прихожей 4.

- Как же вы помещаетесь? Из кого семья?

- Я. Да брат студент, технолог. Да сестра замужняя с ребенком. Да папаша с
мамашей. И еще брат двух лет.

- Как же вы спите?

- Я в столовой на кушетке, брату в прихожей на ларе стелют. Сестра с мужем
за перегородочкой. Папаша с мамашей за другой перегородочкой.

- Сестриному-то ребенку сколько будет?

- Полтора года.

- А меньшому брату вы, кажется, сказали два?

- Два.

- Это хорошо. Сестра-то еще не беременна? Она помолчала.

- Это хорошо. Тесно, а тепло. И отец еще молодой?

- 53 года: а когда на именинах были гости, то говорили, что ему едва сорок
можно на вид дать. Лицом белый и большого роста. И живот,- хотя не очень
большой.

- А мамаша?

- Мамаша совсем молодая. Ей только 42.

- Совсем хорошо! То-то и фамилия у вас красивая. Нет красивее на Руси,-; т.
е. не может быть красивее такой фамилии: тут и "мережки" и "золото".
Оттого, что вы старые люди на Руси.

Курсистка улыбнулась. По задумчивому виду я вижу, что ей тоже пора замуж.
Уже 19 лет.

Так растет добро на Руси. Или не сказать ли по-церковному: так произрастает
и густится пшеница Господня на землях тучных.

Берегите тучность земли. Берегите, берегите. Хольте, вспахивайте,- молите
дождичка.

Солнышка молите. И во благовремении полной пригоршней бросайте зерна в
землю.

* * *

Что истинно интересно?

Своя судьба.

Своя душа.

Свой характер.

Свои тайны ("сокровенное души"). С кем хотел бы быть?

С Богом. Еще с кем?

С тем, кого истинно любишь. Таков за всю жизнь один-два.

Что нужно?

* * *

После Гоголя, Некрасова и Щедрина совершенно невозможен никакой энтузиазм в
России.

Мог быть только энтузиазм к разрушению России. - Вот и 1-е марта, и
полупаралич турецкой войны, и "ни одной победы" в Маньчжурии. Вовсе не
Алексеев и еще какой-то "гофмейстер" - Абаза - устроили "авантюру на Ялу"
8, а превратили в "авантюру" возможную победу и расширение земли своей
господа "Современника", "Отечественных записок" и "Русского богатства".
Победа вообще никакая стала невозможна, пока не явился "международный
еврей" Азеф, который вообще стал всею этою гнилью "торговать", продавая
"туда", продавая "сюда",- и вообще всякому, кто бы ему дал на винцо и
женщин.

* * *

Да, если вы станете, захлебываясь в восторге, цитировать на каждом шагу
гнусные типы и прибауточки Щедрина, и ругать каждого служащего человека на
Руси, в родине,- да и всей ей предрекать провал и проклятие на каждом месте
и в каждом часе, то вас тогда назовут "идеалистом-писателем", который пишет
"кровью сердца и соком нервов"... И весь-то мотив этого, что
"сопричисляющий вас" с залихватской русской фамилией Рог-Рогачевский пишет
в журнале еврея Кранихфельда 9, и "чей хлеб кушает, того и песенку поет".

- Если ты не изменник родине - то какой же после этого ты русский? И если
ты не влюблен в Финляндию, в "черту" и Польшу - то какой же ты вообще
человек?

Что делать в этом бедламе, как не... скрестив руки - смотреть и ждать.

* * *

"Ни я, ни вы, ни Новоселов ц..... не нужны",- написал NN.

-Это что, дело стоит даже крепче: ей чести не нужно, "правильных документов
на торговлю" не нужно.

Лопаты, приставленные к забору, басят глубоким строем:

- Нам нужны только доходы. Остальное уже обеспечено им.

(получив письмо от NN).

* * *

Да почему он "скиталец"? 10 Везде принят, все кланяются.
Религиозно-философские собрания сочли "за честь", когда он одно из них
посетил, придя в середине чтений и обратив всех внимание черною блузою,
ремешком и физиономией "под Максима" 11. Почему же он "скиталец", и кто его
"изгнал", и откуда он "исключен"? "Качества его произведений" никому
(вероятно) не приходили на ум, пишет ли он стихами или прозой, публицистику
или "так рассказы" - никто не знает, и только всякому известно, что "есть
еще другой Максим, который называется Скитальцем", и тоже с ремешком и в
блузе. Да это скорее - граф, "его сиятельство" и уж во всяком случае
"превосходительство".

