положении, но уже
обглоданная   пожаром  и   представляющая   собою   обезображенный   скелет.
Капитанский  мостик, штурманская рубка  и другие верхние надстройки,  раньше
блестевшие  эмалевой  краской,  превратились  в  груду  обгорелого  железа с
торчащими мачтами  и  трубами.  Подожженная  месяц  тому  назад, она все еще
дымилась,  огонь еще находил горючее  в  огромных  трюмах  этого  океанского
парохода.
     Сырые тучи, как бы оседая, ниже опустились над океаном.  Ветер  слабел.
Бот сложил свои  парусиновые крылья,  но  продолжал двигаться вперед. Восемь
гребцов,  сгибая спины, старательно наваливались на  весла. Матросы отсидели
ноги,  согнутые  в тесноте, но все были  бодры. Ведь  с каждым взмахом весел
укорачивался  путь, ведущий  этих  людей к  их цели.  Так  гребли  моряки до
позднего вечера, пока не попалась им удобная бухточка, куда они и завернули.
     Не выходя на  берег, они ночевали в боте -  по очереди дежуря, чтобы не
вынесло их в море. На рассвете проснулись, позавтракали и тронулись дальше в
путь. Утро было туманное, безветренное, с  проливным дождем. Бот под веслами
медленно  подвигался вперед и, боясь  пройти мимо  пролива, держался ближе к
берегу.
     В  полдень заметили, что  высокий горный кряж острова Уруп  установился
все ниже, потом скат его обрывался мысом. Дальше начинался пролив Фриза.
     - Нобунотс, - сообщил  командир название этого мыса  по лоции. - Тут на
милю тянется подводный каменистый риф. Не будем сразу сворачивать в  пролив,
гребите прямо на противоположный берег острова Итуруп.
     Справа  внимание   всех  привлекла  своим   четким  рисунком   отдельно
возвышавшаяся скала.  К северо-западу за милю от мыса на проливе она стояла,
как  на  постаменте.  По  своей причудливой  форме  она  представляла  собою
огромный  макет старинного корабля.  Казалось, не  природа, а  искусная рука
скульптора высекла  из каменной глыбы и корпус его и высокие, надутые ветром
паруса над ним. Вероятно, такое впечатление от этой скалы, как от настоящего
корабля, поразило воображение первого увидевшего ее мореплавателя, и  за ней
навсегда сохранилось и вошло в лоцию самое подходящее название: "Парус".
     Пролив  имел  около   тридцати  миль  ширины.  На  его  просторе  сразу
изменилась  погода: подул  норд-вестовый  ветер,  он  заметно  усиливался  и
свежел. Моряки обрадовались ему и поставили паруса. Идти стало легче. С моря
клоками сгоняло туман.
     Вдруг с левого  борта возник сильный  шум, распознать  причину которого
сразу не могли даже опытные моряки. Он приближался со стороны океана.
     - Не поймешь, что!
     - Неужели японский катер?
     Эти испуганные возгласы  заглушил  громким  выкриком  сидевший  на носу
матрос Кошелев:
     - Кит! Прямо на нас прет!
     Из тумана на бот надвигалась черная лоснящаяся  груда, длиной в большую
баржу, спереди над ней веером высоко хлестал шумный фонтан брызг.
     - Держи вправо! - скомандовал Трегубов рулевому.
     Близость  морского  чудовища,   в  сравнении  с.  которым  бот  казался
игрушкой, устрашила людей. Некоторые  схватились за винтовки, но стрелять не
пришлось. Кит сделал крутой поворот влево, взметнув мощным  хвостом. Высокий
вал захлестнул  бот, обдав людей холодной соленой водой. Некоторые ахнули не
то  от  испуга, не то от изумления,  но все  сразу почувствовали, что  холод
доходит  до колен. Бот наполнился водой до банок.  Все бросились вычерпывать
воду, кто чем попало: чайниками, кружками и корцом.
     Кит  скрылся в туманной дали океана, а бот, повернувший от кита вправо,
оказался на своем  курсе  и  продолжал путь  вдоль пролива Фриза. Показалась
северо-восточная  оконечность  острова Итуруп. Командир  сразу  узнал ее  по
высокому  и  обрубистому мысу  с  приметными  тремя  сосками  горных утесов,
обозначенных в лоции.
