Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
он тем более не знает. Я хотел рассказать, как жили маленькие
мальчики полвека назад, и я это рассказал. Я хотел вытащить свое детство из
царства воспоминаний на свет. Когда Орфей в Гадесе взял свою Эвридику за
руку, ему заказано было на нее смотреть. Но заказано ли мне обратное? Должен
ли я был только оглядываться назад и ни разу не взглянуть вперед? Но я бы
этого все равно не смог, да вовсе к этому и не стремился.
Пока я сидел у окна и писал свою книжку, по саду проходили времена года
и месяцы. Иногда они стучали в стекло, тогда я выходил из дому и беседовал с
ними. Мы говорили о погоде. Времена года любят эту тему. Говорили о
подснежниках и поздних заморозках, замерзшем крыжовнике и плохо
распускающейся сирени, о розах и дожде. Всегда находилось, о чем поговорить.
Вчера в окно постучал август. Он был весел, немного поругивал июль -
это повторяется почти каждый год - и очень торопился. Вытаскивая из грядки
редиску, он раскритиковал мой бобовый цвет, тут нет его вины, и похвалил
георгины и помидоры. Потом с аппетитом откусил большой кусок редиски и тут
же выплюнул. Она совсем одревеснела. "Попробуйте другую!" - предложил я. Но
он уже перескочил через забор, и я только услышал, как он крикнул: "Привет
от меня сентябрю! Пусть меня не подводит!" - "Я передам ему!" - крикнул я
ему вдогонку. Месяцы спешат. Годы - те вовсе бегут. А десятилетия мчатся.
Лишь воспоминания могут терпеливо ждать. Особенно если мы с ними терпеливы.
Есть воспоминания, которые, будто клад в военное время, зарываешь так
глубоко, что их и сам не отыщешь. И есть воспоминания, которые, подобно
счастливому медному грошику, всегда носишь с собой. Они ценны только нам. И
тот, кому мы их с гордостью и тайком показываем, возможно, скажет: "Пф,
грош! И вы такое бережете? Чего собирать медяки?" Между нашими
воспоминаниями и чужими ушами всегда могут быть недоразумения. Я недавно в
этом убедился, когда вечером вздумал прочесть на террасе своим четырем
кошкам одну-две главки.
Впрочем, Анна, самая молоденькая, в черном фраке с белой манишкой, не
стала долго слушать. Она еще не понимает читаемого вслух. Она забралась на
ясень и уселась в развилке ветвей, ни дать ни взять миниатюрный метрдотель,
решивший выиграть дурацкое пари.
Пола, Буччи и Лолло слушали с несравненно большим терпением. Иногда они
мурлыкали. Иногда зевали, к сожалению, не прикрываясь лапкой. Пола раза два
почесала за ухом. А когда я, слегка нервничая, свернул рукопись и положил на
стол, сказала: "Кусок с прачечной, развешиванием белья и бельевым катком у
булочника Цише вам надо убрать".
"Это почему же?" - осведомился я. В голосе у меня явно прозвучало
раздражение. Мне всегда был дорог весь ритуал превращения грязного белья в
свежее, гладкое, благоухающее. Как часто помогал я матушке почти во всех
работах! Бельевые веревки, бельевые защипки, бельевая корзина, солнце и
ветер на сушильной площадке угольщика Вендта на Шенхофштрассе, опрыскивание
простыней перед тем, как наворачивать их на скалку, визг и скрипение
слоноподобного гладильного катка, отдача и ловля рукоятки - и я должен
уничтожить весь этот белоснежный мир белья! И все из-за черной ангорской
кошки?
"Пола совершенно права, - сказал Буччи, большой четырнадцатифунтовый
седовласый кот, - уберите белое белье! Не то мы на него уляжемся, и вы
будете ругаться". - "Или опять нас отстегаете за милую душу", - обиженно
добавила Лолло, красавица персианка. "Это я вас стегаю за милую душу?" -
возмутился я. "Нет, - отвечала Пола, - но вы всегда грозитесь, а это ничуть
не лучше". - "Уберите вы это белоснежное белье!" - сказал Буччи и решительно
заколотил хвостом по кирпичному полу террасы. "Не то опять выйдет
неприятность, - пояснила Лолло, - как недавно из-за ваших новых белых
рубашек. В конце концов мы не виноваты, что дверцу шкафа оставили открытой и
на улице шел дождь!"
"Ради всего святого! - воскликнул я. - Ведь есть же разница между
настоящим и написанным бельем! Настоящие кошки, какими бы грязными они ни
пришли с дождя, все же не могут улечься на написанное белье!" - "Это все
казуистика", - бросила Пола и начала умываться. Лолло посмотрела на меня из
глубины своих золотисто-желтых глаз и скучающе проронила: "Типичный человек!
Белье - это белье. А побои - это побои. Нас, кошек, вы не проведете!" Потом
все трое потянулись и отправились на лужайку. Буччи напоследок обернулся и
сказал: "Если б в вашей книжке хоть попадались мыши! Я и написанных ем! Люди
милы, но о других они не думают. Для нас, котов, это не новость". На полпути
он опять обернулся. "Сегодня ночью я вернусь попозже, - сообщил он мне. -
Сейчас полная луна. Так что обо мне напрасно не беспокойтесь!" После чего и
он исчез. Только шевелившиеся метелочки травы поведали мне, куда он
направился. Через два дома живет его лучший в настоящее время друг.
Что ж, главу о стирке белья я вычеркнул. Не по приведенным ими
причинам, но в данном случае кошки, может быть, и правы. Я показал им один
из своих счастливых грошей, и вот я его снова прячу в карман. Мне было
чуточку жаль, и я был чуточку обижен, но огорчения неизбежны в любом деле.
Вместо стирки белья я мог бы без особого труда в угоду коту ввести двух-трех
мышей, но так далеко моя любовь не заходит. Ибо, когда пишешь воспоминания,
надо руководствоваться двумя правилами. Первое: можно и должно многое
опускать. А второе гласит: нельзя ничего добавлять, даже мышку.
...Только что я не спеша прогуливался по лужайке и остановился у
забора. Пастух и его черный шпиц гнали мимо стадо блеющих овец. Крохотные
пасхальные ягнятки буквально за несколько месяцев превратились в
довольно-таки больших баранов. У нас, людей, это продолжается значительно
дольше. У дороги стоял маленький мальчик, глядел на стадо, на неуклюжую
трусцу и скачки овец и при этом подтягивал чулки. Потом весело побежал с
ними рядом.
Шагов через двадцать он вдруг остановился. У него снова спустились
чулки, и ему опять надо было их подтянуть. Перегнувшись через забор, я с
любопытством стал смотреть ему вслед. Овцы ушли вперед, и он хотел их
догнать. Они хоть и поставляют нам чулки, однако сами их не носят. Возможно,
они умнее, чем кажутся. Кто не носит чулок, у тех они не спускаются.
Возле парников садоводства мальчик опять стал. Он дернул вверх чулки и
на этот раз очень обозлился. Потом, торопясь, бегом завернул за угол. По
моим расчетам, он мог добраться до Геллертштрассе, пока все не повторится
сначала. По этой части я кое-что да смыслю. Ох, эти чулки, ох, эти
воспоминания! Когда я был маленьким, матушка дарила мне вместе с чулками
круглые резинки, но они...
Не пугайся, любезный читатель, я умолкаю. Главы о чулках не последует,
как не последует и главы о резинках. Работа сделана. Книга готова. Все,
конец, точка!