ился рядом, и ждал,  пока  подойдет  семья.
Ночью хлопотала над Ивашкой мать, а утром он опять брал  на  руки  сына  и
шел. На новом месте, помнил Кондратий, пришлось  ему  работать  за  троих,
летом часа два спал. Старшие сыновья с ним  были,  а  с  младшими  Татьяна
возилась, молиться их учила, ругала соседей нехристями  и  чучканами.  Все
боялась, что забудут ребята веру русскую и  язык  христианский.  Кондратий
посмеивался, глядя на них, говорил, что Христос здесь сохатому не  хозяин,
Мойперу здесь надо молиться,  лесному  оштяцкому  богу.  На  первых  порах
Ивашка  птицу   без   надобности   бил,   а   потом,   балуясь,   даньщика
великопермского подстрелил. Ослепла душа у парня...
     Дятел-пестряк застучал по сухой сосне. "От князя  можно  уйти,  а  от
домашней беды не уйдешь", - подумал Кондратий, поднимаясь. Он пошел по той
же тропе обратно. Шел тяжело, в землю глядел. В низинах земля  еще  снегом
пахла, а на взгорьях росли красные и синие цветы.
     Он прошел версты полторы и сел - дальше идти  сил  не  было,  а  идти
надо.
     Навстречу ему по тропе шел оштяцкий охотник. Приглядевшись, Кондратий
узнал: Золта, брат князя Юргана.
     Золта поздоровался с ним по-оштяцки и сел рядом.
     - Даньщики-то ушли? - спросил Кондратий.
     - Ушли, Рус. Ушли.
     Золта погладил его по плечу и заговорил по-своему.  Кондратий  понял:
Ивашку даньщики забрали с собой.
     - А я в пауль шел. Сам хотел похоронить...
     - Зачем хоронить, рума Рус. Ивашка живой, ругается.
     - Вот как! Ну, слава богу. Я чуть  ума  не  лишился.  Легко  ли,  сам
понимаешь, сына родного. Своими руками...
     Золта вздыхал, качал головой.
     - Понимаю, рума.
     - А ты-то куда? Силки, поди, шел ставить?
     - К тебе, Рус, иду. К тебе! - Золта, охая, встал.
     - Выходит, искал меня... - Кондратий хотел  сказать,  что  родной  он
ему, по душе родной. А как скажешь? Жизнь одна, а слова разные.
     - Ось, Емас улум, - сказал ему Золта и пошел в пауль.



                               ЗЕЛЕНАЯ РОЖЬ

     К ночи похолодало. Кожаный куяк с железным  нагрудником  грел  плохо.
Кондратий прижимался спиной к елке, дул на руки. Князь Юрган, видно,  тоже
мерз, ворочался в елушках, кашлял. Не обидел бог старого князя умом, думал
Кондратий. Пока даньщики набивали мешки  серебром  да  мехами,  он  собрал
своих людей. Даньщики за мечи схватились, да поздно  -  охотники  стреляют
без  промаха.  Князь  велел  им  развязать  мешки,   складывать   в   кучу
награбленное добро,  сам  отсчитал  четыре  десятка  соболей.  "Берите,  -
сказал, - дань с лука и уезжайте". Уехали даньщики.  Неделя  не  прошла  -
нагрянул Асыка, опять пришлось старому князю опоясываться мечом...
     Стемнело. Редкие звезды сиротливо поблескивали на синем небе.  Черный
лес притих, будто затаился. Холодная предрассветная тишина легла на землю.
     Два  охотника  поползли  к  засеке,  видно,  князь  Юрган  послал  их
караулить Асыку у Нюрмы-речки.
     - Тять, а тять! - шептал Гридя. - Юрганы к Асыке не перекинутся?
     - Я верю князю Юргану.
     - Мало нас, тять! Не подойдут ултыряне - пропадем.
     Над засекой начало белеть небо. Закачались черные елки. Ветер  дул  в
спину Кондратию, с кулиги дул.  Добрые  на  ней  озимые!  Да  придется  ли
убирать осенью рожь?
     Кони зафыркали за засекой. Кондратий поднял лук и стал ждать.
     Гридя привстал - две стрелы воткнулись в елку над его головой.  Воины
Асыки, видно, спешились, обошли засеку и залегли в елушках.
     - Лежи!
     - Да, я тять, не заяц! Ночь пролежал.
     Князь Юрган подал своим знак и три десятка чернохвостых стрел прошили
насквозь елушки. Елушник ожил, выскочили на тропу воины Асыки, завыли  как
дикие, и побежали к ним. Кондратий бросил лук, выдернул меч.
     Отбиваться  сразу  пришлось  от  троих.  Одного  он  зарубил,   хотел
отскочить, запнулся, и сразу потемнело все, будто закрыл кто-то ему  рукой
глаза.
     Падая, он увидел Прохора.
     - Опоздал, сынок!
     Прохор посадил его спиной к елке, перетянул  сыромятным  ремнем  руку
выше локтя и закричал в ухо, как глухому:
     - Ултыряне пришли! Ултыряне! Угоним Асыку!
     Кондратий и  сам  видел  -  белеют  среди  елушек  пестрядные  рубахи
другодеревенцев.
     - Обессилел я, Проша! Подсоби... - Он хотел  встать,  поглядеть,  как
побегут воины Асыки. Но вместо Прохора  наклонились  над  ним  елушки.  Он
понял, что не встать уж ему, оттолкнул  здоровой  рукой  елушку  и  закрыл
глаза... Качалась перед ним зеленая рожь, густая и высокая, как лес. Такой
он в жизни не видел. Рожь желтела на глазах и душила его хлебным теплом.