     Ветер  свежел и, достигнув пяти баллов, развел крупную зыбь, Чем больше
бот  углублялся  в  пролив,  тем  труднее становилось  плавание. Приходилось
лавировать    в   бурлящей    толчее,    происходившей    от    столкновения
приливно-отливных течений, быстрин и сулоев. Боясь, как бы ветром не сломало
мачту, убавили  площадь паруса,  но вместе с тем,  чтобы не  уменьшился  ход
бота, опять матросы заработали да веслах. К вечеру кое-как преодолели пролив
и вышли  в  Охотское  море.  Но в этой отчаянной борьбе  бот  был искалечен:
толчеей и зыбью  его  так  расшатало, что он  по пазам дал течь. Да и сверху
через его  борта захлестывало  волнами.  Вода поднялась выше колен.  Матросы
беспрерывно ее  отливали,  но она  все прибывала. Часть  команды укачалась и
ничего не могла делать.
     Боцман Гоцка остался  на  острове Уруп, но  теперь о  нем  вспоминали с
благодарностью.
     -  Молодец  боцман  -  заставил  тросом скрепить бот. Без  этогоо  наше
суденышко  развалилось  бы, как старое корыто, -  первый заговорил  машинист
Кучеренко.
     Леконцев,  оглянувшись  на командира,  углубившегося  в  морскую карту,
поддакнул:
     - Да, если бы не трос - давно бы нам быть на дне моря.
     Командир как  будто не  слышал этих разговоров. По-видимому,  он и  сам
теперь  сознавал, что боцман  был прав,  и,  оторвавшись  от карты, взглянул
вперед. Перед ним, волнуясь, грозно расстилалось Охотское море,  с мглистыми
далями. Пускаться в  большое плавание  на протекающем боте было  рискованно.
Вода в нем, прибывая, скоро может соединиться с уровнем моря, и тогда - всем
конец. Трегубов, обращаясь к команде, мирно заговорил:
     -  Смотрел сейчас  по карте. На всем северном берегу острова Итуруп нет
ни одного заливчика, где бы можно нам было укрыться от ветра и отдохнуть. Да
и бот нужно починить.  Попробуем в Кунаширском  заливе свое  счастье. За это
время, может быть, погода улучшится.
     Обратно по  проливу бот понесся почти с попутным ветром. Весла были уже
не нужны. У людей  теперь была одна забота - борьба с течью. Кроме Леконцева
и  Кучеренко,  воду  начали  отливать еще  двое:  рулевой  Рекстен и  матрос
Кошелев.  Так плыли около двух  часов.  Северо-восточную оконечность острова
Итуруп огибали уже в темноте. Здесь расположена удобная  Медвежья бухта, где
можно  было  бы  переночевать.  Но,  приближаясь  к   ней,  моряки  заметили
сверкнувший огонь на берегу. Несомненно, это были японские рыбаки. Чтобы  не
попасть в  плен, бот прошел;  дальше и скрылся за выступом скалы. Защищенный
от ветра, он: остановился.  Командир приказал  направить его ближе к берегу,
но подойти к нему не  удалось  -  мешали подводные  камни.  Всю эту тихую  и
темную ночь по очереди отливали воду. С рассветом  24  июня все принялись за
ремонт бота, законопачивая пазы лоскутьями от одежды, сигнальными флажками и
носовыми платками.
     К  восьми  утра  борьба за  плавучесть  судна  была  закончена  -  течь
прекратилась.  Люди принялись  завтракать.  Вдруг  с северо-востока  набежал
шквал, надул парус,  бот выбрался  из-за прикрытия скалы и  направился на юг
вдоль острова Итуруп. Течи больше  не было.  Это  утешало  людей.  Весь день
стояла хорошая погода. Люди  могли отдохнуть и восстановить силы. Но вечером
ветер совершенно стих, и моряки опять взялись за весла. Бот пошел тише.
     Ночью наплыл густой туман. Перемежаясь с дождем, он  не прекращался еще
два  дня, которые без ветра были  очень мучительными  для  людей. Расстояние
вдоль  острова  Итуруп  более  ста  миль  было пройдено.  Они поравнялись  с
юго-восточным мысом этого  острова,  обрывавшегося скалистой возвышенностью.
Здесь   начинался  вход   в  Северный   Кунаширский   пролив.  Люди   сперва
обрадовались, но тут же они с ужасом увидели, что течение пролива их относит
в океан. Для них это означало  гибель. Люди  напрягли  последние  усилия, но
желанный пролив от них удалялся.  Течение было значительно быстрее,  чем ход
бота.  Люди  догадались стороной  подойти к прежнему  месту, но  при попытке
войти в пролив их опять подхватило тем же течением и понесло на  восток. Так
повторялось несколько раз. Состояние моряков напоминало людей, карабкающихся
по крутому  подъему  ледяной  горы  - они  поскальзывались  и катились вниз.
