как тестя своего и врага, и,
привезя  его к Киеву, похоронили его на Берестовом, между дорогой на Берестово
и другою, ведущей к монастырю."
    Временной  была  та  победа.  Многочисленны  половцы, много у них князей и
воинов.  Да  и  напали разве бы половцы на Русь, не чувствуй они за собой силу
степей и племен своих?
    Не  зажили  еще  раны  у дружины, едва похоронены убитые, как снова напали
половцы. На этот раз другая орда - грозного Боняка.
    Смотрит  Мономах  в  летопись.  Пробуждается послушная память - и видит он
черное  дымное  облако, в котором тонут кресты монастырские. Ведет к монастырю
дорога,  а  на  дороге,  распластавшись,  послушник  - мальчик почти. Лежит на
спине,  в  небо удивленными глазами смотрит. На виске у него ободок сабельный,
кровавый: видать, рубанул кто из половцев из озорства, как мимо скакал.
    Пламя  свечи  дрогнуло,  а  потом  заплясало  копотно,  и  долго  не могло
успокоиться.
    Владимир   закашлялся.   В   тот  же  миг  в  темном  углу  горницы  ожила
голова-чурбан.  Разомкнулись  деревянные  веки:  не  нужно  ли  чего князю? Не
побрызгать ли квасом горячий камень для свежего духу? Не принести ли питья?
    Но  Мономах,  не  отрываясь,  неподвижно  смотрел в летопись. Казалось, не
здесь   он.   Далеко   отсюда  витают  его  мысли,  переплетаются  с  прошлым,
устремляются в будущее.
    "Третью  ночь  уж  не  спит.  Все  думает  о  чем-то...  Уморит  он  себя,
думавши-то. Видать, войне скоро быть," - решив так, Микита снова задремал.
    А  князь уж снова читал. Строки плыли перед глазами, смешивались с давними
воспоминаниями.
    "И  20  числа того же месяца в пятницу, в 1 час дня, пришел вторично Боняк
безбожный, шелудивый, крадучись, хищник, к Киеву внезапно, и чуть было в город
не ворвались половцы, и зажгли низину в предгородье, и повернули на монастырь,
и  зажгли  Стефанов  монастырь,  и  деревни,  и Германов. И пришли к монастырю
печерскому,  когда мы по кельям почивали после заутрени, и кликнули клич около
монастыря,  и  поставили  стяга  два  перед воротами монастырскими, а мы - кто
бежал  задами  монастыря,  кто  взбежал на полати. Безбожные же сыны Измайловы
высадили  ворота  монастырские  и  пошли по кельям, вырубая двери, и выносили,
если  что  находили  в  келье.  Затем  они  сожгли  дом Святой Владычицы нашей
Богородицы и пришли к церкви, и подпалили двери, устроенные к югу, и вторые же
-  к  северу,  и,  войдя  в притвор к гроба Феодосиева, хватая иконы, зажигали
двери  и  оскорбляли  Бога нашего и закон наш... Тогда же зажгли двор Красный,
поставленный благоверным князем Всеволодом на холме, зововом Выдобичи: все это
окаянные половцы запалили огнем..."
    Вновь  навертываются  слезы  на  глаза  у  Мономаха:  да  не  рабьи  слезы
беспомощные, а благородные, гневливые.
    Вытерев  глаза, порывисто встал Мономах. Шумно отодвинулась, едва не упала
скамья. "Перунов чурбан" пробудился, тоже вскочил.
    - Микита!   Зови   ко  мне  писца!  Да  поживее,  старик!  Напишу  грамоту
Святополку, съедусь с ним - нет больше мочи терпеть поганых!


