ле.

             Красное Село
             22 июня 1888

        "III"

             Завтра вот эти стихи тебе показать принесу я.
             Сядем мы рядом; опять разовью заветный я свиток;
             Голову нежно ко мне на плечо ты снова приклонишь,
             Почерк затейливый мой на свитке с трудом разбирая.
                  С робостью тайной в душе и трепетом сладким объятый,
             Взора не смея поднять на тебя, притаивши дыханье,
             Буду безмолвно внимать; угадывать буду стараться
             Все, что в этих стихах ты осудишь, и все, что похвалишь.
             Каждую темную мысль, неловкое слово, неровность
             Голоса звук оттенит, невольное выдаст движенье.
             Если ж все до конца дочитаешь ты без запинки,
             В очи тебе загляну я и в них приговор прочитаю.
             Ласковой, ясной меня озаришь ты, быть может, улыбкой...
             Мне ль благодарным не быть вдохновенью за эту улыбку!
             О, если б только оно меня осеняло почаще!

             Красное Село
             26 июля 1888


                              "Сонеты к Ночи"

        "I"

                        Что за краса в ночи благоуханной!
                     Мечтательно ласкает лунный свет;
                     Небесный свод, как ризой златотканой,
                     Огнями звезд бесчисленных одет.

                        О, если б там, в стране обетованной,
                     Где ни забот, ни слез, ни горя нет,
                     Душе расцвесть красою первозданной,
                     Покинув мир страданий, зол и бед!

                        Но, может быть, там суждено забвенье
                     Всего того, чем в нежном умиленье
                     Здесь на земле пленялася душа?

                        Нет, будем жить! Хоть скорбью и тоскою
                     Больная грудь сжимается порою,
                     Хоть страждем мы, но жизнь так хороша!

                     Красное Село
                     23 июля 1890


        "II"

                       За день труда, о, ночь, ты мне награда!
                    Мой тонет взор в безбрежной вышине,
                    Откуда ты глядишься в душу мне
                    Всей красотой нетленного наряда.

                       В сиянии твоем - что за услада,
                    И что за мир в отрадной тишине!
                    Я признаю в сердечной глубине
                    Власть твоего чарующего взгляда.

                       Цари, о, ночь, и властвуй надо мной,
                    Чтоб мне забыть о суете земной,
                    Пред тайною твоей изнемогая,

                       И, немощным восхитив к небесам,
                    Окрепнувшим верни, о, неземная,
                    Меня земле, к заботам и трудам!

                    Контрксевиль
                    18 мая 1892


        "III"

                       Здесь, в тишине задумчивого сада,
                    Опять, о, ночь, меня застанешь ты,
                    И все одной душа полна мечты,
                    Что я калиф, а ты Шехеразада.

                    Последняя нарушена преграда
                    Меж миром слез и дольней суеты
                    И царством грез и горней красоты;
                    Я твой, о, ночь! Меж нами нет разлада.

                    Ты шепчешь мне про таинства небес,
                    И словно я с лица земли исчез,
                    Отдавшись весь твоей волшебной воле.

                    Калиф внимал красавице своей,
                    Но ты одна мне рассказала боле,
                    Чем в тысячу уведал он ночей.

                    Штадтгаген
                    11 июня 1892

        "IV"

                       Люблю, о, ночь, я погружаться взором
                    В безоблачность небесной глубины.
                    Какая чистота! Как с вышины
                    Ласкаешь ты лазоревым убором!

                       Ты так светла, что меркнет лик луны,
                    Пустыней горнею плывя дозором,
                    И сонмы звезд бледнеющим узором
                    Двойной зари сияньем спалены.

                       О, нежная, прозрачно-голубая!
                    Гляжу, с тебя очей не отрывая,
                    Лицом к лицу пред тайною твоей.

                       Дай от тебя, о, ночь, мне научиться
                    Средь дольней тьмы душою становиться,
                    Как ты сама, все чище и светлей!

