Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детская литература
   Обучающая, развивающая литература, стихи, сказки
      Абрамов А и С.. Хождение за три мира -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  -
или строчки. Почему-то вспомнилось четверостишие: "Но сон - это только туманность, несобранность и непостоянность, намек на одушевленность, а в общем, не злая ложь". "О чем солжет наступающий сон, зло или не зло?" - мелькнула мысль и погасла. Чуть звенело в ушах, словно где-то близко-близко на очень высокой ноте звенел комар. И тут до меня донеслись отчетливые, хотя и локально неясные голоса. - Как наводка? - Что-то экранирует. - А так? - Тоже. - Попробуй вторую шкалу. - Есть. - Светимость? - Есть. - Включаю на полный. Голоса исчезли. Я погружался в беззвучное, бестревожное небытие, наполненное ожиданием необычайного. СОН С ИЗУМЛЕНИЕМ Я приоткрыл глаза и зажмурился. Все кружилось в розовом тумане. Огни люстры под потолком вытягивались в сияющую параболу. Меня окружал хоровод женщин в одинаково черных платьях, с одинаково размытыми лицами. Они кричали мне голосом Ольги: - Что с тобой? Тебе плохо? Я как можно шире раздвинул веки. Туман рассеялся. Люстра сначала троилась, потом двоилась, потом стала на место. Хоровод женщин сплюснулся в одну-единственную, с голосом и улыбкой Ольги. - Где мы? - спросил я. - На приеме. - Каком? - Неужто забыл? На приеме в венгерском посольстве. В "Метрополе". - Почему? - Господи, нам еще с утра билеты прислали! Я и к портнихе успела съездить. Все забыл. Я точно знал, что никаких билетов нам с утра не присылали. Может быть, вечером, когда я вернулся от Никодимова? Значит, опять провал в памяти? - А что случилось? - В зале душно. Ты предложил выйти на свежий воздух. Мы прошли в холл, и здесь тебе стало плохо. - Странно. - Ничего странного. В зале дышать нечем, а сердце у тебя неважное. Хочешь пить? - Не знаю. Ольга казалась мне странно чужой в этом новом платье, о котором я услыхал впервые. Когда же она ездила к портнихе, если я весь день был дома? - Подожди минутку, я сейчас принесу нарзан. Она скрылась в зале, а я продолжал растерянно оглядывать знакомый ресторанный холл. Я узнал его, но это не облегчило положения. Я так и не мог понять, когда венгры прислали билеты и зачем они их прислали. Я не был ни народным, ни заслуженным, ни академиком, ни мастером спорта. А Ольга воспринимала это как нечто обычное, само собою разумеющееся. Я все еще стоял, когда Ольга появилась с нарзаном. У меня создалось впечатление, что ей хочется вернуться в зал. - Знакомых встретила? - Там все начальство, - оживилась Ольга, - и Федор Иванович, и Раиса, даже замминистра. Я не знал ни Федора Ивановича, ни Раисы, и тем более замминистра. Но признаться в этом уже не рискнул, а только спросил: - А почему замминистра? - Он всех и устроил. Поликлиника-то министерская. Он - Федору, тот - Раисе. Наверно, было несколько лишних билетов. Ольга работала не в министерской, а в самой обыкновенной районной поликлинике. Это я знал точно. Когда-то ее действительно приглашали в поликлинику Министерства путей сообщения, но она отказалась. - Ты иди, - сказал я, - а я погуляю немного, подышу. Я вышел на тротуар у подъезда и закурил. В мокром асфальте купались желтые огни фар. Мимо проплыл двухэтажный троллейбус, красный, как в Лондоне. Такого я еще не видел. Между верхним и нижним рядами окон тянулась рекламная полоска шрифтового плаката: "Смотрите на экранах новый французский фильм "Дитя Монпарнаса". И об этом фильме я ничего не слыхал. Что у меня с памятью? Провал за провалом. Вдали, слева от Большого театра, горел в небе гигантский неоновый квадрат. В квадрате по воздуху бежали световые буквы: "...