В первый раз проходят какие-то в литературе с фальшивыми физиономиями "под
другого", в чужой прическе и совершенно не своим "видом на жительство".

Барин, который называет себя "Ванька с Сенной".

* * *

NN бы заговорил другим языком, если бы из его дома вывели за ручку Ан.
Мих., со словами: "На все четыре стороны, прощалыга", а Васюка присудили бы
с двухлетнего возраста "здорово живешь" в солдаты без срока. Тогда были бы
песни другие, и он не приравнивал бы это к бедной кофточке и грубому слову
кухарки, с добавкой, однако: "Заочно от меня". То-то "заочно": ну а что,
если бы на глазах? - сказал ли бы он только: "Будьте, Катерина, мягче: мы
все - христиане".

И Новоселову с его "мамашей" тоже всего этого не нужно. Но что, если бы его
"мамашу" стали бить кнутом на конюшне, как в Петербурге сек с конюхом (при
пособии конюха) свою жену гвардеец,- урожденную Варгунину, за которою взял
150 000 приданого, но уже во время ее первой беременности сказал ей, что
его, как дворянина, компрометируют поклоны на улице и посещения на дому ее
купеческой родни и чтобы сама она постаралась, чтобы эти родные "не
навязывались" и не "ходили к нам", а затем начал - и сечь (на конюшне).
Отец, Варгунин, обратился к властям, но, согласно NN и Новоселову, получил
"кукиш с маслом" в утешение, т. е. "ни развода, ни отдельного паспорта на
жительство", ни вообще -"прав у отца на дочь, раз она обвенчана". И только
уплатив еще 75 000 "правильно-каноническому, повенчанному" мужу, отец
вызволил дочку из "благодатного благословения церкви".

Так была подробно, с именами, рассказана в "Гражданине" князя Мещерского
эта петербургская история. Я не прочел, к сожалению; но со слов
"Гражданина" рассказывала вслух всем гостям эту историю за обедом Анна
Ивановна Суворина. Да что: разве не такую точь-в-точь историю рассказывает
в "Семейной хронике" С. Т. Аксаков? 12 И у Аксакова все духовенство прочло
это; прочло и ничем не отозвалось.

Так вот, вы полюбуйтесь, сперва, и NN. и Новоселов, на эту Варгунину, да и
вы, Иван Павлович, да и Цветков с Андреевым.

А я же до благосклонного ответа скажу:

- Пока это есть, представляется каким-то мазурничеством говорить о
"цветочках" Франциска Ассизского и прочих чудесах.

* * *

Чем "молиться" на секретаря духовной консистории (однако же, ведь не в ней
суть, она "приложися" во временах), то уж лучше помолиться вотяцкой
"Керемети" 13: все-таки живее, да и фольклор по крайней мере.

Это я говорил (писал) Рачинскому и страшусь, что придется говорить NN.

Вот где возможен поворот к: "вернемся к египетским богам, потому что они
кормили нас и мы не были голодны".

И ведь израиль в пустыне был бы прав, если бы не прилетели перепели. Вот и
кое-кто и кое-что (лицо и потом возникшие учреждения) пусть "пришлет
перепелов" и "источит из камня воду". Если кое-кто и кое-что бессильнее
Моисея,- нельзя удивиться и нельзя будет негодовать, если люди вдруг из-за
"перепелов" начнут заворачивать к Моисею, да и к египетским богам.

* * *

Мерзавцы-канонисты подумали бы, что с коровою привычною расстаться нелегко,
квартиру удобную передают неохотно: по какому же праву и по какому
скаредному мотиву они вообразили, они наклеветали на людей, они закричали в
печати и, ранее Гутенберга, кричали в манускриптах, что мужья-человеки все
такие же мерзавцы, как они сами (т. е. как канонисты) и сейчас побросают
жен и перейдут к "молоденьким и сладеньким", если Рачинский и NN вдруг
"согласятся на развод". Но они злы, эти мерзавцы, и хочется им засадить
"гной в кости" ("худая жена - как гной в костях человека",- Соломон в
"притчах"). И, пользуясь идеализмом, отвлеченностью и мечтательностью NN и
Рачинского, они (канонисты) им все "навевают" о человеческом легкомыслии и
недобродетели, соображая про себя: "С гноем-то в кости нам человек все
заплатит".

