Лифшиц Мих.
   ДЖАМБАТТИСТА ВИКО СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ТРЕХ ТОМАХ.
   Том II. Из истории  эстетики  и  общественной   мысли.

   - Москва:  "Изобразительное  искусство",  1986. Приложение  к журналу
"Вопросы философии".

   ДЖАМБАТТИСТА ВИКО1
   1. ИДЕЯ "НОВОЙ НАУКИ"
   Всякое  историческое  движение  имеет  свои  сознательные  мотивы,   свое
отражение  в   головах   людей,   являющихся   его   участниками.   Рабы   и
вольноотпущенники  древнего  мира  искали  утешения  в  мифах   христианской
религии, средневековый крестьянин мечтал о тех временах, когда Адам пахал, а
Ева пряла.  Эти  формы  общественного  сознания  были  стихийным  выражением
определенных исторических обстоятельств. И все же  судить  о  действительном
содержании эпохи на основании ее фантастических  представлений  нельзя,  как
нельзя судить о болезни по сознанию больного. Сознание лишь там  приобретает
действительную   силу,   где   оно   возвышается   над   своей   собственной
ограниченностью, стихийным ходом событий, слепо идущих друг за другом.
   У Щедрина крепостная девка Феклушка объявила  однажды  в  общем  собрании
всей девичьей, что скоро она, Феклушка, с барыней  за  одним  столом  сидеть
будет и что неизвестно еще, кто кому на сон грядущий пятки чесать будет, она
ли  Прасковье  Павловне  или  Прасковья  Павловна  ей.  Такая   Феклушка   -
превосходный материал для наблюдения со стороны, в данном случае со  стороны
великого писателя, как Щедрин.  Горячим,  словно  уголь  пылающим  жизненным
содержанием  феклушкина  утопия  богаче  многих  томов,  наполненных   самой
энциклопедической ученостью. Но для того чтобы выделить  это  содержание  из
состояния первичной  туманности,  нужен  более  развитый  ум,  для  которого
феклушкина утопия  -  внешний  предмет,  кусок  объективного  мира,  продукт
исторической обстановки и среды.
   Развитие сознания определяется тем, насколько  оно  способно  быть  своим
собственным предметом - не только предметом для  психологических  наблюдений
извне.  Сознание  как  автоматическая  реакция   живого   организма,   вздох
угнетенной  твари,  не  совпадает  с  сознательностью   -   ясной   картиной
окружающего мира и своего собственного положения в  нем.  На  этом  основана
разница между сознанием вообще (которым может  обладать  животное,  ребенок,
дикарь) и самосознанием. Разница эта относительна. Энгельс замечает, что уже
группировка тела вокруг нервной системы  у  простейших  животных  Vertebrata
дает возможность развития самосознания - и все же  это  только  возможность.
Самосознание развивается исторически как  драгоценная  способность  выделить
свою  мысль  из  обычного  хода  вещей,  понять  свое  собственное  место  в
естественном процессе жизни.
   Самосознание - величайшее преимущество, которым может  обладать  человек.
Старые философы говорили, что истина - это index  sui  et  falsi.  Тот,  кто
владеет ею, понимает и самого себя, и своего  противника.  Истина  объясняет
заблуждение, показывает причины ошибки и путь к ее исправлению, если это еще
возможно. Напротив, заблуждение слепо. Оно ошибается не только в истине,  но
и в самом себе,  сохраняя  иллюзию  знания.  На  почве  общественной  борьбы
высокое развитие самосознания является залогом успеха в широком историческом
смысле. Таким преимуществом обладает движение рабочего класса. Марксизм - не
только естественное выражение его интересов, не только определенная  картина
внешнего  мира.  Это  наука,   которая   показывает   необходимость   своего
собственного возникновения. "Разум существовал всегда, -  говорит  Маркс,  -
только не всегда  в  разумной  форме"2.  Научный  коммунизм  впервые  придал
разумную ясность стихийной борьбе угнетенных народов: "Он - решение  загадки
истории, и он знает, что он есть это решение"3.
