Валерий Медведев. 
   Капитан Соври-голова. 
 
   Как капитан Соври-голова чуть не влюбился, или Некрасивая девчонка
 
   Дима Колчанов, он же капитан Соври-голова, он  же  (сокращенно!)  капитан
Сого,  снял  с  гвоздя  боксерские  перчатки,  которые  он  взял  у   одного
начинающего боксера. Потом химическим карандашом  нарисовал  себе  небольшой
синяк под глазом и на совсем здоровый лоб крестом налепил лейкопластырь. И в
таком устрашающем виде он смело и почти что  бесстрашно  вышел  на  улицу  и
направился на поиски подавляющей компании. Обычно он избегал этих встреч, но
сегодня он сам шел им навстречу. Всю их ораву он обнаружил возле кинотеатра.
Борис Смирнов брякал на гитаре и пел, а Степан Комаров что-то подпевал  ему.
Колчанов  приблизился  к  ним,  ну,  просто  нахально  и  совсем   вплотную.
Боксерские перчатки грозно висели у него на плече...  светился  пластырь  на
лбу, синяк синел под глазом.
   - Что это такое? В чем дело? Ой, мама, я боюсь, - сказал Комаров.
   - Капитан Сого - чемпион мира  в  весе  ни  пуха  ни  пера,  -  засмеялся
Смирнов.
   Колчанов стоял прямо, хотя ноги от страха у него подламывались.  Это  так
озадачило подавляющих, что они даже не сразу начали его подавлять, а сначала
допели свою песенку.
   - Ваше нам, - сказал Комаров, обращаясь к Колчанову, - а наше не вам...
   Начиналось обычное подавление личности, от которого Колчанов  чаще  всего
спасался бегством, но на этот раз он стоял, хотя ноги его сами по себе так и
норовили сорваться с места.
   - Что-то я тебя давно не вижу? - сказал Комаров. - Где ты пропадаешь?
   - В боксерской школе пропадает! - сказал Смирнов.
   - Там и пропадает! - поддержал его Молчунов Виктор.
   - Уж начал пропадать,  ишь  сколько  ему  синяков  поставили.  -  Комаров
противно засмеялся. Колчанов смело промолчал.
   - А как собак стригут, знаешь? - спросил его с издевкой Борис Смирнов.
   Подавляющие всегда  задавали  Колчанову  при  встрече  какие-то  дурацкие
вопросы.
   - Ножницами! - нахально ответил Колчанов.
   - Ножницами! - засмеялся Витька Молчунов. - Собак стригут так... За хвост
и об забор. Жалко, что у тебя нет хвоста, а то... я  бы  тебе  показал,  как
стригут собак.
   Колчанов снова смело промолчал.
   - Подпрыгни, - сказал Комаров, - что-то ты долго стоишь на  одном  месте?
Застоялся, наверно?
   Колчанов подпрыгнул. В карманах у него зазвенела мелочь.
   - Выгружай, - приказал Комаров, как всегда. - Смирнов, помоги.
   - Ты чего не выгружаешь? - удивился Комаров. - А вы чего не выгружаете? -
спросил Комаров Смирнова и Молчунова Виктора.
   - Так ведь ударит, - сказал Смирнов.
   - Не ударю, - сказал Колчанов. - С меня расписку взяли,  что  я  не  буду
бить не боксеров.
   - Кто взял?
   - Тренер по боксу. В "Крылышках". Там открытые соревнования были.  Выходи
и боксируй кто хочешь с кем хочешь. Я вышел,  нокаутировал  чемпиона  Москвы
среди мальчиков. Мне сразу третий разряд. И с меня  расписку,  чтоб  зря  не
дрался. Не сдержу слово - дисквалифицируют.
   - Вот дает, - сказал Комаров.
   Молчунов и Смирнов выгребли из карманов Колчанова всю мелочь.
   - Рубль двадцать три копейки, - сказал Дима Колчанов и пояснил: -  Это  я
для того, чтобы с вас лишнего не взять, когда будете долг возвращать... -  А
про себя подумал: "Не подействовали перчатки..."
   А на следующий день к Колчановым  на  пироги  приехал  папин  сослуживец.
Вместе с собой он привез двух сыновей, которых смешно звали Кешка и Гешка, и
еще дочку с собой захватил, по  имени  Тошка.  Дима  сразу  ее  переделал  в
Картошку. Дима вообще о девчонках не привык думать и даже внимания на них не
обращал. Даже на Наташу Рыбкину внимания не  обращал.  То  есть  был  как-то
случай, когда он на нее обратил внимание, как-то заметил, что она существует
- такая вся застенчивая и светленькая. И он что-то  такое  маме  сказал  про
Наташу - мол, она на подснежник похожа. Мама удивилась и сказала:  "Это  еще
что такое! Рано тебе еще об этом думать, рано!" "Ну, рано  так  рано!"  Маме
лучше знать, что рано или не рано, ну, конечно, только в этом смысле, а не в
смысле путешествий. Она взрослая, и тут ей видней. Дима тогда подумал,  что,
наверное, в жизни  каждого  мальчишки  настает  такой  день,  когда  к  нему
подходит мама или папа и говорит:  "Ну,  давай  думай  о  девчонках,  думай!
Пора!"
   Тошку почему-то, между прочим, посадили за столом рядом с Димой.  А  папа
похлопал Диму по плечу и сказал: "Ну, сын, будь мужчиной, ухаживай за  своей
соседкой!" - "Началось, - подумал Дима, -  значит,  о  девчонках  уже  можно
думать!" Он внимательно посмотрел на Тошку и ужаснулся. Действительно,  нос,
как картошка! Глаза какие-то... совсем... не такие, а как у кошки.  Зеленые.
И зубы редкие... через раз... и уши тоже... Торчком уши!  И  голос  такой...
писклявый и противный! А главное, когда она стала есть пирожки, то у нее уши
стали смешно двигаться.  Вверх  и  вниз,  то  вверх,  то  вниз.  Диме  стало
неприятно на нее смотреть. Лучше уж на  ее  братьев  смотреть.  Хотя,  между
прочим, небольшое это было удовольствие. Кешка  глотал  пирожки,  как  удав,
совсем их не пережевывая, он, наверное, штук десять  в  минуту  заглотал.  А
Гешка, наоборот, с таким аппетитом жевал пирожки, что у него  все  время  за
ушами что-то трещало. Трык да трык! И Диме тут стало так противно, он внутри
себя так распсиховался, что не выдержал. Встав без спроса  из-за  стола,  он
убежал в сад и стал читать книгу, которую папа  оставил  на  поляне.  В  эту
минуту он готов был убежать на край света.
   Вдруг за его спиной раздался шорох, когда он совсем уже было  успокоился.
Дима оглянулся. И увидел эту противную  Тошку-Картошку.  Она,  напевая  себе
что-то под нос, стала ходить вокруг Димы, сужая круги, и собирать цветочки в
траве. Дима  подозрительно  смотрел  на  нее  и  думал:  "Приперлась,  тоска
зеленая... Понравиться, наверное,  хочет...  Ишь  распелась!  Ля-ля,  ля-ля!
Никто ее сюда не звал!"
   - Вы что, книжку читаете?  -  спросила  она,  останавливаясь  за  Диминой
спиной.
   - Землю копаю... - ответил Дима грубым голосом.
   - Про любовь? Или про дружбу? - спросила девчонка, не обращая внимания на
грубый Димин голос.
   - Про дружбу! - еще грубее ответил Дима. - Кошки с собакой...
   - Вы грубый... - сказала Тошка, - потому что вы, наверное,  не  верите  в
дружбу! Не верите ведь? - спросила она Диму и тут же сама себе  ответила:  -
Не верите, не верите, я по глазам вижу!
   "Скажи-ите, пожалуйста, она еще и по глазам чего-то там видит", - подумал
про себя Дима, но вслух ничего не сказал.
   Тошка немного попела еще писклявым своим голосом, а потом спросила:
   - А вы правда в дружбу не верите? Дима снова промолчал.
   - Может, вы презираете девчонок? -  не  унималась  Тошка.  -  Есть  такие
ребята, которые презирают...
   - Ненавижу! - сказал Дима, трясясь от злости. - Ненавижу всех девчонок на
свете!
   - А вот мой брат Кешка меня не ненавидит, - сказала Тошка. - Он  со  мной
дружит. Он за меня всегда заступается!
   В это время на поляне как раз  появился  Кешка.  Он  молотил  по  воздуху
руками и при этом как-то смешно приплясывал. "Пирожки утряхивает, -  подумал
Дима. - Облопался!" А вслух спросил:
   - А что это он делает?
   - Упражняется, - объяснила Тошка. - Он у нас боксер. А это называется бой
с тенью.
   При слове "боксер" Дима  посмотрел  на  Тошку  повнимательней.  Вообще-то
девчонка как девчонка и не такая уж противная, как  показалось.  И  глаза  -
зеленые, как трава, ничего глаза, нормальные. И нос не картошкой,  а  просто
чуть курносый. Симпатичный такой  нос.  Во  рту  Тошка  все  время  травинку
держит...
   Дима еще раз посмотрел на брата  Тошки,  продолжающего  бой  с  тенью,  и
спросил:
   - А можно... я буду вас звать не Тошкой... а Травкой?
   - А почему Травкой? - заинтересовалась Тошка,
   - Знаете, Тошка как-то звучит смешно - Тошка-картошка...
   - Можно, - сказала  Тошка,  -  зовите  Травкой...  если  вам  так  больше
нравится...
   - А если бы вы шли не одна, - спросил Дима Травку, - а, скажем, со  своим
знакомым мальчиком, то ваш Кешка заступился бы за  него,  за  мальчика?  Ну,
если бы на него напал какой-то подавляющий мальчишка?
   - Каждый мальчик должен сам за себя заступаться, кто бы на него ни напал.
Сам...
   - Сам... А если мальчик в переходном возрасте? - сказал Дима.  -  Знаете,
возраст есть такой, человек с собой-то не может справиться, не только что  с
другими!
   - Ну, конечно, - сказала Травка, - если бы мой  знакомый  мальчик  был  в
переходном возрасте, то Кешка бы, конечно, за него заступился!
   - А у вас  есть  знакомый  мальчик?  -  спросил  Дима  Тошку.  -  Хороший
знакомый?
   - Нет, - сказала она, - знакомого мальчика у меня нет... А что?
   -  Да  что-то...  -  сказал  Дима,  -  что-то  хочется  быть...   кому-то
знакомым... - сказал Дима, покраснев, глядя, как Кешка  продолжает  колотить
невидимого противника. Вот бы Комарову так надавать с Кешкиной помощью!
   - Вам, наверное, с красивой девочкой хочется быть знакомым, -  сказала  с
грустью Травка.
   - Почему это с красивой, - соврал Димка. - Можно и с некрасивой, - а  про
себя подумал: "Лишь бы у нее брат был боксер!"
   В это время на поляне  появился  второй  брат  Тошки  -  Гешка.  Он  тоже
запрыгал по траве в каком-то диком танце.
   - Танцор? - спросил Дима, кивая на Гешку.
   - И совсем не танцор, а тоже боксер. Ноги отрабатывает!
   Диме очень понравилось, что второй  брат  Тошки  боксер.  Братья-боксеры!
Ясно, что они заступятся за Тошкиного знакомого. Ну,  а  если  она  будет  с
кем-нибудь дружить... тут уж, наверное, они жизни своей не пожалеют!
   - А вы верите в  дружбу?  -  спросил  Дима,  рисуя  в  своем  воображении
повергнутого Комарова.
   - А что? - спросила Травка.
   - Ничего, - сказал Дима. - Но вот... вот если бы с вами  подружился  один
мальчик, а его жизни угрожала бы опасность, ваши братья за дружбу мальчика с
вами могли бы отдать жизни? - Это Дима произнес словно стихи.
   Травка подумала и сказала:
   - За дружбу? Могли бы...
   Это Диму вполне устроило, потому он сказал:
   - Подружиться  что-то  хочется...  Только  вот  не  знаю,  с  кем...  Все
какие-то... - он не договорил.
   - Какие "какие-то"?  -  тихо  переспросила  Травка.  -  Все  какие-то  не
такие...
   - Какие "не такие"?
   - Ну, не такие... Не такие, как вы...
   - Значит, вы хотите со мной подружиться? - спросила Травка  шепотом,  при
этом она так покраснела, что ее белые волосы стали рыжими.
   - Хочу! - подтвердил Дима тоже шепотом и тоже покраснел - от  ужаса,  что
он такое тут врет вслух.
   Папа бы услышал!
   - Вот Прошка обрадуется! - сказала Травка.
   - Какой Прошка?
   Может быть, у Травки есть еще один брат? Боксер.  Только  взрослый.  Дима
решил: если это так, то он скажет Травке, что готов не только дружить с ней,
но готов даже влюбиться в нее. Не сейчас, конечно, а когда станет  взрослым.
Выяснит, кто такой Прошка, и... если тоже боксер, то влюбится.
   - Значит, у вас еще есть брат-боксер? - с надеждой в голосе спросил Дима.
   - Прошка тоже боксер, но он мне не брат, он собака,  -  сказала,  смеясь,
Тошка.
   Дима с сожалением вздохнул. Ну, раз он собака, то пока насчет  того,  что
он со временем  влюбится  в  Травку,  можно  ничего  не  говорить.  Впрочем,
собака-боксер Прошка лучше даже человека-боксера,  потому  что  собаку  даже
взрослый человек боится больше любого боксера.
   - А почему же он обрадуется? - спросил Дима.
   - Потому, что с ним никто гулять не хочет, одна я гуляю, а теперь я  буду
с ним не одна гулять, а вместе с вами.
   И  Дима  снова  подумал,  что  здесь,  пожалуй,  можно  подумать,   чтобы
влюбиться. Пусть Кешка, Гешка и Прошка знают, что он обязательно влюбится  в
Травку  и  чтобы  они  втроем,  в  случае  чего,  горло   перегрызли   этому
подавляющему Комарову и его приятелям. Дима уже хотел сказать Травке, что он
со временем в нее влюбится, но она вдруг рассмеялась:
   - У вас совсем нет поперечнополосатых мышц! - сказала она,  посмотрев  на
его голую спину, и спросила: - А как вы разгибаетесь и сгибаетесь?
   Дима быстро натянул ковбойку и промычал что-то невнятное. И  насчет  мышц
даже не знал, что ответить. Не мог же он  объяснить  Травке,  что  потому  и
хочет с ней подружиться, а потом и влюбиться в нее, что  у  него  нету  этих
самых поперечнополосатых мышц.
   - Я вам назначаю  свидание,  -  сказал  Дима,  пуская  петуха.  Проклятый
переходный возраст!
   - А чего вы так визжите? - сказала Травка. - Свидание надо назначать тихо
и таинственно. Вот так. Где и когда? - сказала она тихо и таинственно...
   - Завтра в шесть часов у кинотеатра...
   - Хорошо, - сказала Травка таинственно. - Я приду...
   - Только у меня к вам просьба, - сказал Дима, на этот  раз  тоже  тихо  и
таинственно. - Приходите не одна на свидание.
   - Как не одна, а с кем же?
   - Приходите, - Дима чуть было не сказал:  со  своими  поперечнополосатыми
боксерами. - Приходите с братом Кешкой, с братом Гешкой и с собакой Прошкой.
Билеты я всем куплю...
   - Но послушайте... - сказала Травка. - Может быть, лучше,  если  я  приду
одна? Ведь на свидание с братьями не ходят! И  в  книгах  и  в  кино  всегда
приходят без братьев!
   "Одна! - передразнил  Дима  Тошку  про  себя.  -  А  кто  будет  за  меня
заступаться, когда Степан Комаров начнет меня подавлять?  Кто  будет  давать
ему хук справа и нокдаун слева?  А  кто  будет  кусать  за  ноги  убегающего
Комарова?"
   - Ну, пожалуйста... - проныл Дима. - Ну, приходите в первый  раз  втроем!
То есть вчетвером... Будем дружить все вместе!
   -  Ну,  хорошо,  -  сказала  Травка.  -  Мы  придем  втроем...  то   есть
вчетвером... Я про Прошку совсем забыла.
   Итак, надо было достать четыре билета в кино: для Травки, Гешки и  Кешки.
И для себя. И купить четыре эскимо, нет, три, на этот  раз  Дима  сам  решил
обойтись без мороженого. И для собаки Прошки - вареную кость с мясом.
   Деньги на билеты и эскимо Дима  одолжил  у  Туркина,  копившего  себе  на
какие-то особые лыжные крепления. Кость взял без спроса у мамы из  супа.  И,
нарядившись почти как жених, пришел к кинотеатру за полчаса до начала сеанса
с билетами в кармане, со свертком под мышкой (кость для Прошки) и с коробкой
эскимо для своих защитников, для  поперечнополосатых  боксеров.  Как  только
Дима вышел в  таком  виде  из  дачи,  за  ним  сразу  же  увязался  один  из
подавляющих - Генка Смирнов с собакой. Ясно, что  караулил,  как  будто  ему
делать больше нечего. Смирнов свистнул, и тут же из кустов к  нему  подбежал
рыжий Печенкин. Они пошептались о чем-то между собой  и  проводили  Диму  до
кинотеатра. По дороге к ним присоединились еще двое. Дима остановился  возле
входа в кинотеатр, поближе к контролерше. Оглянулся.  Травки  еще  не  было.
Степан Комаров тоже еще не  появился.  Осмелевший  в  четыре  раза,  Смирнов
бросил в сторону Димы счетверенный взгляд, в котором крутилось что-то  вроде
таких невидимых слов: "Подозрительно! Подозрительно! Вырядился,  плюс  букет
цветов, плюс коробка в руках, плюс сверток, плюс независимое выражение лица.
- На лице Смирнова было написано: - А что,  если  мы  сейчас  устроим  минус
коробка, минус сверток, минус... что у тебя  там  в  карманах?  Плюс  десять
шалобанов по лбу!"
   Тогда Дима небрежно приблизился  к  подавляющим  и  сказал,  обращаясь  к
Витьке Молчунову:
   - Сбегай за Комаровым!
   - Как это сбегай? - возмутился Витька Молчунов. - Зачем?
   - Затем... - сказал  Дима.  -  Затем,  что  через  некоторое  время  ваша
подавляющая машина будет сломана!
   - Ка-ка-кая ма-ма-шина? - зазаикался Печенкин. Он всегда заикался,  когда
злился.
   Подавляющие переглянулись. Витька Молчунов бросился за Комаровым.
   - Смирнов, пока не поздно, учись  у  Печенкина  заикаться  со  страха,  -
сказал Дима. - А также учитесь пока у этой своей дворняжки высовывать языки!
   - Па-па-па-че-му? - спросил Печенкин.
   - Па-па-па-та-му, - передразнил его Дима, -  что  скоро  вам  всем  будет
сначала жарко, а потом холодно... Сейчас за меня  придут  заступаться  сразу
три боксера. Дима взглянул на часы. Травка и  три  ее  боксера  должны  были
появиться с секунды на секунду. Не опоздали  бы,  а  то  эскимо  уже  начало
таять.
