оддается размягчению; от продолжительного перегорания она чернеет;
поскольку же она насквозь разъедена, ее вкус горек и близость с нею опасна для
любой еще не поврежденной части тела.
     Иногда же, если горечь поубавится, черному цвету сопутствует уже не горький, а
острый вкус; в других случаях горькая гниль, погружаясь в кровь, краснеет, и от
смешения красноты с чернотой получается зеленоватый цвет, наконец, если
воспалительный огонь разлагает молодую плоть, с горькой гнилью смешивается
желтый цвет. Общее наименование для всех этих вещей - "желчь"; быть может, оно с
измышлено врачами или просто кем-то, кто сумел увидеть за множеством различий
родовое единство, требующее для себя одного имени. Что касается разновидностей
желчи, то они получили особые названия сообразно своему цвету. Так, сыворотка
черной и острой желчи в отличие от безвредной кровяной сыворотки опасна, если
под действием теплоты восприняла свойство быть соленой; тогда она именуется
едкой флегмой. Другая разновидность образуется из распада молодой и нежной
плоти, .происходящего под воздействием воздуха; она настолько вздута воздушными
веяниями и объята влагой, что образует пузырьки; по отдельности невидимые из-за
малого размера, но в совокупности создающие зримое глазу скопление, которое
состоит из пены и потому на взгляд белое; это пронизанное воздухом разжижение
нежной плоти мы именуем белой флегмой. Водянистая часть новообразовавшейся
флегмы - это в свой черед пот, слезы и сколько ни есть прочих жидкостей,
отделяющихся при повседневном очищении тела. Все они служат орудием недугов,
когда кровь пополняется не из еды и питья, как того требует природа, но
возмещает свою убыль вопреки естественным законам. Впрочем, покуда какая-либо
часть плоти, распадаясь под действием недуга, сохраняет свои основы, это лишь
полбеды, можно с легкостью восстановить разрушенное. 84 Но стоит недугу поразить
то, что связует мышцы с костями, стоит выделениям плоти и сухожилий перестать
питать кости и сращивать их с плотью, стоит плоти под действием недостаточного,
вызывающего сухость питания сменить свою жирность, гладкость и клейкость на
грубость и соленый вкус - и все это вещество, претерпевая описанные несчастья,
отпадает от костей, сызнова распадается на плоть и сухожилия, между тем как
плоть, отделяясь от своих основ, оставляет сухожилия оголенными и наполненными
соленой влагой, а сама вновь подхватывается током крови и умножает недуги,
которые мы уже называли. Но сколь ни тяжелы подобные страдания тела, тяжелее те,
которые имеют еще более глубокую причину и обусловлены чрезмерной плотностью
мышц, не дающей костям дышать и вызывающей в них гнилостный перегрев, а из-за
этого - костоеду; больная кость не только перестает принимать питание, но и сама
распадается и в обратной последовательности переходов с разжижается в
долженствующую ее питать влагу; та в свой черед становится плотью, между тем как
плоть, возвращаясь в кровь, уготовляет такие недуги, которые еще злее, чем
названные. Но всего хуже, если из-за недостаточного или чрезмерного притока
каких-либо веществ будет поражена природа мозга; из этого проистекают тяжелейшие
заболевания, самым верным путем ведущие к смерти, ибо тут уже все совокупное
строение тела обречено перерождаться. Для третьего рода недугов должно
предположить троякое происхождение: либо от дыхания, либо от флегмы, либо от
желчи. Так, когда легкое, являющее собою как бы распределителя дыхания в теле,
засоряется истекающими мокротами и потому не может дать воздуху свободных
проходов, дыхание до одних мест вообще не доходит, а к другим приходит в
избытке; и вот в первом случае неохлаждаемые части загнивают, между тем как во
втором дыхание насильственно прорывается сквозь жилы, искривляет их, разлагает
тело и застревает в его середине, у грудобрюшной преграды.