Землетрясение в Дели... Группа советских врачей вылетела в Индию..." Световая газета. И опять я не помнил, когда ее здесь оборудовали. - Освежаешься? - услышал я знакомый голос. Я обернулся и увидел Кленова. Он выходил из ресторана. - А я ухожу, - сказал он. - Пить - не пью: язва. Отдал честь - и домой. - А, собственно, какую честь? - Так нас же Кеменеш пригласил. Он сейчас пресс-атташе. Тибор Кеменеш, венгерский студент, говоривший по-русски, был нашим проводником в Будапеште. Я тогда только что выписался из госпиталя, и мы часами бродили по незнакомому городу. Но когда Кеменеш стал пресс-атташе в Москве? И почему я только сейчас узнал об этом? - Растут люди. А мы с тобой застряли, старик, - вздохнул Кленов. - Крутим колесико. - Кстати, о колесике. Очерка не будет, - сказал я. - Какого? - удивился Кленов. - О Заргарьяне и Никодимове. Он захохотал так, что прохожие начали оглядываться. - Чудак человек, нашел, о ком писать. У Никодимова на даче пантера на цепи вместо собаки, а в Москве он газетчиков в мусоропровод спускает. - Ты мне об этом уже говорил. - Когда? - Сегодня утром. Кленов взял меня за плечи и заглянул в глаза. - Ты что пил, токай или палинку? - Ничего не пил. - Оно и видно. Я еще в субботу вечером на дачу в Жаворонки уехал, а вернулся только сегодня к пяти. Ты, должно быть, во сне со мной разговаривал. Кленов помахал мне рукой и удалился, а я стоял, глубоко потрясенный последними его словами: "Это ты во сне со мной разговаривал". Нет, это я сейчас с ним во сне разговариваю. В неестественной реальности сна. Сразу вспомнился разговор в лаборатории Фауста, кресло с проводами и предупреждение Заргарьяна из темноты: "Сидите спокойнее, сейчас заснете". Какой-нибудь электросон с искусственно вызванными сновидениями. Все как наяву, только реальная жизнь почему-то вывернута шиворот-навыворот. Тогда чему же я удивляюсь: все проще простого. Я вернулся в ресторан. Над столиками висел мутноватый дымок, как пар, смешанный с электрическим светом. Вокруг фонтана танцевали. Я поискал Ольгу, но не нашел и свернул в боковой зал. Длинные столы, уставленные наполовину истребленными закусками, свидетельствовали о том, что здесь совсем недавно угощались гости. Угощались по-европейски, стоя с тарелочками у столов или пристраиваясь на закрытых портьерами подоконниках. Сейчас здесь насыщались опоздавшие, разыскивая на столах еще не тронутые закуски и напитки. Кто-то, хозяйничавший в одиночку на краю большого стола, обернулся ко мне и крикнул: - Давай сюда, Сергей! Заворачивай. Палинка, как в Будапеште. Это был Мишка Сычук, по известной мне версии уже успевший сбежать за границу. Может быть, во сне он уже успел и вернуться. Сквозь нуль-пространство или на ковре-самолете - над этим я не задумывался и на чудеса не реагировал. Я просто налил себе из Мишкиной бутылки абрикосовой палинки и выпил. Сон, сохранивший даже вкусовые ощущения яви, начинал мне нравиться. - За друзей-товарищей, - сказал Мишка и тоже выпил. - А ты как здесь? - спросил я дипломатично. - Как и ты. Герой освобождения Венгрии. - Это ты герой? - Все мы герои. - Мишка допил остаток в бокале и крякнул. - В такой войне выжить! Я озлился: - А потом предать? Мишка поставил бокал и насторожился. - Ты о чем? Я сознавал, конечно, что я не логичен, что в настоящей ситуации обвинения мои бессмысленны, но меня уже понесло. - На "Украине" поехал... честь честью. По советской путевке, гад! - Откуда ты знаешь? - почти шепотом спросил Мишка. - Что ты остался? - Что я хотел ехать, что о путевке хлопотал... - Знать бы - не дали. - Да мне и не дали. Как председатель месткома, я сам устраивал Мишке путевку. Но в этом сне все навыворот. Может быть, это я ездил вместо Мишки? Я тоже хотел, только путевки лишней не было. А вдруг была? Сон бросал меня, как щепку. - Садись, Сережка. Ты что меня