ения целого сословия или целого народа.
   От языка Вико непосредственно переходит к мышлению божественного  века  -
тупому и вместе с тем необыкновенно фантастическому и  возвышенному.  Народы
божественного века состояли  из  поэтовтеологов.  Как  дети  и  дикари,  они
одушевляли все окружающее.
   "Речь Поэтов-Теологов была фантастической речью посредством  одушевленных
субстанций, по большей части -  воображаемых  божественных  субстанций".  Не
следует приписывать этому  времени  умения  составлять  отвлеченные  родовые
понятия.  Вместо  них  народы  божественного  века  создают   фантастические
универсалии. Они обобщают "посредством  фантазии  в  виде  портретов".  Если
впоследствии художники выражали духовные предметы -  различные  добродетели,
страсти  и  т.д.  в  пластических  образах  (большей  частью   женщин),   то
первобытные  поэты-теологи  поступали   иначе:они   наделяли   человеческими
чувствами и страстями предметы природы, "огромнейшие тела, как небо, землю и
море". Посредством фантастических обобщений боги творили богов  и  создавали
первобытную мифологию. Лишь много позднее, вместе с развитием способности  к
отвлеченному мышлению все эти гигантские естественные образы  приняли  более
умеренные человеческие масштабы. "Метонимия ясно показывает незнание учеными
этих до сих пор погребенных начал  вещей  человеческих:  Юпитер  стал  таким
маленьким и таким легким, что  его  несет  летящий  орел,  Нептун  плывет  в
хрупкой раковине по морю, Кибела сидит на льве".
   Все мироощущение божественного века  проникнуто  фантастикой  религиозных
поверий и мифов. В них сказывается "поэтическая  мудрость  народов".  Словом
поэтическая Вико обозначает не литературные склонности первобытных людей,  а
особый склад мышления, почти недоступный позднейшему пониманию. Он говорит о
поэтическом праве, которое состояло в чувстве  непосредственной  зависимости
от  богов  и  подтверждалось  религиозными  клятвами,  священными   жестами,
проклятиями и т.д. Это поэтическое  право  божественного  века  увенчивалось
теократией, созданием светской и жреческой власти, которое Вико замечает и в
эпоху раннего средневековья  (особенно  в  Византии).  Рядом  с  поэтическим
правом стоит поэтическая метафизика, включающая мораль, экономию,  физику  и
космографию  древнейших  народов.  Все  это  в  форме  чувственных  подобий,
реальных образов (поэтическая логика).
   В письме к Лассалю от 28 апреля 1862 года Маркс цитирует следующее  место
из "Новой науки": "Древнеримское право  было  серьезной  поэмой,  а  древняя
юриспруденция - суровой поэзией, в глубинах которой обнаруживаются первые  и
грубые начатки метафизики законов"24.
   Идея и чувственный  образ  едины  в  истоках  языка  и  мышления  древних
народов; они развиваются из одного и того же  начала.  Это  начало  -  живая
предметная  человеческая  практика.  "Этимология  туземных  Языков  является
историей вещей, обозначаемых  этими  словами,  согласно  тому  естественному
порядку идей, что сначала были леса, потом  -  возделанные  поля  и  хижины,
после - маленькие дома и деревни, затем  -  Города,  наконец  -  Академии  и
Философы". Это прямой вывод из  материалистической  аксиомы,  заимствованной
Вико у Спинозы: "Порядок идей должен следовать за Порядком  вещей".  И  Вико
утверждает, что в латинском языке почти вся основная масса слов имеет лесное
или деревенское происхождение.
