Вот  еще  не  хватало!"  Плинтус тоже никак не ожидал встретить здесь Аню. Он
комкал в руках тетрадку. Толстые щеки его стали краснее обычного.
    - Пожалуйста, пожалуйста! - сказал летчик. - Вы не знакомы?
    - 3-з-знакомы, - вытянул из себя Плинтус.
    - Присаживайтесь. Это у вас что за тетрадочка?
    Плинтус,   видимо,   не   собирался  показывать  содержимое  тетрадки  Ане
Баратовой.  Но  и  Аня  не  могла  сказать  при нем, чего ради она пришла. Они
сердито смотрели друг на друга.
    - Это так... задачки тут, - забормотал Плинтус.
    - А  ну,  интересно,  -  сказал  летчик,  взяв  тетрадь  у  растерявшегося
Плинтуса,  -  я  любитель  задачки  решать.  Постойте-ка! Тут не то. Тут стихи
какие-то.
    Плинтус пылал.
    - Это... это, наверно, по русскому языку тетрадка... Не ту захватил.
    - А чьи же это тут стихи? - допытывался летчик.
    - Там, кажется, Лермонтова, - вздохнул Плинтус.
    - Ну,  вряд  ли  Лермонтов  мог  про  авиацию  сочинять. Это вы на Михаила
Юрьевича  зря  наговариваете.  Да  и  мягкий  знак в слове "летишь" Лермонтов,
сколько мне помнится, ставил. А? Как по-вашему?
    Внизу у подъезда загудел автомобиль.
    - Ну,  -  сказал летчик, - извините, ребята, мне надо отправляться. Вы мне
ничего не хотите сказать?
    - Товарищ Черемыш, - провозгласила торжествен-ным голосом, как на трибуне,
Аня  Баратова,  - товарищ Черемыш, мы приглашаем вас завтра на хоккейный матч,
начало  в три часа дня. Приходите обязательно. Мы наших мальчишек вызвали. Вот
их.
    И она мотнула головой в сторону Плинтуса. Плинтус глупо улыбался.


    На исадах

    Замерзший Гешка топтался на пустой аллее в городском саду. У входа в сад в
кинотеатре  начался  сеанс,  и рупор, выставленный на улицу, послал в морозную
темноту слова, звучавшие в тот момент с экрана.
    В эту минуту Аня тронула его за плечо.
    - Ну?!  -  спросил  Гешка, весь подавшись к Ане, схватив ее за руку. - Ну,
что  он  сказал?  -  Ничего он не сказал, - вздохнула Аня. - Я не могла... Все
народ  был.  Ты не сердись, Гешка... Я, знаешь, стушевалась как-то, да тут еще
Плинтус,   дурак,  подвернулся.  Явился,  толстый,  сопит,  в  руках  тетрадка
какая-то. Как же я при нем?
    - Эх, ты! А говорила: "Скажу, скажу... Раз-два - и все улажу"... Прощай! -
И он, повернувшись, быстро зашагал по аллее.
    - Гешка,  -  крикнула Аня с последней надеждой, - а как же матч завтра? Мы
же  твоих  мальчишек без тебя завтра так наколотим! Неужели команду бросишь? Я
никому не скажу, Геша!..
    Но Гешка не отвечал и через минуту скрылся в темноте.
    "Да,  история  вышла  скверная,  - думал Гешка, бредя по занесенным улицам
Северянска.  -  Очень  паршиво получилось. Явиться завтра на матч - это значит
признаться  во всем. Выходит, нельзя. А не прийти - тоже позор: хорош капитан,
бросил  свою команду в день такого матча! Да и девочки не так уж плохо играют.
Такие  здоровенные  тети,  набьют по первое число. Ведь это просто срам на всю
жизнь. Вот положение! И так и так плохо... "
    Он  спустился  к  речке.  Там  на  катке  играла  музыка.  Фонари освещали
подметенный   лед.  В  середине  катка  по  гладкому  льду  неслись  по  кругу
катающиеся.  Тени  сбегали  с круга. Казалось, что весь каток вращается, мерно
отсвечивая  и  шурша  под  сталью коньков. Кружится, как огромная, пущенная на
полный завод граммофонная пластинка.
    Гешка спустился к исадам. Здесь жил старый рыбак-бакенщик, знакомый Гешки.
Зимой  бакенщик был кара-ульщиком при катке, и Гешка с ним давно сдружился. Он
пробрался  между  опрокинутыми,  примерзшими  к  берегу  лодками, заржавевшими
якорями, лапы которых вросли в лед, постучался в сторожку рыбных исад.
    Сторожка стояла на наклонном плоту. Осенью была убыль воды, и плот остался
стоять  на  крутой  прибрежной  отмели.  В  сторожке  все  стояло боком, косо,
привалившись  на  одну  сторону.  Посуда  съезжала  со  стола. Табурет норовил
уткнуться  в  угол.  Но  сторож-бобыль  привык  к  этому.  Так  и жил всю зиму
скособочившись.
    - Здравствуй,  дедушка!  Я у тебя переночую. Можно? - сказал Гешка деду. -
Только  ты  смотри  ребятам  не говори. У меня завтра одно дело есть на катке.
Ведь мы завтра играем.
    Дед лукаво погрозил Гешке согнутым пальцем: - Чего это ты удумал? Гляди!
    Попили  чайку  из  жестяного  чайника.  Дед-караульщик,  громко втягивая с
блюдечка  горячий  настой  далеко  вперед  выпяченными  губами, утирая кулаком
мокрые усы, ворчал:
    - Э-э-э,  не умеете вы, молодые нынешние, чай пить как следует! Что ты как
про себя пьешь-то? Ты пей с потягом, чтобы слыхать было. А то с тобой чай пить
в компании - никакой радости.


