Не желал он участи иной,
                     Не была душа его палима
                          Властолюбия мечтой.

        "XXXII"

                     В бранном стане, в Галлии далекой
                     Скромный дорог был ему удел,
                     И его на блеск и сан высокий
                     Променять бы он не захотел.
                     Почесть с властью или роскошь с силой,
                     Или все сокровища земли
                     Никогда ему той сотни милой
                          Заменить бы не могли.

        "XXXIII"

                     Что людьми зовется верхом счастья,
                     То считал тяжелым игом он.
                     Но, увы, непрошеною властью
                     Слишком рано был он облечен!
                     О, какою горькою кручиной
                     Сердце в нем исполнилось, когда
                     С этой храброй, доблестной дружиной
                          Он расстался навсегда.

        "XXXIV"

                     Никогда доселе сердцем юным
                     Ни тщеславен не был он, ни горд;
                     У преторианцев став трибуном,
                     Во главе блестящих их когорт,
                     Он остался воином смиренным,
                     Ни наград не ждавшим, ни похвал,
                     И горя усердьем неизменным,
                          Честно долг свой исполнял.

        "XXXV"

                     Но душе его прямой и нежной
                     Чужд был этот гордый, пышный Рим,
                     Этот Рим порочный и мятежный,
                     С ханжеством, с безверием своим
                     Утопавший в неге сладострастной,
                     Пресыщенный праздной суетой,
                     Этот душный Рим с подобострастной
                          Развращенною толпой.

        "XXXVI"

                     Здесь, в тревожной суетной столице,
                     Окружен неправдою и злом,
                     Как в глухой, удушливой темнице,
                     Изнывал он сердцем и умом.
                     Поли отваги, мужества и рвенья,
                     До конца готовый претерпеть,
                     Жаждал он скорей принять мученья
                          И за веру умереть.

        "XXXVII"

                     И пришла пора освобожденья:
                     Только ночь прожить еще одну,
                     И настанет час успокоенья.
                     С упованьем глядя в вышину,
                     Он привет читает в блеске ночи:
                     Звезд лучи, пронизывая тьму,
                     С голубых небес, как Божьи очи,
                          Светят радостно ему.

        "XXXVIII"

                     Небо залито лазурью нежной,
                     Закатился месяц в облака;
                     Медленно, неслышно, безмятежно
                     Уплывает ночь. Вот ветерка
                     Предрассветная прохлада веет,
                     Край небес, светлея и горя,
                     Заалел с востока... Тьма редеет, -
                          И зарделася заря.

        "XXXIX"

                     Узник видит утра пробужденье,
                     Светом солнца обдало его,
                     И за день последнего мученья
                     Он прославил Бога своего.
                     Пробудились стражи. Обступили
                     Севастьяна шумною толпой,
                     Молодое тело обнажили;
                          Высоко над головой

        "XL"

                     Подняли беспомощные руки,
                     Притянули к дереву плотней...
                     Лютые принять готовый муки,
                     В ожиданьи участи своей,
                     Он стоял живой пред ними целью
                     В алом блеске утренних лучей,
                     Не внимая дикому веселью
                          Нумидийских палачей.

        "XLI"

                     В этот час предсмертного томленья
                     Все земное мученик забыл;
                     Поли восторга, в сладком упоеньи,
                     В небесах мечтою он парил.
                     Перед ним отверзлись двери рая;
                     Озарен сияньем неземным,
                     Звал его, венец ему сплетая,
                          Лучезарный серафим.

        "XLII"

                     И не видел узник Нумидийца
                     С длинным луком, с стрелами его;
                     В забытье не видел, как убийца
                     Долго, долго целился в него,
                     Тетива как дрогнула тугая,
                     Не видал, как спущена была
                     И примчалась, воздух рассекая,
                          Смертоносная стрела.

        "XLIII"

                     Лишь когда отточенное жало
                     Глубоко в нагую грудь впилось,
                     В ней от боли сердце задрожало,
                     И очнулся он от светлых грез.
                     Шумный говор, крики, взрывы смеха
                     Услыхал он, мукою томим:
                     Зверская, кровавая потеха
                          По душе пришлася им.

