отошел в сторонку, сел  на  землю  и,  стыдясь  самого
себя, погрузился в сумрачное раздумье. Происшествие на светлячковой поляне
виделось теперь совсем по-иному, и не было в нем первоначальной лихости  -
раззудись, плечо, размахнись, рука. А  была  драка  с  детьми,  и  страшно
подумать, что могло бы случиться, если бы не Олле с его криком: сдавайся!
   - Не казнись... Пятнадцать - еще не известно, много  это  или  мало.  А
может, это у них самый зрелый возраст? И взгляни на этих  деток:  крепыши,
здоровяки без признаков рахита. Полагаю, никому из них подзатыльник лишним
не будет. Что это они себе на  лбы  наляпали?  Ага,  лепешки  из  жеваного
тимьяна  ползучего...  Ну  и  правильно,  лбы  крепче  будут.   Подумаешь,
обменялись парой оплеух...
   - Неравноценный обмен, - пробормотал Нури.
   - Ну, если только это - можно помочь. Вставай,  я  тебя  о  вождя  лбом
тюкну. Всю жизнь благодарить будешь, если сможешь, - загорелся Олле.
   Тем временем питекантропы собрали отходы, сбросили со скалы  и  подмели
площадку. Потом двое с  копьями  и  двое  с  луками  ушли  вниз  и  словно
растворились в лесу.
   - Чистюли. - Нури постепенно оправлялся от шока. - Только  пылесоса  не
хватает.
   - А ты думал, наши предки в грязи тонули? Кошка - и та по  пять  раз  в
день умывается. Воробей ни одной  лужи  не  пропустит,  купаться  лезет...
Первой заботой первого человека была забота о чистоте. Иначе он бы  просто
не выжил, не сохранился как вид. Да и на охоту  надо  чистым  ходить,  чем
меньше запаха, тем лучше. Грязь - это уже потом появилась,  когда  кое-кто
получил возможность жить, не работая. И стал грязным от  лени.  Трудящийся
всегда  стремился  к  чистоте,  а  питекантроп   с   самого   начала   был
трудящимся...
   На площадку притащили мохнатую драную шкуру, накрыли ею кучу хвороста и
устроили состязания в стрельбе из лука. Вождь ни во что не вмешивался.  Он
лишь протянул Олле корявый лук  с  толстой  тетивой  из  крученой  жилы  и
полутораметровую бамбуковую стрелу, приглашая принять участие в игре.
   Стреляли метров с двадцати. Выходил приземистый стрелок; втянув  голову
в плечи и сутулясь, работал сразу двумя руками: левой подавал вперед  лук,
правой натягивал тетиву. Олле заметил, что каждый целился точно в середину
шкуры, причем стрела лежала справа от древка лука на оттопыренном  большом
пальце. Естественно, стрела обычно не долетала, втыкаясь в землю метрах  в
двух от шкуры. Тогда поднимались горестный визг и уханье, и кто-нибудь  из
младших  бежал  поднять  стрелу...  Олле  опробовал  лук,  подивился  силе
питекантропов, справляющихся с ним, и отошел на край площадки.  До  мишени
теперь  было  метров  пятьдесят.  Вождь  коротко  сказал  что-то,  и   все
столпились вокруг Олле, наблюдая.
   Олле вытянул левую руку с луком, положил стрелу  слева  от  вертикально
поставленного древка, натянул тетиву, пока не коснулся  фалангой  большого
пальца скулы под глазом. Было безветренно, и он, целясь по  центру  шкуры,
взял метра на  четыре  выше.  Стрела  со  свистом,  описав  пологую  дугу,
вонзилась в середину мишени. Окружающие восторженно взвыли и, гулко хлопая
себя по плечам, пустились в  пляс,  с  милой  непосредственностью  радуясь
чужому успеху. Все, кроме вождя и Нури. Вождь плясать не  стал,  он  подал
новую стрелу, а Нури сказал:
   - Вот! Теперь ты должен научить их своему искусству.
   - Поучим.
   - Раз®яснить, что вдаль стрела летит по баллистической кривой...
   - Это уж само собой.
