черты родовые. Предмет не мог бы быть треугольником, если бы он 
одновременно не был и фигурой. Так причинные последовательности среди 
последовательностей, а сосуществование вида и рода среди 
сосуществований позволяют, согласно буддистам, делать обобщения.

Мы не уверены, что сам Будда придерживался этих канонов истины. 
Пессимистическое воззрение на жизнь, вера в сансару, небеса и ад - все
это в полном объеме было взято из систем мысли, господствовавших в его
дни. Это свидетельствует только о том, что самое радикальное 
объяснение реальности не может обойтись без предшествующей истории 
духа. Если оставить в стороне эту часть учения Будды, перенимавшуюся 
им без анализа и критики от предыдущего мышления, то, говоря об 
остальной части его философии, мы увидим, что он был более или менее 
последовательным. Он отказывается размышлять о первичных причинах, так
же как и о конечных причинах. Его интересует истинное существование, а
не первичная реальность. Брахману, погруженному в размышления о 
философских истинах и о вечности и невечности мира, Будда говорит, что
он не имеет никакого отношения к теориям. Его система - это не 
даршана, философия, а яна, повозка, средство, практический метод, 
ведущий к освобождению*. Будда анализирует опыт, распознает его 
подлинный характер. Поскольку буддисты применяют аналитический метод, 
они иногда получают имя аналитических мыслителей, вибхаджьявадинов. 
Будда концентрирует свое внимание на мире, оставляя в покое богов, и 
ожидает, что они в ответ на это тоже оставят его в покое. Он занимает 
позицию прагматического агностицизма в отношении трансцендентных 
реальностей. Только это и совместимо с фактами опыта, выводами разума 
и законами нравственности. Ничто не отрицается, но остается открытой 
возможность для любой будущей реконструкции. Мы должны со всей 
тщательностью отметить, что это не означает, будто Будда скептик, 
ищущий покоя в отрицании. Все, что он говорит, это "давайте сначала 
сделаемся совершенными, не споря о цели совершенства". Он был 
настолько безразличен к метафизическим учениям, что среди ранних 
последователей Будды некоторые придерживались брахманистских взглядов.
В Брахмаджала сутте говорится об учениках, открыто выступающих против 
взглядов Будды. Проповеди Будды обращены одновременно и к его 
брахманским и буддистским последователям. Поскольку мы все земные 
люди, Будда требует, чтобы мы оставили попытки определить 
неопределимое и не занимались этими "любовными интригами рассудка" - 
спорами по метафизическим проблемам. Он не хотел никого заставлять 
верить, не хотел творить чудес для убеждения неверующих. К истине 
приведет внутреннее побуждение; своих учеников он призывал проявлять 
любовь и милосердие. Не философия, а лишь только внутренний мир 
очищает душу. Когда мы будем обладать более глубоким просветлением, 
рожденным из нравственной жизни, у нас будет и истинное знание - 
почему же мы должны пытаться предупредить этот момент нашим слабым 
рассудком?

     --------------------
     * Majjhima Nikaya.