    Поговорили о морозе: ничего, бывает лютей.
    Гешка  отогрелся  у  печурки и прикорнул было на покатом топчане, но сразу
сполз по наклону в угол.
    - Слушай,  дедушка,  -  спросил он вдруг, - а ты б хотел, чтоб у тебя брат
жил?
    - А  на  кой  он мне! - Караульщик отмахнулся. - Что толку-то - брат? Я за
своего-то  старшего  и  в рекруты ходил. А он мои сапоги новые пропил в тысячу
девятьсот  десятом  годе. Брат, а делиться стали - он себе все позабирал... От
братьев  только  разор  был  да  свара...  Ну, ты спи. А я пошел с колотушкой.
Выходить время.
    Он надевал тулуп, кряхтел:
    - Эх,  жизнь караульная!.. Летом огни на речке ставь, зима подойдет - ходи
знай, мерзни, ночь на минутки отстукивай...


    Матч

    Играла  музыка,  и  в  светлом  морозном  небе, припушен-ные инеем, вились
праздничные  флаги. Весь берег был занят зрителями. Школьники и много взрослых
граждан пришли посмотреть на матч.
    Вдруг  затукали варежки, люди зааплодировали, затопали валенками, и Гешка,
сидя  в  своем  прикрытии  на вышке исад, понял, что на каток приехал почетный
гость-   Климентий   Черемыш.   Сам   заядлый  любитель  спорта  и  убежденный
физкультурник,  он  не  преминул  воспользоваться  приглашением школьников. Не
хотелось  обижать ребят. Да и матч был удивительный: девчата вызвали на борьбу
мальчиков-хоккеистов.  Как  ни  был  занят  в  этот  день Климентий, все же он
приехал на каток.
    Утром  он  успел  пробежаться  на  лыжах - жаль было терять такое чудесное
утро, ясное, с добрым и прозрачным морозцем.
    - Эх,  денек  богатый!  - радовался Климентий. - Морозец, как звон, стоит.
Что за красота! Охотничий денек, летный. Ах, хорошо в нашем краю, товарищи!..
    Гешка  твердо  решил  ночью,  что  утром  он покинет город. Но в кособокой
сторожке  было  так  тепло...  Гешку  разморило, и он проспал. А когда услышал
музыку, и треск хлопающих флагов, и шорох коньков на словно запотевшем матовом
льду, он уже не в силах был уйти. Хоть издали, да посмотреть на матч!
    Уйти,  уехать и не знать, кто победил? Нет, это было выше его сил. Правда,
он  знал,  что  девочек  ожидает полный разгром. Но все же ему хотелось самому
насладиться  зрелищем  этого  торжества.  С вышки исад ему прекрасно был виден
весь  каток,  ледовое  поле, отмеченное четырьмя угловыми флагами и невысокими
дощатыми  бортиками.  И  Гешка  решил,  что сперва посмотрит матч, а потом уже
уйдет на вокзал, и прощай, Северянок!
    Гешка  видел: команды двумя яркими летучими вереницами неслись на середину
катка.  На девочках были клетчатые шаровары, черно-белые чулки и белые свитеры
с  большим  красным  ромбом  на  груди. У мальчиков были тоже полосатые чулки,
черные с красным, серые бриджи и красные фуфайки.

