обратиться. Ныне малый люд на горе Опасное Нагромождение упрямствует, желая
приносить мне жертвы среди [других] достойных. Разве я [способен] стать для
них образцом? Я [помню] слова Лаоцзы и не [могу] успокоиться.

- Нет! - сказали ученики. - В обычной канаве не повернуться огромной рыбе, 
не то что пескарю. За холмом [вышиной] в несколько шагов не спрятаться 
крупному зверю, он пригоден лишь для лисицы, оборотня. Ведь почитаемые и 
достойные поручали [дела] способным, а добрых заранее награждали. [Если] 
так [поступали] с древних времен Высочайший и Ограждающий, то тем более 
[так поступает] народ [на горе] Опасное Нагромождение. Послушайтесь его 
учитель!

- Подойдите, дети! - сказал Гэнсаи Чу. - Ведь зверь величиной с повозку, в 
одиночку покинув гору, не избежит сетей и ловушек. Рыбу, глотающую суда, 
останься она после разлива на мели, замучают даже муравьи. Поэтому птицы и 
звери неустанно [ищут] большую высоту; рыбы, черепахи неустанно [ищут 
большую] глубину. И человек, чтобы сохранить свою [телесную] форму и жизнь,
скрывается и неустанно [ищет большее] уединение. Разве Высочайший и 
Ограждающий заслуживают восхваления? Это от них [пошли] различия, [чтобы 
люди] стали опрометчиво ломать стены и сеять бурьян; причесываться, 
перебирая по волоску; варить рис, пересчитывая зернышки. По моему 
ничтожному мнению, этого недостаточно, чтобы помочь миру! [Начали] 
выдвигать добродетельных, и люди стали друг друга притеснять; возвысили 
знающих, и люди стали друг друга грабить. Тот, кто пересчитывает вещи, 
недостоин благодетельствовать народу. Народ стал жаждать выгоды, сыновья - 
поднимать руку на отцов, слуги - убивать своих хозяев, начали грабить среди
бела дня, делать подкопы в полдень. Я говорю вам: корень великой смуты был 
взращен при Высочайшем и Ограждающем, ее вершина просуществует тысячу 
поколений и через тысячу поколений люди будут пожирать людей.

[Тут] Карлик Прославленный на Юге выпрямился и взволнованно спросил:

- Какое же учение [Вы] вручите вместе с этими словами такому старому, как 
[я], Карлик?

- Сохраняй в целости свою [телесную] форму, заботься о своей жизни, не 
допускай суеты в мыслях и думах и через три года сумеешь постичь эти слова,
- ответил Гэнсан Чу.

- Глаза подобны по форме, - сказал Карлик, - я не понимаю, в чем между ними
различие, а слепой себя не видит. Уши подобны по форме - я не понимаю, в чем
между ними различие, а глухой себя не слышит. Сердца подобны по форме - я 
не понимаю, в чем между ними различие, а безумный себя не обретает. Тело 
телу также уподобляется, но их, возможно, разделяют вещи. Стремлюсь найти 
подобие, но не способен [его] обрести. Ныне [вы] сказали [мне], Карлику: 
"Сохраняй в целости свою [телесную] форму, заботься о своей жизни не 
допускай суеты в мыслях и думах". [Я], Карлик, внимал учению напрягаясь, но
[оно] достигло [лишь] ушей.

- Слова [мои] иссякли, - сказал Гэнсан Чу. - [Ведь] говорят, что шмелю не 
изменить куколки, юэской курице не высидеть гусиного яйца - это по силам 
лишь наседке из Лу. Курица подобна курице, свойства их по всем одинаковые. 
[Если] одна способна, а другая не способна, это, конечно, [означает], что 
способности бывают большие и малые. Ныне [оказалось], что мои способности 
малы - недостаточны, чтобы тебя развить. Почему бы тебе не отправиться на 
юг, повидаться с Лаоцзы?

Карлик взвалил на спину побольше провизии и за семь дней и семь ночей дошел
до жилища Лаоцзы.

- Не от Чу ли ты пришел? - обратился [к нему] Лаоцзы.

- Да, - ответил Карлик.

- Почему ты привел с собой стольких людей? - спросил Лаоцзы.

Карлик в испуге оглянулся.

- Ты не понял, о чем я спросил? - задал вопрос Лаоцзы.

Карлик потупился от стыда, [затем] поднял голову и вздохнул:

- Сейчас я забыл, что мне ответить, а поэтому забыл и свой вопрос.

- О чем [ты хотел] говорить? - спросил Лаоцзы.