Поразительно то, что Будда обходит молчанием все вопросы 
метафизического порядка на том основании, что они не имеют значения в 
этическом отношении. Каково же точное значение умолчания Будды? Знал 
ли он истину и все же отказывался распространять ее? Или же он был 
негативным догматиком, отрицающим душу и бога? Или он считал такие 
споры бесполезными? Может быть, он считал, что умозрительная 
тенденция-это слабость, которую не нужно поощрять? Многие ученые, 
изучавшие ранний буддизм, считают, что Будда отвергнул бога и 
отказался от души и что его учение более определенно атеистично, чем 
представляли его здесь мы. Хорошо известно, что такое негативное 
толкование поддерживается Нагасеной, Буддхагхошей и индуистскими 
мыслителями, критикующими буддистскую систему. Мы не отрицаем и того, 
что буддизм с очень давних пор рассматривался как негативная 
метафизика. Однако мы должны иметь в виду, что этот отрицательный 
взгляд фактически не был изложен самим Буддой, а есть истолкование его
умолчания по вопросам о первичной реальности, данное его ранними 
последователями. Это молчание может свидетельствовать или о неведении 
конечной истины или о глубоком желании указать путь спасения, открытый
для всех, вне зависимости от того, обладают ли они метафизическими 
склонностями или нет. Молчание Будды может быть истолковано как 
выражение его атеистической позиции, или агностицизма, или увлечения 
нравственностью и глубокой любви к человечеству [94]. В нашем 
изложении буддизма мы часто указывали, что конкретные высказывания 
Будды против отрицания я, против смешения нирваны с уничтожением и в 
пользу действительности чегото необусловленного, к которому мы можем 
уйти от условленного, не легко примирить с его негативной философией. 
А так как Будда думал, что он обладает истиной и может вести к ней 
людей, то трудно принять и вторую точку зрения, приписывающую ему 
агностицизм. Если бы он не знал истины, он не считал бы себя Буддой, 
просвещенным. Остается третья гипотеза - что Будда обладал полным 
знанием первичных истин, но не сообщал о них толпам людей, приходивших
к нему, из боязни, что он может смутить их дух*. Такой взгляд кажется 
нам наиболее удовлетворительным. Как-то раз Будда взял в горсть 
несколько сухих листьев и попросил своего ученика Ананду ответить, 
есть ли другие листья, кроме тех, которые находятся у него в руке. 
Ананда отвечал: "Осенние листья падают со всех сторон, и их больше, 
чем можно сосчитать". Тогда Будда сказал: "Таким же образом я дал вам 
горсть истин, но кроме того есть тысячи других истин - больше, чем 
можно сосчитать"**. Согласно Будде, есть и другие истины, кроме истин 
мира явлений, которые он открыл. Если человек нравственен, он сам 
увидит другие истины. Будда возложил на себя миссию нравственной 
подготовки, необходимой для просветления того рода, которого он достиг
сам. Эта позиция Будды имеет философское оправдание. Он признавал 
пределы человеческого познания и провел границу, отделяющую логически 
познаваемое от непознаваемого. Он считал, что наши органы чувств 
воспринимают становление, а становящиеся вещи не являются реальными. 
Однако вместе с упанишадами .он признает существование тайны 
бесконечного. Когда конечный разум берет на себя бесконечную задачу 
включения вечности в границы времени и бесконечности в пространство, 
его парализуют парадоксы. Мы не можем вообразить невообразимое. Каждая
попытка подумать о бытии, понять действительность, превращает их в 
явления. Реальность не может не ускользнуть от человеческого разума, 
ибо сам человек есть продукт авидьи. Знание с его различением между 
"я" и "ты" не носит окончательного характера. Непроницаемая завеса 
отделяет человека от истины. Но эта истина или мудрость, которую мы не
можем ни воспринять, ни познать, не является нереальной. "Где обитает 
мудрость, Нагасена?" "Нигде, о царь". "Тогда, господин, такой вещи, 
как мудрость, нет". "Где обитает ветер, о царь?" "Нигде, господин". 
"Значит, такой вещи, как ветер, нет?" Будда утверждает, что реальность
абсолюта логически недоказуема, но он никогда не утверждает, что 
абсолют не имеет существования. Его мнение можно выразить в словах 
гетевского Фауста:

Назвать его кто может дерзновенно,
Кто исповедать может вдохновенно:
Я верую в него?
Кто с полным чувством убежденья
Не побоится утвержденья:
Не верую в него?***

     --------------------
     * См., В.G., III. 26.
     ** Цит. по Anandacharya's Brahmadarshanam, р. 10.
     *** Гете, Фауст, ч. 1, Сад Марты. (В переводе Холодковского.) 
     Изд. Academia, 1936, стр. 163-164.

Будду не привлекает идея основывать положение о реальности Брахмана на
авторитете вед, ибо, раз приняв откровение за доказательство, мы не 
сможем положить этому конец. Поэтому в Тевиджджа сутте Будда 
сравнивает тех, кто верит в Брахмана на основании авторитета вед и 
ищет единения с ним, с теми, кто строит лестницу на перекрестке 
четырех дорог, желая подняться в высокое жилище, относительно которого
они не могут видеть и знать, ни где оно находится, ни каково оно, ни 
из чего оно построено, ни существует ли оно вообще. Верно также и то, 
что Будда не поощряет попыток измерить глубины неизвестного*. Трата 
драгоценного времени спорить о вещах, для разумения которых нашего 
рассудка недостаточно. Более того, на основе прошлой истории 
метафизических споров Будда усвоил, что твердая земля и нравственный 
закон начинают колебаться у нас под ногами, когда мы пытаемся улететь 
в разреженную атмосферу умозрения. Поэтому он просит нас вернуться 
назад к матери-земле и не увлекаться бесполезным хлопаньем крыльев в 
пустоте абсолютного. Глубокий интерес к метафизическим проблемам у 
спрашивающего, по мнению Будды, свидетельствует об умозрительном 
направлении его ума. Поэтому этот интерес фигурирует в числе пяти 
ересей**. Неопределенность взглядов Будды в отношении метафизических 
вопросов объясняется его увлечением этикой. Не желая еще более 
увеличивать путаницу, царившую в его эпоху, Будда требует, чтобы мы 
ограничивались пределами доступного пониманию.

     --------------------
     * Фрэнсис Бэкон в духе Будды замечает, что конечные причины, 
     подобно весталкам, посвященным богу, бесплодны.
     ** Cullavagga, IX.1. 4.

По-видимому, имеется некоторое сходство в отношении к метафизическим 
проблемам у Канта и Будды. Оба они жили в эпохи, когда вся философия 
была разделена на противостоявшие друг другу лагери метафизического 
догматизма и скептицизма. И тот и другой ощущали потребность глубже 
заглянуть в основания догматического процесса разума и стремились 
сохранить силу этических принципов. И тот и другой требуют, чтобы мы 
отказались от попыток логически понять сверхчувственные реальности. По
мнению обоих, метафизика неспособна разрешить задачи, выдвигаемые 
разумом в отношении скрытой природы вещей. В то мгновение, когда мы 
попытаемся интеллектуально понять их, мы заблудимся в антиномиях и 
противоречиях. И тот и другой считают нравственный закон высшим 
руководством в жизни, законом, стоящим выше богов и людей, во веки 
веков. Сомнение (вичикитса) в нравственном законе - это тяжкий грех, 
роковым образом мешающий спасению.

Что касается тенденции освободиться от первичных проблем, то мы не 
можем не сказать, что она была пагубной. Человек не может не 
философствовать. Когда Будда говорит, что все данное обусловлено, 
естественно возникает вопрос: есть ли что-либо необусловленное? Есть 
ли это необусловленное только совокупность условий или прежде всего 
абсолютное? Проблемы того, имеет ли мир начало, бессмертна ли душа, 
свободный ли деятель человек, есть ли высшая причина мира - имеют 
жизненное отношение к высшим стремлениям человечества, и они не 
позволяют, чтобы их отодвигали в сторону. Хотя нам и не дано решить 
их, мы не можем отказаться от их постановки. Достоинство человека не 
будет скомпрометировано, если он окажется неспособным познать сущность
вещей, но то же самое достоинство требует, чтобы он не был равнодушен 
к ней. Будда предостерегает нас от искушения, заставляющего нас 
бросать взгляд в глубины, поскольку нам не дано измерить бездну. Но 
его догматическое обличение бесплодности внеэмпирических исследований 
не привело к той цели, к которой он стремился*. История буддизма 
свидетельствует о неизбежности метафизики. Это-живое доказательство 
той истины, что мы боремся с метафизикой только для того, чтобы потом 
впасть в нее.

     ---------------------
     * "Пока считается возможным достигнуть этой далекой цели 
     познания, до тех пор мудрая простота напрасно будет заявлять, что
     мы превосходно можем обойтись без нее. Удовольствие двигать 
     познание вперед легко принимает видимость обязанности, и 
     намеренное самоограничение разума кажется свидетельством не 
     простоты мудрости, но глупости, мешающей возвышению нашей 
     природы. Ибо такие вопросы, как вопрос о природе духа, о свободе 
     и предопределении, о будущем состоянии и т.д., сразу же приводят 
     в движение все силы разума, и их важность втягивает людей в 
     лихорадку умозрения, которое изощряет и решает, догматизирует и 
     спорит при появлении каждой новой видимости проникновения в суть 
     вещей. Только тогда, когда эти споры уступают место философии, 
     проверяющей свой собственный метод и принимающей во внимание не 
     только предметы, но и их отношение к духу человека можно 
     придвинуть поближе и заложить пограничные камни, которые отныне 
     будут мешать умозрению выходить за пределы его собственной сферы.
     Нужно некоторое философствование для того, чтобы открыть 
     трудности, окружающие многие понятия, с которыми обычное сознание
     обращается, как с легкими и простыми. Еще немного 
     философствования прогонит остающуюся иллюзию знания и убедит нас,
     что эти понятия лежат целиком за пределами человеческого ума" 
     (Сaiгd, Philosophy of Kant, vol. I, p. 142).

Не всегда неясность составляет заслугу; неопределенность метафизики 
Будды позволила его ученикам вывести из его высказываний различные 
системы. Его осторожная и осмотрительная позиция привела к созданию 
негативных систем, а его учение стало добычей того самого догматизма, 
которого он так стремился избежать. Для Нагасены, как мы видели, 
высшая действительность - это необоснованное предположение. Он 
отвергает различие между познаваемым, или феноменальным, и 
ноуменальным, которое непознаваемо. Познание вещей больше не считается
относительным. Оно подлинно и абсолютно. Нет ничего, что выходило бы 
за рамки опыта. Реальное и испытанное становятся тождественными. 
Относительное абсолютно. Подлинная метафизика должна быть теорией 
опыта, а не догадкой относительно того, что, будучи скрыто, находится 
за пределами опыта. Нам приходится принять тот факт, что мир не имеет 
ни границ в пространстве ни начала во времени. Мы не должны 
пользоваться гипотезой о причине, отличной от мира, которая могла бы 
создать этот мир. И другие последователи Будды тоже старались 
завершить высказывания Будды о природе этого мира своими собственными 
метафизическими схемами.