   Маркс сравнивал человеческую историю с палеонтологией.  Даже  те  остатки
прошлого, которые лежат на поверхности, часто  оказываются  незамеченными  и
непонятыми. Но вот наступает время, и обнажаются исторические  напластования
самых отдаленных  эпох.  Прошлое  открывается  для  настоящего,  когда  само
настоящее достигло определенного  уровня  развития.  Род  ирокезов  и  марка
германских народов были открыты, когда созрели условия для социалистического
общественного движения  XIX  века.  Поэзия  готики  стала  очевидной,  когда
буржуазная  цивилизация  вызвала  первые  разочарования,   еще   недоступные
рациональным понятиям  общественной  науки.  "Анатомия  человека  -  ключ  к
анатомии обезьяны. Наоборот, намеки более высокого у низших  видов  животных
могут быть поняты только в том случае,  если  само  это  более  высокое  уже
известно"4. В этом смысле революционно-критическая практика рабочего  класса
дает современному человечеству ключ ко всей его прежней истории или, вернее,
предыстории.
   Мы можем теперь с большей полнотой, по крайней мере in crudo,  постигнуть
те  противоречия,  которые  проникали  собой  жизнь  и  деятельность  лучших
представителей старой  культуры,  ибо  мы  сами  являемся  результатом  этих
противоречии, а наша практическая  борьба  может  быть  их  решением.  Какое
разнообразие форм и типов сознания, какая смесь наивности  и  глубокомыслия,
утопической веры и здравого смысла на каждой странице  истории  культуры!  И
все это еще не является доказательством  глупости  человеческого  рода,  как
думал Вольтер. "Сознание [das Bewu(tsein] никогда  не  может  быть  чем-либо
иным, как осознанным бытием [das bewu(te Sein], а бытие людей есть  реальный
процесс их жизни. Если во всей идеологии люди  и  их  отношения  оказываются
поставленными на голову, словно в камере-обскуре, то и это явление точно так
же проистекает из исторического  процесса  их  жизни;  -  подобно  тому  как
обратное  изображение   предметов   на   сетчатке   глаза   проистекает   из
непосредственно физического процесса их жизни"5.
   Одна из главных особенностей марксизма  состоит  в  исторической  критике
ложных форм сознания, тех "объективных представлений",  которые  естественно
рождаются капиталистическим строем жизни, его превращениями  и  метастазами.
Эта черта  имеет  громадный  практический  смысл.  Здесь  речь  идет  не  об
освобождении  кабинетного  мыслителя  от   призраков   массового   сознания.
Достаточно вспомнить  борьбу  Ленина  за  освобождение  рабочего  класса  от
иллюзий  "тредъюнионизма",  "добросовестного  оборончества"  времен  мировой
войны 1914 - 1918 годов, детской болезни "левизны". Видеть в каждом духовном
явлении  определенное  отражение   общественных   сил,   дружественных   или
враждебных интересам народа, - одно из азбучных правил ленинизма. В  истории
массового движения нашего века мы на каждом шагу видим наглядное  применение
исторической теории познания, созданной Марксом и Лениным. И само  понимание
ее измеряется не субъективным мастерством  ученого,  а  тяжким  коллективным
шагом миллионов людей.