избегаешь? - Кто-то схватил меня за руку, когда я пробирался между столиков в большом зале. Я взглянул в лицо спрашивавшего и обмер. Пожалуй, я испугался. - Садись, садись. Выпьем токайского. Как-никак лучшее в Европе. Ноги у меня подкосились, и я скорее упал, чем присел к столу. На меня смотрели знакомые печальные глаза. В последний раз я видел их - не оба, только один - в сорок четвертом на придунайском шоссе. Олег лежал навзничь, лицо его было залито кровью, вытекавшей оттуда, где только что был правый глаз. В другом застыли испуг и печаль. Сейчас на меня глядели оба. От правого тянулся по виску кривой розовый шрам. - Что смотришь, старина? Постарел? - Я сорок четвертый вспомнил. Когда тебя... тебя... - Что? - Когда тебя убили, Олег. Он улыбнулся. - Малость ошиблась пулька. Шрам только остался. Если бы правее чуть - конец. Ни глаза бы, ни меня. - Он вздохнул. - Смешно. Тогда не боялся, теперь боюсь. - Чего? - Операции. Осколок где-то в груди остался - памятка еще одного ранения. До сих пор с осколком жил, а сейчас говорят: нельзя. На операцию надо. Знакомые глаза с длинными, почти женскими ресницами улыбались. Лоб оголился у висков и как будто стал выше. К углам губ приникли глубокие морщинки. В этом бесконечно дорогом для меня лице все-таки было что-то чужое. Печать времени. Так выглядел бы Олег, если бы остался жив. Но ведь он жив в этом искусственном мире сна. Если Фауст создал эту модель, значит, он бог, и я уже начал сомневаться, какой же из двух миров настоящий. Мелькнула коварная мысль: вдруг что-то сломалось в лаборатории Фауста и я останусь здесь навсегда? Буду ли я сожалеть об этом? Не знаю. Я больно-больно ущипнул себя за руку. - Зачем? - удивился Олег. - Мне показалось, что все это сон. Олег засмеялся и вдруг растаял в лиловатом тумане. Знакомый туман. Он слизнул все и почернел. Голос Заргарьяна из темноты спросил меня: - Вы живы? - Жив. - Подымите руку. Движения свободны? Я помахал рукой в темноте. - Засучите рукав и расстегните ворот. Он приложил что-то холодное к груди и запястью. - Не пугайтесь. Обыкновенные датчики. Проверим ваше сердце. Не разговаривайте. Как он мог видеть в темноте, сквозь которую не проникала ни одна искорка света? Но он видел. - Порядок, - произнес он довольным голосом, - только пульс малость участился. - Может быть, прекратим? - спросил откуда-то голос невидимого мне Никодимова. - Зачем? У Сергея Николаевича нервы спортсмена. Сейчас мы ему еще сон покажем. - Так это был сон? - спросил я с облегчением. - Кто знает? - лукаво отозвался Заргарьян из черноты. - А вдруг нет? Я не успел ответить. Темнота поглотила меня, как море. СОН С ИСТЕРИКОЙ Из темноты сверху вырвался поток света, заливая белый операционный стол. Белая простыня закрывала до пояса распростертое на столе тело. Вскрытая грудная клетка обнажала алость кровоточащих внутренних тканей и жемчужную белизну ребер. Глаза оперируемого были закрыты, лицо бескровно и неподвижно. Что-то знакомое было в этом лице: как будто я его видел совсем недавно, эти глубокие морщинки у губ и кривой розовый шрам на правом виске. У меня в руках зонд, погруженный в рану. Я в белом халате, на голове у меня белая полотняная шапочка, нос и рот в марлевой маске. Так же выглядят люди напротив и рядом со мной. Я никого из них не знаю, узнаю только глаза женщины, стоящей у изголовья. Они прикованы к моим рукам, и такая тревожная напряженность в них, что кажется, между нами протянута невидимая, тугая-претугая струна. Она тоненько звенит по мере того, как зонд погружается в рану. Я вспомнил вдруг все, что произошло до этой минуты. Скрип тормозов машины, остановившейся у подъезда, гранитные его ступени, еще мокрые от дождя, перспективу знакомой, часто снившейся мне улицы, а затем почтительную улыбку