   Питекантропы все схватывали с  ходу,  обнаруживая  явную  склонность  к
прогрессу. Ноги на  ширине  плеч,  ступни  под  прямым  углом,  полуоборот
направо,  корпус  прямо,  голова  слегка  откинута  назад,  рука  с  луком
неподвижна... Корпус и голова - это не получалось, сколько Олле ни бился.
   - Пустяки, - утешил Нури. -  Какой-нибудь  десяток  тысяч  лет,  и  они
выпрямятся. Не мучай людей зря, оставь что-нибудь для эволюции.
   Утомившись от занятий, полезли купаться. И малыши,  и  старшие  подолгу
плавали у дна, собирая цветную гальку. Вообще,  под  водой  они  двигались
более уверенно,  чем  на  поверхности,  где  господствовал  один  стиль  -
по-собачьи. Зато пленники продемонстрировали разные стили:  кроль,  брасс,
баттерфляй, дельфин, каракатица  и  угорь.  Понравился  брасс,  как  самый
простой и экономичный. Еще не все успели посинеть и покрыться мурашками, а
новая манера плавания уже была освоена.
   - Отличные ребята, - согреваясь на теплом камне, констатировал Олле.  -
Только  с  речью  и  мимикой  у  них  неважно.  Но   жестикуляция   просто
поразительная!
   В этом Олле разбирался: его труды по мимике  и  жесту  древних  народов
Средиземноморья  давно  стали  классическими.  А   после   того   как   на
всепланетном Празднике Сожжения Ружей  он  выступил  с  этюдом  о  раненой
птице, двое великих мимов стали звать его почтительно - мастер.
   - Речь? - Нури задумался. - Порой мне кажется, что язык жестов сложнее.
Помнишь, ты давал моим  ребятам  уроки  раскованной  мимики...  Я  пытался
подражать им - не получается. Почему?
   Олле не ответил: снизу по тропе поднялись четверо  охотников,  неся  на
шесте  средних  размеров  антилопу.  Они  свалили  ее  у  костра  и  стали
разделывать. Глядя, как они орудуют кусками обсидиана - жалкими  подобиями
ножа, - Олле не выдержал.
   - Вот это зря. - Он смотрел перед собой и мимо  вождя.  -  Если  уж  вы
смастерили для них луки и сами пользуетесь зажигалкой, разводя костер,  то
иметь в хозяйстве хороший нож просто необходимо.
   - Это верно, - сказал вождь по-русски. - Это наша недоработка.  Но  кто
знает, где и в чем допустимо вмешательство в эволюцию? Кстати, вас я знаю,
а меня зовут Евгений Петрович. Волхв я.
   - Вы уже вмешались. А где остальные?
   - Один в отпуске, двое в массиве. Как вы догадались?
   - Значит, четверо. Так и думал, необходимый  минимум.  А  догадался  по
бороде: ваши отпускники  не  бреются...  Вы  полагаете,  они  не  замечают
подмены?
   - Не знаю. Вообще-то, мы похожи.
   У костра ободранную антилопу насадили на кол и  соорудили  нечто  вроде
вертела. До обеда было еще далеко, но тот, кто  думает,  что  зажарить  на
вертеле хотя бы барана - пара пустяков,  -  жестоко  ошибается:  дело  это
длительное. Повар из старших прикрыл голову  красивым  лопухом  и  занялся
готовкой. А двое младших  полезли  на  дерево,  которое  дополняли  птицы,
живущие среди синих цветов. Птицы не улетели: пацаны, пудря носы  пыльцой,
долго нюхали цветы и сорвали самую  красивую  кисть.  Ее  потом  разделили
надвое и вручили Олле и Нури - видимо, в знак признания. Но это  уже  было
позже, а пока они вели неспешный разговор  с  вождем  о  том  о  сем.  Как
заведено между настоящими мужчинами, говорили в основном о работе, и вождь
произнес длинный монолог:
   -  Вся  деятельность  ИРП  строится   на   вмешательстве   в   природу.