Измученным гребцам ничего больше не оставалось, как переночевать под берегом
острова.
     Утро  27 июня принесло несчастным  скитальцам облегчение:  подул  южный
ветер. Они обогнули  мыс и при попутном  ветре, преодолевая течение, вошли в
Северный Кунаширский пролив.  Слева, на  северном  берегу  острова  Кунашир,
вблизи которого  они держались,  возвышалась величественная гора. Она  имела
форму  двух срезанных  сопок, выходящих одна  из другой, и  напоминала собою
искусственный обелиск.
     - Это известный пик Антония, высотой больше семи тысяч футов, - пояснил
командир, глядя на карту.
     Матрос, сидевший сложа руки под парусом, ответил ему:
     - Вот гора! Как настоящий памятник!
     - Смотрите  -  маяк  перед  ней торчит,  как спичка  перед  телеграфным
столбом, - сказал его сосед, указывая рукой на шестиугольную белую башню.
     Сидевший на носу впередсмотрящий матрос Леконцев негромко вскрикнул:
     - На берегу вижу сигналы флажками. Нас заметили японцы.
     - Это, вероятно, их телеграфный пост, - заметил командир.
     При этих словах все  люди, как  по  команде,  пригнулись на сиденьях, а
бот, как  бы выполняя их желание, продолжал идти своим путем.  Но  почему-то
погони  за  ним не было. Очевидно, японцам и в голову не могла прийти мысль,
что русские могут очутиться в таком  глубоком их  тылу, в необжитой, суровой
местности.
     Опасность встречи с японцами миновала. Бот, подгоняемый попутным ветром
и течением, мчался  по волнам, как на гоночных соревнованиях. Всех удивило -
почему при входе в пролив течение было в обратную сторону,  а теперь, словно
смилостившись над моряками, оно несло их вперед.
     - Как на тройке скачем  по ухабам! - воскликнул кто-то на носу, а голос
с кормы ему ответил:
     - Так мы через два дня будем на Сахалине чай пить.
     Скоро маяк остался позади едва заметной белой вышкой, и только огромный
пик Антония, упиравшийся в  небо,  все  еще хорошо был виден издали. Проходя
мимо северного берега острова  Кунашир, моряки смотрели на голые отроги трех
горных кряжей, на лесистые ущелья между ними и долины.
     Отдыхая  под  парусами   и  развлекаясь  открывающимися  новыми  видами
природы,  люди  начали забывать о  перенесенных испытаниях трудного пути, но
невзгоды как будто подстерегали  их каждый раз  внезапно.  Началось странное
явление -  ветер постепенно  слабел, а  зыбь  еще  больше увеличивалась.  На
середине  пути в  воздухе  наступило полное  затишье, паруса  повисли,  как.
тряпки, и бот совсем остановился. Но кругом,  на  всем  пространстве пролива
между островами, вода бурлила, как кипяток в. кастрюле на жарком огне. Здесь
не было правильного чередования волн, какие обычно ходят по морю. Короткие и
крутые, как будто выталкиваемые  снизу,  они дыбились на высоту  до-двадцати
пяти футов  и, как лохматые великаны, с яростью обрушивались  друг на друга,
дробясь и обдавая людей солеными брызгами.
     Все это происходило оттого,  что здесь сталкивались два противоположных
течения: холодное - с Охотского моря, другое -  теплое - со стороны Великого
океана. Таким образом,  океан  и  море  вели здесь вековечную  борьбу. Много
морей уже  поглотил  Великий  океан и  еще  хотел  поглотить  одно,  но  оно
отгородилось  от него  Курильской  грядой. В этом  сражении  море  выдвинуло
против океана  острова, точно  неприступные крепости,  а проливы  между ними
были ареной ожесточенной схватки. Утлый бот с русскими моряками попал  здесь
в  спор стихий и на себе ощущал бушующую  войну течений, напиравших  друг на
друга с двух сторон - от моря и океана. Он повертывался, крутился, плясал на
волнах, но не двигался с места, как будто стоял на приколе.
     - Опять мы в мертвом пространстве! - с досадой сказал командир.