гардеробщика, поймавшего на лету брошенное ему пальто, неспешный взлет лифта и сияющую белизну операционной, где я облачался в белый халат и противно долго мыл руки. Я точно вспомнил, что я, именно я, начал операцию, вскрыл скальпелем прочерченную шрамами грудь и мои руки с профессиональной, привычной умелостью резали, кололи, зондировали. Все это промелькнуло в сознании со скоростью звука и исчезло. Я все забыл. Привычная умелость в руках обернулась испуганной дрожью, и с внезапным ужасом я осознал, что не знаю, как и что делать дальше, не умею этого делать, и любое дальнейшее промедление будет убийством. Но понимая, что и зачем я делаю, я вынул зонд из раны и уронил его. Он глухо звякнул. В устремленных на меня глазах над марлевыми масками читался один и тот же вопрос: "Что случилось?" - Не могу, - почти простонал я. - Мне плохо, товарищи. Чужими, ватными ногами пошел к двери и, полуобернувшись, увидел, как чья-то спина подвинулась на мое место и негромкий басок скомандовал старшей сестре: - Зонд! "Бежать!" - подсказала мысль. Чтобы никто не видел, чтоб никого не видеть, не читать дальше того, что я уже успел прочесть в этих широко открытых, изумленных, обвиняющих глазах. Ног я не чувствовал. Меня бросило как шквалом сквозь хирургическую на площадку между двумя расходившимися под прямым углом коридорами и швырнуло на белый, сияющий эмалевым блеском диван. "Сейчас я этими руками зарезал Олега", - сказал я себе и, сжав виски ледяными ладонями, застонал, может быть, даже завыл. - Что с вами... Сергей Николаевич, голубчик? - услышал я чей-то перепуганный голос. Человек в таком же халате, как и я, только без шапочки, с лысым, голым черепом встревоженно спрашивал: - Что случилось? Как операция? - Не знаю, - сказал я. - Как же так? - Я бросил... я ушел... - еле вымолвил я. - Мне стало плохо. - Кто же оперирует? Асафьев? - Не знаю. - Как же вы не знаете? - Ничего я не знаю! Я даже вас не знаю! Кто вы такой, как вас зовут, где я, черт побери?! - закричал я. Он потоптался на месте, глядя на меня изумленными, ничего не понимающими глазами, и побежал в ту же дверь, из которой я только что вырвался. Я посмотрел ему вслед и встал. Рванул за спиной полы завязанного сзади халата - завязки лопнули. Я вытер им руки и бросил на пол. Туда же швырнул и шапочку. В глубине протянувшегося передо мной коридора мелькнула девушка в белом - врач или сестра, - простучала каблучками-шпильками по паркету и скрылась в одной из комнат. Я машинально пошел в ее сторону мимо одинаково белых дверей. Они вели в кабинеты врачей, чьи имена были отпечатаны на карточках в рамках из белой пластмассы. "Д-р Громов С.Н.", - прочел я на одной из карточек. "Мой" кабинет. Что ж, войдем! У широкого итальянского окна за "моим" письменным столом сидел Кленов и читал газету. - Уже? - спросил он сдержанно, но в сдержанности этой прозвучали тревога и страх. Я молчал. - Жив? - А ты почему здесь? - спросил я вместо ответа. - Ты же сам сказал, чтобы я здесь дожидался! - вспылил Кленов. - Что с ним? - Не знаю. Он вскочил: - Почему? - Мне стало дурно... Я почти потерял сознание. - Во время операции? - Да. - Кто же оперирует? - Не знаю. - Я старался не глядеть на него. - А сейчас почему ты здесь?! Почему не в операционной?! - закричал Кленов. - Потому что я не хирург, Кленов. - Ты с ума сошел! Он не оттолкнул - отшвырнул меня плечом, как в хоккейной баталии, и выбежал в коридор. А я бессмысленно сел на стул посреди комнаты, не мог дотащиться даже до письменного "моего" стола. "Я не хирург", - сказал я Кленову. Но как же тогда я мог начать операцию и благополучно довести ее до критической минуты, не вызывая ни в ком сомнений? Значит, во сне так можно. Тогда откуда же этот страх, почти ужас перед случившимся? Ведь и Олег, и операция, и