   Что же такое историческая теория познания? Это и  есть  та  новая  наука,
которую предсказывал в начале XVIII  столетия  Джамбаттиста  Вико.  Без  нее
невозможен переход из царства  необходимости  в  царство  свободы  (то  есть
разумного контроля человеческого общества над  развитием  своих  собственных
творческих сил),  переход  от  туманного  полусознания  к  ясному  пониманию
исторических предпосылок культуры, к ее  самопознанию.  Новая  наука  -  это
наука будущего, диалектика. "А диалектика, в  понимании  Маркса  и  согласно
также  Гегелю,  включает  в  себя  то,  что  ныне  зовут  теорией  познания,
гносеологией, которая  должна  рассматривать  свой  предмет  равным  образом
исторически, изучая и обобщая происхождение и развитие познания, переход  от
незнания к познанию"6. В своих "Философских тетрадях" Ленин  перечисляет  те
составные части, из  которых  должна  сложиться  новая  наука  общественного
познания.  Это  -  история  отдельных  наук,  история  умственного  развития
ребенка, развития животных; особенно -  история  языка,  плюс  психология  и
физиология органов чувств. "Продолжение дела Гегеля и Маркса должно состоять
в диалектической обработке истории человеческой мысли, науки и техники"7
   Наука,  объединяющая  огромный  материал  всеобщей  истории  культуры,  -
могучее орудие человеческого ума, освобожденного от слепоты и ограниченности
классового  общества,  отражение  глубокого  революционного   переворота   в
умственной жизни общества. Но отсюда вовсе не следует, что эта наука явилась
в законченном виде, без всякой  предварительной  подготовки.  Не  говоря  об
античной  философии,  попытку  взглянуть  на  формы   сознания   объективно,
исторически мы находим уже у Монтеня.  Учение  об  идолах  Бэкона,  полемика
Декарта  против   предрассудков   детства   отдельной   личности   и   всего
человеческого рода,  очищение  интеллекта  от  чувственного  полусознания  у
Спинозы,  критика  мнения  (opinion)  у   французских   моралистов,   теория
идеологии,  разработанная  материалистическими  писателями  XVIII   века   и
систематизированная Дестют де Траси, - все это различные  попытки  поставить
стихийное развитие сознания под контроль самого сознания. Нечего и  говорить
о "Феноменологии духа" Гегеля с ее диалектически развивающимся противоречием
между достоверностью, всегда относительной, и самой истиной, которая в своем
причудливом вакхическом  танце  является  только  понимающему  самосознанию.
"Новая наука" Вико занимает в этом подготовительном процессе одно  из  самых
почетных мест. Эта книга представляет  собой  фантастическое  предвосхищение
той обработки истории человеческой мысли, науки и  техники,  которая  должна
быть продолжением дела Гегеля и Маркса. В книге Вико есть история  отдельных
наук, история  языка,  искусства  и  поэзии,  умственное  развитие  ребенка,
история государства, права и  материальной  культуры.  Все  это  выражено  в
чрезвычайно  наивных  формах,  глубокие  мысли  пересыпаны  всякими  учеными
пустяками, изложение крайне запутано, и все же  гениальность  основной  идеи
вне всякого сомнения. Маркс знал "Новую науку" и цитировал ее в "Капитале"8.
Он советует Лассалю познакомиться с сочинением Вико, в котором "содержатся в
зародыше  Вольф  ("Гомер"),  Нибур   ("История   римских   царей"),   основы
сравнительного языкознания (хотя и в фантастическом виде)  и  вообще  немало
проблесков гениальности"9
   2. СВОЕОБРАЗИЕ "НОВОЙ НАУКИ"
   Как  писатель  Вико  представляет  собой  загадку.  Первое  издание   его
основного сочинения вышло в 1725 году, второе - пять лет спустя,  а  третье,
переработанное и дополненное, появилось уже в 1744 году после смерти автора.
Это было время первых успехов широкого просветительного движения во Франции.
Борьба иезуитов и янсенистов, полная фанатизма, интриг и взаимных обвинений,
привела к падению авторитета церкви. Общество находило,  что  обе  борющиеся
стороны, как монах и  раввин  в  стихотворении  Гейне,  "одинаково  воняют".
Финансовая афера Ло стала более популярной, чем булла Unigenitus.  Появилась
третья партия - партия философов, и ее появление было  ознаменовано  взрывом
судебных преследовании. В 1734 году парижский парламент осудил  на  сожжение
"Философские письма" Вольтера. "История Карла XII" и "Заира" были запрещены.
Но  все  это  только  способствовало  славе  непокорных   писателей.   Через
какой-нибудь десяток лет служители трона и алтаря были  встревожены  успехом
откровенно безбожных сочинений, как "Естественная история  души"  Ламетри  и
"Философские мысли" Дидро.
   В это время в Италии вышла странная книга под заглавием "Основания  новой
науки об общей природе наций". Можно  себе  представить  ироническую  улыбку
Вольтера, если бы ему довелось прочесть сочинение Вико.  Да,  в  этой  книге
встречаются забавные вещи! Одна из аксиом "Новой науки" гласит:  "Ведьмы,  в
то время когда они сами преисполнены устрашающими суевериями, особенно  дики
и бесчеловечны: так, если это необходимо для совершения их  чародейств,  они
безжалостно убивают и разрубают на куски самых  милых  невинных  младенцев".
