Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
. На! Тащи! Да возьми расписку, а то
ведь он, сквалыга, скажет, что ни черта не получал.
Я скорее шапку в охапку - и побежал.
Ну и берлога у этого Вингета. На улице жара, а у него все окна
закрыты, пыль, паутина по всем углам. А книг конторских - просто тьма,
как дрова в углу сложены.
Только сел старикашка писать расписку, кто-то стучит в дверь. Пошел
он открывать, и слышу я вдруг какой-то знакомый голос в коридоре.
Сладенький такой. Я заглянул в щелку. Вот тебе и раз! Наш Конвей.
- Мистер Вингет. Будьте любезны уплатить мне пять долларов, я знаю
преступников.
Старик потер руки, хихикнул и говорит:
- Опоздали-с, молодой человек. Преступники обнаружены без вас.
- Как, уже? Да ведь газета только что вышла.
- Уже. В другой раз будьте попроворнее.
- Да вы, может быть, не тех знаете?!
- Тех самых. Будьте здоровы, молодой человек.
И захлопнул перед его носом дверь.
Я схватил расписку - и за ним. На углу догнал его и говорю:
- Ну, Билли, что получил за доносик?
Он испугался, что я его вздую, и понесся от меня, как заяц. А я к
вам! Хорошенькая история?
- Ну и мерзавец этот Конвей! - воскликнул Гаррис.
- Попадись он мне только! - стукнул я по воздуху кулаком.
Со стороны площади донесся выстрел. Из-за реки, как эхо, отозвался
другой. Где-то за нашим домом с треском взорвалась целая дюжина петард.
Ривермут салютовал четвертому июля.
- Черт с ним, с этим Конвеем! - закричал Гаррис. - Где наши петарды?
Отпразднуем хорошенько сегодняшний день и наше избавление.
Мы выкатили из сарая огромную пустую бочку и торжественно поставили
ее посреди двора. Весь запас наших петард был пущен в ход, и взрыв
получился на славу.
Жаль, что у нас нет ни ружья, ни пистолета, - сказал Чарлз Марден.
- Как нет? - закричал я, побежал к себе в комнату, сорвал со стены
свой медный пистолет и, запыхавшись, вернулся во двор.
- Заряжен настоящим порохом!
- Покажи-ка, - сказал Гаррис и недоверчиво повертел пистолет в руках.
- Он не выстрелит.
- Выстрелит! - Я нажал собачку. Курок слабо щелкнул. Пистолет молчал.
Потом попробовал Гаррис, за ним Перец Виткомб, Бенни Уоллес и Марден.
Пистолет молчал.
- Не может быть! Он же стрелял в Новом Орлеане.
Я вырвал у Мардена пистолет и изо всех сил дернул собачку.
Ба-бах...
Целое облако дыма взвилось надо мной. Что-то с размаху ударило меня
в грудь, а руку дернуло и как будто оторвало от плеча.
- Ты ранен? Ты ранен? - закричал Уоллес.
- Н-не знаю... - растерянно пробормотал я.
Дым рассеялся, и я увидел, что от моего прекрасного пистолета
осталась только погнувшаяся рукоятка. Я с грустью смотрел на эти
жалкие остатки.
- Не вешай нос, Том, - сказал Гаррис, - твой пистолет погиб славной
смертью в день четвертого июля.
- Давайте похороним его с почетом! - предложил я.
- Похороним! Похороним! - закричали Марден и Уоллес.
Я притащил коробку из-под дедушкиных сигар. Уоллес пожертвовал свой
носовой платок, и мы завернули в него рукоятку моего бедного пистолета.
Под грушевым деревом мы вырыли ямку и торжественно опустили в нее
сигарный ящик. Забросали ящик землею, насыпали холмик и покрыли его
маргаритками с любимой тетушкиной клумбы. Над могилкой мы водрузили
дощечку с надписью:
"ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ "
мистер ГРОМОБОЙ из НОВОГО-ОРЛЕАНА,
погибший геройской смертью
4-го июля 1847г.
двух лет от роду.
- Вечная память тебе, старый товарищ, - сказал я и снял шапку.
- Ты служил мне верой и правдой. Ну а теперь - на площадь!
"10"
На площади у ратуши столпились дамы в светлых платьях, горожане в
длиннополых сюртуках, сельские жители в толстых куртках с блестящими
пуговицами.
Над бантами, яркими зонтиками, цилиндрами, крестьянскими шляпами
с кокардами высилась голубая, украшенная флагами трибуна.