Из этого возникает множество мучительных недугов, чаще всего сопровождающихся
обильным потом. Весьма часто также воздух возникает внутри тела от разложения
плоти; не находя пути наружу, оно доставляет такие же муки, как и воздух,
вошедший извне с дыханием. Эти муки бывают особенно сильны, когда воздух,
скопляясь и разбухая возле сухожилий и окружающих жилок, принуждает суставные
связки и прилежащие к ним сухожилия сгибаться в противоположном направлении. От
такого судорожного натяжения эти недуги и получили свои имена: "тетан" и
"опистотон". Лечить их трудно, чаще всего они проходят под действием лихорадки.
Что касается белой флегмы, то содержащийся в ее в:, пузырьках воздух опасен,
когда она заперта внутри тела; отыскав сквозь отдушины путь наружу, она
становится безвредней, но разукрашивает тело белыми лишаями и другими подобными
недугами. Порой она смешивается с черной желчью и тогда тревожит своими
вторжениями самое божественное, что мы имеем,- круговращения, происходящие в
нашей голове; если такой припадок схватывает во сне, он еще не так страшен, но
вот если он нападает на бодрствующего, бороться с ним куда тяжелее. Поскольку
природа поражаемой им части священна, он по справедливости именуется священной
болезнью. Едкая и соленая флегмы являют собою источник всех недугов катарального
свойства; от множества различных мест, куда может устремиться истечение, недуги
эти получили много разных имен. Напротив, так называемые воспаления различных
частей тела, именуемые так от горения и опаливания, все обязаны своим
возникновением желчи. Если желчь обретает через отдушины тела путь наружу, она в
своем с кипении порождает всевозможные нарывы; заключенная внутри, она
производит множество воспалительных недугов, и притом самый тяжелый из них
тогда, когда примешивается к чистой крови и нарушает правильное соотношение
кровяных волокон. Эти волокна рассеяны по крови для того, чтобы поддерживать
равновесие между разреженностью и плотностью: кровь не должна ни разжижаться от
горячего настолько, чтобы просочиться через вены, ни сгущаться сверх должного и
этим мешать собственному бегу по жилам. К тому, чтобы блюсти эту меру, волокна
предназначены уже самым своим рождением. Если извлечь их даже из холодеющей
крови мертвеца, весь остаток крови разлагается; напротив, если оставить их, они
быстро свертывают кровь, оказавшись в союзе с обступившим ее холодом. Таково
действие кровяных волокон; они оказывают его и на желчь, которая по своему
происхождению являет собой старую кровь, а потом снова становится кровью из
плоти. Когда теплая и разжиженная желчь сначала лишь понемногу поступает в жилы,
она терпит под действием волокон свертывание и насильственное охлаждение,
производя в недрах тела озноб и дрожь.
     Но стоит ей нахлынуть обильнее, она одолевает волокна своим жаром и, вскипев,
приводит их в полный беспорядок; если же сил ее достанет на окончательную
победу, она проникает до самого мозга и палит его, как бы сжигая корабельные
канаты отчаливающей на волю души. Когда же, напротив, она оказывается слабее, а
тело в достаточной мере сопротивляется ее разлагающему действию, поражение
достается ей, и тогда она либо распространяется по всему телу, либо бывает
отброшена по жилам в верхнюю или нижнюю часть брюшной полости и затем извергнута
вон из тела, словно изгнанник из волнуемого смутой города. При своем удалении
она производит кишечные ев расстройства, кровавые поносы и прочие недуги этого
рода.
     Заметим, что, если тело заболевает в основном от избытка огня, оно подвержено
непрерывной лихорадке; если от избытка воздуха - лихорадка повторяется каждый
день; если от избытка воды - она бывает трехдневной, ибо вода являет больше
косности, нежели воздух и тем более огонь; если от избытка земли, четвертого по
счету и самого косного рода, требующего для своего изгнания вчетверо больше
времени,- тело подвержено четырехдневной лихорадке и выздоравливает с большим
трудом. Так возникают телесные недуги; что касается недугов души, то они
проистекают из телесных следующим образом. Нельзя не согласиться, что неразумие
есть недуг души, но существуют два вида неразумия - сумасшествие и невежество.