    ДОЛОБЬСКИЙ СЪЕЗД

    Как  и  прежде продолжал жертвовать Мономах личными своими выгодами во имя
единства  Русской  земли.  Несколько  раз,  поддаваясь  его уговорам, готовили
князья  рати, собираясь идти на половцев в решающий поход. И всякий раз что-то
мешало.
    В  1101  году  большой  поход на половцев был, наконец, подготовлен и рати
собраны.  Проведав  об  этом,  половцы  забеспокоились  и  от разных своих орд
прислали к Владимиру и Святополку просить о мире.
    Святополк, получивший богатые дары, согласился заключить с половцами мир.
    - Не  станем  желать добра от добра. Зачем сердить половцев? Раз заключили
они  мир  -  значит,  в  этот  год  не  пойдут  воевать Русь. А на будущий год
поглядим, что и как. Не впервой... - сказал он.
    Владимир  смотрел на Святополка с грустью. Хоть и ровесники они, да раньше
сдал  Святополк.  Охилел,  одряб  душой...  Такой  ли  был  он  раньше? Хоть и
корыстен,  и  низок  порой,  да  от  битв  не  бегал, не дрожал, заслыша свист
половецких  стрел.  Даже  славился  на Руси своей храбростью. Теперь же заелся
Святополк. Не хочется ему выносить тягостей походных, покидать сытный киевский
стол, отправляться в далекие степи пытать судьбу.
    Набравшись терпения, Мономах стал убеждать Святополка:
    - Не  понимаешь ты, брате, что не может быть у нас мира с половцами. Как и
прежде   будут   ханы   нападать  на  вотчины  наши.  Желают  лишь,  чтобы  не
переместилась война в их степи, чтобы бить нас по отдельности.
    Но уговоры ни к чему не привели.
    - Не  убеждай меня, Владимир. Помни, что не ты покуда на Киевском столе, а
я. Не пойду на половцев в этот год. Ступай один, коли хочешь... - усмехнувшись
Святополк.
    Вспыхнул Мономах. Хотел было он укорить Святополка за леность, за то, что,
разоряя  киевлян, покровительствует от иудейским ростовщикам, вступая с ними в
равную  долю и даже ссуживая у них казной, да сдержался. Лишь потемнел лицом и
вышел из шатра...

    * * *

    Мир  с половцами был заключен и стороны обменялись заложниками. Но и после
этого,  справедливо  не доверяя половцами и особенно коварному Боняку, Мономах
продолжал настаивать на необходимости общего большого похода.
    И вот наконец старания его увенчались успехом.
    Пишет летописец:
    "В  год  6611  (1103)  вложил  Бог  в  сердце князьям русским Святополку и
Владимиру, и собрались на совет в Долобьске. И сел Святополк с дружиною своею,
а Владимир со своею в одном шатре".
    Разбогатевшая  киевская  дружина  Святополкова,  имевшая  много  смердов и
имения,  не  хотела  идти  в  поход  и  отговаривала  от  него  своего  князя.
Сговорившись, некоторые из дружинников стали роптать вслух, говоря Мономаху:
    - Князь, не годится теперь, весною, идти на половцев. Сейчас время сева и,
если  возьмем  мы  смердов  и лошадей крестьянских, то погубим всю пашню. Коли
так, то голод будет в нынешний год.
    Выслушав  такое  возражение, Владимир усмехнулся в бороду. Не дурак, слава
Богу, на мякине не проведешь. Знает он, что не о пашне беспокоится дружина, но
об  убытках своих. Чем будут платить им смерды, если не будет у них хлеба? Что
возьмешь с голого, кроме его шкуры, да и ту на барабан не натянешь.
    И сказал Владимир:
    - Дивлюсь  я,  дружина, что лошадей жалеете, на которых пашут! А почему не
подумаете  о том, что вот начнет пахать смерд и, приехав, половчанин застрелит
его  из  лука,  а лошадь его возьмет, и в село его приехав, возьмет жену его и
детей его и все имущество? Так лошади вам жаль, а самого смерда разве не жаль?
    И не могла ничего ответить на то дружина Святополкова.
    И тогда Святополк, устыдившись за свою дружину, встал и сказал:
    - Вот я уже готов!
    Обрадованный Владимир обнял брата и сказал ему:
    - Это ты, брат, великое благо делаешь земле Русской.
    Решив,  что  походу  быть,  Святослав и Владимир послали к Олегу и Давыду,
велев  передать им: "Пойдите на половцев, и выйдем живыми или мертвыми". Давыд
Святославич  послушался  и  стал собирать войско, а Олег Гориславич не захотел
участвовать в походе и сказался больным.
    Владимир  же,  попрощавшись с братом своим, пошел в Переяславль. Святополк
собрал дружину и присоединился к нему.

    * * *

    Так  настоянием  Мономаха  решено  было, что поход состоится. В нем должны
были  принять  участие  все  князья русские, кроме отговорившегося нездоровьем
Олега. Разумеется, в болезнь Олега никто всерьез не поверил. Всем на Руси ясно
было,  что  Олег,  сидевший в Чернигове, неохотно ссорится с половцами. Трижды
водил  он  половцев  на  Русь,  пока не помогли они ему добиться черниговского
стола. Вот и теперь невыгодно Олегу ссориться с надежными своими союзниками.
    Советуется  он  со своими боярами и со старшей дружиной, и те говорят ему:
"Подождем, кто верх возьмет. Коли побьют половцы князей и рати их, то заключим
с ними союз и пойдем на Киев. Один станешь тогда править всей землей Русской".
    Слушает  Олег наушников, выжидает. "Русь, думает, Русью, а там чем черт не
шутит. Авось сяду в Киеве."