На трибуне размахивал руками Иезекил Элькинс, секретарь
муниципалитета. В черном сюртуке, черном галстуке и узких панталонах,
он был похож на рассерженного майского жука, дрыгающего лапками.
Иезекил Элькинс что-то говорил, широко раскрывая рот.
Мужчины вытягивали шеи, дамы подымались на цыпочки. Все молчали и
слушали. Мы пустили в ход кулаки и локти, чтобы пробраться к трибуне.
Но кулаки и локти не помогли. Мы так и остались позади.
Только отдельные слова речи долетали до наших ушей:
"Уважаемые сограждане... Великий день четвертого июля..."
Нам скоро надоело ловить обрывки слов и смотреть, как разевает рот
Элькинс, и мы уже стали подумывать, где бы найти что-нибудь позанятнее.
Но, к нашему счастью, Иезекил кончил речь.
"Ура!.. Да здравствует свободная Америка!" - загремело со всех
сторон.
Шапки полетели в воздух, застучали каблуки, захлопали руки.
Мы тоже заорали: "Ура! Ура! Да здравствует свободная Америка!"
Чарлз Марден сложил ладони коробочкой и хлопал так громко, что
соседи оборачивались. Перец Виткомб забросил свою шапку прямо на
дерево. Она висела на ветке, как яблоко, и качалась. Мы еле сшибли ее
потом камнем.
Иезекил поклонился, прижав руку к сердцу, и сбежал с трибуны. Толпа
заколебалась и расплывалась по всей площади и по соседним бульварам.
Дамы просунули под локти своих мужей ручки, затянутые в светлые
перчатки, и подхватили пышные оборки праздничных платьев.
Мужчины важно вели дам, свободной рукой опираясь на трость.
Девицы, шурша крахмальными юбками, взявшись под руки, шли целыми
шеренгами. Они поглядывали по сторонам, перешептывались и хихикали.
Мальчишки шныряли в самой гуще толпы, проскальзывали под локтями
толстого лавочника, наступали на платья дамам, плечом разбивали шеренгу
барышень.
- Элькинс... Америка... Речь... Городское управление... - жужжала
толпа.
- Молодчага Элькинс. Здорово это он про бостонцев, как они скормили
рыбам английский чай.
Перед нами шел, расталкивая толпу саженными плечами, ломовой
извозчик Смит.
- Посмели бы они теперь приставать к Америке! Мы бы им!..
Смит был самый сильный человек в Ривермуте. Он бросал на свою
телегу огромные мешки, точно в них была не мука, а пух. Все школьники
нарочно бегали на рынок смотреть на силача.
Мы догнали Смита и вежливо сняли перед ним шапки.
- Здорово, пареньки, - приветливо ответил он с красной пятерней
сгреб с курчавой головы высокий картуз.
Стайка розовых и голубых мисс заслонила от нас Смита.
Запахло резедой и ландышами. Атласная лента скользнула у меня по
носу.
- ... Мистер Элькинс произнес прелестную речь, - с жаром говорила
девица в шляпе с незабудками.
- Но как жаль, что он такой старый и некрасивый. Вот если бы у него
были большие черные глаза и прямой нос, как у Генри Джонса из магазина
"Последние моды"...
- Вот пигалицы, - прошептал Чарлз Марден. - Глядите, ребята, что
сейчас будет!
Чарлз вытащил из кармана "лягушку" (так назывались у нас трескучие
прыгающие ракеты).
- Ах!.. Ой!.. Ай!.. - завизжали девицы и рассыпались в разные
стороны - "лягушка" прыгала прямо у них под ногами, трещала и бросала
искры на кисейные платья.
- Ох уж эти мальчишки, - сказал Марден девицам и скорчил самую
постную физиономию. - Вечно они пристают к гуляющей публике.
Мы все вежливо поклонились и, как ни в чем не бывало, пошли дальше.
Вокруг площади как грибы выросли маленькие ресторанчики: два-три
столика, четыре скамейки и огромные вывески.
САМОЕ холодное мороженое
И САМЫЕ горячие пирожки
Лучшее в АМЕРИКЕ Пиво
Прохладительные напитки
ДЕШЕВО И ВКУСНО
Но больше всего мне понравилась намалеванная яркими красками
огромная пивная кружка с пышной пеной, переливающейся через край.
Кружка была точь-в-точь Везувий во время извержения.
- Зайдем сюда, выпьем по кружке пива. Я угощаю.
Мы уселись на скамейки и спросили "лучшего пива в Америке".
Долговязый парень в белом переднике поставил перед нами шесть
тяжелых глиняных кружек.
Пиво шипело и пенилось. Пузырьки вздувались и лопались. Горький
холодок пощипывал язык.
Какой-то мальчишка остановился перед ресторанчиком и посмотрел на
нас с завистью:
- Ишь, расселись, черти!
Мы потягивали пиво маленькими глотками. Приятно сидеть за столиком
и поглядывать на мальчишек, шмыгающих вокруг!
Гаррис очень шикарно закинул ногу на ногу и сдвинул на затылок
шляпу.
Но пива в кружках становилось все меньше и меньше, и наконец
круглое дно выглянуло и заблестело, как лысина.
Я поднял кружку, запрокинул голову и вылил в рот последнюю каплю.
- Жаль, - сказал я, - было вкусно.
- Будет еще вкуснее, - сказал Марден. - Идем к Петтинджилю есть
мороженое.
Я порылся в карманах.
- У меня больше нет денег.
- Я все до цента потратил на петарды, - заявил Виткомб.
- А я на яблоки, - прибавил Бенни Уоллес.
- Бросьте, друзья, идите, если зовут, - сказал Марден.
Мы не заставили себя долго просить и отправились к Петтинджилю.
Кондитерская Петтинджиля была самая лучшая кондитерская в городе.
Хозяин ее, мистер Петтинджиль, был самый знаменитый человек в
Ривермуте. Ни один свадебный обед, ни один юбилейный вечер не
обходился без пломбира и тортов его изготовления.
Но не торты и пирожные прославили мистера Петтинджиля. Он был
капельмейстером любительского оркестра "Ривермутских друзей музыки".
И когда его кругленькая фигурка, горбатый нос и торчащий, как
петушиный гребень, хохолок появлялись на эстраде, публика хлопала,
не жалея ладоней.
Мистер Петтинджиль дирижировал, приподнимаясь на цыпочки и
грациозно размахивая палочкой.
На репетициях эта самая палочка дробно стучала по деревянному
пюпитру и угрожающе качалась перед носом зазевавшегося фагота или
барабанщика. Мистер Петтинджиль был вспыльчив.
Чарлз Марден дернул дверь с надписью: "Кондитерское искусство
Петтинджиля".
Серебристо зазвенел колокольчик, и мы вошли в кондитерскую.
По стенам на полках были аккуратно расставлены коробки, перевязанные
розовыми и голубыми ленточками. С крышек улыбались кудрявые красавицы,
прижимавшие к груди букеты роз.
На стойках под стеклом нежно белели и розовели кремовые башенки
тортов и пирамиды конфет. Сладкий запах ванили и рома поднимался от
напудренных сахаром кексов и пудингов.
За прилавком стояла продавщица в кружевном передничке и кружевном
чепчике. У нее щеки розовые, как засахаренные персики, а оборочки
чепца, воротничка и рукавчиков пышные, как крем на пирожных.
Кафе было в комнате за магазином. Мы прошли туда и заняли столик
на "шесть персон".
В кафе было пусто. Приближался обеденный час, а ривермутские жители
не любили портить сладостями аппетит перед обедом.
В глубине комнаты, за зеленой перегородкой, мистер Петтинджиль
принимал заказы. Чарлз Марден заказал мороженое, и через пять минут
девушка в белом переднике поставила перед нами блестящий поднос. На
стеклянных вазочках красное, малиновое и кремовое ванильное мороженое
высилось легкими горками. Тоненькие костяные ложечки торчали из каждой
верхушки. Мы набросились на мороженое, и скоро вазочки опустели. Самая
придирчивая посудомойка не могла бы на нас пожаловаться: никто не
оставил ни капли.
- Спроси еще! - воскликнул Марден, облизывая ложку. - Том Белли,
скажи Петтинджилю, чтобы он прислал второй поднос.
Я посмотрел на Мардена недоверчиво. Что он? Шутит? Откуда у него
столько денег?
Нет, Марден не шутил. У него было совсем серьезное лицо. Ну, если
так... Я пошел за перегородку.
Петтинджиль сидел за стойкой и что-то записывал в конторскую книгу.
- Мистер Петтинджиль, пришлите нам, пожалуйста, еще столько же
порций мороженого.
- Ванильного или малинового?
- И того, и другого, будьте любезны.
- А денег-то у вас хватит?
- Раз мы заказываем...
Я отдернул драпировку и пошел к своему столику.
"Что же это? Где они?"
На подносе пустые вазочки, стулья в беспорядке вокруг стола. И
никого! Ни одного человека!
Ноги и руки у меня похолодели. Удрали, пока я разговаривал с
Петтинджилем? А у меня ни пенса... А Петтинджиль шутить не любит.
За перегородкой зазвенели ложечки. Несут!
