Аню отвезли домой, где мать, плача и всплескивая руками, тотчас уложила ее
в  теплую  постель,  прикрыла  тридевятью  одеялами, напоила малиной, обложила
грелками.
    А  Гешку  летчик  отвез к себе в номер, так как гостиница была недалеко от
берега - ближе, чем больница и детдом.
    Когда  в  номер  явился  доктор,  Гешка  уже  лежал  на  кровати, докрасна
растертый,  одетый  в  теплое,  просторное вязаное белье летчика - "специально
арктическое",   как   сказал   Климентий.  Кожа  на  всем  теле  горела  после
немилосердных растираний. Горячие бутылки жгли Гешке пятки и бок.
    - Терпи, терпи! - говорил Климентий.
    Летчик,  в  теплой фланелевой пижаме, хвативший спирту, едва разбавленного
водой,  покрякивая,  шагал  по  комнате,  шлепая  огромными мохнатыми туфлями.
Доктор велел Гешке вылежать денек и ушел.
    - Ну как, ничего, обсох? - спрашивал летчик, подходя к кровати.
    Гешка  блаженно морщил нос. Должно быть, улыбался там, под теплым одеялом,
укрытый до самого носа.
    - А отыграться все-таки не успел, - поддразнивал его летчик. - Три - два в
пользу  девчат  осталось.  Ну,  не  горюй!  В  другой  раз  три  забьешь,  как
окончательно обсохнешь. А сейчас - спать!
    Летчик задернул полог. А Гешка опять забеспокоился.
    "Вот  как  скажут ему, как я про него всем врал и братом воображал, так он
живо  меня отсюда и фьюить!.. - мучился Гешка. - Нет, лучше потом сам скажу...
Только немножко после".
    Вскоре  в  номер  принесли  высушенные вещи Гешки и учебники, забытые им у
исад. Но Гешка уже спал.
    Когда  он проснулся наутро, летчик был совершенно одет, при орденах и даже
в фуражке. Он, видимо, собирался уезжать.
    Под окном то громче, то тише урчал прогреваемый мотор автомобиля.
    Климентий Черемыш сидел за столом, что-то читал, пожимая плечами и сдвигая
фуражку  на  затылок.  По  широкому  выразительному  лицу  его  гуляла гримаса
веселого  недоумения.  Он  смешно  таращил  глаза, надувал щеки и делал губами
"пуф-пыф".
    Гешка  проснулся  с твердым намерением сразу же все рассказать летчику. Он
не  мог  больше  скрывать. "Он меня спас, а я от него секрет держу, да еще про
него самого! Узнал бы, так не спасал, наверно... " - мучился Гешка.
    - А, проснулся, утопленник, щука подледная! - закричал летчик.
    Широко  шагая,  он  подошел  к  постели  и встал, упершись руками в бока и
покачиваясь с каблука на носок.
    - Слушай,  это твой тут задачник принесли? Я, брат, ничего не понимаю! Тут
вместе  с ним письмо принесли. В задачник вложено. Адресовано мне. Вот видишь:
"Герою  Советского Союза Климентию Черемышу". Я, значит, взял его, распечатал,
а  там  какая-то  ерунда.  Вот  смотри:  "Уважаемый  товарищ Черемыш! Дирекция
третьей   северянской  средней  школы  вынуждена  обратить  ваше  внимание  на
неуспеваемость   и  недисциплинированность  вашего  брата  Черемыша  Геннадия,
ученика  пятого  класса...  "  Ну,  и так далее. Я что-то ничего сообразить не
могу. При чем тут я? У меня никакого брата нет и не было.
    - Это  про меня... - сказал Гешка, хлопая глазами и чувствуя, как начинает
ему колоть щеки прилившая к лицу кровь. - Но неуспеваемость за последнее время
только. Честное слово, правда...
    Эх, почему в полу нет проруби! Он готов был бы еще раз провалиться...
    - Погоди,  -  настаивал  летчик. - Ну хорошо, ты не успеваешь, а я тут при
чем? Написано: брат.
    - Это я - брат, - пробормотал Гешка.
    - Ты - брат? - удивился летчик.
    - Ну, как будто брат...
    - Чей брат?
    - Ваш будто...
    - Мой?
    - Угу...
    - Нет,  ты, верно, простуду все-таки схватил. Жарок у тебя, я вижу. Дай-ка
я тебе градусник...
