ож раз в год. Посредственный повар
рубит, [а потому] меняет нож раз в месяц. Ножу [вашего] слуги ныне 
девятнадцать лет, [я] разделал им много тысяч бычьих туш, а лезвие у него 
словно только что заострено на точильном камне.

Между сочленениями есть щели, а острие ножа не имеет утолщения. Когда 
вводишь в щель тонкое лезвие, места, где погулять ножу, находится с 
избытком. Поэтому и через девятнадцать лет его лезвие словно только что 
заострено на точильном камне. Но, несмотря на это, каждый раз, подойдя к 
сложному сплетению, вижу, как трудно с ним справиться, страшусь и 
остерегаюсь, не отвожу глаз, веду нож медленно, едва шевеля. И вдруг так 
быстро заканчиваю разделку, точно рассыпаю ком земли. Подняв нож, я постою,
оглянусь по сторонам, пройдусь в нерешительности и, удовлетворенный, оботру
нож и спрячу.

- Отлично! - воскликнул Прекрасномилостивый. - Услышав рассказ повара, я 
понял, как достичь долголетия.

                                   * * *

Гань Ин в старину был замечательным стрелком. Лишь натянет лук - и звери 
ложатся, а птицы падают. У Гань Ина обучался Стремительный Вэй и превзошел 
в мастерстве своего наставника. К Стремительному Вэю и пришел учиться Цзи 
Чан.

- Сначала научись не моргать, - сказал ему Стремительный Вэй, - а затем 
поговорим и о стрельбе.

Цзи Чан вернулся домой, лег под ткацкий станок своей жены и стал глядеть, 
как снует челнок. Через два года он не моргал, даже если [его] кололи в 
уголок глаза кончиком шила.

[Цзи Чан] доложил об этом Стремительному Вэю, тот сказал:

- [Этого] еще недостаточно. Теперь еще научись смотреть, а потом можно [и 
стрелять]. Научись видеть малое, точно большое, туманное, точно ясное, а 
затем доложишь.

Чан подвесил к окну вошь на конском волосе и стал на нее глядеть, 
обернувшись лицом к югу. Через десять дней [вошь] стала расти [в его 
глазах], а через три года уподобилась тележному колесу, все же остальные
предметы [казались ему] величиной с холм или гору. Взял [он] лук из 
яньского рога, стрелу из цзинского бамбука, выстрелил и пронзил сердце вши,
не порвав волоса.

Доложил об этом Стремительному Вэю. Стремительный Вэй ударил себя в грудь, 
затопал ногами и воскликнул:

- Ты овладел [искусством]!

Тогда Цзи Чан понял, что во всей Поднебесной для него остался лишь один 
соперник, и задумал убить Стремительного Вэя.

Они встретились на пустыре и стали друг в друга стрелять. Стрелы их на 
полдороге сталкивались наконечниками и падали на землю, не поднимая пыли. 
Но вот у Стремительного Вэя иссякли стрелы, а у Цзи Чана осталась еще одна.
Он спустил ее, но Стремительный Вэй точно отразил стрелу колючкой 
кустарника.

И тут оба мастера заплакали, отбросили луки, поклонились друг другу до 
земли и просили друг друга считаться отцом и сыном. Каждый надкусил себе 
руку, [и кровью] поклялся никому более не передавать своего мастерства.

                                   * * *

Чжэнец-Дровосек, собирая топливо в отдаленном месте, повстречал испуганного
оленя, ударил его и убил. Боясь, что кто-нибудь заметит оленя, дровосек 
поспешил спрятать его во рву и прикрыть хворостом. Но от радости он вдруг 
забыл, где спрятал добычу, и решил, что все это случилось во сне.

По дороге [дровосек] пел о том, что с ним случилось. Песню подслушал 
прохожий и благодаря этому нашел оленя. Придя домой, он сказал своей жене:

- Дровосек во сне добыл оленя, но не знал, где он находится. Теперь же я 
его нашел. Дровосек воистину видел вещий сон. 

Жена возразила: 

- Не приснилось ли тебе, что дровосек добыл оленя? Откуда взялся дровосек? 
Поистине ты добыл оленя, значит твой сон и был вещим.

Муж ответил: 

- Зачем разбираться, кому приснилось: ему или мне? Я же добыл оленя!

Дровосек вернулся домой, но не мог примириться с потерей оленя. Той же 
ночью в вещем сне увидел он место, где спрятал оленя, и человека, который 
нашел оленя. На следующее утро дровосек отыскал приснившегося ему человека,
а затем пошел в суд спорить из-за оленя. Его послали к Наставнику мужей.