                    Новгород
                    21 июня 1899

        "V"
                    Нет, не туда, о, ночь, в плененном созерцанье
                       Взор устремляется, где в ризе золотой,
                       В огнях и пурпуре сокрылся царь дневной,
                       Багряным заревом пылая на прощанье.

                    Усталые глаза хотят красы иной:
                       Там, у тебя они найдут очарованье,
                       Где кротко теплится нетленное сиянье
                       И млеет ясною и томной синевой.

                    От рубежа небес с его зарей огнистой
                       Я очи возвожу к твоей лазури чистой
                       И признаю меж нас таинственный союз.

                    Тебе, о, ночь, тебе, царице светозарной,
                       С восторгом радости, с молитвой благодарной
                       Я умиленною душою отдаюсь!

                   Стрельна
                   4 июля 1899


        "VI"

                    Она плывет неслышно над землею,
                       Безмолвная, чарующая ночь;
                       Она плывет и манит за собою
                       И от земли меня уносит прочь.

                    И тихой к ней взываю я мольбою:
                       - О, ты, небес таинственная дочь!
                       Усталому и телом, и душою
                       Ты можешь, бестелесная, помочь.

                    Умчи меня в лазоревые бездны:
                       Свой лунный свет, свой кроткий пламень звездный
                       Во мрак души глубокий зарони;

                    И тайною меня обвеяв чудной,
                       Дай отдохнуть от жизни многотрудной
                       И в сердце мир и тишину вдохни.

                    Мраморный дворец
                    19 сентября 1904


        "VII"

                    Какой восторг! Какая тишина!
                         Благоуханно ночи дуновенье;
                    И тайною истомой усыпленья
                         Природа сладостно напоена.

                    Тепло... Сияет кроткая луна...
                         И очарованный, в благоговенье
                    Я весь объят расцветом обновленья,
                         И надо мною властвует весна.

                    Апрельской ночи полумрак волшебный
                         Тебя, мой стих мечтательно-хвалебный,
                         Из глубины души опять исторг.

                    Цветущую я созерцаю землю
                         И, восхищен, весне и ночи внемлю...
                         Какая тишина! Какой восторг!

                    Павловск
                    21 апреля 1906


        "VIII"

                    О, лунная ночная красота,
                    Я пред тобой опять благоговею.
                    Пред тишиной и кротостью твоею
                    Опять немеют грешные уста.

                    Так непорочна эта чистота,
                    Так девственна, что омовенный ею
                    Восторгом я томлюсь и пламенею.
                    Как эта ночь, будь, о, душа, чиста!

                    Отдайся вся ее целебной власти,
                    Забудь земли и помыслы, и страсти,
                    Дай пронизать себя лучам луны.

                    И просветленней, бестелесней ночи,
                    И мира полная, и тишины,
                    Ты вечности самой заглянешь в очи.

                    Осташево
                    17 августа 1909


        "БУДДА"

                            Годы долгие в молитве
                         На скале проводит он.
                         К небесам воздеты руки,
                         Взор в пространство устремлен.
                         Выше туч святому старцу
                         И отрадней, и вольней:
                         Там к Создателю он ближе,
                         Там он дале от людей.

                            А внизу необозримо
                         Гладь безбрежная кругом
                         Разлилась и тихо дышит
                         На просторе голубом;
                         Солнце ходит, месяц светит,
                         Звезды блещут; вкруг скалы
                         Реют мощными крылами
                         Над пучиною орлы;

                            Но красою Божья мира
                         Муж святой не восхищен:
                         К небесам воздеты руки,
                         Взор в пространство устремлен.
                         Он не слышит, как порою
                         Грозно воет ураган,
                         Как внизу грохочут громы
                         И бушует океан.

                            Неподвижный, цепенея
                         В созерцаньи Божества,
                         Над измученною плотью
                         Духа ждет он торжества,
                         Ждет безмолвия Нирваны
                         И забвения всего,
                         В чем отрада человека
                         И страдание его.