    - Да  нет  же...  у  меня  нормальная! - в отчаянии завопил Гешка. - Это я
просто... будто вы и, словом, я...
    - Ну, ты, да я, да мы с тобой. А дальше?
    - Вы не серчайте только... Я сейчас скажу...
    И он, всхлипнув, накрылся с головой одеялом.
    Выслушивать  нехитрую  Гешкину  исповедь  летчику  пришлось сквозь толстую
байку.  Климентий попробовал было пощекотать высунувшуюся пятку. Но грешник ни
за что не вылезал на свет.
    - Я  два  года... все про вас воображал, - слышалось из-под одеяла. - И по
занятиям  я  из-за  вас  хорошо  был...  и  по  авиации  тоже старался. Можете
спрашивать. Я все отвечу. И девиацию знаю... и триммер... Вы спрашивайте... Ну
что хотите спросите.
    - Чего  ж  тебя спрашивать? Вот пристал вдруг... Ну ладно. Как вот, скажи,
допустим, ты бы машину посадил при боковом ветре, если, скажем, вынужден сесть
или подходы иначе не позволяют?
    - Посадка  при  боковом  ветре  производится  при ветре, дующем справа или
слева  от  направления  посадки,  - зарапортовал совсем иным голосом Гешка под
одеялом. - Сажать при работающем моторе? - деловито спросил он.
    - Ладно, бог с тобой уж, сажай с работающим.
    - Тогда,  значит,  надо  скользить  на  крыло туда, откуда ветер. И по-над
землей  выровняться  и газануть как следует, чтоб шибче садиться, чем если как
всегда.
    - Фу ты история! - изумился летчик. - Прямо на три точки. Откуда это ты?
    Через  четверть  часа  Климентий  знал  уже все. Сперва он хмурился, потом
только головой качал.
    - Ну,  вылезай,  вылезай!..  Нечего  уж теперь скрываться... - говорил он,
расхаживая по комнате. - Что же, брат так брат! У меня таких братишек в каждом
городе  по  двадцать  человек.  Честное даю слово! Не все, правда, себя так уж
родственниками заявляют, но тоже вроде свояки. У меня даже переписка налажена:
они  о  своих  делах, о школе, а я - о своих! Работящие ребята! Но ты уж того,
брат  Гешка,  немного  лишка  перехватил. Ты бы уж, в крайнем случае, один про
себя  играл,  а  то,  видишь, и других в дело запутал. Да, неловко получается.
Корысти,  верно,  тебе  никакой,  да врать не надо. Врать - это без пяти минут
последнее дело.


    - А последнее какое? - спросил Гешка.
    - Последнее  дело,  -  сказал Климентий Черемыш, садясь на край постели, -
последнее  дело,  Геша,  -  это  если долг свой, понимаешь, дело, которое тебе
партией,  народом  поручено,  и  вот завалить. По-нашему, по-красноармейскому,
это, значит, самое распоследнее дело. Понял?
    - Понял, - сказал Гешка.
    - То-то...
    Летчик легонько потрепал его за нос:
    - А  у  тебя, значит, тоже, как и у меня, однофамильцев хоть пруд пруди, а
родни никого?
    - Нет,  у меня сестра в Москве есть. Только так... - Гешка махнул рукой. -
Хоть и старшая сестра, ну неинтересная. Она, знаете, это... шьет, в общем.
    - Портниха, что ли? - догадался летчик.
    - Да, вроде. Там они какие-то спецодежды кроят.
    - Ну  что  ж, тоже хорошее дело, - сказал летчик. - Без штанов, брат, тоже
далеко  не  полетишь. Вот у нас вопрос с костюмами во время перелета был очень
серьезный.   Знаешь,   нам   какие   костюмы  сконструировали?  Вот  именно  -
сконструировали:  про  этот  костюм и не скажешь - пошит. В старину говорили -
шубу  построить.  Вот  эти-то  костюмы  действительно  построены.  Можешь себе
представить:  гагачий  нух,  кожа,  шелк,  тройная  прокладка  особая, теплая,
непроницаемая, да еще электрическое подогревание. А ты говоришь - портниха...
    Летчик встал, прошелся из угла в угол, потом опять подошел к кровати:
    - Ну,  как же теперь нам все это расхлебать?.. Может быть, так и оставить?
А? Пускай их себе думают, что братья. А? Как по-твоему?
    Он наклонил голову и из-под широкого лба испытующе посмотрел на Гешку.