    Чиркая  коньками  лед,  команды  разъехались, потом снова стянулись, стали
скобками  одна  против  другой.  Гешка видел, как вышла вперед Аня Барато-ва и
навстречу  ей  выехал  из  рядов  его  команды  толстый  Плинтус. Так вот кому
поручили  быть капитаном вместо Гешки!.. Гешка почувствовал досаду: "Ну ладно,
посмотрим,  как  они  без  меня".  И  в эту минуту ему хотелось, чтобы девочки
выиграли.
    Плинтус  пожал руку Ане Баратовой. Судья подъехал к ним, высокий, в черных
рейтузах  и  голубой  фуфайке.  Положил  руки им на плечи, и все трое, сблизив
головы,  о  чем-то  пошушукались.  Так  полагалось.  Судья  и  капитаны команд
договаривались,   что   игра   будет   вестись  честно,  строго,  правильно  и
по-товарищески.
    Потом судья подбросил щепочку, на которую предварительно поплевал. Это был
жребий - кому начинать. Аня Баратова высоко подняла руку с клюшкой.
    Начинать выпало девочкам.
    Команды  заняли  свои  места.  Решка  слышал свисток судьи, и тотчас белые
свитеры  и красные фуфайки ринулись навстречу друг другу, и красный ряд прошел
сквозь  белый,  и  красные  переплелись  с  белыми, как перепле-"таются пальцы
сложенных рук.
    Мяч  оказался где-то в середине между играющими, и лед заверещал, завизжал
под коньками стопоривших хоккеистов.
    Толстый Плинтус побежал вперед, подгоняя клюшкой мяч.
    Девочки бросились на него, стараясь отвести своими клюшками мяч в сторону.
Но Плинтус, как слон сквозь чащу, продирался к воротам, где, сразу запыхавшись
и подпрыгивая от нетерпенья, металась курносая вертлявая Рита.
    Она  с  ужасом всматривалась в огромного Плинтуса и, стуча клюшкой об лед,
заклинала  подруг  не подпускать к ней эту опасность - багровощекую, пыхтящую,
огромными  скачками  приближающуюся  к  воротам.  Но  в  этот  миг подоспевшая
откуда-то сбоку Аня настигла Плинтуса и выбила у него из-под ног мяч.
    Огромный  Плинтус  от неожиданности с полного хода шлепнулся плашмя на лед
и, растопырившись, как огромная черепаха, с разгона въехал на животе в ворота.
Оттуда его выкатила руками визжащая голкиперша - она не могла допустить, чтобы
во  вверенные  ей  ворота  пробрался  чужак, хотя бы и без мяча, Гешка едва не
зааплодировал, видя какой конфуз приключился с Плинтусом.
    - Чисто, - сказал Климентий Черемыш.
    Евдокия  Власьевна  стояла  неподалеку.  Исчезновение  Гешки  не давало ей
покоя.  Она  осунулась  за  один день. Она не могла понять, как это до сих пор
летчик  не спросил ничего о своем братишке. Со страхом ждала она этой минуты и
представляла  заранее,  что  скажет  летчик  по поводу записки, которую послал
директор с мальчиком.
    А  герой,  видимо, был так увлечен игрой, что забыл о брате и ни словом до
сих пор не обмолвился о нем. Евдокию Власьевну это начинало уже возмущать.