Наставник мужей сказал:

- Если [ты] сначала действительно добыл оленя, то напрасно называешь это 
сном. [Если же] на самом деле добыл оленя во сне, то напрасно называешь это
действительным. [Если] Прохожий действительно взял твоего оленя, то спорит 
с тобой из-за оленя. [Если же] его жена [правильно] говорит, что он узнал о
чужом олене во сне, тогда никто не добыл оленя. [Однако] вот доказательство
- олень. Прошу разделить его на две части и пусть услышит об этом царь Чжэн.

Царь Чжэн сказал:

- Увы! Не видел ли и [сам] судья во сне, что разделил чужого оленя?

[Царь] спросил совета у помощника. Помощник же сказал:

- [Ваш] слуга не может разобраться, сон это был или не сон. Отличить сон от
яви [могли] лишь Желтый Предок и Конфуций. Кто же их различит, [если] ныне 
нет ни Желтого Предка, ни Конфуция. Значит, можно довериться решению 
Наставника мужей.

                                   * * *

Чжуанцзы отправился повидаться с Творящим Благо, который служил советником 
в Лян. И кто-то предупредил советника:

- Идет Чжуанцзы, [он] зарится на ваш [пост].

Творящий Благо перепугался. [Целых] три дня и три ночи обыскивал [он]
страну.

Чжуанцзы явился к нему и спросил:

- Слыхал ли ты про птенца, что водится на юге и зовется Юный Феникс? От
Южного океана он летит к Северному, гнездится лишь на платане, питается 
лишь чистыми плодами, пьет лишь из сладкого источника. И вот [этот] Феникс 
пролетал над Совой, подобравшей дохлую крысу, а та, посмотрев на него 
снизу, угрожающе крикнула: "прочь!" Ныне и ты угрожающе кричишь: "прочь". 
Уж не думаешь ли отпугнуть меня от царства Лян?

                                   * * *

В свите Процветающего состояли родовитые люди. Одетые в белый шелк, они 
разъезжали в колесницах или не спеша прохаживались, посматривая [на всех] 
свысока.

Заметив Кая с Шан-горы, старого и слабого, с загорелым дочерна лицом, в
платье и шапке отнюдь не изысканных, все они отнеслись к нему презрительно 
и принялись издеваться над ним, как только могли: насмехались, обманывали 
его, били, толкали, перебрасывали от одного к другому. Но Кай с Шан-горы не
сердился, прихлебатели устали, и выдумки их исчерпались.

Тогда вместе с Каем все они взошли на высокую башню, и один из них пошутил:

- Тот, кто решится броситься вниз, получит в награду сотню золотом.

Другие наперебой стали соглашаться, а Кай, приняв все за правду, поспешил 
броситься первым. Точно парящая птица, опустился [он] на землю, не повредив
ни костей, ни мускулов.

Свита Фаня приняла это за случайность и не очень-то удивилась. А затем 
[кто-то], указывая на омут в излучине реки, снова сказал:

- Там - драгоценная жемчужина. Нырни - найдешь ее. Кай снова послушался и 
нырнул. Вынырнул же действительно с жемчужиной.

Тут все призадумались, а Процветающий велел впредь кормить [Кая] вместе с 
другими мясом и одевать его в шелк.

Но вот в сокровищнице Фаня вспыхнул сильный пожар. Процветающий сказал:

- Сумеешь войти в огонь, спасти шелк - весь отдам тебе в награду, сколько 
ни вытащишь!

Кай, не колеблясь, направился [к сокровищнице], исчезал в пламени и снова 
появлялся, но огонь его не обжигал и сажа к нему не приставала.

Все в доме Фаня решили, что он владеет секретом, и стали просить у него 
прощения:

- Мы не ведали, что ты владеешь чудом, и обманывали тебя. Мы не ведали, что
ты - святой, и оскорбляли тебя. Считай нас дураками, считай нас глухими, 
считай нас слепыми! Но дозволь нам спросить: в чем заключается твой 
секрет?

- У меня нет секрета, - ответил Кай с Шан-горы. - Откуда это - сердце мое 
не ведает. И все же об одном я попытаюсь вам рассказать.