    * * *

    Много  ратей  стеклось  тогда в Переяславль. Были тут стяги всех князей: и
Давыда  Святославовича,  и  Давыда  Всеславича,  и Мстислава, Игорева внука, и
Вячеслава Ярополчича, и Ярополка Владимировича и других многих.
    Рати  двигались  двумя  путями  - на ладьях и на конях. Зайдя ниже порогов
Днепровских,  князья  стали  с дружинами в быстрине у Хортичева острова. Здесь
они  сели  на  коней,  а пешие ратники, выйдя из ладей, шли полем четыре дня и
пришли  на  Сутень. Половцы же, сведав, что идет Русь, затревожились. Стеклись
они во множестве со всех сторон и стали совещаться.
    Хан Урусоба сказал:
    - Попросим  мира  у Руси. Крепко они будут биться с нами, потому что много
зла причинили мы их земле.
    Но  другие  половецкие  князья  Арсланапа,  Китанопа, Куман, Асуп, Куртка,
Ченегрепа,  Сурьбарь  и  прочие  стояли  за  войну и стали смеяться над старым
Урусобой:
    - Если  ты  боишься Руси, то мы не боимся. Перебьем здесь русичей, а потом
пойдем в землю их и завладеем городами. Кто избавит их от нас?
    На  другой  день  должна была состояться битва. Русские князья и воины все
молились  Богу,  и "давали обеты Богу и Матери Его, кто кутьею, кто милостынею
убогим,  другие  же  пожертвованиями  на  монастыри. И когда они так молились,
пришли  половцы  и послали впереди себя в сторожи Алтунопу, который славился у
них мужеством."
    Это  был  тот самый Алтунопа, который храбростью своей и ратным искусством
одолел вместе с Боняком венгров. Как и в прошлый раз Алтунопа хотел, подскакав
к  русским  ратям, изобразить бегство и увлечь их за собой. Но он не учел, что
русские князья, знавшие тактику половцев, выслали вперед свои сторожи. Русские
сторожи  окружили  Алтунопу  и убили его вместе со всеми воинами, что были при
нем.
    Пишет летопись:
    "И  двинулись  полки  половецкие,  как лес, конца им не было видно; и Русь
пошла им навстречу. И Бог вселил ужас великий в половцев, и страх напал на них
и  трепет  от  лицезрения  русских  воинов, и сами они впали в оцепенение, и у
коней  точно  сковало  ноги. Наши же весело направились к ним, кто верхом, кто
пешие. Половцы же, увидев, как русские устремились на них, не дойдя до русских
полков,  обратились  перед ними в бегство. Наши же пустились за ними в погоню,
рубя их.
    В день 4 апреля великое спасение Бог совершил и над врагами нашими дал нам
победу  великую.  И  убили  тут  в  бою  20  князей: Урусобу, Кчия, Арсланапу,
Китанопу,  Кумана,  Асупа,  Куртка,  Ченегрепу, Сурьбаря и прочих князей их, а
Белдюзя в плен взяли. После того расположились на отдых братья, победив врагов
своих,  и  привели  Белдюзя  к  Святополку, и начал Белдюзь предлагать за себя
золото  и  серебро,  и  коней,  и скот. Святополк же послал его к Владимиру. И
когда  он  пришел, стал спрашивать его Владимир: "Это ведь клятва одолела вас!
Ибо  сколько  раз, дав клятву, вы все-таки воевали Русскую землю? Почему же ты
не  наставлял  сыновей  своих  и  род свой не нарушать клятвы, но проливали вы
кровь  христианскую?  Да будет теперь кровь твоя на голове твоей!" ... И затем
собрались  братья  все,  и  сказал  Владимир:  "Сегодня день, созданный Богом,
возрадуемся  и  возвеселимся в этот день, потому что Бог избавил нас от врагов
наших и покорил врагов наших и "сокрушил их головы змеиные и передал достояние
их  людям" русским." Взяли ведь тогда скот и овец, и коней и верблюдов, и вежи
с имуществом и с челядью, и захватили печенегов и торков с вежами.
    И  вернулась  Русь  из  похода  в  полном  величии,  и славой, и с победой
великой..."
    Торжество  князя  Владимира  Всеволодовича было велико. Во всех храмах, во
всех  монастырях служили благодарственные молебны. Несколько дней, не умолкая,
звенели колокола.
    Однако  даже  и  радуясь вместе со всеми, Мономах был на стороже. Он знал,
что  силы  половцев  еще  далеко  не  сломлены.  Не  раз  еще  предстоит  Руси
столкнуться с ними...