- [Если у меня] не будет знаний, люди обзовут меня Карликом Простаком; 
[если] будут знания, [они] принесут беду мне самому. [Буду] милосердным, 
навлеку беду на себя, а немилосердным, напротив, принесу вред другим; буду 
справедливым навлеку беду на себя; а несправедливым, напротив, погублю 
других. [По совету Гэнсан] Чу хотел бы [у Вас] спросить, как мне избежать 
этих трех бед?

- Сначала я понял твой взгляд, теперь и твои слова это подтвердили. 
Соблюдая правила приличия, точно сирота без отца и матери, ты берешься за 
шест, а измерить стремишься морские [глубины]. Как жалок ты, заблудший, в 
неведении. Стремясь вернуться к своей природе, [не знаешь], откуда начать.

Карлик попросил разрешения остаться в доме, призывал то, что [по учению] 
любил, отказывался от того, что [но учению] ненавидел, десять дней 
предавался скорби, а затем снова встретился с Лаоцзы. Лаоцзы сказал:

- Ты омылся, пар [идет, как] от вареного! Однако в тебе еще много 
ненависти. Ведь когда узы столь многочисленные, что [с ними] не справиться,
идут извне, [следует для них] воздвигнуть преграду изнутри. Когда узы столь
запутанные, что [с ними] не справиться, идут изнутри, [следует для них]
воздвигнуть преграду вовне. Внешних и внутренних уз не выдержать [даже 
тому, кто владеет] природными свойствами, а тем более [тому, кто лишь] 
подражает пути.

Карлик сказал:

- [Когда] один человек в селении заболел, земляк спросил его, [что болит], 
и больной сумел рассказать о своей болезни. Такая болезнь еще не опасна. [Я
же], Карлик, выслушал [Ваши слова] о великом пути, будто принял снадобье,
чтобы болезнь усилилась. [Мне], Карлику, хочется послушать хотя бы о 
главном для сохранения жизни.

- О главном для сохранения жизни? - повторил Лаоцзы. - Способен ли [ты] 
сохранять единое, [его] не теряя? Способен ли узнавать, [что впереди] - 
счастье или беда, не гадая ни на [панцире] черепахи, ни на стебле 
[пупавки]? Способен ли остановиться? Способен ли [со всем] покончить? 
Способен ли оставить всех люден и искать только самого себя? Способен ли 
парить? Способен ли стать безыскусственным? Способен ли стать младенцем? 
[Ведь] младенец целыми днями кричит и не хрипнет - это высшая гармония; 
целыми днями сжимает кулачки, но ничего не хватает - это общее в его 
свойствах; целыми днями смотрит, но не мигает - ни к чему внешнему не 
склоняется. Ходить, не ведая куда; останавливаться, не ведая зачем; 
сжиматься и разжиматься вместе со [всеми] вещами, [плыть с ними] на одной 
волне, - таково главное для сохранения жизни.

- Все это и есть свойства настоящего человека? - спросил Карлик.

- Нет, - ответил Лаоцзы. - Это лишь способности к тому, что называется 
"растопить снег и лед". Настоящий же человек кормится совместно [с другими]
от земли, наслаждается природой. [Он] не станет суетиться вместе с другими 
из-за прибыли или убытка, [которые приносят] люди и вещи; не станет 
удивляться вместе с другими, не станет вместе с другими замышлять планы; не
станет вместе с другими заниматься делами. Уходит, [словно] парит, 
возвращается безыскусственный. Вот это и есть гласное для сохранения 
жизни.

- Так это и есть высшее?

- Еще нет. Я тебе, конечно, поведаю. [Я спросил], способен ли [ты] стать 
младенцем? [Ибо] младенец движется, не зная зачем; идет, не зная куда; 
телом подобен засохшей ветке, сердцем подобен угасшему пеплу. Вот к такому 
не придет несчастье, не явится и счастье. Что людские беды тому, для кого 
не существует ни горя, ни счастья!

                                   * * *

Муж [по прозванию] Филигранщик увиделся с Лаоцзы и спросил:

- Я слышал, что [вы], учитель, мудрый человек, и поэтому пришел [с вами] 
повидаться. Меня не удержала и дальняя порога. Прошел [мимо] сотни 
постоялых дворов, ноги покрылись мозолями, но не смел остановиться. Ныне же
я увидел, что вы не мудрец: у мышиных нор остатки риса, бросать его как 
попало - не милосердно. У [вас] полно и сырого и вареного, а [вы] собираете
и накапливаете без предела.