Книга Вико совсем не похожа на произведения писателей просветительной эпохи.
Ее очень трудно читать. Вико  неразборчив  в  выражениях,  косноязычен,  его
рассуждения о всемирном  потопе,  о  достоверности  библейских  сказаний,  о
преимуществах христианской религии никого  не  могут  теперь  соблазнить.  В
рецензии "Лейпцигского журнала" (1727)  было  написано,  что  "Новая  наука"
является апологией  католической  церкви.  Так  или  иначе  Вико  совсем  не
просветитель, несмотря на то  что  его  сочинение  имело  в  Италии  местное
просветительское значение (через Марио Пагано и Филанджери).
   По своему образу жизни Вико  также  решительно  отличается  от  передовых
людей  этого  времени.  Гуманисты  эпохи  Возрождения   были   политическими
деятелями, чиновниками флорентийской синьории,  придворными  писателями,  от
которых зависела посмертная слава князей.  Просветители  XVIII  века  -  это
свободные литераторы, познавшие могущество печатного станка, светские  люди,
прославленные умы, обучающие филантропии монархов. Вико с большим  уважением
относится к первым и совсем не знает вторых. Он родился в  Неаполе  23  июня
1668 года в семье мелкого книготорговца и всю свою жизнь имел дело только  с
книгами. "Много забот ему причиняла возраставшая бедность  семьи,  он  горел
желанием получить досуг, чтобы продолжать свои занятия, но душа  его  питала
великое отвращение к шуму Форума". Так  рассказывает  о  себе  автор  "Новой
науки". Его жизненный путь вполне обычен. Добрых  девять  лет  он  провел  в
зависимом положении домашнего учителя. Заботясь о пропитании большой  семьи,
Вико сочиняет оды "на случай", свадебные поздравления, хвалебные  биографии.
Наконец в 1697 году  ему  удается  получить  должность  профессора  риторики
Неаполитанского университета. Отсутствие нужных связей, неумение поладить  с
начальством, гордость великого человека, которому пришлось  унижаться  перед
учеными ничтожествами, - все это помешало ему занять кафедру  юриспруденции,
по тем временам наиболее важную в университете. В последние годы жизни  Вико
имел уже некоторое влияние и довольно значительный круг учеников, которым он
частным порядком преподавал основания своей "Новой науки". Он умер 23 января
1744 года, оставив в наследство университету гораздо менее даровитого сына.
   Вот  и  вся  небогатая  внешними  событиями  жизнь  этого  замечательного
человека. Она немного напоминает биографию Гегеля. И это  вполне  понятно  -
между Вико и Гегелем есть глубокое внутреннее сходство10. Время, когда живая
диалектическая  мысль  облекается  в  странный  философский   наряд,   когда
педантство становится поэзией творчества, а гениальные люди бывают школьными
профессорами, - это время приходит один раз у каждого народа.  Сова  Минервы
вылетает только вечером. Италия в эпоху Вико была погружена в самые глубокие
сумерки, и неудивительно, что Вико резко отличается  от  просветителей.  Он,
скорее, замыкает собой более раннюю эпоху  -  эпоху  Возрождения,  медленное
умирание которой еще продолжалось под жесткой корой  абсолютных  монархий  и
философской метафизики XVII столетия. В Италии  этот  процесс  сопровождался
падением национальной независимости  и  величайшим  обнищанием  народа.  Вся
философия Вико сложилась под впечатлением этого круговорота, а его взгляд на
греческую и римскую историю сделался более  острым  благодаря  национальному
опыту, уже давно отошедшему в прошлое, но сохранившему еще значение великого
и живого урока.