        "XLIV"

                     Чередуясь, каждый в нетерпенье
                     В грудь стрелу спешил ему послать,
                     Чтобы силу, ловкость и уменье
                     Над бессильной жертвой показать.
                     И стрела вонзалась за стрелою...
                     Он терпел с молитвой на устах;
                     Кровь из жгучих ран лилась струею,
                          И мутилося в глазах.

        "XLV"

                     Уж сознанье гасло и бледнело,
                     И молитв мешалися слова;
                     На руках без чувств повисло тело,
                     И на грудь склонилась голова;
                     Подкосились слабые колени...
                     В область тьмы, забвения и сна
                     Погрузился дух... Земных мучений
                          Чашу он испил до дна.

        "XLVI"

                     А честное мученика тело,
                     Брошено руками палачей,
                     Скоро б незарытое истлело
                     Под огнем полуденных лучей,
                     Где-нибудь во рву иль яме смрадной,
                     Где бы хищный зверь, в ночную тьму,
                     Оглодал его, где б коршун жадный
                          Очи выклевал ему.

        "XLVII"

                     Уж его от дерева поспешно
                     Отвязать мучители хотят...
                     Той порою, плача неутешно,
                     Две жены прокрались тайно в сад.
                     Но мольбы напрасны; тщетно слезы
                     Изобильно льются из очей:
                     Им в ответ звучат одни угрозы
                          С бранью злобной палачей.

        "XLVIII"

                     Жены им дрожащими руками
                     Сыплют деньги... Шумный спор возник,
                     Зазвенело злато... Меж стрелками
                     Завязалась драка; слышен крик...
                     А они страдальца тихо взяли,
                     Дорогой обвили пеленой
                     И, глубокой полные печали,
                          Унесли его с собой...

                                   -----

        "I"

                          Рим ликует. Зрителей без счета
                       Уж с утра стеклося в Колизей:
                       Христианам вновь грозит охота, -
                       Под ареной слышен вой зверей.
                       И до зрелищ жадный, в нетерпеньи,
                       Ожидает цезаря народ...
                       Вдруг раздались клики в отдаленьи:
                            "Тише, тише! Он идет!"

        "II"

                       Распахнулась дверь. Цветов кошницы
                       Высоко держа над головой,
                       Дев прекрасных сходят вереницы
                       Меж колонн по лестнице крутой.
                       Из дворца идут они, как тени,
                       Устлан путь узорчатым ковром;
                       Их цветы на гладкие ступени
                            Пестрым сыплются дождем.

        "III"

                       Движется дружина за дружиной:
                       Здесь и Дак косматый, и Сармат,
                       Здесь и Скиф под шкурою звериной.
                       Блещут медь, железо и булат,
                       Рог и трубы воздух оглашают,
                       И проходят пращники, стрелки;
                       Серебром и золотом сияют
                            Стражи цезарской полки.

        "IV"

                       Свищут флейты, и гремят цевницы,
                       Скачет шут, и вертится плясун.
                       Вот певцов проходят вереницы
                       И под звуки сладкогласных струн
                       Воспевают в песне величавой
                       Вечный Рим с владыками его,
                       Их полки, увенчанные славой,
                            И знамен их торжество.

        "V"

                       Звонких лир бряцанье заглушает
                       Грохот бубнов и кимвалов звон.
                       Горделиво цезарь выступает,
                       Облеченный в пурпур и виссон.
                       Скиптр его из драгоценной кости
                       И орлом украшен золотым;
                       Дорогой венец на длинной трости
                            Черный раб несет над ним.

        "VI"

                       Вдруг кимвалы стихли, смолкли бубны,
                       И застыл кифар и гуслей звук,
                       В отдаленьи замер голос трубный,
                       Все кругом недвижно стало вдруг.
                       Цепенея в ужасе безмерном,
                       Цезарь глаз не сводит со стены,
                       И к стене той в страхе суеверном
                            Взоры всех устремлены.

        "VII"

                       Там в окне, над мраморною аркой,
                       Между двух порфировых колонн,
                       Полосою света залит яркой,
                       Полунаг, изранен, изможден,
                       Словно призрак иль жилец загробный,
                       Отстрадавший юноша предстал.
                       Красотой небесной, бесподобной
                            Ясный взор его сиял.

        "VIII"

                       Волоса на плечи упадали
                       Золотистой, шелковой волной,
                       Кроткий лик, исполненный печали,
                       Выражал величье и покой;
                       Бледны были впалые ланиты,
                       И прошла морщина вдоль чела:
                       Злая мука пытки пережитой
                           Как печать на нем легла.

        "IX"

                       Посреди молчанья гробового
                       Он, вздохнув, отверз уста свои;
                       Полилось восторженное слово,
                       Как потока вешние струи:
                       "Цезарь! О, возьми меня с собою!
                       "В Колизее ждет тебя народ...
                       "Христиан замученных тобою
                            "Кровь на небо вопиет.

        "X"

                       "Уж песок арены зверь взрывает...
                       "Медлишь ты, бледнеешь и дрожишь!
                       "Иль тебя то зрелище пугает?
                       "Что ж смущен ты, цезарь, и молчишь?
                       "Содрогнешься ль ты перед страданьем?
                       "Иль твой слух еще не приучен
                       "К детским крикам, к воплям и стенаньям
                            "Старцев, юношей и жен?

        "XI"

                       "Мало ль их, смерть лютую приявших!
                       "Мало ль их, истерзанных тобой!
                       "Одного из тех перестрадавших
                       "Ныне видишь ты перед собой.
                       "Эта грудь - одна сплошная рана,
                       "Вот моя кровавая броня!
                       "Узнаешь ли ты Севастиана?
                            "Узнаешь ли ты меня?

        "XII"

                       "Но сильней любовь и милосердье
                       "Жала стрел убийственных твоих:
                       "Я уход, заботу и усердье
                       "Близ твоих чертогов золотых,
                       "Под одною кровлею с тобою
                       "Находил у праведных людей;
                       "Я их доброй, ласковой семьею
                            "От руки спасен твоей.

        "XIII"

                       "О, как тяжко было пробужденье
                       "После казни той, когда я ждал,
                       "Что очнуся в небе чрез мгновенье,
                       "Осушив страдания фиал.
                       "Но не мог расстаться я с землею,
                       "Исцелела немощная плоть,
                       "И ожившим, цезарь, пред тобою,
                            "Мне предстать судил Господь.

        "XIV"

                       "Страха чужд, тебе отдавшись в руки,
                       "Я пришел принять двойной венец.
                       "Претерпеть опять готов я муки
                       "И отважно встретить свой конец.
                       "Цезарь, там, я слышу... гибнут братья.
                       "С ними смертью пасть хочу одной!
                       "К ним иду я кинуться в объятья, -
                            "Цезарь! Я иду с тобой!"

        "XV"

                       Недвижимо, притаив дыханье,
                       Как волшебным скованные сном,
                       Тем словам, в томительном молчанье,
                       Все внимали трепетно кругом.
                       Он умолк, и как от грез очнулся
                       Цезарь, а за ним и весь народ;
                       Гордый дух в нем снова встрепенулся
                            И над страхом верх берет.

        "XVI"

                       "Надо мной ты смеешь издеваться,
                       "Или мнишь, что кары ты избег!
                       "Червь со львом дерзает ли тягаться,
                       "Или с Зевсом смертный человек?
                       "Испытай же гордой головою,
                       "Что мой гнев громов небес грозней,
                       "И что казнь, придуманная мною,
                            "Когтя львиного страшней!

        "XVII"

                       "Пусть потрачены те стрелы даром.
                       "Но палач мой справится с тобой:
                       "Под тяжелым палицы ударом
                       "Размозжится жалкий череп твой.
                       "И погибнешь - миру в назиданье -
                       "Ты за то, что вел безумный спор
                       "С тем, кто власть свою могучей дланью
                            "Над вселенною простер!"

        "XVIII"

                       Он шагнул вперед; и всколыхалась
                       Словно море пестрая толпа.
                       В колоннадах снова песнь раздалась,
                       Свищут флейты, и гудит труба,
                       Плясуны вновь пляшут по ступеням,
                       Вновь грохочут бубны и кимвал,
                       И вдоль лестниц с кликами и пеньем
                            Лязг оружья зазвучал.

        "XIX"

                       Но в последний раз борца Христова
                       С вышины послышались слова, -
                       И мгновенно все умолкло снова,
                       Как объято силой волшебства.
                       Над немой, смятенною толпою
                       Словно с неба слово то гремит
                       И ее, как Божьею грозою
                            Разражаяся, громит:

        "XX"

                       "Ты ужели страхом новой казни
                       "Возмечтал слугу Христа смутить?
                       "Воин твой, о, цезарь, чужд боязни,
                       "Казнь одну успел я пережить, -
                       "Верь! Приму вторую также смело,
                       "Умирая с радостью святой:
                       "Погубить ты властен это тело,
                            "Но не дух бессмертный мой.

        "XXI"

                       "О, Господь, простивший Иудеям,
                       "На кресте их злобою распят,
                       "Отпусти, прости моим злодеям:
                       "И они не знают, что творят.
                       "Пусть Христовой веры семенами
                       "В глубине поляжем мы земли,
                       "Чтоб побеги веры той с годами
                            "Мощным деревом взошли.

        "XXII"

                       "Верю я! Уж время недалеко:
                       "Зла и лжи с земли сбегает тень,
                       "Небеса зарделися с востока, -
                       "Близок, близок правды яркий день!
                       "Уж вдали стекаются дружины,
                       "Юный вождь свою сбирает рать,
                       "И ничем его полет орлиный
                            "Вы не можете сдержать.

        "XXIII"

                       "Константин - тот вождь непобедимый!
                       "Он восстанет Божиим послом,
                       "Он восстанет, Промыслом хранимый,
                       "Укрепленный Господом Христом.
                       "Вижу я: в руке его державной
                       "Стяг, крестом увенчанный, горит,
                       "И богов он ваших в битве славной
                            "Этим стягом победит.

        "XXIV"

                       "Тьму неправды властно расторгая,
                       "Словно солнце пламенной зарей,
                       "Засияют истина святая
                       "И любовь над грешною землей.
                       "И тогда, в день радости и мира,
                       "Осенятся знаменьем креста
                       "И воспрянут все народы мира,
                            "Славя Господа Христа!"

                       Павловск
                       22 августа 1887


                           Из цикла "Гекзаметры"

        "I"

             Любо глядеть на тебя, черноокий приветливый отрок,
             В ясное утро, когда ты диском играешь блестящим.
             Спину согнув, опершись в колено левой рукою,
             Правою ловко ты круг увесистый бросишь далеко.
             Если ж никто с тобой не сравнится в уменьи, и диск твой,
             С медным звоном в плиту ударяясь, всех мимо промчится, -
             Стройно ты выпрямишь стан, задорно голову вскинешь,
             Кудри встряхнешь и таким заразительным смехом зальешься;
             В душу твой просится смех, и думаю я в восхищеньи:
             Как хороша ты, о, жизнь! О, юность, как ты прекрасна!

             Петергоф
             20 июля 1888

        "II"

             Счастье ж твоим голубям! Ты снова в дверях показалась
             С пестрой корзиной в руках, зерном наполненной крупным.
             Все встрепенулись они, все вдруг над тобой закружились,
             Близко уселись к тебе и, нежно ласкаясь, воркуют,
             Голуби всюду: в самой корзине над лакомым кормом,
             Те на плечах у тебя доверчиво так приютились,
             Эти у ног и клюют на пороге упавшие зерна.
             О, не спешите вспорхнуть! Побудьте здесь, кроткие птицы!
             Дайте завидовать мне вашей близости к деве прекрасной,
             Дайте хоть издали мне на нее любоваться подо