     Моряки поняли, что дело их плохо, и начали усиленно грести. Однако  они
не могли  на веслах справиться с напором воды, чтобы направить бот по своему
пути: он болтался, как  чурка в  проруби. Многих из команды это  приводило в
отчаяние,  они не  знали, что делать, как не  знали и  того, долго ли  будут
находиться  в таком положении. Была угроза, что бот может развалиться. Часть
людей  отливала  воду,  другие поправляли  те места  в  пазах,  где  ослабла
конопатка.
     Прошло несколько часов.
     - Вся наша надежда на ветер, - упавшим  голосом сказал Трегубов, мрачно
оглядывая уставшую команду.
     Дремавший  рулевой  Рекстен  лежа  открыл  карие  глаза,  сунул  в  рот
указательный палец правой руки  и  потом поднял его высоко кверху над собой.
На мокром пальце его ощутился  холодок от легкого дуновения южного  ветерка,
который иначе никак нельзя было почувствовать. Он сказал:
     -  Ага! Скоро  тронемся, ваше  благородие. Пока чуть-чуть веет попутный
зюйд. Наверно, разойдется.
     От употребления соленых консервов всем очень  хотелось пить, но вдоволь
пресной  воды  не  выдавалось.  Люди  принимались  курить, торопили  матроса
Леконцева  скорее разогревать чайник на  его самодельной  железной  печурке,
устроенной в носовой  части на камнях. От разожженных углей потянуло дымком,
запах его был приятен морякам, он напоминал мирную домашнюю жизнь на далекой
родине.
     -  Самоваром запахло!  -  вздохнув,  сказал кто-то. - Теперь  бы  целый
самовар один выпил за присест.
     - Придется ли нам вообще попить чаю дома? - ответил другой голос.
     Слабый южный ветерок  стал чувствительным для  всех.  На мачте поспешно
подняли парус. А  когда поспел чайник и Леконцев стал торжественно разливать
чай по  кружкам, вдруг  налетел сильный шквал, ударил в парус и резко качнул
бот в сторону.  Сшибленный с  ног  толчком, Леконцев повис за бортом, только
сжатые в тесноте ноги удержали его от падения в воду. Но чайник  с  кипятком
вырвался  из его  рук, упал  за борт и потонул. Матросы разразились руганью.
Всем было жаль драгоценной воды, каждая капля которой была на счету.
     - Не  ругаться, а  радоваться  надо. Ветер -  спаситель нашей  жизни, -
оправдывался обиженный Леконцев, неудачно выполнявший роль кока.
     Как ни велика была неприятность потерять чайник с кипятком, но причина,
вызвавшая  ее, одновременно  доставила  людям и  радость: под  ветром паруса
теперь преодолевали встречное течение, и бот продолжал путь по проливу.
     Вечером бот поравнялся с крайним мысом  острова Кунашир, и перед людьми
открылся  широкий простор Охотского  моря.  Командир  достал карманные часы,
взглянул на них  - стрелка  показывала цифру семь. Он  приказал повернуть  к
берегу,  чтобы  запастись пресной  водой - она была уже на исходе.  Но через
некоторое время  было  ясно  видно,  как  высоко вздымался  морской  прибой,
ударяясь о крутые каменистые обрывы острова.
     -  К берегу, знать, не  подступиться - разобьемся. Потерпим, ребята, до
Сахалина. Экономнее будем обращаться с  водою. А пока воспользуемся попутным
ветром.
     В голосе командира прозвучало сожаление.
     В море  бот шел под одними  парусами.  Ветер разгуливался,  а через три
часа плавания достиг шести баллов. Волны, усиливаясь, вкатывались через бот.
Ночью люди не гребли, но устали больше, непрестанно отливая воду.
     Утром, оглядываясь, они с удивлением заметили, как недалеко от них были
берега.  Верщины гор  издали  казались  еще выше, чем они были  вблизи. А  с
левого борта заманчиво и близко виднелась большая  земля. Командир знал, что
это  был остров Иезо с  удобными бухтами,  где  можно  укрыться и  запастись
пресной  водой.  Но  подойти  к  нему, густо  населенному японцами, означало
верный плен.