Значит, все, что сродно любому из двух названных состояний, заслуживает имени
недуга, и тогда к самым тяжелым среди этих недугов души придется причислить
нарушающие меру удовольствия и страдания. Когда человек упоен радостью или,
напротив, терзается- огорчением, он в своей неуемной жажде несвоевременно
получить одно и освободиться от другого с не может ничего правильно видеть и
слышать; его ум помрачен, и он в такое время менее всего способен рассуждать.
Между тем, если у кого-нибудь, словно у особо плодоносного дерева, мозг рождает
в избытке струящееся семя, такой человек по различным поводам испытывает много
терзаний, но и много удовольствий, то вожделея, то насыщая вожделение;
обуреваемый сильнейшими удовольствиями и неудовольствиями, он живет в состоянии
безумия большую часть жизни. Итак, душа его больна и безумна по вине тела,
однако все видят в нем не больного, но добровольно порочного человека. На деле
же любовная необузданность есть недуг души, чаще всего рождающийся по вине
одного-единственного вещества, которое сочится сквозь поры костей и разливается
по всему телу.
     Когда так называемую невоздержность в удовольствиях хулят как добровольную
порочность, хула эта почти всегда несправедлива: никто не порочен по доброй
воле, но лишь дурные свойства тела или неудавшееся воспитание делают порочного
человека порочным, притом всегда к его же несчастью и против его воли. Что
касается области страданий, то и здесь тело зачастую оказывается повинным в
пороках души. Так, когда острая и соленая флегма, а также горькие желчные соки,
блуждая по телу, не находят себе выхода наружу, но скапливаются внутри и
возмущают примесью в? своих паров движения души, они вызывают всевозможные
душевные недуги разной силы и длительности. Поскольку же они могут вторгаться в
любую из трех обителей души, то в зависимости от места, в которое они попадают,
рождаются многообразные виды подавленности и уныния, дерзости и трусости,
забытья и тупоумия. Если же к такой предрасположенности прибавляются порочные
государственные установления, а равно и дурные речи, наполняющие как частную,
так и общественную жизнь, и если при этом не изучаются уже с юных лет те науки,
чья целительная сила могла бы противостоять этому злу, то под воздействием этих
двух причин, совершенно неподвластных нашей воле, и становятся порочными все те
из нас, кто порочен. Ответственность за это лежит скорее на зачавших, нежели на
зачатых, и скорее на воспитателях, нежели на воспитуемых; и все же каждый обязан
напрягать свои силы, дабы с помощью воспитания, упражнений и занятий избегнуть
порока и обрести то, что ему противоположно.
Впрочем, это относится уже к иному роду рассуждений. Напротив, весьма уместно и
ко времени противопоставить всему вышесказанному повествование о средствах,
силой которых поддерживается здоровье тела и здравомыслие; сама справедливость
требует уделять больше внимания доброму, нежели злому. Между тем все доброе, без
сомнения, прекрасно, а прекрасное не может быть чуждо меры. Значит, приходится
признать, что и живое существо, долженствующее оказаться прекрасным, соразмерно.
Но что касается соразмерности, здесь мы привыкли принимать в расчет мелочи, а
самое важное и существенное упускаем из виду. Когда стоит вопрос о здоровье и
болезни, о добродетели и пороке, нет ничего важнее, нежели соразмерность или
несоразмерность между душой и телом как таковыми. Но мы не задумываемся над этим
и не понимаем, что, когда могучая и во всех отношениях великая душа восседает
как бы на колеснице слишком слабого и хилого тела или когда равновесие нарушено
в противоположную
     сторону, живое существо в целом не прекрасно, ибо ему не хватает соразмерности
как раз в самом существенном; однако, когда в нем есть эта соразмерность, оно
являет собою для каждого, кто умеет видеть, самое прекрасное и отрадное из всех
зрелищ. Ведь и тело, в котором либо длина ног, либо величина других членов
нарушает меру, не просто безобразно: когда всем его частям приходится работать
сообща, оно то и дело подпадает утомлению или судорогам, делается неустойчивым,
падает, оказываясь само же для себя причиной нескончаемых бед. То же самое
следует предположить и о том двухчастном соединении, которое мы именуем живым
существом. Когда входящая в его состав душа слишком сильна для тела и притом
яростна, она расшатывает тело и наполняет его изнутри недугами; самозабвенно
предаваясь исследованиям и наукам, она его истощает; если же ее распаляют
задором и честолюбием труды учительства и публичные или частные словопрения,
тогда она перегревает тело, сотрясает его устои, вызывает истечения и притом
вводит в обман большинство так называемых врачей, понуждая их винить в
происходящем неповинное тело.
     Напротив, когда большое, превосходящее душу тело соединяется со скудными и
немощными мыслительными способностями, то, поскольку людям от природы даны два
вида вожделений - телесное вожделение к еде и божественнейшее в нас вожделение к
разуму,- порывы более сильной стороны побеждают и умножают собственную силу, а
душу между тем делают тупой, непонятливой и забывчивой, навлекая на человека
невежество, этот злейший из всех недугов. От того и другого есть лишь одно
спасение - не возбуждать ни души в ущерб телу, ни тела в ущерб душе, но давать
обеим сторонам состязаться между собой, дабы они пребывали в равновесии и
здравии. Скажем, тот, кто занимается математикой или другим делом, требующим
сильного напряжения мысли, должен давать и телу необходимое упражнение, прибегая
к гимнастике; напротив, тому, кто преимущественно трудится над развитием своего
тела, следует в свой черед упражнять душу, занимаясь музыкой и всем тем, что
относится к философии, если только он хочет по праву именоваться не только
прекрасным, но и добрым. Сообразно с этим должно заботиться и об отдельных
частях [тела], подражая примеру Вселенной. Ведь если то, что входит в тело,
изнутри горячит его и охлаждает, а то, что обступает его извне, сушит и
увлажняет и в придачу ому приходится терпеть последствия и того и другого
воздействия, значит, тело, пребывающее в неподвижности, станет игрушкой этих
воздействий, будет ими осилено и погибнет.
     Напротив, тот, кто, взяв за пример кормилицу и пестунью Вселенной, как мы ее в
свое время назвали, не дает своему телу оставаться праздным, но без устали
упражняет его и так или иначе заставляет расшевелиться, сообразно природе
поддерживает равновесие между внутренними и внешними движениями и посредством
умеренных толчков принуждает беспорядочно блуждающие но телу состояния и частицы
стройно располагаться в зависимости от взаимного сродства, как мы об этом
говорили раньше применительно ко Вселенной,- тот, кто все это делает, не
допустит враждебное соединиться с враждебным для порождения в теле раздоров и
недугов, но дружественное сочетает с дружественным во имя собственного здоровья.

     Что касается движений, наилучшее из них то, которое совершается [телом] внутри
себя и самим по себе, ибо оно более всего сродно движению мысли, а также
Вселенной; менее совершенно то, которое вызвано посторонней силой, но хуже всего
то, при котором тело покоится в бездействии, между тем как посторонняя сила
движет отдельные его части. Соответственно из всех видов очищения и укрепления
тела наиболее предпочтительна гимнастика; на втором месте стоит колебательное
движение при морских или иных поездках, если только они не приносят усталости; а
третье место занимает такой род воздействий, который, правда, приносит пользу в
случаях крайней необходимости, но в остальное время, безусловно, неприемлем для
разумного человека: речь идет о врачебном очищении тела силой лекарств. Если
только недуг не представляет чрезвычайной опасности, не нужно дразнить его
лекарствами. Дело в том, что строение любого недуга некоторым образом сходно с
природой живого существа; между тем последняя устроена так, что должна пройти
определенную последовательность жизненных сроков, причем как весь род в целом,
так и каждое существо в отдельности имеет строго положенный ему предел времени,
которого и достигает, с если не вмешается сила необходимости. Сами составляющие
это существо треугольники при своем соединении наделены способностью держаться
только до назначенного срока и не могут продлить свою жизнь долее.