    Гешка молчал.
    - Ну? Или как? - торопил летчик.
    - Н-н-нет,  -  выдавил из себя Гешка, - это уж не годится. Лучше пускай уж
знают. Все равно. А то какой же это я вам брат буду, если трусить и врать все?
Нет уж!
    - Это  вот  хвалю!  Это  подходяще! - воскликнул Климентий. - За это прямо
впору  бы  и  побрататься  с  тобой.  Ладно, я уж в школе сам все это обделаю.
Дразнить не будут.
    Потом  он  вдруг  сделался  строгим,  подтащил  к  кровати тяжелый стул, с
грохотом поставил, сел на него верхом, скрестил руки на бархатной спинке.
    - Вот  что,  друг:  назвался  братом,  так  уж  изволь  во  всем соблюдать
соответствие.  Ну-ка,  будя  валяться! Вставай, одевайся, и давай-ка поговорим
начистоту. Что же это ты? А? Зовешься моим братом, а в учебе такой тихоход? По
дисциплине  у  тебя тоже все гайки расконтрены. Никуда это не годится! Если уж
хочешь  быть братом, так давай условимся: фамилию высоко нести - не конфузить.
Ты  мне фамилию не порть! А то либо мне, либо тебе ее менять придется. Да и за
чем дело стало? Теперь ведь учиться - одно удовольствие. Вот я посмотрел тут у
тебя  задачки.  Легкие.  Я  уж тут от нечего делать взялся, пяток решил. Вот в
наше,  брат,  время...  Отдали меня в ученики... Так мастер, бывало, чуть что,
как  приложит  счетной  линейкой  по  загривку  - дважды два, - вот тебе и вся
арифметика!

    - Ну  да,  и у нас есть, попадаются трудные задачки, - возразил осмелевший
Гешка. - Вон там в конце одна птичкой отмечена. Ее у нас никто в классе решить
не может. Нам задали к уроку, а никто не решил.
    - А  ну,  давай сюда твою задачку! - сказал летчик и, сняв фуражку, бросил
ее  на  стол. - Эта? Так! Условие вполне подходящее. Ну-с, с чего начнем? Угу,
понял!  Дело  ясное,  проще  пареной  репы.  Что там у нас? Двести пятнадцать,
восемь  десятых.  Так, четыре пишем, шесть в уме... Очень распрекрасно! Теперь
приписываем  сюда.  Сколько  мы  с тобой в уме держали?.. Так. Отлично. Теперь
раскроем скобки.
    Под окном нетерпеливо заверещала машина.
    - Ничего, подождет!-сказал летчик. -Главное тут - не спешить.
    В эту минуту зазвонил телефон.
    - Ну, невозможно заниматься! - рассердился Климентий.
    Он снял трубку и накрыл ее подушкой.
    - Так на чем мы остановились? Угу. Теперь делим это. Остается вычесть. Ну,
и чего ж тут трудного!.. Все. Пожалуйста, чисто, как говорится.
    Довольный  Климентий  надел  фуражку,  пошел  к вешалке, стал облачаться в
шинель.
    - А в ответе вовсе не так, - сказал Гешка, заглянув в конец учебника.
    - То  есть  как это не так?! - изумился летчик, возвращаясь к столу. - Гм!
Действительно,  совсем не так. Погоди, погоди, тут мы где-то с тобой напороли.
Не  может  быть,  не  может  быть!  Нет,  тут  все правильно. Го! История... Я
полагаю,  это  в  задачнике  опечатка. Теперь часто бывает. Вот если выберут в
депутаты, непременно вопрос поставлю насчет опечаток.
    - Нет, у нашего учителя точка в точку по ответу вышло, - неумолимо отвечал
Гешка. - Он нам показывал, как делать. Я забыл только.
    Климентий,  как  был, в шинели, подсел к столу. За окном нетерпеливо гудел
автомобиль. Под подушкой хрипела и курлыкала снятая трубка.
    - Гм!  Запарка  у  нас получается, - сказал летчик и сбросил шинель. - Ну,
давай рассуждать вместе.
    В  это время кто-то постучал в дверь. Сперва слабо и робко, потом крепче и
увесистей. Гешка прислушался. За дверями топтались и спорили.
    - Иди ты вперед, - услышал он и узнал голос Риты.
    - А почему это я? Пускай вон Лукашин идет, - донесся басок Плинтуса.
    Гешка испуганно взглянул на летчика:
    - Ребята там... из нашего класса...