   Так слово 1ex означало сперва собирание желудей,  затем  собрание  людей,
закон. Глагол  esse  означал  есть  (питаться)  и  быть,  эти  значения  еще
смешивают поэты Лациума. Чем ближе к начальным периодам истории  языка,  тем
больше  преобладает  в  нем   чувственно-телесный   элемент;   рефлексия   и
способность к современному, абстрактному мышлению  развивается  медленно,  в
тесной связи с общим развитием всех "человеческих  вещей".  Для  того  чтобы
привести филологические примеры, при  помощи  которых  Вико  развивает  свою
основную мысль, нам пришлось бы переписать всю "Новую науку". Но и без  того
ясно,  что  это  сочинение  занимает  совершенно  особое  место  в  процессе
подготовки исторического материализма. Вспомним один  замечательный  отрывок
из   "Немецкой   идеологии"   Маркса   и   Энгельса:   "Производство   идей,
представлений,   сознания   первоначально   непосредственно    вплетено    в
материальную деятельность и в материальное общение людей,  в  язык  реальной
жизни. Образование представлений, мышление, духовное общение людей  являются
здесь еще непосредственным порождением материального отношения людей. То  же
самое относится к  духовному  производству,  как  оно  проявляется  в  языке
политики, законов, морали, религии,  метафизики  и  т.д.  того  или  другого
народа. Люди являются производителями своих представлений, идей и т.д., - но
речь идет о действительных, действующих  людях,  обусловленных  определенным
развитием их производительных сил  и  -  соответствующим  этому  развитию  -
общением, вплоть до его отдаленнейших форм"25.
   Вико понимает мышление и речь  древнейшего  общества  как  язык  реальной
жизни, и в  этом  его  колоссальное  преимущество  по  сравнению  с  лучшими
писателями XVIII века.
   То же самое относится и к учению Вико о  происхождении  государства.  Оно
гораздо глубже теории общественного договора. Государство сложилось вместе с
переходом к веку Героев второй ступени исторической схемы Вико (Греция эпохи
Гомера, европейское средневековье). Возникновению государства предшествовали
аграрные революции зависимой массы против циклопической власти  "отцов".  По
латыни  государство  -  State.  Каково  происхождение  этого  слова?  Первые
государства, пишет Вико, были основаны "на сословиях  Благородных  и  толпах
Плебеев, т.е. на двух вечных противоположных свойствах,  вытекающих  из  той
природы человеческих  гражданских  вещей,  что  Плебеи...  всегда  стремятся
изменить Государство, как они всегда его и изменяют,  а  Благородные  всегда
стремятся сохранить его. Поэтому в движении гражданских правлений оптиматами
называют тех,  кто  старается  поддержать  Государство.  И  самое  свое  имя
Государства (Stati) получили от свойства неподвижности (Star fermi)".
   Восстание  famuli,  плебеев,  заставило   враждующих   отцов,   патрициев
объединиться и подчинить свои домашние владения верховной  власти  сословия,
члены которого клянутся в вечной ненависти к плебеям.  Сословие  благородных
ревниво охраняло свое  право  носить  оружие  и  преследовало  всякого,  кто
пытался помочь  народу.  В  этом  состояла  сущность  героической  политики.
Спартанский царь Агис был удушен эфорами за то, что он "покусился  облегчить
положение несчастного Лакедемонского  плебса,  задавленного  ростовщичеством
Благородных".
   Короче,  первоначальное  государство  было  свирепой  аристократией,  оно
возникло для "охраны сословий и границ". Вико имеет в  виду  границы  полей,
которые играют большую  роль  во  всем  его  историческом  анализе.  Задачей
первого  государства  была  защита  частной  собственности   от   пережитков
нечестивой общности вещей и женщин, как называет Вико первобытный коммунизм.
   Фантазия моралистов превратила античные республики  в  царство  идеальной
гражданственности и свободы. Вико показывает, чем была римская республика на
самом деле. Да, Юний Брут установил в Риме свободу, "но только не  народную,
т.е. свободу народа от господ, а господскую, т.е. свободу господ от  тиранов
Тарквиниев". Убийцы  тиранов,  прославленные  в  древности,  вовсе  не  были
прямыми защитниками народа. "Господа при помощи тайных  совещаний  оказывают
давление на своих Государей, если они стремятся к тирании: с этого времени и
только с этого времени мы читаем, что убийцам тиранов воздвигаются  статуи".
А каково было положение самого народа "во время Народной Свободы,  какой  ее
воображали там до сих пор"? - "Благородные долго принуждали Плебеев  служить
себе за собственный счет на войне; они топили их в  море  ростовщичества,  а
если эти бедняки не могли уплатить свои долги, то они держали их запертыми в
течение всей жизни в своих частных  тюрьмах,  чтобы  они  им  платили  своей
работой и трудом, и там тиранически били их  по  голым  плечам  розгами  как
самых жалких рабов".