Лаозцы с безразличным видом промолчал.

На другой день Филигранщик снова увиделся с Лаоцзы и сказал:

- Вчера я над вами насмехался. Почему же сегодня мое сердце искренне [от 
этого] отказывается?

- Я сам считал, что избавился [от тех, кто] ловко узнает проницательных и 
мудрых, - ответил Лаоцзы. - [Если бы] вчера вы назвали меня Волом, [и я] 
назвался бы Волом; назвали бы меня Конем, [и я] назвался бы Конем. Если, 
встретив какую-то сущность, кто-то дает ей название, [то], не приняв 
названия, примешь от такого беду. Я покорился не оттого, что был покорен, а
покорился, не изменившись.

Филигранщик пошел бочком, избегая [его] тени, вошел прямо в дом, не сняв 
обуви, и спросил:

- Как же [мне] совершенствоваться?

- Ведешь себя высокомерно, смотришь дерзко, - сказал Лаоцзы. - Лоб [у тебя]
высокий и простой, а рычишь, словно тигр, вид неестественный. Стоишь, будто
конь на привязи. умчался бы, а насильно себя удерживаешь. Кинешься - так 
стрелой, разбираешься - так в мелочах, прознал [все] хитрости, а смотришь 
безмятежно. Никто не найдет [тебя] достойным доверия. На окраинах бывают 
такие, и имя им - воры.

                                   * * *

Ян Чжу встретился с Лаоцзы испросил:

- Можно ли сопоставить с мудрым царем человека сообразительного и 
решительного, проницательного и дальновидного, который без устали изучает 
путь?

- При сопоставлении с мудрым, - ответил Лаоцзы, - такой [человек выглядел 
бы] как суетливый мелкий слуга, который трепещет в душе и напрасно 
утруждает тело. Ведь говорят: "красота тигра и барса - приманка для 
охотников"; "обезьяну держат на привязи за ее ловкость, а собаку за умение 
загнать яка". Разве можно такого сопоставить с мудрым царем?

- Дозвольте спросить, как управлял мудрый царь? - задал вопрос Ян Чжу, 
изменившись в лице.

- Когда правил мудрый царь, успехи распространялись на всю Поднебесную, а 
не уподоблялись его личным; преобразования доходили до каждого, а народ не 
опирался [на царя]; никто не называл его имени, и каждый радовался
по-своему. [Сам же царь] стоял в неизмеримом и странствовал в небытии.

                                   * * *

Дан, главный жрец, [ведающий] закланием жертвенного скота в Шан, спросил 
Чжуанцзы, что такое милосердие.

- Милосердны тигры и волки, - ответил Чжуанцзы.

- Что это значит?

- Как же не милосердны, если волчица и волчата любят друг друга?

- Разрешите спросить о настоящем милосердии!

- Для настоящего милосердия не существует родственных чувств.

- [Я], Дан, слышал о том, что без родства нет и любви, без любви нет и
сыновней почтительности. Ведь не может быть настоящего милосердия без 
почтительного отношения к родителям!

- [Нет], это не так, - ответил Чжуанцзы. - Настоящее милосердие высоко. О 
нем, конечно, не стоит и говорить [исходя из] сыновней почтительности. В 
[твоих же] словах сыновняя почтительность не преувеличена, а преуменьшена. 
Ведь отчего, подходя к Ин с юга, не замечают на севере [гору] Миншань? 
Оттого, что [она] далека от Ин. Поэтому и говорится: уважать родителей 
легче, чем их любить, любить родителей легче, чем их забыть, забыть 
родителей легче, чем заставить родителей забыть о тебе, заставить родителей
забыть о себе легче, чем самому] забыть обо всем в Поднебесной, забыть обо 
всем в Поднебесной легче, чем заставить всех в Поднебесной о тебе забыть. 
Ведь [обладающий] свойствами забывает про Высочайшего и Ограждающего и 
предается недеянию. Блага [его] распространяются на тьму поколений, а 
Поднебесная [о нем] и не знает. Как можно только вздыхать да твердить о 
милосердии, о сыновней почтительности? Ведь всем этим - почтительностью к 
родителям и старшим братьям, милосердием и справедливостью, преданностью и 
доверием, целомудрием и честностью - [люди] заставляют себя служить 
собственной добродетели, большего [все это] не стоит. Поэтому и говорится: 
"Настоящее благородство отвергает царские почести, настоящее богатство 
отвергает царскую сокровищницу, настоящие чаяния отвергают имя и славу". От
всего этого путь не изменяется.