Недавно двое из вас ночевали в моей хижине, и я слышал [как они] восхваляли
Процветающего: [он]-де властен умертвить живого и оживить мертвого, 
богатого сделать бедняком, а бедного - богачом. И я отправился [к нему], 
несмотря на дальний путь, ибо поистине у меня не осталось других желаний. 
Когда пришел сюда, [я] верил каждому вашему слову. Не думая ни об 
опасности, ни о том, что станет [с моим телом], боялся лишь быть 
недостаточно преданным, недостаточно исполнительным. Только об одном были 
мои помыслы, и ничто не могло меня остановить. Вот и все.

Только сейчас, когда я узнал, что вы меня обманывали, во мне поднялись 
сомнения и тревоги, [я] стал прислушиваться и приглядываться к [вашей] 
похвальбе. Вспомнил о прошедшем: посчастливилось не сгореть, не утонуть - и
от горя, от страха [меня] бросило в жар, охватила дрожь. Разве смогу еще 
раз приблизиться к воде и пламени?

С той поры удальцы Фаня не осмеливались обижать нищих и коновалов на 
дорогах. Встретив их, кланялись, сойдя с колесницы.

Узнав об этом, Цзай Во сообщил Конфуцию. Конфуций же сказал:

- Разве ты не знаешь, что человек, полный веры, способен воздействовать на 
вещи, растрогать небо и землю, богов и души предков, пересечь [вселенную] с
востока на запад, с севера на юг, от зенита до надира. Не только пропасть, 
омут или пламя - ничто его не остановит. Кай с Шан-горы поверил в ложь, и
ничто ему не помешало. Тем паче, когда обе стороны искренни. Запомни сие, 
юноша!

                                   * * *

Цзи Лян, друг Ян Чжу, заболел, и на седьмой день [болезнь] усилилась. 
Сыновья, оплакивая, окружили его. Позвали лекаря.

- Какие неразумные у меня сыновья, - сказал Цзи Лян [своему другу] Ян Чжу. 
- Не споешь ли ты вместо меня им в поучение?

Ян Чжу запел:

"Что и природа не знает,
Откуда узнать человеку?
Небо ничем не поможет,
Зла не свершит человек.
То, что лишь мы с тобою
Двое на свете знаем,
Разве узнает лекарь,
Разве узнает колдун?!".

[Но] сыновья Цзи Ляна ничего не поняли и пригласили в конце концов трех 
лекарей. Первого звали - Обманщик, второго - Поддакивающий Каждому, 
третьего - Игрок. Осмотрели больного, и сказал Цзи Ляну Обманщик:

- В твоем [теле] неравномерны холод и жар, неуравновешенны пустое и полное.
Болезнь твою вызвали не Небо и не души предков. [Она] происходит и от 
голода, и от пресыщения, и от вожделения, и от наслаждения, и от забот 
душевных, и от беззаботности. Но несмотря на это, [я] постепенно [ее] 
одолею.

- Лекарь, каких много, - заключил Цзи Лян и поспешно его прогнал.

Поддакивающий Каждому сказал:

- У тебя с самого начала, еще во чреве [матери], не хватало жизненной 
энергии, материнского же молока получал в избытке. Причина болезни 
возникала постепенно, не за одно утро, и не за один вечер, и вылечить тебя 
нельзя,

- Лекарь хороший, - заключил Цзи Лян и [велел] его накормить.

Игрок сказал:

- Болезнь твоя не от Неба, не от человека и не от душ предков. От природы 
родилась и с телом оформилась. Мы ведаем о ней настолько, насколько ею 
управляет естественный закон. Чем же помогут тебе лекарства и уколы 
камнем?

- Лекарь проницательный, - заключил Цзи Лян и, щедро наградив его, 
отпустил.

А болезнь Цзи Ляна вдруг сама собой прошла.

                                   * * *

Придя в Сун, Янцзы заночевал на постоялом дворе. У хозяина постоялого двора
были две наложницы: красивая и безобразная. Безобразную [хозяин] ценил, а 
красивой пренебрегал. На вопрос Янцзы, какая тому причина, этот человек 
ответил:

- Красавица, сама [собою] любуется, и я не понимаю, в чем ее красота. 
Безобразная сама себя принижает, и я не понимаю, в чем ее уродство.

- Запомните это, ученики, - сказал Янцзы. - Действуйте достойно, но гоните 
от себя самодовольство, и [вас] полюбят всюду, куда бы [вы] ни пришли.

                                   * * *

Знание странствовало на Севере у истоков [реки] Темная вода, взошло на холм
Незаметный и встретилось с Недеянием.

- Мне хочется тебя спросить, - сказало Знание Недеянию, - как размышлять, 
как думать, чтобы познать путь? Где находиться, чему покориться, чтобы 
утвердиться в пути? За кем следовать, какой дорогой, чтобы обрести путь?