    Летчик поднял голову от тетрадки:
    - Что  говоришь?  Ребята?  Вот  и хорошо! Сейчас ты им прямо так сам все и
скажешь.
    - Нет... Я лучше уйду... Я потом... - залепетал Гешка.
    - Ну  что  ж,  уходи. Уйти - дело нехитрое. Остаться - вот это да! Ну, так
как решаешь?.. Ты вот оденься пока.
    И летчик, задернув полог, пошел открывать дверь.
    Теснясь  и  прячась  один за другого, отдавливая друг другу ноги, стараясь
держаться около стен, вошли Рита, Плинтус, Лукашин, Званцев, а с ними еще трое
ребят  из  пятого  "Б".  Летчик  поздоровался  со всеми по очереди. А Плинтус,
поздоровавшись,  быстро  обошел за спинами ребят и ухитрился пожать руку героя
еще  раз...  Все  расселись  - кто на стулья, кто на диван. Ребята смотрели на
летчика и молчали.
    - А как ваш брат Гешка? - спросила наконец расхрабрившаяся Рита.
    Летчик  стал  очень  серьезным.  Потом  он легонько крякнул и крепко потер
ладонью затылок.
    - Вот  что,  ребятки, - сказал он, вставая, - тут у нас маленькая путаница
образовалась... Впрочем, пусть Геша вам сам все разъяснит. Давай, Геша!
    И  летчик  раздернул шторы. Все заглянули в альков, где стояла кровать, но
никого не увидели. Альков был пуст. Гешка снова исчез...
    Летчик озадаченно посмотрел на ребят, прошел в альков, огляделся, даже под
постель украдкой заглянул. Но Гешки нигде не было.
    - Не  выдержал, через ту дверь сбежал! - сказал сердито Климентий Черемыш,
указывая  на  приоткрытую дверь из алькова в переднюю. - Ну что ж, - продолжал
летчик,  и  внезапно  лукавая  ужимка  тронула  его лицо, тотчас ставшее снова
серьезным,  -  ну  что  ж, придется, видно, мне самому... Должен я вам сказать
одну  нехорошую  вещь  про Тешу. Трус он, оказывается, вот что. А это, ребята,
очень тяжело, когда вот твой родной брат- и оказывается трусом.
    - Никто  и  не  брат,  никто  и  не  трус!  -  раздалось  вдруг из складок
отдернутой шторы.
    Материя зашевелилась. Рита испуганно взвизгнула.
    И  все  увидели  Гешку,  который  вылезал  из  своего  убежища,  красный и
вспотевший.
    - А,  ты  весь  тут!  -  закричал  летчик.  -  А я думал, только ноги твои
здесь...
    - А разве видно было? - еще пуще краснея, спросил Гешка.
    - Да,  брат, техника военной маскировки у тебя слабовата... Ноги-то из-под
полога так и торчали...
    Ребята, ничего не понимая, смотрели то на летчика, то на Гешку.
    - Гешка! Ты чего ж это прятался? - спросил Званцев.
    -- Ничего я не прятался... Просто... я с духом хотел собраться...
    - Ну, - сказал летчик, - набрался духу, теперь ныряй.
    Гешка опустил голову.
    - Ребята,  -  сказал  он  тихо,  -  правда...  ребята!  Можете  прямо меня
обозвать, как хотите... только я все равно скажу...
    И Гешка во всем признался товарищам.
    У  ребят  даже  слов  сперва  не  нашлось. Они сначала только ахнули и все
отодвинулись  от  Гешки.  Они  смотрели  на него почти с ужасом, Потом сердито
придвинулись к нему.
    - Ну, уж это знаешь как называется? - произнес Лукашин.
    - Как не стыдно только врать было! - возмущалась Рита. - А мы-то: "братик,
братик"...
    - Погодите-ка, эдак вы... - начал летчик.
    Но Гешка перебил его:
    - Вы уж меня больше... не вытаскивайте... Хватит, что из проруби...
    Он замолчал. И все молчали, подавленные, уже не глядя на Гешку.
    Тогда  негромко, простым, хорошим голосом летчик стал объяснять ребятам, в
чем  была ошибка Гешки, который истинную правду мечты своей от всех спрятал, а
напоказ выставил только ложь. Вот мечта и превратилась в обман.
    - Мечтать  -  дело  хорошее, - сказал Климентий Че-ремыш, - только мечта с
правдой дружить должна. Тогда и все прочее будет соответственно.