     XXI. БУДДИЗМ И УПАНПШАДЫ

Исследователь, желающий восстановить отдаленные от нас во времени 
формы мысли, не имеет в данном случае верного ключа, который могли бы 
ему дать последовательный прогресс или логическая эволюция. Будда, 
глубоко ненавидевший мрак и любивший свет, желал отказаться от всякой 
тайны. Его метод благоприятствовал ясной и определенной мысли, но имел
и свои недостатки. Учение Будды оказалось недостаточно глубоким, ему 
не хватало органического характера. Его идеи выступали в резко 
очерченном виде, оторванные друг от друга. Их органические взаимные 
связи не были ясны. Но подразумевалось наличие атмосферы, которая одна
только и могла спаять различные элементы в единое духовное целое. 
Человеческий разум, конструктивный по своей природе, должен 
рассматривать свои идеи и начала как части некоей возможной системы, и
этот инстинкт духа требует доказательства того что учение Будды имеет 
в качестве основы некое единство принципов. Единственная метафизика, 
могущая оправдать этические правила Будды, - это метафизика, лежащая в
основе упанишад. Буддизм - это всего лишь поздняя фаза общего движения
мысли, ранней фазой которой были упанишады. "Многие из учений 
упанишад, несомненно, представляют собой чистый буддизм, или скорее 
буддизм во многих вопросах представляет собой последовательное 
проведение принципа, установленного упанишадами"*. Будда смотрел на 
себя не как на новатора, а только как на восстановителя древнего пути,
то есть пути упанишад. Как буддизм, так и упанишады отвергают 
авторитет вед в том, что касается философии. На практике же и буддизм 
и упанишады вступили в союз с верованиями, чуждыми их духу, так что 
многие, теоретически принимавшие их учение, практически поклонялись 
другим богам. Правда, в этом отношении буддизм был менее терпим, чем 
упанишады. Как буддизм, так и упанишады протестуют против механической
теории жертв и нелепых обрядов. Как буддизм, так и упанишады 
подчеркивают, что освобождение от нового рождения не может быть 
достигнуто ни путем принесения жертв, ни путем покаяния. Восприятие 
истины, познание действительности, являющейся основой всего бытия - 
вот что освободит нас. Тенденция отрицать субстанциональную 
действительность индивидуума обща как для того, так и для другого 
учения. Оба учения считают, что жизнь есть страдание и что все наши 
мечты относятся к последующей жизни. Оба призывают нас избавиться от 
безумной лихорадки жизни. Важнейшее в учении упанишад - единство всей 
жизни - принимается буддизмом. Для обоих учений жизнь - это большое 
странствие, в котором мы или падаем, или взбираемся вверх. Тенденция к
универсализму, проявляющаяся в буддийской этике, не представляет для 
нас ничего нового. То положение, что абсолютная реальность недоступна 
пониманию разума, принимается обоими учениями. Характеристика 
абсолютного как не пустого, но и не непустого, не того и другого 
вместе и не ни того, ни другого напоминает нам многие места в 
упанишадах. Если нет ничего реального и если предрешено, что мы должны
вечно быть в неведении, нас не будет пожирать наше ненасытное 
любопытство. При характеристике души, мира и при объяснении других 
проблем мы наталкиваемся на выражения из упанишад: намарупа, 
кармавипака, авидья, упадана, архат, шрамана, Будда, нирвана, 
пракрити, Атман, нивритти и т.д. Буддизм способствовал демократизации 
философии упанишад, которая до тех пор была достоянием только немногих
избранных. Этот процесс требовал, чтобы глубокие философские истины, 
которые не могут быть объяснены массам людей, игнорировались в 
практических целях. Миссия Будды состояла в том, чтобы усвоить 
идеализм упанишад в лучшей его форме и приспособить его к 
удовлетворению повседневных нужд человечества**. Исторически буддизм 
означал распространение учения упанишад среди народов. И то, чего он в
этом достиг, живо по сегодняшний день. Такие демократические подъемы 
являются характерной чертой индуистской истории. Когда сокровища 
великих мудрецов были частной собственностью немногих, Рамануджа, 
великий вишнуистский учитель, читал мистические тексты даже перед 
париями. Буддизм, мы могли бы сказать, есть возвращение брахманизма к 
своим же основным принципам. Будда не столько революционер, пришедший 
к успеху на гребне волны реакции против учения упанишад, сколько 
реформатор, стремившийся преобразовать господствующую теорию упанишад 
путем выдвижения на первый план ее забытых истин. Основной недостаток 
буддистского учения состоит в том, что в своем увлечении этикой оно 
подхватило и преувеличило половину истины, представив ее так, как 
будто бы это была вся истина. Его нелюбовь к "метафизике помешала ему 
увидеть, что эта частичная истина имеет необходимое дополнение и 
покоится на принципах, которые выводят ее за пределы, которые она 
сама, себе поставила.

     --------------------
     * Мах Muller, S.В.Е., XV; Introduction, р, XXXVII.
     ** См. Нolmes, The Greed of Buddha.


     XXII. БУДДИЗМ И СИСТЕМА САНКХЬЯ

Некоторые мыслители придерживаются того мнения, что буддизм и джайнизм
в равной мере основаны на теории санкхья. Бюрнуф думает, что буддизм 
только выполняет принципы санкхьи. Согласно Веберу, не лишено 
вероятности, что Капила системы санкхья и Гаутама Будда-это одно и то 
же лицо, и в поддержку этого предположения он указывает на тот факт, 
что Будда родился в Капилавасту. Обе эти системы считают, что жизнь 
есть страдание. Обе системы признают низших эфемерных богов 
брахманизма и в то же время умалчивают о существовании высшего вечного
божества. Уилсон пишет, что некоторые положения о вечности материи, о 
начала