    Поражение

    Тем временем игра разгоралась все жарче и жарче.
    После  неудачного  нападения  Плинтуса мальчики еще несколько раз пытались
атаковать ворота противниц, но белые свитеры действовали очень дружно. Правда,
они  слишком  громко  визжали  и  оглушали  мальчиков.  Да  и судья, по мнению
мальчиков,  явно  подыгрывал девочкам и не позволял Плинтусу пускать в ход его
излюбленные  приемы,  которые  упомянуты в специальном параграфе правил хоккея
как запретные.
    Что бы там ни было, прославленные хоккеисты ничего не могли сделать с этой
цепкой,   визжащей  и  сердитой  стайкой,  которая  мигом  слеталась  к  мячу,
воинственно клюя его самодельными клюшками.
    Гешка  видел,  что  без  него команде приходится туго. Он испытал при этом
некоторое  удовлетворение.  Ему  стало  казаться  вдруг,  что его недостаточно
ценили в команде. А вот теперь все могли убедиться, как без него плохо.
    Внезапно  Аня  Баратова  проскочила  между  двумя  противниками и, легкими
пологими  рывками посылая вперед свою напористую фигурку, помчалась к воротам,
где стоял голкипером Коля Званцев.
    Аня  бежала,  скользила, неслась, приближалась. Одна ее коса размоталась и
выпала из-под шапочки. Ее коньки высекали изо льда радужную пыль.
    Черный   комок  мяча  скользил  перед  Аней,  подталкиваемый  ее  клюшкой.
Наперерез  ей мчались защитники, но она успела, развернувшись, нанести удар по
мячу.  Званцев  упал,  протянув  короткую  клюшку.  Но мяч проскочил над ним и
звонко тяпнулся в проволочную сетку ворот.
    Это был гол.
    На берегу хлопали, смеялись и свистели.
    Не  прошло  и двух минут, как Званцеву пришлось снова выгребать клюшкой из
угла ворот второй залетевший в них мяч.
    Тут   мальчики   растерялись.   Они   никак  не  ожидали  такого  афронта.
Определенно,  девочки  играли  на  этот  раз  дружнее  и  напористее, чем они.
Отсутствие  Гешки, таинственное исчезновение его нарушило сразу всю налаженную
систему  игры.  Неуклюжий  Плинтус,  разумеется,  никак  не мог заменить своим
тяжелым  и  медлительным  накатом на ворота ястребиный бросок Гешки. И команда
почувство-вала  себя  обреченной.  К  тому  же зрители, особенно взрослые, так
подбадривали девочек, так хлопали каждой удаче хоккеисток, что мальчикам стало
просто-таки  тошно  играть.  Но  девочки были неумолимы. И вскоре Аня Баратова
вбила третий мяч, под улюлюканье и хохот зрителей.
    И  самое  обидное,  что  громче  всех,  пожалуй, хлопал и кричал Климентий
Черемыш.
    - Ай  молодцы  девчата! - кричал он. - Вот это работа! Это сажают чисто! А
ну, бойцы, бойцы, подтянитесь, а то ведь это всему нашему мужскому роду просто
срам! Честное слово.
    Когда   ребятам  забили  второй  мяч,  Гешка  почувствовал  внезапно,  что
настроение   у  него  меняется.  Второй  гол  уже  не  доставил  ему  никакого
удовольствия.  Ему  было  обидно.  Неужели  его  команда  так  слаба? Ему было
противно,  что  девочки  так легко выигрывают. Теперь проходу никому не дадут,
задразнят.  А  Плинтус-то,  Плинтус! Шурует, словно кочергой, своей клюшкой, а
толку никакого.
    "Ну куда, куда ведешь?!" - чуть не закричал Гешка.
    Третий гол, забитый в ворота его команды, совсем уже расстроил Гешку.
    Такого разгрома он никак не ожидал. Ведь это же сухая! 3: 0. Что же дальше
будет?  Он  видел,  что  у  мальчи-ков  лица  стали  растерянными,  движения -
беспомощными.
    Они  спотыкались,  промахивались,  толкали  друг  друга. Плинтус никуда не
годился. Какой из него предводитель!
    Команда  разваливалась  прямо на глазах. Это было совершенно невыносимое и
жалкое  зрелище.  Куда девались удаль команды, блеск ее ударов, быстрота бега,
ярость  натиска?  И  Гешке  стало  ужасно  жаль  команду.  Он  чувствовал себя
виноватым  во  всем.  "Подлец я, подлец! - по-думал он вдруг. - В такой момент
своих бросил!"
    По  старой  привычке, он сейчас же примерил свой поступок на рост "брата".
Нет,  уж никогда бы не бросил Климентий товарищей в беде! Ни за что в жизни не
оставил бы он евоих бойцов в тяжелую минуту! Не таковский!
    Он  бы  поддержал  товарищей,  не думая о себе, чем бы это ему ни грозило.
"Менять  решение  во  время  вынужденной  посадки  равносильно  катастрофе,  -
вспомнил Гешка правило из авиаучебника. - Эх, все равно... "
    Гешка  посмотрел  на  коньки,  привернутые  к ботинкам. Связанные вместе с
клюшкой, они лежали у его ног. А что, если...