   Итак, Вико заранее разоблачает весь  ложно-классический  маскарад  времен
первой французской революции. Его отношение к прославленным героям древности
чисто историческое. Слово герой имеет у  него  совершенно  особое  значение,
соответствующее определенному периоду мировой  истории.  Во  всяком  случае,
Вико  отличает  героизм,  к  которому  стремятся  просвещенные  народы,   от
варварского героизма  гомеровской  Греции.  Философы  запутали  этот  вопрос
"вследствие предрассудка о недостижимой Мудрости Древних".  Три  героических
понятия - народ,  царь  и  свобода  -  они  понимали  совершенно  превратно,
вкладывая в них современное содержание. "Они представляли  себе  Героические
Народы так, как если бы в них входили также и плебеи. Царя представляли себе
как Монарха и Свободу как Народную свободу. И обратно тому, они  приписывали
первым людям три свои собственные идеи, принадлежащие сознанию утонченному и
ученому: во-первых, идею рациональной справедливости, основанной на максимах
Сократической Морали; во-вторых, идею  славы,  т.е.  молвы  о  благодеяниях,
совершенных для Рода Человеческого;  и  в-третьих,  идею  жажды  бессмертия.
Вследствие этих трех ошибок и этих трех идей они думали, что царь или другие
значительные персонажи древних времен приносили в жертву себя и свои  семьи,
не говоря уже о всем их имуществе  и  добре,  с  целью  сделать  счастливыми
несчастных, которых всегда большинство и в городах и  в  нациях".  Но  стоит
лишь присмотреться к царям и героям гомеровской Греции,  чтобы  убедиться  в
неправильности этих представлений.  Ахилл  вовсе  не  справедлив.  "Разве  у
волков и  ягнят  одинаковые  желания?"  -  отвечает  он  Гектору,  желавшему
договориться с ним  о  погребении  перед  началом  битвы.  Ахилл  совсем  не
стремится к бескорыстно добытой славе. Личной обиды (Агамемнон отнял у  него
Брисеиду) достаточно для того, чтобы этот  безупречный  герой  отказался  от
участия в войне на стороне своего народа. Его  мало  интересует  бессмертие.
Жизнь самого жалкого раба он предпочитает  загробному  величию.  Если  Ахилл
безупречен, то  "этот  эпитет  нельзя  понять  иначе,  как  по  отношению  к
высокомерному человеку, который, как теперь сказали  бы,  не  позволит  мухе
пролететь  мимо  кончика  своего  носа;следовательно,  здесь   проповедуется
придирчивая доблесть: именно в ней во времена  вернувшегося  варварства  всю
свою мораль полагали Дуэлисты; из нее вытекали гордые законы, надменные дела
и мстительные удовлетворения самолюбия тех  странствующих  рыцарей,  которых
воспевают Романсы". И Вико  подробно  показывает,  что  похождения  богов  и
героев, рыцарей и паладинов вытекают из героической морали,  весьма  далекой
от  идеального  содержания,  которое  пытались  вложить  в  нее   позднейшие
толкователи.
   Плутарх говорит, что герои почитали за великую славу,  если  их  называли
разбойниками. В средние века слово корсар  было  почетным  титулом  сеньора.
Солон разрешал в своих законах  общества  грабителей.  Платон  и  Аристотель
помещают  разбой  среди  видов  охоты.  "И  такие  великие  Философы   столь
высококультурного народа сходятся в  данном  случае  с  варварством  Древних
Германцев, у которых, по словам Цезаря, разбой не только не был позором,  но
его даже рассматривали как упражнение в доблести". В эти героические времена
действовало "право Ахилла, т.е. право силы".
   Неудивительно, что Вико отвергает всякие притязания  на  философское  или
моральное истолкование поэм Гомера. "Приходится  отрицать  у  Гомера  всякую
Тайную Мудрость". В его  поэмах  отражаются  нравы  "грубые,  невоспитанные,
свирепые,   дикие,   непостоянные,    неразумные    или    неразумноупрямые,
легкомысленные и  глупые".  Боги  и  герои  ругаются,  как  сапожники.  Марс
называет Венеру песьей мухой, величайшие герои и цари - Агамемнон и Ахилл  -
именуют друг друга собаками.  Они  свирепы,  наивны,  как  дикари,  и  часто
утешаются вином. Да и сам поэт на уровне своих героев.  "Лютость  и  дикость
стиля, с  которым  Гомер  описывает  столь  многочисленные  и  разнообразные
кровопролитные сражения, многочисленные и разнообразные способы  странных  и
жестоких видов убийства,  составляющих  главным  образом  всю  возвышенность
"Илиады" - все это прекрасно доказывает, с  точки  зрения  Вико,  что  Гомер
далек от всякой мудрости в позднейшем смысле этого слова. Иначе Гомер не мог
бы  заниматься  придумыванием  "многочисленных  бабьих  сказок  для  детей",
напоминающих "Одиссею".
   Поэзия Гомера является отражением эпохи героического варварства,  и  Вико
сравнивает  ее  с  рыцарским   эпосом   средневековья,   отчасти   также   с
"Божественной комедией" Данте, этого тосканского  Гомера,  уже  искушенного,
однако, и в тайной мудрости. Гомер в этом отношении совершенно наивен, и его
нельзя  представлять  себе  поэтом  в  позднейшем  смысле  слова,  то   есть
приписываемые ему поэмы не являются  сознательным  продуктом  артистического
творчества.
   Существовал ли вообще Гомер? Задолго до знаменитой книги Вольфа Вико  уже
ответил на этот вопрос и ответил отрицательно. Анализируя поэмы  Гомера,  он
устанавливает, что в них отражаются различные уровни культурного развития  и
что, по-видимому, возникновение этих песен продолжалось  в  течение  долгого
времени. Вико доказывает также, что  "Илиада"  и  "Одиссея"  не  могли  быть
написаны одним и тем же лицом. Гомер "Илиады"  родился  на  северо-восточном
побережье Греции или в Малой Азии, Гомер  "Одиссеи"  -  житель  юго-западной
части Балканского полуострова. Это подтверждается различием в географических
представлениях. "Одиссея" по  всему  своему  содержанию  относится  к  более
цивилизованным   временам.   Употребление   различных   диалектов,   местных
выражений, примитивных оборотов речи - все это показывает, что поэмы  Гомера
составились из разнородных элементов  и  создателями  их  были  сами  народы
Греции. Аэды распевали эти сказания на площадях греческих городов. Их поэзия
была бессознательным, коллективным творчеством,  а  не  созданием  отдельных
лиц. Гомер - имя  нарицательное.  Это  обычное  прозвище  слепого  народного
певца. "Гомер  существовал  лишь  в  Идее,  т.е.  как  Героический  Характер
греческих людей, поскольку они в песнях рассказывали свою историю".
   "Открытие   истинного   Гомера",   подобно   яблоку   Ньютона,   является
непосредственным поводом к общим рассуждениям Вико. В смысле  наглядности  -
это центральный пункт "Новой науки" и главный пример ее применения. Гомер  -
мифологическая фигура, героический характер. Таковы и действующие  лица  его
поэм. Это героические  характеры,  выражающие  поэтическую  мудрость  своего
времени, ибо мудрость эта и не  могла  состоять  из  логических  понятий,  а
выражалась в поэтических образах.  Мы  уже  знаем,  что  поэзия  примитивных
времен совсем не похожа  на  позднейшее  литературное  творчество.  Реальная
поэзия мифологической поры тождественна с самой жизнью. Это вполне реальный,
хотя и фантастический быт, это право и нравственность варварской эпохи,  это
вся атмосфера  героического  века,  баснословного  времени,  когда  рассудок
беспомощен, страсти всесильны, речь  хвастлива,  возвышенна  и  свободна  от
всяких рациональных правил. "Такую поэтическую природу этих первых  людей  в
нашем утонченном состоянии почти невозможно  вообразить  себе  и  с  большим
трудом нам удается ее понять".
   Мышление первых людей - это мифы. "Каждая метафора оказывается  маленьким
мифом".  Во  всех  языках   большинство   выражений   перенесено   на   вещи
неодушевленные с человеческого  тела,  с  человеческих  страстей  и  чувств.