Ни на [один из] трех вопросов Недеяние не ответило. Не только не ответило, 
но и не знало, что ответить.

Ничего не добившись, Знание вернулось на южный [берег реки] Светлая вода, 
взошло на холм Конец Сомнений и, заметив Возвышающегося Безумца, задало ему
те же вопросы.

- Ах! Я это знаю, сейчас тебе скажу, - ответил Возвышающийся Безумец, но 
тут же забыл, что хотел сказать.

Ничего не добившись, Знание вернулось во дворец предков, встретило Желтого 
Предка и задало [ему те же] вопросы.

- Не размышляй, не думай и начнешь познавать путь. Нигде не находись, 
ничему не покоряйся и начнешь утверждаться в пути. Ни за кем не следуй, ни 
по какай дороге [не ходи] и начнешь обретать путь, - ответил Желтый 
Предок.

- Мы с тобой это знаем, - сказало Знание. - [А] оба [встреченные мною
прежде] не знали. Кто же из [них] прав?

- Один, по имени Недеяние, воистину прав; другой. Возвышающийся Безумец, 
ему подобен, - ответил Желтый Предок. - Ни я, ни ты к ним до конца не
приблизимся, ибо "Знающий не говорит, говорящий не знает". Поэтому "мудрый 
и осуществляет учение безмолвно". Пути нельзя постичь в словах, свойств 
нельзя добиться речами. Милосердием можно действовать, справедливостью 
можно приносить ущерб, церемониями [можно] друг друга обманывать. Поэтому и
говорится: "После утраты пути появляется добродетель, после утраты 
добродетели появляется милосердие, после утраты милосердия появляется 
справедливость, после утраты справедливости появляются церемонии. Церемонии
- это украшение учения и начало смуты". Поэтому и говорится: "Тот, кто 
осуществляет путь, с каждым днем все больше утрачивает, утратив, снова 
утрачивает вплоть до того, когда достигает недеяния, недеянием же все 
совершает". [Если] ныне, уже став вещью, [некто] захочет вернуться к
своему корню, не будет ли [это ему] трудно? Это легко лишь великому 
человеку. [Ведь] жизнь следует за смертью, а смертью начинается жизнь. 
Разве кому-нибудь известен их порядок? Рождение человека - это скопление 
эфира. Соберется [эфир], образуется жизнь, рассеется - образуется смерть. 
Если смерть и жизнь следуют друг за другом, зачем же мне горевать? [Для 
всей] тьмы вещей это общее: и то, чем любуются, как божественным чудом, и 
то, что ненавидят как разложение. Разложившееся снова превращается в
божественное чудо, а божественное чудо снова разлагается. Поэтому и 
говорится: "Единый эфир пронизывает [всю] вселенную", поэтому и мудрый 
ценит единое.

Знание сказало Желтому Предку:

- Я спросило у Недеяния, а Недеяние мне не ответило. [Это] не значило, что 
не ответило мне, - не знало, [что] мне ответить. Я спросило Возвышающегося 
Безумца, Возвышающийся Безумец хотел мне поведать, но не поведал. [Это] не 
значило, что не поведал мне - хотел, но забыл, о чем собирался сказать. 
Ныне я спросило у тебя, и ты это знал. Почему же [мы к ним] не приблизимся?

- Один воистину прав благодаря своему незнанию, - сказал Желтый Предок, - 
другой ему подобен благодаря своей забывчивости. Ни я, ни ты к ним до конца
не приблизимся из-за своего знания.

Услышал об этом Возвышающийся Безумец и решил, что слова Желтого Предка - 
это [и есть] знание.

                                   * * *

Приносящий Жертвы, Носильщик, Пахарь и Приходящий, беседуя, сказали друг 
другу:

- Мы подружились бы с тем, кто способен считать небытие - головой, жизнь - 
позвоночником, а смерть - хвостом; с тем, кто понимает, что рождение и 
смерть, существование и гибель составляют единое целое.

Все четверо посмотрели друг на друга и рассмеялись. [Ни у кого из них] в 
сердце не возникло возражений, и [они] стали друзьями.

Но вдруг Носильщик заболел, и Приносящий Жертвы отправился его навестить.

- Как величественно то, что творит вещи, - воскликнул больной, - то, что 
сделало меня таким согбенным!