    Мяч выходит из игры

    В  тот  момент,  когда  воротам  мальчиков неминуемо грозил четвертый гол,
зрители  увидели,  как  с  вышки исад, бухая коньками по ступенькам, соскочила
какая-то фигура, перепрыгнула через бортик поля и бегом направилась к судье.
    - Рефери, я играю! - услышали мальчики и обмерли.
    - Гешка, здорово! Где ты был, Гешка?
    Мальчик,  заменявший  на  правом  краю  Гешку,  беспрекословно  отдал  ему
фуфайку, которую Гешка тут же надел через голову.
    - Ребята, - уже прежним, капитанским голосом скомандовал Гешка, - пасуй на
правый край! Хавы, закройте Баратову! Игра!
    И началось...
    Аня  Баратова была так поражена неожиданным появлением Гешки, что не сразу
смогла  прийти  в себя. Она с удивлением смотрела то на Гешку, то на зрителей,
где высилась фигура летчика.
    Все поглядывали на Климентия: узнал братишку или нет?
    Но летчик оставался по-прежнему просто азартным зрителем.
    Смущение предводительницы тотчас же передалось команде девочек.
    А  мальчики,  воодушевленные  присутствием  своего  капитана, оправились и
грянули. И в команде Ани Баратовой началось смятение.
    Через  минуту  маленькая  голкиперша  уже  пролила  первую слезу на чертом
ворвавшийся  в  ее  ворота  мяч.  Его самолично забил Гешка. За ним последовал
второй  мяч, опять посланный капитанской клюшкой. Вскоре, вероятно,влетел бы в
ворота  и  третий.  Но тут от неосторожного удара Плинтуса мяч перелетел через
бортик  поля и по гладкому прозрачному льду пронесся далеко к баржам, стоявшим
на реке.
    Игра   оборвалась.   И  игроки  завертелись  на  месте  все  разом,  чтобы
остановиться.
    Аня  Баратова,  перепрыгнув  через бортик, погналась за мячом. Мяч вылетел
далеко  за  вешки,  которыми были обставлены опасные участки льда. Со дна били
там  родники,  и  во  льду образовались майны. Они были покрыты тонким льдом и
незаметны.  Но  Аня, видимо, забыла про это. Она пронеслась мимо вешек и вдруг
исчезла, как в люке, только легонько всплеснулась вода на том месте...
    Первым  добежал  до полыньи Званцев, бывший ближе других к этому месту. Но
Званцева  тут  же обогнал Гешка. Сбросив ботинки с коньками, он то ползком, то
на четвереньках добрался до края.
    Аня  не кричала. Посиневшая, с удивленными и жалкими глазами, она пыталась
удержаться  за  край льдины, вскарабкаться на нее. Лед обламывался, как яичная
скорлупа.  Аня  скользила,  царапала  до крови руки об острые края, беспомощно
водила клюшкой по гладкой поверхности. Гешка слышал за собой крики бегущих. Но
ему некогда было оглянуться.
    - Сейчас, сейчас, Аня... Я сейчас... погоди! - выкрикивал он.