Например: глава вместо вершина' горло вазы или сосуда, зуб  плуга,  граблей,
пилы, рукав реки,  подошва  вместо  основания.  Первобытный  бессознательный
антропоморфизм - одна из основ поэтической логики и языка сам  по  себе  был
как бы стихотворной речью. Другим  основанием  поэтической  логики  является
преобладание  наиболее  частных  ощутимых  идей  над  отвлеченными.   Отсюда
происхождение метонимии. Так, "метонимии причин вместо их действия  являются
маленькими Мифами, где люди представляли себе причины в виде Женщин,  одетых
их действиями, например: безобразная Бедность, печальная  Старость,  бледная
Смерть". Позднее, когда люди научились возвышать  частности  до  всеобщности
или сопоставлять одни части с  другими,  вместе  составляющими  свое  целое,
появилась синекдоха. Говорили клинок вместо меч, хотя меч  имеет  не  только
острие, но и рукоятку, столько-то жатв вместо  столько-то  лет  и  т.д  была
неизвестна героическому веку, так  как  она  предполагает  наличие  развитой
рефлексии.
   "Тем самым доказано,  что  все  Тропы  (все  они  могут  быть  сведены  к
названным  четырем),  считавшиеся  до  сих  пор  хитроумными   изобретениями
писателей, были необходимыми способами  выражения  всех  первых  Поэтических
Наций, и что при своем  возникновении  они  обладали  всем  своим  подлинным
значением". Только вместе с развитием  абстрактных  форм  мышления  и  языка
такие способы выражения первых народов  стали  литературными  и  ораторскими
приемами. "Итак, здесь мы начинаем опровергать две  следующие  общие  ошибки
Грамматиков: будто язык Прозаиков - подлинный язык, неподлинный  же  -  язык
Поэтов, и будто сначала говорили прозой, потом - стихами". Напротив - поэзия
старше прозы, она реальный язык жизни  тех  времен,  которые  предшествовали
прозаической цивилизации.
   "Гипотипозис, образ, уподобление, сравнение, метафора, перифраза,  фразы,
объясняющие вещи  их  естественными  свойствами.  описания,  подобранные  из
явлений или самых ничтожных, или особенно  ощутимых,  и,  наконец,  описания
посредством  добавлений  эмфатических  и  даже  излишних"  -  вот  составные
элементы  поэтической  логики.  Но  главное  ее  достояние   -   поэтические
характеры. Древнегреческий быт  создавал  черты,  характерные  для  героя  -
воинскую доблесть и хитрость в военном совете.  Сознание  греческих  народов
воплотило эти черты в образах Ахилла и Одиссея. Солон "был главарем Плебса в
те первые времена, когда Афины были Аристократической  Республикой".  Борьба
плебеев  с  благородными  заполняла  всю  древнюю  историю.  Народная  масса
стремилась к защите своего  человеческого  достоинства.  "Так,  может  быть,
Солон и был этими самыми Афинскими плебеями, рассматриваемыми с такой  точки
зрения?"
   Афиняне   приписывали    все    демократические    установления    Солону
соответственно  привычке   всех   древних   народов   мыслить   поэтическими
характерами. Такими же образами, созданными  ритуальной  потребностью,  были
Ромул, Нума, Сервий Туллий, Драконт, автор писанных кровью законов.  Эзоп  -
это поэтический характер плебеев, зависимых и союзников  (famuli  и  socii).
Отсюда миф о безобразии Эзопа ("так как гражданская красота,  по  тогдашнему
мнению,  зарождалась  только  от   торжественных   бракосочетаний,   которые
заключали лишь герои"). По той же причине безобразен был и  Терсит  -  образ
плебеев, служивших благородным  во  время  Троянской  войны.  Много  времени
спустя,  уже  за  пределами   века   героев   поэтические   характеры   были
рационализированы и превратились в характеры комедии - образы искусства.
   Язык, соответствующий героическому веку, - это  язык  символов:  подобий,
метафор,  сравнений,  характеров.  "Позднее  в  артикулированном  языке  они
составляют все богатство поэтической Речи".  Но  в  древние  времена  -  это
единственный и вполне реальный  способ  умственного  общения  между  людьми.
"Древнейшие памятники Латинского  языка,  -  пишет  Вико,  -  это  фрагменты
Са