     Бот  шел  дальше. Берега  скрывались с глаз.  Впервые  люди очутились в
открытом  море. И для них, обессиленных уже  раньше, медленно зачередовались
дни и  ночи,  без  сна и отдыха, то обнадеживающие,  то угрожающие. Жизнь на
боте, у которого  не была окончательно устранена течь, зависела  от капризов
погоды, а она постоянно менялась. Когда окутывал море густой туман, плавание
продолжалось  вслепую, и не было  возможности определить  свое место. Ветер,
меняя  свое  направление, иногда как бы сочувствовал несчастным скитальцам и
гнал их по курсу,  а иногда как бы становился поперек дороги и не  пускал их
вперед. В особенности им досталось в нордовый шторм. Обдавая ледяной стужей,
он отбросил их назад на десятки миль. Всем казалось, что наступил конец. Эта
мысль особенно пугала  их потому,  что им ничего не было  известно о  первой
партии, отправившейся на Сахалин, и они считали ее погибшей. Они  тоже ждали
такой  же  участи. Но бот каким-то чудом  пока  уцелел, и окоченевшие на нем
люди все еще копошились, находясь по пояс в воде и не переставая отливать ее
за борт. Не было покоя и во время  затишья - приходилось  грести.  В тесноте
нельзя было ни прилечь, ни вытянуть одервеневших ног. Даже в те редкие часы,
когда можно было бы  соснуть, люди сидели и,  скорчившись, только дремали. С
тех пор как  они  оставили остров Уруп,  на  них ни разу не просохла волглая
одежда, и  они мокли в  соленой воде, как  в рассоле.  Тела  их  сморщились,
посинели.
     Команда угрюмо молчала. А если кто начинал говорить, то другие не сразу
поддерживали его, словно не понимая, о  чем речь. В словах слышались думы об
иной жизни, чем на этом жутком боте.
     -  Тот,  кто  останется  из  нас  жив,  никогда  не   забудет  о  наших
приключениях, - словно сквозь сон, пробормотал Кошелев.
     Через минуту заговорил Леконцев:
     - А у меня  на  родине теперь весна  в разгаре: сирень цветет,  соловьи
поют.
     - Эх,  поваляться бы на  душистой  травке под горячим солнцем, - мечтал
вслух Кошелев.
     - А ну вас к лешему с такими разговорами! - рассердился Кучеренко.
     Минут десять длилось молчание, и снова подал голос Леконцев:
     -  Чуяло  мое  сердце  -  плохо  будет. Как не  хотелось расставаться с
броненосцем!..
     Слова  Леконцева  напомнили людям об эскадре. Всех занимал  вопрос, что
стало с ней? Никто не думал о победе над японцами, но все были уверены,  что
большинство русских  кораблей  стоит  уже во  Владивостоке.  И  опять  мысль
возвращалась к берегу:
     -  Наши  товарищи, наверно, в городе погуливают или  в  трактире чайком
забавляются.
     - А у кого возлюбленные есть - тем еще лучше.
     - А у нас пресной воды вдосталь нет.
     - Нам  хоть бы  часика три в тепле полежать,  руки и  ноги  расправить,
отдохнуть...
     Кучеренко старался отвлечь команду от тяжелых дум и заговорил о другом:
     - Знал я одного  барина. Большой офицерский чин  имел. Богатства у него
за год не сосчитать. И простяга был на редкость. Когда варили  для него яйца
в скорлупе, то  он брал себе только  яйца, а  бульон от  них  отдавал своему
вестовому. Вот какие бывают добрые господа.
     Некоторые  матросы устало улыбнулись на слова Кучеренко. В другое время
и  в другом  месте за такие  речи командир  подверг бы матроса наказанию. Но
теперь он только  взглянул на Кучеренко  и ничего  не сказал. Быть может, он
иначе  стал  расценивать своих подчиненных, которые во  время этого тяжелого
плавания проявили подлинное мужество.  Нельзя было не уважать людей, отважно
боровшихся со смертью.  От  нее отделяли их  только тонкие дощечки,  но  она
все-таки проникала  в  бот через щели, она лезла через борта зеленой шипящей
массой  волн, обдавая тела холодом. В данном  случае шутка, хотя и ядовитая,
не  прозвучала для Трегубова дерзостью. Вероятно, он  сделал вывод,  что эти
люди, неутомимо боровшиеся с препятствиями  на пути к  родине, точно так  же
доблестно вели бы себя и в боевой обстановке.
     С каждым днем положение команды ухудшалось.  Истощались последние силы.
А кругом ничего не было видно, кроме мутного неба и колыхающейся поверхности
моря. Напрасно  взоры,  устремленные вперед, искали  землю. Остров  Сахалин,
служивший  только  местом  ссылки  за  тяжкие преступления, а  этих  моряков
м