Канонист-профессор (был процесс о наследстве - недавно) оставил 100 000
дочерям. Занимал именно по бракоразводным делам "стол" в высоком духовном
учреждении. Автор книг и статеек в "Христианском чтении" и в "Отдыхе
христианина". 100 000 из "профессорского жалованья" не скопишь.

* * *

...Скука, холод и гранит. 14

Что это, стихотворение Пушкина?

- Нет, это каноническое право. "Кормчая", Суворов, Красножен, Сильченков,
еще кто-то, многие. Как говорится где-то в Библии: "Взойди на башню и
посмотри, не идет ли это на помощь осажденным войско?" - Посланный вернулся
и сказал: "О нет,- это идет стадо скота и подымает пыль".

* * *

Вот идет по тротуару проституточка. Подойду к ней и разделим... последнюю
папироску. Она одна мне "своя" в мире: такая же бездомная, тоже без отца,
без матери, также никому не нужная, также ей никто не нужен. Дам ей
папироску, она закурит, я докурю. Потом пойдем к ней. И будет она мне жена
на ночь.

Как и мне на час работы нужен каждый хозяин, и я говорю о всяком через час
- "провались".

(за корректурой своей статьи о Страхове 15:
 место ее о "меланхолии в Европе").

Подошла Пучок 24 и молча поцеловала папу в щеку; в рубашонке, сейчас в
постель (ночь). Нет, я теперь не такой: мне мама дала другое.- Но ведь не у
всех была "наша мама", и другие - именно таковы.

(т. е. "меланхолия в Европе" происходит
 от КОРНЕВИДНОЙ в Европе бессемейности;
 от того, что семья там есть случай и удача).

* * *

Моя прекрасная душа! Моя прекрасная душа! Моя прекрасная душа!

"Как ты, пачкунья, смеешь это думать?"

- Моя прекрасная душа. Моя прекрасная душа. Моя прекрасная душа.

"И лукавая? и скрытная? обманная?"

- Моя прекрасная душа! Моя прекрасная душа! Моя прекрасная душа.

"Весь запутанный? Скверный?"

- Моя прекрасная душа. Моя прекрасная душа. Моя прекрасная душа.

(Бреду ночью из редакции, 3-й час ночи.
 Кругом проститутки.)

* * *

Собственно, есть одна книга, которую человек обязан внимательно прочитать,-
это книга его собственной жизни. И, собственно, есть одна книга, которая
для него по-настоящему поучительна,- это книга его личной жизни.

Она одна ему открыта вполне, и - ему одному. Собственно, это и есть то
новое, совершенно новое в мире, ни на что чужое не похожее, что он может
прочитать, узнать. Его личная жизнь - единственный новый факт, который он с
собою приносит на землю. Он рождается для своей жизни, и его жизнь есть дар
Божий земле. Каждого человека Бог дарит земле. В каждом человеке Земля
(планета) получает себе подарок. Но "подарок" этот исполнен внутренними
письменами. Вот прочесть-то их и уразуметь и составляет обязанность всякого
человека. И если он добр к людям, расположен к ним, если "у корыта (мир) мы
все щенята",- то без церемоний и ужимок, без стыда и застенчивости, без
кокетничанья скромностью, он должен сказать "поросятам у корыта": "Братья
мои, вот что написано в этой книге. Вникните все и читайте меня. Может,
кому понадобится. Может, иной утешится через меня в себе. И "третий добрый
молодец" позабавится,- без зла, а с добрым смехом. Ибо злым смехом ни над
каким человеком нельзя смеяться".

Поэтому "У един.", собственно, каждый человек обязан о себе написать. Это
есть единственное наследие, какое он оставляет миру и какое миру от него
можно получить, и мир вправе его получить. "Все прочее не существенно",- и
все прочее, что он мог написать или сказать, лишь частью верно; "верное"
там не в его власти, не в его знаниях.

* * *

В белом больничном халате и черных шерстяных перчатках, она изящно пила чай
с яблочным вареньем. Едва открыл дверь - вся в радости.

- Что же это ты чай в перчатках?

- Я уже с 12 часов одела их. Сама,- и на больную руку сама.

Я и забыл, что больную всегда мы одевали,- я или Надя (горничн.).

Прислуга куда-то разбежалась.

- Можешь надеть на меня платье? Я в две минуты одел серый английский костюм
(сшитый для Наугейма).

- Едем.

- Подожди. Сперва к Варваре Андреевне (близ Клиники). Она меня каждый день
проведывала,- и ей мой первый выезд. Отбыли.