    "И ВОССТАНУТ ДВЕ ГОЛОВЫ НА МЕСТЕ СРУБЛЕННОЙ ОДНОЙ"

    Мир со степью был недолгим.
    В  год  1105  страшный  Боняк вновь подал о себе весть: подошел внезапно к
городу  Зарубу, что около устья Трубежа, и, победив русских данников берендеев
и торков, захватил большую добычу.
    В следующей году Святополк вынужден был выслать лучших воевод своих против
половцев,  опустошавших  киевские пограничные волости. После нескольких стычек
воеводы  Янь  и Иван Захарыч отбили у половцев русские полоны, захваченные ими
ранее, и прогнали их в степи.
    Годом спустя летопись отмечает новое появление Боняка:
    "В  год  6615 (1107) воевал Боняк и захватил коней у Переяславля. В том же
году  пришли  Боняк  и  Шарукан  старый  и другие князья многие, и стали около
Лубна."
    Редко когда Русская земля видела половцев в таком количестве. О том, чтобы
совладать  с  ними  дружиной одного какого-нибудь князя, нельзя было и думать.
Вновь  пришлось  Мономаху  собирать Русь, вызывать князей с их ратями. На этот
раз  к  нему  присоединился  и  Олег Святославич, устыженный дружиной своей за
прежнее бездействие.
    Собравшись, Святополк, Владимир Мономах, Олег Святославич, а также младшие
князья  Мстислав,  Вячеслав,  Ярослав,  Святослав пошли на половцев к Лубну, в
шестом часу перешли вброд через Сулу и внезапно ударили на половцев.
    При  этом,  чтобы  еще  больше  напугать неприятеля, не подготовившегося к
битве,  Владимир  приказал  всем своим воинам громко кричать и производить как
можно  больше  шума,  чтобы  половцы думали, что их противник превосходит их в
числе.
    Хитрость  удалась.  Смятенные  половцы  вскочили  на коней и, преследуемые
русичами, обратились в бегство.
    "Половцы  же  ужаснулись,  со  страха  не  смогли  и  стяга  поставить, но
побежали,  на  бегу  хватая  коней,  а  иные  пустились  бежать пешие. Наши же
принялись  рубить,  нагоняя  их, а других руками ловить, и гнали чуть ли не до
Хорола.  Убили  же  Таза, Бонякова брата, и Сугра взяли в плен, и брата его, а
Шарукан  едва убежал. Бросили половцы и свой обоз, который взяли русские воины
12 августа; и вернулись русские восвояси с победой великой..."
    Проведав  о  победе,  киевский  князь  Святополк  отправился  в  Печерский
монастырь и, попав туда к заутрене в Успеньев день, с гордостью сообщил братии
о победе русского оружия.
    - Победили мы половцев, братия! Возрадуйтесь же!
    И  возрадовалась  братия,  много  терпевшая  от половцев. Лишь один старый
инок, бывший некогда дружинником у отца Мономахова - Всеволода, сказал князю:
    - Напрасно  радуешься!  Не  раз  ходил  я  на  поганых.  Говорю  тебе, что
восстанут две головы их на месте срубленной одной.
    Слова эти омрачили торжество Святополка.
    Князь Владимир Всеволодович тоже долго молился в тот день: благодарил Бога
за  то,  что  наконец  осуществилась  заветная  мечта  его  -  русские  князья
соединились для общего дела.
    "Господи,  да  будет Русская земля едина отныне и вовек. В единстве - сила
наша,  в розни - гибель. Да не поднимутся брат на брата, и не воззавидует один
другому ради богатства тленна и преходяща".


    БЛАГОЕ ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ

    Несмотря  на  значительные  успехи,  половецкие степи все еще представляли
серьезную  опасностью  для Руси, воевавшей тогда не только с половцами, но и с
мордвой, и с чудью, и с латышами.
    Все  это заставляло Русь искать хотя бы временного примирения с половцами.
В  том  же  1107 году Владимир Мономах, Олег и Давыд Святославич имели съезд с
половецкими  князьями и взяли у них двух дочерей замуж за своих сыновей. Одним
из  этих  сыновей  был  сын Мономаха Юрий, прозванный впоследствии Долгоруким,
другой же Святослав, сын Олегов.
    Однако  эти  браки  не  принесли мира со степью. Что ни год русские князья
должны  были  ходить на половцев, причем походы эти либо не складывались, либо
рати  русские не заходили вглубь половецких владений, ограничиваясь небольшими
ударами  по  крайним  кочевьям.  Лишь  в  1109 году воевода Владимиров Дмитрий
Иворович, посланный к Дону, произвел большое разорение в половецких владениях,
вернувшись с богатой добычей и отбитыми русскими полонами.
    Следующий поход, 1110 года, предпринятый Святополком, Владимиром и Давыдом
Святославичем   закончился  нечем.  Углубившись  в  половецкие  степи,  князья
вынуждены были повернуть назад из-за начавшегося падежа коней и лютых морозов,
пробиравших  ратников до кости. Редки в степях морозы, а тут уж до того нашло,
что  кожа на седлах потрескалась, а голодные кони ложились на снег и больше не
вставали.
    И  лишь  в  1111  году  "думой  и похотением" Мономаховыми состоялся новый
поход.
    Перед  его началом произошло чудесное знамение, слух о котором разнесся по
всем  землям  русским.  Ночью 11 февраля возник вдруг над Печерским монастырем
огненный  столб.  Видели  его  все без исключения монахи и жители монастырских
посадов.  Вначале стал огненный столб над каменной трапезой, оттуда перешел на
церковь  и  остановился лишь у гроба Феодосия Печерского. Здесь столб внезапно
заколыхался,  а  потом  вдруг  поднялся  к небу и, взяв направление к востоку,
исчез. Знамение сопровождалось громом и молнией.
    Всю ночь монахи молились об истолковании знамения, и в чудесном сне одному
из  них  было  объяснено,  что  столб этот означает гнев Господень, обращенный
сперва против русских князей за их розни и усобицы. Ныне же молитвами Феодосия
и  всех  святых  земли Русской смилостивился Господь над землей нашей и дарует
Мономаху победу над половцами.
    Рати  начали собираться еще зимой - стекались со всех земель и уделов. Сам
же  поход  начался во второе воскресенье Великого поста. Выступили в поход все
те же: Владимир, Святополк и Давыд Святославич со своими сыновьями.
    В  среду  на Крестопоклонной неделе русское войско подошло к реке Ворскле.
Здесь  Владимир Мономах сошел с коня и, повернувшись, низко поклонился русской
земле.
    - Земля Русская, клянусь тебе, что мы либо вернемся к тебе с победой, либо
ляжем костьми!
    Помолившись  с  обильными  слезами  Богу  и приложившись к святому кресту,
русские рати продолжили поход и на шестой неделе достигли Дона.
    На   берегах   Дона  находились  главные  зимовники  -  оседлые  становища
половецких  орд.  Здесь,  немного  не  доходя  до зимовников, русское воинство
облеклось  в  брони,  прежде  сложенные на возах, выстроилось и боевом порядке
двинулось к городу хана Шарукана.
    Впереди  войска,  по  повелению Мономаха, с пением тропарей и кондаков шло
духовенство.  Слезы навернулись на глаза у Мономаха - свершилось наконец то, к
чему  он  стремился  долгие  годы:  объединенные русские войска дошли до самых
зимовников половецких.

    БЛАГОВЕЩЕНЬЕ "НА КОСТЕХ"

    Передовые отряды русских князей подходили уже к становищу, когда навстречу
им  высыпали  безоружные  шаруканцы.  Кланяясь, они протягивали русичам рыбу и
вино.  Немного  погодя  к  русичам вышел и сам хан Шарукан. Ходивший не раз на
Русь  с  Боняком, бравший полоны, сейчас Шарукан был смирен и только показывал
безоружные руки, что-то быстро говоря при этом по-половецки.
    Русские  рати  остановились  в растерянности: они ожидали совсем не такого
приема.  Что  означают  их подарки и как следует к ним отнестись? Не подвох ли
это? Не ждет ли в стойбище засада? Да нет, не похоже.
    - Шаруканцы  просят  не  трогать их жилищ! Обещают вечный мир! - разъяснил
Мономаху толмач, бывший половецкий пленник, хорошо знавший их язык.
    Мономах скользнул взглядом по Дону, по становищам половецким, по маленьким
фигуркам,  гревшимся  у  костров.  Да,  не  узнать  теперь  грозных  половцев.
Присмирели, почуя над собой сгустившуюся тучу.
    Старшие дружинники смотрели на князя, ожидая его решения.
    - Повинную  голову  меч  не сечет. Не тронем и