Естественные процессы слишком растянуты во времени, а нам хочется  скорее,
хочется  уже  сейчас  видеть  Землю  зеленой  и  чистой.  В  условиях   же
многостороннего  внелабораторного  воздействия  на  наследственную  клетку
Генетические трансформации не всегда предсказуемы. У нас в лесном  массиве
ежечасно рождаются мутанты - собственно, в этом основа  реставрации.  Ведь
утраченный  вид  можно  возродить  в  результате  отбора  среди  множества
мутантов. Так делала эволюция, нам, к сожалению, это удается очень  редко.
И мы отбора почти не делаем, мы рады всему новому. Если уж возникло  нечто
жизнеспособное - пусть живет. Вы что-нибудь имеете против зеброзубра? Я  -
нет. Иногда по единственной уцелевшей ископаемой  или  найденной  в  музее
живой  клетке  удается  восстановить  животное,   если   удачно   подобран
реципиент. Вы знаете, конечно, что в  одном  из  филиалов  таким  способом
воссозданы мамонт и белый носорог?.. Рождаются и  странные  химеры,  вроде
трагически погибшего козлокапустного гибрида, в слившихся клетках которого
генетики  обнаружили  полный  набор  хромосом  козла  и  цветной  капусты.
Прижилась соболиная свинья, никому не мешает вкусный зверь волчья  сыть  -
полосатый от носа к хвосту, но не барсук. И все рады черничному  арбузу  и
той корове-скороспелке, которую так любит Сатон. Что до меня, то мне милей
моя привычная буренка, я сам ее дою, когда бываю дома. - Евгений  Петрович
славно так вздохнул и прикрыл глаза. - А ведь это все мутанты. Как и  ваш,
Олле, пес, который, я заметил, мается вон там на скале в одиночестве и,  я
знаю, хочет пить, но не решается отойти,  боясь,  что  с  вами  что-нибудь
плохое содеется.
   - Я сам об этом все время думаю, - пробормотал Олле.
   - Значит, родители этой детворы...
   -  Вот  именно,  мастер  Нури,  вот  именно.  Где-то  там  на   хвостах
раскачиваются. - Волхв махнул рукой в сторону леса. - Иногда, очень редко,
мы, волхвы, в их среде  обнаруживаем  человеческого  детеныша,  мутанта  в
первом поколении. Мы следим за мамашей и после отнятия от  груди  забираем
ребенка сюда, ибо негоже человеку жить среди обезьян, даже если ему  всего
год от роду.
   - Но ведь это еще младенец! И вы сами растите  и  кормите?  Я  понимаю,
конечно, год - это крайний срок, потом уже  будет  поздно...  -  Нури  был
взволнован до глубины души. - А ведь среди обезьян  такое  дитя  смотрится
уродом, да?
   - Как всякий мутант в своей среде... Сами, конечно.
   - Вы... - Нури не находил слов. - Вы герои, дорогие товарищи!
   - Благодарю вас,  мастер  Нури.  Очень  верное  наблюдение.  -  Евгений
Петрович потупился. - Но это сначала, потом стало легче. Сейчас мы уже все
вместе и кормим и воспитываем. Уже сложился коллектив вентов.
   - Вентов?
   - Состав от "венец творения". Хорошо, а? Плохо, что  за  последние  два
года мы не нашли больше ни одного ребенка. А бывало, приносили сюда двух и
даже трех за год. Следим сейчас за одной  мамашей,  у  нее  обнадеживающий
малыш...
   - Вас всего четверо?
   - Да. Кроме меня, еще врач, палеозоолог и лингвист.
   - И все же... Почему вы держите это в тайне?
   - Ничего мы не держим. Просто  работаем,  сводя  свое  вмешательство  к
возможному минимуму. Это самое трудное - не вмешиваться. И никакой  учебы,
только показ на собственном  примере...  Живем  среди  них,  полагая,  что
лучшего способа познать жизнь перволюдей быть не  может.  У  нас  обширная
программа, и мы ее выполняем. Или вы сомневаетесь в нашей компетентности?
   Олле не сомневался. Он еще не встречал волхва, не  имеющего  докторской
степени.
   - Пока мы справляемся сами, понадобятся еще люди - привлечем. И нет  ни
одного довода в пользу огласки.  Из®ять  вентов  отсюда?  Но  это  значит,
лишить их жизненной среды. Среди нас, в городах, они жить  н