- Теперь едем (кататься)?

- Нет. Еще к Скорбящей (на Шпалерной).

- А кататься? Отдыхать?

- Потом уж и кататься.

(21 января 1913 г.).

* * *

Купа седых (серых) волос давала впечатление львиной головы, и когда она
повернула умеренно-массивную голову,- то (так как она была против статуи
Екатерины) я не мог не залюбоваться этим "Екатерининским видом" сурового,
бронзового, гордого лица. Оно было прекрасно той благородной грубостью,
которая иногда нравится более, чем нежность. Перейдя к плечам, я увидел,
что они как будто держат царство. Муж - сухой, узкий. Второй ряд кресел, по
10 р.,-должно быть, "товарищ министра" или большая коммерция. Но явно - и
образование. Сколько лет? 60 или не менее 55. Но никакой дряхлости,
изнеможения, рыхлости.

Я дождался, пока еще повернулась: белым скатом лебяжья грудь была открыта
до "как можно". Бюст совершенно был наг, увы - неприятным или недогадливым
современным декольте, которое скрывает главную прелесть персей - начало их
разделения и оставляет видеть только один могучий скат.

- Такое ведь неприличие смотреть внимательно на декольте.

И я никогда не смотрел на него прямо.

Но 60 или 55 лет меня взволновали. Оттого именно, что мне казалось
неприлично глядеть прямо, я был поражен удивлением, что она так
декольтирована в 55 или 60.

"Однако если она открылась, то ведь, конечно, для того, чтобы видели. И
смотреть внимательно на декольте не только не обижает, но скорее обижает,
если не смотрят".

В первый раз мелькнуло в голову: "Америка", "эврика".

И я посмотрел прямо, как никогда. И хотя она перевела глаза на меня,
продолжал смотреть прямо.

Вдруг каким-то инстинктом я провел языком по губам... По верхней губе...
Раз... три... четыре... Теперь она сидела так, что мне были видны только
шея и щеки. Странный инстинкт: она, как львица, полуоткрыла рот и, тоже
высунув язык, провела по нижней и верхней губе, и немного лизнув щеки. Я
никогда не видал "в Собрании", и очень пышном, такой манеры - за всю жизнь
не видал! - Но она сделала движение языком (высунув!) так, что это не было
ни безобразно, ни отвратительно.

Балалайки играли "Осень" Чайковского. Звуки шептали и выли, как осенний
ветер. Музыка чудная. Но эта манера неужели не взаимный сомнамбулизм? Так
как нельзя поверить, чтобы она читала мои мысли. Она сидела во 2-м ряду, я-
в третьем, немножко наискось и сзади. Немного вправо от нее.

Муж сидел прямо. Он сухой и прямой. Он чиновник.

К моей добродетели надо сказать, что в переполненной зале Дворянского
собрания я не заметил ни одной женщины. Только эти 55 лет.

(22 января).

* * *

Я - великий методист. Мне нужен метод души, а не ее (ума) убеждения.

И этот метод - нежность.

Ко мне придут (если когда-нибудь придут) нежные, плачущие, скорбные,
измученные. Замученные. Придут блудливые (слабые)... Только пьяных не
нужно...

И я скажу им: я всегда и был такой же слабый, как все вы, и даже слабее
вас, и блудливый, и похотливый. Но всегда душа моя плакала об этой своей
слабости. Потому что мне хотелось быть верным и крепким, прямым и
достойным... Только величественным никогда не хотел быть...

"Давайте устроимте Вечерю Господню... Вечерю чистую - один день из семи без
блуда...

И запоем наши песни, песни Слабости Человеческой, песни Скорби
Человеческой, песни Недостоинства Человеческого. В которых оплачем все
это...

И на этот день Господь будет с нами".

А потом шесть дней опять на земле и с девочками.

* * *

Христианству и нужно всегда жить о бок с язычеством: в деревнях - бедность,
нужда, нелечимые болезни, труд. Конечно, там христианство. В городах -
Невский, "такие магазины": христианству некуда и упасть, все занято -
суетой, выгодой. Но мне кажется об этом не надо скорбеть. Это - натуральное
положение планеты. Христианство даже выигрывает от этого, потому что "в
вечной борьбе с язычеством" оно тем самым делается вечно in statu nascentis
16.

(на концерте Андреева в Дворянском собрании).