   Итальянские писатели задолго до Вико пытались понять  величие  и  падение
городской  демократии   эпохи   Ренессанса.   Достаточно   назвать   мрачные
предсказания  Леонардо,  глубокие  исторические  наблюдения   Макиавелли   и
Гвиччардини. Но у  людей  Высокого  Возрождения,  переживших  трагедию  этой
эпохи,  общие  выводы  носят  характер  практических  советов.  Не   следует
обманываться фразами о свободе,  господствующими  в  республиках,  ибо  люди
руководствуются  только   своими   интересами.   Стремление   к   богатству,
охватывающее отдельных лиц и целые народы, приводит к обратному результату -
разложению и гибели. Держитесь подальше от власти, ее  источник  -  насилие,
неразборчивое  в  средствах.  Все  эти  правила  есть   как   бы   следствие
разочарования в политической жизни эпохи, своеобразный индифферентизм,  быть
может  наиболее  полно  выраженный  в  наставлениях  Джероламо  Кардано  его
потомству. У Вико  также  есть  элемент  безразличия  к  "шуму  Форума",  но
безразличия, очищенного от всяких соображений житейской мудрости.
   Предметом его философии является  не  благоустройство  личной  жизни  или
жизни отдельного народа, а "Идеальная История вечных Законов, соответственно
которым движутся Деяния всех Наций  в  их  возникновении,  движении  вперед,
состоянии, упадке и конце, даже если бы (что, безусловно, ложно) в  Вечности
время от времени возникали бесчисленные Миры".
   Философия Вико основана на примирении с действительностью, в  которой  он
открывает разумный ход и неотвратимый закон. С этого начинается его коренное
отличие от просветителей XVIII века и  близость  к  Гегелю.  Наиболее  общей
чертой просветительной эпохи можно считать  склонность  судить  обо  всем  с
точки зрения отвлеченных требований разума, а  в  такой  отвлеченной  версии
разум  часто  опускается  до  уровня  рассудка.  Во  имя  цивилизации   было
презрительно  отвергнуто  все,  что  явилось  на  свет  из   темных   глубин
средневековья.  Буржуазные  отношения  казались  людям  XVIII  века  законом
разумной природы. Борьба классов  в  период  французской  революции,  победа
нового, буржуазного строя жизни развеяли  эту  иллюзию  и  вызвали  огромную
волну политического разочарования. Гегель играет по отношению к  этой  эпохе
такую же роль, как Вико по отношению к эпохе итальянского  Возрождения.  Оба
они живут воспоминанием о революционном периоде в прошлом, отвергают  далеко
идущие претензии конечного рассудка и стремятся  открыть  разумное  зерно  в
противоречиях реальной истории.
   Главным врагом философии Вико был рационализм в его  классической  форме,
выработанной еще в XVII веке Декартом. Вико иронически  относится  к  тайной
мудрости философов, он больше уважает государственную мудрость  политических
деятелей, но выше всего ставит простонародную мудрость массы людей,  которая
своими руками творит историю, творит ее бессознательно вместе со  множеством
предрассудков и суеверий, свирепых и варварских обрядов, творит в постоянной
кровавой и бескровной борьбе вокруг  материальной  собственности  и  власти.
Вико не только стремится обнаружить в истории  естественную  закономерность,
независимую  от  желания  отдельных  людей,  он  понимает   также,   что   в
противоречивом и  сложном  ходе  "всех  человеческих  и  гражданских  вещей"
заключается какое-то внутреннее оправдание, хитрость разума, как  сказал  бы
Гегель.  И  это  оправдание  представляется  Вико  фантастическим  промыслом
божьим, а философия  истории  -  рациональной  гражданской  теологией.  Свою
собственную задачу он видит в раскрытии того, как должна  была  раньше,  как
должна теперь и как должна будет впредь  протекать  история  наций,  ибо,  в
сущности говоря, ее логический бег закончен. Французские просветители  XVIII
века предвидели славную заваруху, un beau tapage, в своем  отечестве.  Вико,
напротив, представляет собой законченный  тип  мыслителя,  пришедшего  после
великого оживления практической деятельности своего народа. Этим  достаточно
объясняется то обстоятельство, что "Новая наука" осталась почти незамеченной
в литературе XVIII века.
   Этим объясняются также безусловные достоинства и  недостатки  философской
позиции Вико. Его отсталость по сравнению с общим  уровнем  просветительской
литературы - вне сомнения. Но по странной иронии судьбы с  этой  отсталостью
св