                                   * * *

Конфуций встретился с Лаоцзы и заговорил о милосердии и справедливости.

- [Если], провеивая мякину, засоришь глаза, - сказал Лаоцзы, - то небо и 
земля, [все] четыре страны света поменяются местами. [Если] искусают комары
и москиты, не заснешь всю ночь. [Но] нет смуты большей, чем печаль о 
милосердии и справедливости - [она] возмущает мое сердце. Если бы вы 
старались, чтобы Поднебесная не утратила своей простоты, вы бы двигались, 
подражая ветру, останавливались, возвращаясь к [природным] свойствам. К 
чему же столь рьяно, будто в поисках потерянного сына, бьете во [все] 
неподвижные и переносные барабаны? Ведь лебедь бел не оттого, что каждый 
день купается; а ворона черна не оттого, что каждый день чернится. Простота
белого и черного не стоит того, чтобы о ней спорить; красота имени и славы 
не стоит того, чтобы ее увеличивать. Когда источник высыхает, рыбы, 
поддерживая одна другую, собираются на мели и [стараются] дать друг другу 
влагу дыханием, слюной. [Но] лучше [им] забыть друг о друге в [просторах] 
рек и озер.

Повидавшись с Лаоцзы, Конфуций вернулся [домой] и три дня молчал.

- С чем [вы], учитель, вернулись от Лаоцзы, - спросили ученики.

- Ныне в нем я увидел Дракона. - ответил Конфуций.- Дракон свернулся [в 
клубок], и образовалось тело, расправился, и образовался узор, взлетал на 
облаке, на эфире, кормился от [сил] жара и холода. Я разинул рот и не мог 
[его] закрыть. Как же мне подражать Лаоцзы!

- В таком случае, - спросил Цзыгун, - не обладает ли тот человек 
неподвижностью Покойника и внешностью Дракона, голосом грома и молчанием 
пучины, не действует ли подобно небу и земле? Не удостоюсь ли и [я], Сы, 
[его] увидеть? - и от имени Конфуция [Цзыгун] встретился с Лаоцзы.

Лаоцзы только что уселся на корточки в зале и слабым голосом промолвил:

- Годы мои уже на закате, и [я] ухожу. От чего вы [хотите] меня 
предостеречь?

- Почему только [вы], Преждерожденный, считаете, что три царя и пять 
предков не были мудрыми? - спросил Цзыгун. - Ведь [они] управляли 
Поднебесной по-разному, слава же им выпала одинаковая.

- Подойди, поближе, юноша, - сказал Лаоцзы. - Почему ты считаешь, что 
[управляли] по-разному?

- Высочайший передал [власть] Ограждающему, Ограждающий - Молодому Дракону,
- сказал Цзыгун. - Молодой Дракон применял силу физическую, а Испытующий - 
военную. Царь Прекрасный покорялся Бесчеловечному и не смел ему 
противиться. Царь Воинственный пошел против Бесчеловечного и не захотел 
[ему] покориться. Поэтому и говорю, что по-разному.

- Подойди поближе, юноша, - сказал Лаоцзы. - Я тебе поведаю, [как] 
управляли Поднебесной три владыки и пять предков. Желтый Предок, правя 
Поднебесной, привел сердца людей к единству. [Когда] родители умирали, 
[дети] их не оплакивали и народ [их] не порицал. При Высочайшем в сердцах 
людей Поднебесной [появились] родственные чувства. [Если] из-за смерти 
своих родителей люди придавали меньшее [значение] смерти чужих [родителей],
народ их не порицал. При Ограждающем в сердцах людей Поднебесной 
[зародилось] соперничество. Женщины родили после десяти лун беременности, 
дети пяти лун от роду могли говорить; еще не научившись [смеяться], 
начинали узнавать людей и тогда стали умирать малолетними. При Молодом 
Драконе сердца людей Поднебесной изменились, У людей появились страсти, а 
[для применения] оружия - обоснования; убийство разбойника не [стали 
считать] убийством. Разделили на роды людей и Поднебесную [для каждого из
них свою]. Поэтому Поднебесную объял великий ужас. Поднялись конфуцианцы и 
моисты. От них пошли правила отношений между людьми, а ныне еще и 
[отношений] с женами. О чем еще говорить! Я поведаю тебе, как три владыки и
пять предков наводили порядок в Поднебесной. Называется - навели порядок, а
худшего беспорядка еще не бывало. Своими знаниями трое владык наверху 
нарушили свет солнца и луны, внизу - расстроили сущность гор и рек, в
середине - уменьшили блага четырех времен года. Их знания более ядовиты, 
чем хвост скорпиона, чем зверь сяньгуй. Разве не должны они стыдиться? Ведь
не сумев обрести покой в собственной природе, [они] сами еще считали себя 
мудрецами. Они - бесстыжие!