    - Ну, раз мечтал так... - тихо сказал Званцев.
    - Если б хоть про себя воображал, а то вслух! - возразил Лукашин.
    Но его уж никто не поддержал.
    - А  ты  сам вслух себя Чапаевым не воображаешь? - закричала вдруг Рита. -
"По коням, по коням!" - передразнила она.
    И все облегченно засмеялись.
    Евдокия  Власьевна  зашла  утром  навестить  Аню.  Заговорили  о  Гешке, и
девочка, не удержавшись, обо всем рассказала учительнице.
    Евдокия Власьевна совсем переполошилась.
    - Воображаю,  что  должен  пережить  этот ребенок! - волновалась она. - Не
представляю себе прямо, что у них там разыграется...
    Евдокия Власьевна поспешила в гостиницу.
    Когда  она подошла к гостинице, у подъезда стояли и гудели уже две машины.
Коридорный  гостиницы  сказал ей, что летчик просил его не беспокоить, так как
занят  очень  важным  делом. Евдокия Власьевна постучала в дверь номера, но ей
никто не ответил. Она потихоньку, с беспокойством приоткрыла дверь и вошла.
    За  окном  гудели  разноголосо  и  монотонно машины. Под подушкой на столе
курлыкала снятая телефонная трубка.
    Шинель  лежала на полу, свалившись со стула. А герой, его самозванный брат
и  друзья-товарищи  из  пятого  "Б",  кучно  склонившись  над  столом, яростно
спорили.


    - Тут что-то не то! - кричал летчик, стуча кулаком по столу. - Мы действия
верно произвели. Тут не в этом дело. Давай рассуждать сначала.


    Задачка peшена

    Климентий  Черемыш собирался сам поехать в школу побеседовать с ребятами и
все   уладить  окончательно.  Но  поспеть  всюду  он  не  мог.  Его  ждали  на
предприятиях.  Он  выступал  на митингах, ездил в район, побывал на лесопилке,
сделал,  как  обещал, доклад в казармах. Побывать в школе ему уже не пришлось.
Но, верный своему слову, он прислал письмо, в котором повторил многое из того,
что говорил ребятам у себя в номере.
    Письмо  это  прочли  в классе. Потом его поместили в стенгазете. Вот часть
этого письма:
    "...  А  теперь, дорогие товарищи из пятого "Б", идут уже дела семейные. Я
должен  разъяснить одно небольшое недоразумение. Произошла маленькая путаница,
и нам с Геннадием не хочется оставлять вас в заблуждении. Вся штука в том, что
Геннадий  не  вполне  мне  брат,  а  скорее  однофамилец,  если  уж так начать
разбираться.  Он тут порядком нафантазировал, а потом чуть сам себя не уверил.
А  вас уж и подавно. И вот это уже совершенно зря. Врать, конечно, не следует.
Это  уже  самозванством  отдает.  А парнишка он хороший. Недаром я его из-подо
льда  выудил.  За  вранье  вы  ему  пропишите  там что полагается. Но очень не
усердствуйте.
    Прибыли  ему от родства со мной было немного. У нас почет идет не по роду,
не  по  племени, а по делам. Будь ты там кум или брат чей угодно, а изволь сам
себя проявить самостоятельно.
    Ну, а мечта, товарищи, - штука в жизни весьма уважительная. Мечта человека
в люди выводит. И смеяться над ней нечего.
    Так  что  условимся  давайте  так.  Поскольку уже вы привыкли меня считать
близким  родичем  пятого  класса "Б", то беру и в дальнейшем братское шефство,
что  ли,  над  вами.  И  назначаю  Геннадия - тезку по фамилии - по этой части
главным, раз уж мы с ним побратались.
    Но  предупреждаю:  узнаю  если,  что попрекаете его за прошедшее, кончено,
точка нашей с вами дружбе.
    Так  что  давайте,  чтоб никаких этих дразнилок раз и навсегда! Беру с вас
слово...
    А  задачку,  которая  у  нас не выходила, я все-таки решил. И оказывается:
решается-то она проще простого. А я прежде такое там накрутил... Это и в жизни
случается. Хитрая задачка. Решение прилагаю... "
    А Гешка вернул директору его письмо с распиской:
    "Принято к сведению. Уверен, что выправится. Прочее соответственно.

    За брата - Климентий Черемыш"