* * *

Первый из людей и ангелов я увидел границу его. А увидеть грани, границы -
значит увидеть небожественность.

Первый я увидел его небожественность. И не сошел с ума. Как я не сошел с
ума? А может быть, я и сошел с ума.

* * *

Какая-то смесь бала и похорон в душе - вечно во мне.

Творчество - и это, конечно, бал. Но неисполненный долг в отношении людей -
ужасные похороны.

Что я им дал? Написал "сочинения"? В "Понимании" 17 я тешил себя. Да и
вечно (в писан.) тешил себя.

Накормил ли я кого?

Согрел ли я кого?

В конце концов, действительно 10 человек согрел и кормил,- это и есть
лучшая моя гордость.

* * *

Я счастлива.

(1-й выезд из клиники. Матовое лицо.
Без улыбки. И как "дело" это:
 "Я счастлива". Первый раз это
слово за три года.
 29 января).

* * *

Самый плохой мужчина все-таки лучше, чем "нет мужчины".

И женщины бросаются.

И "самая плохая женщина есть все-таки женщина".

И мужчины - ищут.

Так произошла проституция и "совершенно невозможные браки".

(за Айсед. Дункан).

* * *

Вот две вещи совершенно между собою несходные.

Бог захотел связать их.

Тогда Он в ночи взял нечто от одной вещи и перенес в другую. А от другой
нечто взял и перенес в первую.

Пробудившись, каждая почувствовала, что ей чего-то недостает. И встала и
возмутилась. И почувствовала себя несчастною. Она почувствовала себя
потерпевшею в мире, ненужною миру.

И стала искать "это мое потерянное".

Эти искания и есть тоска любовных грез.

Все перешло в брожение, хождение, странствование.

Все стали искать, тосковать.

- Где мое? Где мое?

- Где мой Утраченный? Где мой Потерянный?

И найдя - женщины брали и целовали.

И найдя - мужчины улыбались и целовали.

Так произошли поцелуи, и любовные, и не только любовные.

Произошли объятия, произошли вздохи.

Мир зарумянился. Мир стал вздыхать; побледнел.

Мир забеременел.

Мир родил.

* * *

Почему я, маленький, думаю, что Бог стоит около меня? Но разве Бог стоит
непременно около большого? Большое само на себя надеется, и Бог ему не
нужен, и, ненужный, отходит от него.

А маленькому куда деваться без Бога? И Бог - с маленькими. Бог со мною,
потому что я особенно мал, слаб, дурен, злокознен: но не хочу всего этого.

* * *

Страхов так и не объяснил, почему же "мы враждуем против рационализма"
(Интереснейшее, "хватающее за сердце" его рассуждение в предисловии к "Мир
как целое" 20. Прим. 1916 г.- В. Р.). Изложив его мысли, "рационально
изъясняющие природу" (в статье "Идея рационального естествознания" 18), я
тоже почувствовал в уме и душе что-то неприятное, тяжелое и тоскливое.

Действительно - "враждуем с рационализмом", и именно и особенно разумом.
Отчего? Что за загадка?

Умерщвляется всякая поэзия в природе, всякий в ней каприз и прихоть, всякое
"отступление от нормы" и гений, "преступление и наказание" (а они в природе
есть). Уничтожается картина и добродетель.

Построить так (в уме своем) "рационально природу" - плюнешь и отойдешь. "Ну
тебя к черту". "Заприте сад,- никогда не пойду в него". "Спустите с цепи
Шарика,- не могу его видеть".

Природа. становится глубоко рациональною, но и глубоко отвратительною.

Облетели цветы
И угасли огни. 19

Природа - не дышит. Это - труп ее, а не она. А кто же захочет долго быть "в
мертвецкой" и даже там "закурить папироску".

В "лесу из Страхова" папирки не закуришь.

А закуриваем. Т. е. природа вовсе не "из Страхова" и вовсе не "рациональна".

Вероятно, он свою идею взял "из немцев" и даже только изложил. Или
"сколотил" из разных мест их объяснений, из Шеллинга, Окена или
откуда-нибудь из маленьких. Эта "немецкая природа" действительно не дышит.

Итак, откуда же "тоска" ("тоска от рационализма" - по Страхову)? Да как же
не быть тоске перед гробом, и как не быть тоске после преступления? Раз мы
умерщвляем в рационализме природу, мы, естественно, совершаем над нею
преступление, хотя только в уме своем. Но самый этот ум, который тоже жив,
возмущается, тос