Цзыгун в замешательстве и смущении остался стоять [на месте].

                                   * * *

Конфуций отправился на запад, чтобы спрятать книги в чжоуском хранилище, а 
Цзылу [ему] сказал:

- [Я], Ю, слышал, среди летописцев в Чжоу был Лаоцзы. [но он] отказался от 
должности и вернулся к себе домой. Не отправиться ли [к нему] за помощью, 
[если вы], учитель, хотите спрятать книги?

- Прекрасно, - сказал Конфуций и отправился к Лаоцзы, но тот отказался 
[помочь], и [Конфуций] стал [его] убеждать, излагая [все] двенадцать
основ.

- Слишком пространно, - прервал его Лаоцзы и сказал, - хочу услышать самое 
важное.

- Самое важное - это милосердие и справедливость, - ответил Конфуций.

- Разрешите узнать, каков характер милосердного и справедливого? - спросил 
Лаоцзы.

- Хорошо, - ответил Конфуций. - Без милосердия нельзя стать благородным 
мужем; без справедливости нельзя даже родиться благородным мужем. 
Милосердие и справедливость - таков характер истинного человека. Как же 
может быть иначе?

- Разрешите спросить, - сказал Лаоцзы, - что [вы] называете милосердием и 
справедливостью?

- От души радоваться вместе со [всеми] вещами, любить всех без пристрастия.
Таковы чувства милосердия и справедливости, - ответил Конфуций.

- О! Почти как в речах последышей. Любовь ко всем разве не нелепость? 
Беспристрастие - разве это не пристрастие? - сказал Лаоцзы. - [Если вы],
учитель, не хотите, чтобы Поднебесная лишилась своих пастырей, вы [должны 
желать ей] постоянства [такого же], как у неба и земли. Ведь, конечно, 
будут светить солнце и луна, будет свой порядок у звезд и планет, будут 
стаи птиц и стада зверей, и деревья будут [расти] вверх. [Если бы вы], 
учитель, действовали, подражая [их] свойствам, следовали [их] путем, то уже
[достигли бы] истинного. К чему же столь рьяно вещать о милосердии и 
справедливости, точно с барабанным боем отыскивать потерянного сына? Ах, 
[вы], учитель, вносите смуту в характер человека!

Конфуций спросил Лаоцзы:

- Можно ли назвать мудрым человека, который овладевает путем, будто 
подражая сильному: [делая] невозможное возможным, неистинное истинным; 
[или] софиста, который говорит, что отделить твердое и белое [ему] так же 
[легко], как [различить] светила на небе?

- Это суетливый мелкий слуга, который трепещет в душе и напрасно утруждает
тело. Ведь умение собаки загнать яка, ловкость обезьяны исходят из гор и 
лесов, - ответил Лаоцзы.

- Я скажу тебе, Цю, о том, чего нельзя услышать, о чем нельзя рассказать. У
многих есть голова и ноги, но нет ни сердца, ни слуха; но нет таких, кто, 
имея тело, существовал бы вместе с не имеющим ни тела, ни формы. Причины 
движения и покоя, смерти и рождения, уничтожения и появления не в самих 
[людях], [но] некоторые [из причин] управляются людьми. Того же, кто 
забывает обо [всех] вещах, забывает о природе, уподоблю забывшему самого 
себя. [Только] забывшего о самом себе и назову слившимся с природой.

                                   * * *

Конфуций увиделся с Лаоцзы. Тот только что вымылся и, распустив волосы, 
сушил [их], недвижимый, будто не человек, Конфуций подождал удобного 
момента и вскоре, когда [Лаоцзы] его заметил, сказал:

- Не ослеплен ли [я], Цю? Верить ли [глазам]? Только что [Вы], 
Преждерожденный, [своей телесной] формой походили на сухое дерево, будто 
оставили [все] вещи, покинули людей и возвысились, [как] единственный.

- Я странствовал сердцем в первоначале вещей, - ответил Лаоцзы.

- Что [это] означает? - спросил Конфуций.

- Сердце утомилось, не могу познавать, уста сомкнулись, не могу говорить. 
[Но] попытаюсь поведать тебе об этом сейчас. В крайнем пределе