Кленов, и я сам - все это только призрачный мир сна, и я это знаю. "А вдруг нет?" - сказал Заргарьян. А вдруг нет? Зазвонил телефон на столе, я отвернулся. Телефон продолжал звонить. Наконец мне это надоело. - Сережка, это ты? - спросили в трубке. - Ну как? - Кто говорит? - рявкнул я. - Не кричи. Уже меня не узнаешь. - Не узнаю. Кто это? - Ну, я, я! Галя. Кто же еще. "Галя волнуется, это вполне естественно, - подумал я. - Но почему по телефону? Уж кому-кому, а ей следовало бы дожидаться в приемной. Приехал же Кленов". - Ты что молчишь? - удивилась она. - Неужели неудача? - Видишь ли... - замялся я. - Не могу сказать тебе ничего определенного. Мне стало плохо во время операции. Продолжает ее ассистент... - Асафьев? "Опять этот Асафьев. А я знаю, он или не он? И не все ли равно кто, если это только сон?" И я сказал: - Наверное. Я не разглядел. Они все в марлевых масках. - Ты же не доверяешь Асафьеву. Еще утром сказал, что он хирург для амбулатории. - Когда сказал? - Когда завтракали. Еще за тобой машина не пришла. Я знал точно, что утром мы с Галей не завтракали. Я был дома. И никакой машины у меня вообще нет. Но зачем спорить, если все это сон. - А с тобой что? - продолжала она. - Что значит "плохо"? - Слабость. Головокружение. Утрата памяти. - А сейчас? - Что - сейчас? Ты об Олеге? - Да не об Олеге - о тебе! Я даже подивился: откуда у Галки такая черствость? Олег на операционном столе, а она спрашивает, что со мной? - Полная атрофия памяти, - сказал я сердито. - Все забыл. Где был утром и где я сейчас, кто ты, кто я и почему я хирург, если один вид скальпеля приводит меня в содрогание. В трубке замолчали. - Ты слушаешь? - спросил я. - Я сейчас же еду в больницу, - сказала Галя и положила трубку. Пусть едет. Не все ли равно когда, куда и зачем? Сны всегда алогичны, только я почему-то наделен способностью рассуждать логически даже во сне. Решимость бежать, созревавшая еще с той минуты, когда я покинул операционную, окончательно во мне укрепилась. "Оставлю какую-нибудь записку для приличия и уйду", - подумал я. На верхнем листке из блокнота, лежавшего на столе поверх каких-то бумаг, я прочел типографский текст: "Доктор медицинских наук, профессор ГРОМОВ Сергей Николаевич". И тут я вспомнил свой листок из блокнота, на котором мой предположительный Гайд начертал таинственную, но указующую надпись. Она оказалась ключом к разгадке. Правда, до самой разгадки я еще не добрался, но ключ уже был в замке. "А вдруг нет?" - ответил мне Заргарьян на мой вопрос, сон ли это. А вдруг я по отношению к доктору медицинских наук, профессору Громову Сергею Николаевичу точно такой же невидимый агрессор, как и мой вчерашний Гайд по отношению ко мне? И не следует ли мне по его примеру оставить такую же указующую запись? И я тут же написал в блокноте профессора: "Мы с вами двойники, хотя и живем в разных мирах, а может быть, и в разном времени. К несчастью, наша "встреча" произошла во время операции. Я не смог ее закончить: в моем мире у меня другая профессия. Найдите в Москве двух ученых - Никодимова и Заргарьяна. Они, вероятно, смогут разъяснить вам, что произошло с вами в больнице". Не перечитывая написанного, я пошел к двери, охваченный одним чувством: куда угодно, только подальше от этой гофманской чертовщины. Напрасно: она поджидала меня у порога. Не успел я открыть дверь, как вошла Лена. Она была в том же халате и шапочке, как и в операционной, только без марлевой маски. Я отступил на шаг и спросил с той же дрожью в голосе, как спрашивали и меня: - Ну как? Она почти не постарела с тех пор, как я видел ее в последний раз после войны, а прошло, должно быть, лет десять. Но с этой Леной из моего сна я был связан прочнее: нас объеди

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору