бредовая.
То-то будет пользы, если мы за символическую плату позволим  осматривать
закоулки, прогуливаться по этажам, заглядывать в  кладовые.  Посетителям
отбою не будет. А можно создать клуб домовладельцев, я мог бы помочь вам
в организации первого собрания. Можно будет обмениваться схемами Домов и
благоустроительными планами. Владельцы Домов могли бы ездить друг к дру-
гу в гости с целью обмена опытом. Нет, нет, - со смехом схватился он  за
мою руку, - это замечательно! Вы сможете обмениваться экономками, Гарсо-
нами и невестами. Ах, мысль-шалунья! Да ведь и Домами можно будет  обме-
ниваться! - Он возбужденно зашагал по комнате, словно идея эта и  впрямь
завладела им.
   - Мило. Мило. Легко распоряжаться чужим имуществом,  когда  свое  под
вопросом: "Есть ли?"
   - Так и знал, что вы обидитесь. А зря. Зря. Чтобы стать незамеченным,
можно утаиться, а можно и раствориться.
   Раствориться в толпе, в массе... А? Подумайте, подумайте...
   Он еще долго  говорил  о  необходимости  распахнуть  двери  Дома  для
пользования всеми желающими, он даже попытался польстить  мне  тем,  что
Дом мой слишком огромен и  многообразен,  чтобы  я  мог  позволить  себе
пользоваться им в одиночку. Я, сам не знаю зачем,  глупо  возразил  ему,
что скоро в мой Дом войдет невеста.
   - Вы так думаете? - многозначительно и не без ехидцы спросил  Гарсон,
- а ведь двадцать восемь-то ей уже давно минуло.
   - Я не ожидал от вас злобности, - сказал я, стараясь  придать  голосу
горечи, - я надеялся, что вы, как мой Гарсон, призванный понять  и  под-
держать меня в трудные минуты, всегда будете на моей стороне.  Разве  вы
не понимаете, что я не могу распахнуть двери моего Дома,  потому  что  я
свободен только при закрытых его дверях.
   - Это потому, что вы - узник! - отчеканил Гарсон. -  Узник,  палач  и
тюрьма в одном лице. Ваша личность - это лишь маленькая  ваша  частичка,
сами вы несравненно больше вас самих. Вы остерегаетесь  объективно  оце-
нить свои размеры, потому что боитесь о них узнать, вы - свой  собствен-
ный раб.
   Я очень устал, но я не мог согласиться с явным непониманием Гарсона и
принялся, призвав на помощь все свое терпение, объяснять ему, что рабы -
те, кто отдал себя в рабство внешнему, кто внешне живет по  отношению  к
самому себе! Я не могу быть рабом, потому что живу слишком даже внутрен-
не и нет объекта, перед которым я мог бы быть несвободен. Я говорил дол-
го и, как мне кажется, убедительно, но вдруг почувствовал, что в комнате
я один. Гарсон незаметно вышел, и оказалось, что я доказывал самому себе
необходимость своего существования.
   Вечером, сразу после ужина, прошедшего в полном и безнадежном  молча-
нии, я написал Гарсону письмо, в котором попытался определить наши с ним
отношения. Гарсон принял письмо с поклоном, сел в мое  кресло,  эффектно
закинул ногу на ногу и принялся читать письмо вслух, явно ерничая, с де-
монстративной выразительностью, некоторые места подчеркивая особо значи-
мой интонацией.
   "Предположительное Ваше существование не дает  никаких  гарантий  для
гармоничных отношений между нами. - В этом месте письма Гарсон снисходи-
тельно хмыкнул. - Другими словами, вряд ли мое сознание  так  непритяза-
тельно, что удовольствуется первым же образом, предложенным ему  вообра-
жением. Моя ошибка в том, что я недооценил Вас, посчитав Вас полной сво-
ей принадлежностью, но вместе с тем я горд: я и не предполагал, что  мои
невинные размышления, коим Вы с моего позволения были свидетелем, произ-
ведут такое впечатление на Вас  (здесь  Гарсон  многозначительно  поднял
вверх палец). Конечно, надо отдать Вам должное,  Вы  оказались  толковым
учеником, но и я чего-нибудь да стою, если, благодаря моим беседам,  вы,
существующий лишь для того, чтобы скрашивать мое уединенное  существова-
ние, отождествили себя со мною. И все-таки я смею заявить  Вам,  что  Вы
могли бы и не существовать, что предположительное  Ваше  бытие  необяза-
тельно для меня, что я в любой момент могу отказаться от Ваших услуг.  Я
уверяю Вас, что не премину воспользоваться своим правом  хозяина,  чтобы
указать Вам Ваше надлежащее место, если Вы осмелитесь слишком настойчиво
претендовать на равенство между нами".
   Я ожидал, что письмо мое подействует на Гарсона отрезвляюще, что  он,
хотя и не подаст вида в силу обостренного  самолюбия,  но  задумается  в
одиночестве, сделает определенные выводы относительно своего положения в
Доме. Как же я был наивен!
   Прочитав письмо, он флегматично возразил в том духе, что мне не  сле-
дует чрезмерно злоупотреблять воображением, требуя от него многообразия,
хотя не следует и пренебрегать предложенным архетипом, то есть им,  Гар-
соном. "Никто не сможет обозначить грань между действительно  существую-
щим и лишь представленным, воображаемым, потому что такой  грани  просто
не существует. То, что вы считаете меня  продуктом  своего  воображения,
вовсе не обесценивает моей реальности,  моей  независимости,  моей  чуж-
до-сти вам. А по поводу тех цифр... Видимо,  вам  все-таки  придется..."
Да, да, я знаю. Я знаю, что мне придется выйти из Дома и попытаться вер-
нуть его неприкосновенность. Кто-то все время пытается посягнуть на  не-
зыблемость моих границ. Этот многоликий Кто-то из дешевой душевности хо-
тел бы присвоить меня и находит массу, массу способов выманить  меня  из
моего убежища, ибо надежды проникнуть в мой Дом у него уже не  осталось.
Я выйду, выйду. Может быть...
   Галина Войнич родилась в 1956 году в Ленинградской области, по  обра-
зованию дирижер-хоровик, хотя дирижером так и не стала.
   Последние пятнадцать лет живет в городе  Когалым  Тюменской  области.
Впервые опубликовалась в 1997 году в журнале "Другие берега". берега".