На его горбу открылся нарыв. Внутренности [у него] теснились в верхней 
части тела, подбородок касался пупка, плечи возвышались над макушкой, пучок
волос [на затылке] торчал прямо в небеса, Эфир, [силы] жара и холода в нем 
пришли в смятение, но сердцем он был легок и беззаботен. Дотащившись до 
колодца и посмотрев на свое отражение, сказал:

- Как жаль! Таким горбуном создало меня то, что творит вещи!

- Тебе это не нравится?

- Нет, как может не нравиться? Допустим, моя левая рука превратилась бы в 
петуха, и тогда я должен был бы кричать в полночь. Допустим моя правая рука
превратилась бы в самострел, и тогда я должен был бы добывать птицу на 
жаркое. Допустим, что мой крестец превратился бы в колеса, а моя душа - в 
коня, и на мне стали бы ездить, разве сменили бы упряжку? Ведь для 
обретения [жизни] наступает [свое] время, а [ее] утрата следует [за ее 
ходом]. Если довольствоваться [своим] временем и во всем [за процессом] 
следовать, [к тебе] не будут иметь доступа ни горе, ни радость. Древние и 
называли это освобождением от уз. Тех, кто не способен себя развязать, 
связывают вещи. Но ведь вещам никогда не одолеть природу. Как же может мне 
это не понравиться?

Но вдруг заболел Приходящий. [Он] задыхался перед смертью, а жена и дети 
стояли кругом и его оплакивали.

Придя его навестить, Пахарь на них прикрикнул:

- Прочь с дороги! Не тревожьте [того, кто] превращается! - И, прислонившись
к дверям, сказал умирающему: - Как величественно создание вещей! Что из 
тебя теперь получится? Куда тебя отправят? Превратишься ли в печень крысы? 
В плечо насекомого?

- Куда бы ни велели сыну идти отец и мать - на восток или запад, на юг или 
север, [он] лишь повинуется приказанию, - ответил Приходящий. - [Силы] жара
и холода человеку больше, чем родители. [Если] они приблизят ко мне смерть,
а я ослушаюсь, то окажусь строптивым. Разве их в чем-нибудь упрекнешь?
Ведь огромная масса снабдила меня телом, израсходовала мою жизнь в труде, 
дала мне отдых в старости, успокоила меня в смерти. То, что сделало хорошей
мою жизнь, сделало хорошей и мою смерть. [Если] ныне великий литейщик 
станет плавить металл, а металл забурлит и скажет: "Я должен стать [мечом] 
Мосе!", [то] великий литейщик, конечно, сочтет его плохим металлом. [Если] 
ныне тот, кто пребывал в форме человека, станет твердить: "[Хочу снова 
быть] человеком! [Хочу снова быть] человеком!", то творящее вещи, конечно, 
сочтет его плохим человеком. [Если] ныне примем небо и землю за огромный 
плавильный котел, а [процесс] создания за великого литейщика, то куда бы не
могли [мы] отправиться? Завершил и засыпаю, а [затем] спокойно проснусь.

                                   * * *

Мститель не станет ломать [мечей] Мо[се] и Гань[цзян]. Подозрительный не 
станет гневаться на сброшенную ветром черепицу. [Если] в Поднебесной 
[всего] будет поровну, не станет ни смуты - нападений и войн, ни казней - 
убийств, обезглавливания. Значит, путь развивает не человеческую, а 
естественную природу. С развитием природного рождаются свойства, с 
развитием человеческого появляются разбойники. [Если] не пресыщаться 
естественным, не пренебрегать человеческим, народ станет близок своей 
истинной [природе].

                                   * * *

Учителя Отца Цзао звали Великим Бобом. Когда Отец Цзао пришел к нему 
учиться управлять колесницей, то по обычаю держался очень скромно. Великий 
Боб же ничего ему не объяснял целых три года. Отец Цзао относился [к 
учителю] все почтительнее, и [тот], наконец, с ним заговорил:

- В старинной песне поется:

"Сын хорошего лучника
Сначала должен плести корзины.
Сын хорошего литейщика
Сначала должен шить шубы".

Ты сначала смотри, как я бегаю. Станешь бегать, как я, тогда сможешь 
взяться за шесть пар вожжей, управлять шестеркой коней.

- Буду лишь повиноваться приказу, - ответил Отец Цзао.

Тут Великий Боб сделал дорогу: на расстоянии шага [один от другого] 
установил столбы, на которых умещалась лишь ступня. По ним он стал ходить, 
бегать туда и обратно, не скользя и не падая.

Отец Цзао стал этому учиться и за три дня овладел