Я бросился к дверям. Румяная продавщица раскладывала на стеклянном
блюде пирожные. Через магазин нельзя. Я оглянулся направо, налево...
Окно!
Я с разбегу вскочил на подоконник и, зажмурив глаза, бросился вниз.
Пятки больно ударились о мостовую. Хорошо еще, что первый этаж.
Не оглядываясь, я понесся что было духу по переулку, свернул в
Верхнюю улицу, пересек улицу Старого Рынка и вылетел на площадь.
- Стой, сумасшедший! Мина! Мина! - закричали со всех сторон.
Я остановился. Какая мина? Где? Передо мной не было ничего, кроме
огромной бочки.
- Направо! Налево! - кричали из толпы и делали мне какие-то знаки
руками. Я ничего не понимал и только растерянно оглядывался по сторонам.
Вдруг что-то разорвалось и грохнуло прямо передо мной. Меня сшибло
с ног и подбросило в воздух.
----------
- Ну как? Лучше ему?
- Кажется, лучше. Он спит.
Я открыл глаза. В ногах кровати сидела тетушка Эбигэйль. В одной
руке она держала рюмку с водой, в другой аптечный пузырек. Мутные
капельки скатывались в рюмку и белым дымком таяли в воде.
Дедушка, неслышно ступая, шагал из одного угла в другой.
- Слава богу, никаких вывихов и переломов, - шепотом говорила
тетушка. - Доктор сказал - просто общее сотрясение. Но что стало со
мной, Даниэль, когда я увидела эти носилки! Я думала, что умру...
Я попытался приподняться, но все тело у меня заныло, а перед глазами
заплясали красные и желтые круги. В ушах зазвенели ложечки Петтинджиля.
Я застонал.
Тетушкин чепец наклонился ко мне.
- Что тебе, Том? Что с тобой?
Я хотел сказать: "Не беспокойтесь тетушка", но язык выговорил:
"малинового и ванильного".
- Господи помилуй! - воскликнула тетушка. - Что он такое говорит?
- Здесь продается лучшее пиво в Америке!
"11"
В классе было пусто. На полу валялись бумажки и кусочки сломанного
грифеля. Крышки парт были откинуты, и ящики для книг как будто нарочно
показывали свои изрезанные перочинными ножами и заляпанные чернилами
стенки. Один из ящиков был покрыт монограммами Г.Б. (парта Генри Блэка),
в другом валялась забытая тетрадка, в третьем - целая куча ореховой
скорлупы и растрепанный задачник.
Я и Бенни Уоллес сидели в углу класса на последней скамейке и, не
разгибаясь, скрипели перьями. Нам сегодня не повезло на латинском уроке:
неправильные глаголы подвели нас, и мистер Гримшау велел нам остаться
после занятий и проспрягать по десятку этих несчастных глаголов.
Я уже одолел шесть штук, и рука у меня устала выводить бесконечные
Perfectum'ы и Plusquamperfectum'ы.
Я отложил перо.
- Давай отдохнем, Бенни.
- Ладно, - согласился Уоллес и отодвинул тетрадку. - Только ненадолго.
Я хочу прийти домой пораньше. Мы с папой едем сегодня в Индию.
- Как в Индию? - вытаращил я глаза.
- Это секрет, Том.
- Расскажи, Бенни. Я не проговорюсь.
- Когда папа бывает свободен, - сказал Бенни, - мы раскладываем на
столе карту и решаем, куда ехать. Потом придумываем, что взять с собой -
какое оружие, платье, провизию, и начинается настоящее путешествие.
Садимся на корабль. Иногда бывает буря. Иногда просто качка. Охотимся
на китов... Потом - приехали. Если мы в пустыне - покупаем верблюдов.
Нанимаем проводника. Папа все знает, где какие деревья, какие где звери.
Сегодня мы собирались в Индию. Будет охота на слонов.
- Счастливец ты, Бенни. Это здорово интересно. Я бы хотел хоть раз
попутешествовать с вами.
- Я спрошу у папы, и мы возьмем тебя с собой. А теперь давай
заниматься, а то я опоздаю. Папа редко бывает свободен.
Мы придвинули тетрадки, и перья опять заскрипели. Через четверть
часа Уоллес покончил со своими глаголами.
- У меня готово. Я побегу, Том.
- Иди, я тоже скоро кончу.
Уоллес собрал книги и выбежал из класса.
"Какой славный парень этот Уоллес. Роджерс вечно дразнит его
"девчонкой". Глупо. Разве девчонки бывают такие умные? А что мускулы
у него некрепкие, так это сущие пустяки. Подарю ему свой перочинный
ножик".
tetigimus
tetigistis
tetigerunt...