    Он  протянул  Ане свою клюшку. Она ухватилась за нее. Гешка тянул что есть
силы, но Аня барахталась в черной дымящейся воде.
    Гешка  подполз  ближе, и вдруг что-то треснуло под ним. Лед стал наклонно,
как пол в сторожке. И жгучий холод залил Гешку с головой.
    - Спокойно!  Все на месте! - кричал Климентий Черемыш, оказавшийся впереди
других.  Он  крепко  сжал  плечо  бросившейся  за ним Евдокии Власьевны. - Вы,
виноват, стоп! Давайте сюда лыжи. Быстро - веревки!..
    В  руках летчика уже был бортик от хоккейного поля. Он сунул его вперед, и
длинная  доска, скользнув по льду, перекрыла полынью, упершись концом в другой
край.
    Потом  летчик  лег  плашмя  на  скрещенные лыжи и, действуя руками, словно
тюлень  ластами,  мигом  подполз  к  гибельному  месту.  Лыжи  не  давали  ему
провалиться.  Аня  Баратова  в это мгновение уже схватилась руками за нависшую
над  полыньей  доску.  Но  Гешка,  выбиваясь  из  сил, барахтался среди мелких
осколков  и  льдинок. Под его руками они вставали ребром и погружались в воду.
Дотянуться до доски Гешка не мог. Он окоченел... Ему сводило руки.
    Летчик  мигом  добрался  до  пролома  и  вытянул  на лед Аню. Ее сейчас же
оттащили  от  опасного  места  и подхватили на руки подоспевшие люди. Но в эту
минуту  Гешка,  уставший  от  борьбы  с  быстрым  течением,  начал  слабеть  и
погружаться. Зеленые скобки поплыли у него в глазах, размыкаясь и сходясь, как
клещи...  Потом огненным курсивом промчались слова из учебника: "Перегруженный
самолет подобен утопающему, который старается держать голову над водой... "
    И дальше Гешка забыл все...
    Держась   одной  рукой  за  лежавшую  поперек  пролома  доску,  летчик  не
задумываясь спрыгнул в ледяную воду, окунулся и свободной рукой успел схватить
за  ворот  мальчика.  Подтянувшись  на одной руке, он выволок Гешку из воды на
лед.  Он  тотчас укутал мальчика в шинель, которую сбросил еще прежде на бегу,
отряхнулся  и  понес  Гешку к берегу. Гимнастерка eго обмерзла и хрустела, как
накрахмаленная.
    Люди   срывали  с  себя  шубы,  накидывали  их  на  плечи  летчика.  А  он
отфыркивался, отдувался и успокаивал всех:
    - Ничего,  ничего, мне это не впервой. И вообще я привык ежедневно ледяной
водой... У Колгуева раз почище было... Давайте скорее в машину!


    Расправив  борта шинели, с головой укрывшей Гешку, он заглянул внутрь, как
в отдушину.
    - Ну, как ты там? Ничего? Живой?
    - Н...  н...  пннчего,  ж....  ж,..  жив-в-вой,  - стучал зубами в глубине
шинели Гешка
    - Есть ничего, живой! - воскликнул летчик.


    Братишка