                            С той поры, когда свой подвиг
                         Стал свершать он, каждый год,
                         Как шумел крылами в небе
                         Первых ласточек прилет,
                         Пташка старцу щебетала,
                         Что опять весна пришла,
                         И гнездо в иссохшей длани
                         Безбоязненно вила.

                            И в руке его простертой,
                         Средь заоблачных высот,
                         Много птенчиков крылатых
                         Выводилось каждый год.
                         И уж праведнику мнилось,
                         Что навеки стал он чужд
                         Упований и желаний,
                         И земных страстей, и нужд.

                            И о них воспоминанья
                         Отогнать не может он.
                         Для того ль он мир покинул,
                         Звал забвенья вечный сон,
                         Заглушал борьбою с плотью
                         Всякий помысел земной,
                         Чтобы пташки мимолетной
                         Ждать с ребяческой тоской?

                            Что же ласточек все ждет он
                         С нетерпеньем из-за гор?
                         Разве снег еще не стаял?
                         Разве года нет с тех пор,
                         Как последние вспорхнули
                         И, простясь с родным гнездом,
                         Белогрудые, в тумане
                         Потонули голубом?

                            Иль не все еще живое
                         Страшный подвиг в нем убил?
                         Или тщетно истязанье?
                         Или... Чу! не шум ли крыл?
                         Он глядит: в лучах восхода
                         Мчится с дальней стороны
                         Стая ласточек, - все ближе
                         Провозвестницы весны,

                            Ближе!.. Но к нему не вьется
                         Ни единая из них...
                         Стая, мимо уплывая,
                         Тонет в безднах голубых...
                         И у праведника, руки
                         Простирающего к ней,
                         Слезы градом полилися
                         Из померкнувших очей.

                         Гатчина
                         8 декабря 1891


                             Из цикла "В строю"

        "УМЕР"

                     Умер, бедняга! В больнице военной
                          Долго родимый лежал;
                     Эту солдатскую жизнь постепенно
                          Тяжкий недуг доконал...
                     Рано его от семьи оторвали:
                          Горько заплакала мать,
                     Всю глубину материнской печали
                          Трудно пером описать!
                     С невыразимой тоскою во взоре
                          Мужа жена обняла;
                     Полную чашу великого горя
                          Рано она испила.
                     И протянул к нему с плачем ручонки
                          Мальчик-малютка грудной...
                     ...Из виду скрылись родные избенки,
                          Край он покинул родной.
                     В гвардию был он назначен, в пехоту,
                          В полк наш по долгом пути;
                     Сдали его в Государеву роту
                          Царскую службу нести.
                     С виду пригожий он был новобранец,
                          Стройный и рослый такой,
                     Кровь с молоком, во всю щеку румянец,
                          Бойкий, смышленый, живой;
                     С еле заметным пушком над губами,
                          С честным открытым лицом,
                     Волосом рус, с голубыми глазами,
                          Ну, молодец молодцом.
                     Был у ефрейтора он на поруке,
                          К участи новой привык,
                     Приноровился к военной науке,
                          Сметливый был ученик.
                     Старым его уж считали солдатом,
                          Стал он любимцем полка;
                     В этом Измайловце щеголеватом
                          Кто бы узнал мужика!
                     Он безупречно во всяком наряде
                          Службу свою отбывал,
                     А по стрельбе скоро в первом разряде
                          Ротный его записал.
                     Мы бы в учебной команде зимою
                          Стали его обучать,
                     И подготовленный, он бы весною
                          В роту вернулся опять;
                     Славным со временем был бы он взводным.
                          Но не сбылись те мечты!
                     ...Кончились лагери; ветром холодным
                          Желтые сдуло листы,
                     Серый спустился туман на столицу,
                          Льются дожди без конца...
                     В осень ненастную сдали в больницу
                          Нашего мы молодца.
                     Таял он, словно свеча, понемногу
                          В нашем суровом краю;
                     Кротко, безропотно Господу Богу
                          Отдал он душу свою.
                     Умер вдали от родного селенья,
                          Умер в разлуке с семьей,
                     Без материнского благословенья
                          Этот солдат молодой.
                     Ласковой, нежной рукою закрыты
                          Не были эти глаза,
                     И ни одна о той жизни прожитой
                          Не пролилася слеза!
                     Полк о кончине его известили, -
                          Хлопоты с мертвым пошли:
                     В старый одели мундир, положили
                          В гроб и в часовню снесли.
                     К выносу тела в военной больнице
                          Взвод был от нас наряжен...
                     По небу тучи неслись вереницей
                          В утро его похорон;
                     Выла и плакала снежная вьюга
                          С жалобным воплем таким,
                     Плача об участи нашего друга,
                          Словно рыдая над ним!
                     Вынесли гроб; привязали на дроги,
                          И по худой мостовой
                     Серая кляча знакомой дорогой
                          Их потащила рысцой.
                     Сзади и мы побрели за ворота,
                          Чтоб до угла хоть дойти:
                     Всюду до первого лишь поворота
                          Надо за гробом идти.
                     Дрогам вослед мы глядели, глядели
                          Долго с печалью немой...
                     Перекрестилися, шапки надели
                          И воротились домой...
                     Люди чужие солдата зароют
                          В мерзлой земле глубоко,
                     Там, за заставой, где ветры лишь воют,
                          Где-то в глуши далеко.
                     Спи же, товарищ ты наш, одиноко!
                          Спи же, покойся себе
                     В этой могилке сырой и глубокой!
                          Вечная память тебе!

                     Мыза Смерди
                     22 августа 1885


                                  Из цикла
                            "Солдатские сонеты"

        "I"

                                 Новобранцу

                       Теперь ты наш. Прости, родная хата,
                    Прости, семья! С военною семьей
                    Сольешься ты родством меньшого брата,
                    И светлый путь лежит перед тобой.

                       Усердием душа твоя богата,
                    Хоть дремлет ум, объят глубокой тьмой;
                    Но верность, честь, все доблести солдата
                    Тебе внушит отныне долг святой.

                       И прежний мрак уступит дня сиянью:
                    Все доброе, досель в груди твоей
                    Дремавшее, пробудится к сознанью;

                       Когда ж придешь к своим, в простор полей,
                    Не изменяй высокому призванью
                    И сей добро на родине своей!

                    С.-Петербург
                    11 января 1891


        "II"

                                  Часовому

                       Взят от сохи, полей вчерашний житель,
                    Ты на часах сегодня, рядовой,
                    Недремлющий, терпенья выразитель,
                    Неколебим, могуч и тверд душой.

                       Предстань тебе крылатый небожитель
                   И повели с поста сойти долой, -
                   Не внял бы ты: лишь тот твой повелитель,
                   Чьим словом здесь стоишь ты, часовой.

                      Твоя рука оружья не положит,
                   Тебя ничто лишить его не может,
                   Ты лишь Царю отдать его готов.

                      В глазах толпы пусть твой удел ничтожен.
                   Нет! На тебя великий долг возложен:
                   Здесь на посту ты Божий да Царев!

                   С.-Петербург
                   13 февраля 1891


        "III"

                              Пред увольнением

                      В его глазах прочел я скорбь немую,
                   Лишь он предстал впервые предо мной:
                   Семью и дом, и сторону родную
                   Покинул он для жизни боевой.

                      Прошли года. Всю силу молодую,
                   Весь рьяный пыл он в долг влагает свой.
                   Усердие и простоту святую -
                   Как не любить в солдате всей душой?

                      И я люблю с отеческой заботой;
                   Но сжиться он едва успеет с ротой,
                   Как подойдет срок выслуженных лет.