Кончено!
Я собрал книги, стянул их ремешком и, размахивая связкой, выскочил
на крыльцо.
Негодяй!
Возле калитки, прижатый к забору, стоял Уоллес. Перед ним, загораживая
выход, приплясывал Конвей.
- Уа, уа... Наш младенец захотел кушать. Ничего, твоя кашка не
простынет.
Сэт Роджерс, прислонясь к дереву, смотрел на Бенни и Конвея. Он
заложил руки в карманы и весело посвистывал.
- Если очень торопишься, попроси хорошенько, - пищал Конвей, -
может, и отпущу, а пока отведай вот этого. - И Конвей щелкнул Бенни
прямо в нос.
Воздух застрял у меня в горле - ни туда, ни сюда. Зубы сжались
так, что в скулах стало больно. Сердце заколотилось, застучало,
запрыгало. Потом что-то горячее поднялось к глазам и зашумело в ушах.
Я соскочил с крыльца и с размаху запустил в Конвея связкой книг.
- Берегись, Билли! - закричал Роджерс.
Конвей бросил Бенни, но не успел увернуться, и связка ударила его
в грудь. Он пошатнулся. Я подскочил к Конвею, схватил обеими руками
за куртку и стал трясти так, что у него защелкали зубы.
Конвей рванулся. В руках у меня осталась только большая
перламутровая пуговица.
Пальцы Конвея впились в мои волосы.
- Стой, стой, ребята! - во двор ввалилась толпа мальчишек с ракетками
и мячами. Впереди бежал Фил Адамс.
Он кричал:
- Что это у вас? Драка? Драться, так драться по правилам!
Нас схватили за куртки и оттянули друг от друга. Фил вынул носовой
платок и туго обвязал мне голову.
- И куда только ты лезешь с такими вихрами? - ворчал он.
- Все равно. Скорее, Фил. Пусти, - бормотал я.
Конвей смотрел на нас исподлобья.
- Сэт, повяжи мне тоже голову, - потребовал он. Коротенькие волосы
Конвея трудно было ухватить даже щипцами, но Роджерс сейчас же вынул
из кармана клетчатый платок и, аккуратно сложив его, повязал голову
друга.
- Не забудь приемы бокса, которые я тебе показывал, - шептал мне
Фил. - Не стискивай кулак. Бей косточками. И все в одну точку.
Наскакивай снизу - нырком. Помни, что крач у тебя хорошо выходит. Ну,
иди.
Меня отпустили. Я бросился к Конвею. У Конвея остренький противный
подбородок! В подбородок! Рука выпрямилась как пружинная. Зубы у Конвея
лязгнули.
Он отскочил, пригнулся и ударил меня в живот.
Я захлебнулся воздухом.
- Хук!.. Хук! - кричал Фил.
Я согнул руку, выбросил ее вверх, вбок.
- Ой! - взвизгнул Конвей.
Голова у него качнулась как тряпичная.
"Так!.." - подумал я.
Вдруг в глазах у меня потемнело и в горле стало горячо - Билли
ударил меня в нос. Брызнула кровь, кто-то закричал. Кажется, Бенни
Уоллес.
Я рассвирепел и, ничего не слыша, ничего не видя, замолотил
кулаками куда попало.
Пуговицы отлетели от моей рубашки, нос распух, левый глаз не
открывался, но я не чувствовал боли.
- Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Не уйдешь! - сквозь зубы шипел я.
- Ура, Том! Конвей бежит! - закричали вокруг.
Но кулаки не могли остановиться.
- Очнись, дурень! Это я! - закричал Фил Адамс.
Он подошел поздравить меня с победой и пожать мою руку, а я заехал
кулаком ему прямо в живот. Мальчики хохотали.
Я опустил руки и огляделся. Мальчики столпились вокруг меня. Конвей
исчез.
Я был победителем.
Уоллес прикладывал к моему распухшему лицу намоченный под краном
платок. Кто-то накинул мне на плечи куртку, кто-то надвинул на подбитый
глаз фуражку, мальчики еще раз прокричали "ура" и пошли провожать меня
домой.
Тетушка Эбигэйль открыла мне дверь.
- Господи, боже мой! - Она всплеснула руками и в ужасе отшатнулась.
- Это ничего, тетушка, - попытался я улыбнуться.
Но распухший нос и подбитый глаз не хотели слушаться: нос упрямо
сворачивал в сторону, а глаз сам собой подмигивал.
Тетушка, не говоря ни слова, схватил