Таким же образом устроены и недуги, и потому обрывать их течение прежде
положенного предела силой лекарств может лишь тот, кто хочет, чтобы из легких
расстройств проистекли тяжелые, а из немногих - бесчисленные. Следовательно,
лучше руководить недугом с помощью упорядоченного образа жизни, насколько это
позволяют нам обстоятельства, нежели дразнить его лекарствами, делая тем самым
беду закоренелой.
     На этом мы кончим наши рассуждения о живом существе в целом и о частях его тела,
а равно и о том, как жить сообразно с рассудком, в одно и то же время
осуществляя руководство самим собой и оказывая себе послушание. Но что касается
того [начала], которому предстоит быть руководящим, то его чрезвычайно важно
наперед снабдить силой, дабы оно смогло наипрекраснейшим и наилучшим образом
осуществить свое руководительство.
     Впрочем, обстоятельный разбор этого предмета сам по себе составил бы особую
задачу; если же коснуться дела лишь попутно, то имело бы смысл в связи с
предшествующим заметить вот что: как мы уже не раз повторяли, в нас обитают три
различных между собой вида души, каждый из которых имеет собственные движения. В
соответствии с этим мы должны сейчас совсем вкратце сказать, что тот вид души,
который пребывает в праздности и забрасывает присущие ему движения, по
необходимости оказывается слабейшим, а тот, который предается упражнениям,
становится сильнейшим; поэтому надо строго следить за тем, чтобы движения их
сохраняли должную соразмерность. Что касается главнейшего вида нашей души, то ее
должно мыслить себе как демона, приставленного к каждому из нас богом; это тот
вид, который, как мы говорили, обитает на вершине нашего тела и устремляет нас
от земли к родному небу как небесное, а не земное порождение; и эти наши слова
были совершенно справедливы, ибо голову, являющую собою наш корень, божество
простерло туда, где изначально была рождена душа, а через это оно сообщило всему
телу прямую осанку.
     Правда, у того, кто погряз в вожделениях или тщеславии и самозабвенно им служит,
все мысли могут быть только смертными, и он не упустит случая, чтобы стать,
насколько это возможно, еще более смертным и приумножить в себе смертное начало.
Но если человек отдается любви к учению, стремится к истинно разумному и
упражняет соответствующую способность души преимущественно перед всеми прочими,
он, прикоснувшись к истине, обретает бессмертные и божественные мысли, а значит,
обладает бессмертием в такой полноте, в какой его может вместить человеческая
природа; поскольку же он неизменно в себе самом пестует божественное начало и
должным образом ублажает сопутствующего ему демона, сам он не может не быть в
высшей степени блаженным.
     Вообще говоря, есть только один способ пестовать что бы то ни было - нужно
доставлять этому именно то питание и то движение, которые ему подобают. Между
тем если есть движения, обнаруживающие сродство с божественным началом внутри
нас, то это мыслительные круговращения Вселенной; им и должен следовать каждый
из нас, дабы через усмотрение гармоний и круговоротов мира исправить круговороты
в собственной голове, нарушенные уже при рождении, иначе говоря, добиться, чтобы
созерцающее, как и требует изначальная его природа, стало подобно созерцаемому,
и таким образом стяжать ту совершеннейшую жизнь, которую боги предложили нам как
цель на эти и будущие времена.
     Вот мы, кажется, и покончили с той задачей, которую взяли на себя в самом
начале: довести рассказ о Вселенной до возникновения человека. Что касается
вопроса о том, как возникли прочие живые существа, его