   Комаров, между прочим, тоже вот-вот появится. Травка и Комаров  появились
за деревьями с разных сторон одновременно.  Комаров  шагал  в  сопровождении
Витьки Молчунова прямо по  направлению  к  Диме.  Дима  спокойно  повернулся
спиной к ним и двинулся к спасительной Травке, к Гешке, к Кешке и Прошке.  И
чем ближе он подходил к Травке, тем все тяжелее переставлял  свои  ноги.  Ни
Гешки, ни Кешки, ни Прошки, никого  из  них,  кого  он  больше  всего  хотел
видеть, за Травкой не было. Они не пришли на свидание. Дима  еще  смотрел  с
надеждой сквозь Травку: может, они отстали,  может,  они  за  деревьями?  Но
радостный Тошкин голос сообщил:
   - Здравствуйте! Я пришла одна! У Гешки и Кешки  тренировка,  а  у  Прошки
что-то с желудком!
   Пришла одна, да еще радуется, да еще расфуфырилась. "Все, - решил Дима, -
я сейчас ей скажу, что я ее ненавижу. Обманщица! Так подвести своего..." Кем
он ей приходится? И еще эта дурацкая кость под мышкой, и мороженое  начинает
таять в коробке. Тошку и Диму тут же окружила компания подавляющих.
   - Заикаться, говорит, учитесь у Печенкина, - сказал Смирнов.
   - И язык, говорит, высовывать - у Шарика, а то говорит,  вам  всем  жарко
будет! - добавил Молчунов Виктор.
   - Так, - сказал Комаров, глядя на букет. - Это все цветочки, а  ягодки  у
него в коробке и вот в этом свертке.
   В это время Печенкин рассмотрел сквозь целлофан кость в пакете.
   - Мя-мя-мя-со... - удивленно заикнулся Печенкин.
   - И мороженое, - сказал Витька Молчунов, приоткрывая  коробку  у  Димы  в
руках.
   - Цветы, мясо и мороженое? Непонятно... непонятно...
   - А чего тут непонятного? - сказал Комаров. - Цветы для  меня,  мясо  для
собаки, а мороженое для всех!
   Подавляющие прямо из коробки стали есть мороженое, черпая его  руками,  а
потом Комаров вдруг сделал такое движение, как будто хотел вытереть  руки  о
Димино лицо. И тут Тошка схватила Комарова за руку.
   - Не трогайте его! - сказала она грозно.
   - Это почему не трогайте? - каким-то писклявым голосом сказал  Комаров  и
протянул руки, чтобы все-таки вытереть их о Димино лицо. Но Травка вдруг так
ловко его мотнула за руку, что  он  чуть  не  упал  было,  и  тогда  Комаров
замахнулся на Травку.
   И здесь случилось что-то для Димы совсем непонятное. Он сам,  без  всяких
там поперечно-полосатых мышц треснул костью в целлофане Комарова по  голове,
ударил снизу коробку с эскимо, которую держал Печенкин,  мороженое  залепило
Печенкину всю физиономию. Молчунова он ткнул букетом в нос... А  Смирнов  от
него сам попятился... Комаров успел только заорать, что он вот сейчас  даст,
- Травка подсекла ему ногу, рукой толкнула в грудь, и Комаров шлепнулся. Все
оцепенели сначала, а потом бросились на Травку с разных сторон.
   - Не трогайте ее, - шипел, как картошка  на  сковородке,  Смирнов,  -  не
трогайте, у нее братья-разрядники, боксеры... Разрядники они! Разрядники!  -
вопил Смирнов, придерживая за ошейник лающего Шарика.
   - Я тоже разрядник,  -  проговорила  Тошка,  разбрасывая  подавляющих  по
траве. - По самбо разрядник... и еще каратэ знаю...
   Подавляющие вскакивали и один за другим  отступали  за  угол  кинотеатра.
Тошка и Дима остались одни. Запыхавшаяся Травка отряхивала с джинсов пыль  и
хвойные иголки. А Дима молча смотрел в землю. Когда  Тошка  привела  себя  в
порядок и торжествующе поглядела в ту сторону,  куда  подавляющие  скрылись,
Дима сказал виновато:
   - Вот... Травка... Я должен извиниться перед вами, я вам  вчера  все  про
знакомство с вами врал.
   - Врали? - донесся до него удивленный голосок Тошки.
   - И про дружбу тоже вчера вра