Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
предательством. И вот нам пришлось ждать до вечера.
Все послеобеденное время я сочинял потрясающую "Предсмертную песнь вождя
команчей" (текст и музыку):
Прощайте, луга,
Ведь вражья стрела
Сломила руку возмездья!
Но в пытках чиста
Душа, как всегда,
Дивись ей, странник безвестный!
Коварный пауни,
Старайся, хитри -
Смешны мне жалкие трусы!
Я пытки твоей
Страшусь не сильней,
Чем жал комариных укуса!
В этой песне было семь иди восемь куплетов...
Я поднялся на второй этаж, к себе в комнату, и долго "репетировал" в
полной тишине и одиночестве.
Затем я занялся татуировкой Поля и своей собственной. Наконец, с
развевающимися на голове перьями и связанными за спиною руками, я
величественно проследовал к "столбу пыток", к каковому меня крепко привязал
Поль, хрипло выкрикивая непонятные слова: по замыслу, это были ругательства
племени пауни. Затем он безжалостно сллясал вокруг меня победный танец, а я
спел "Предсмертную песнь".
Я исполнил ее с таким искренним чувством и произвел такое сильное
впечатление, заливаясь насмешливым хохотом при словах "смешны мне жалкие
трусы", что мой палач благоразумно стал подальше, немного встревоженный.
Но особенно проникновенно звучала у меня последняя строфа:
Прощальный привет
Тебе, вешний цвет,
Вам, братья, - уздечка и конь мой достойный!
Утешьте вы мать,
Прошу ей сказать,
Что сын ее умер как воин!
Кончил я патетическим тремоло, которое так растрогало меня самого, что по
моему лицу рекой хлынули слезы. Тогда я поник головой, закрыл глаза и умер.
Вдруг я услышал душераздирающие рыдания и увидел Поля, который улепетывал
с воплем:
- Он умер! Он умер!
Спасать меня пришел отец, и было совершенно ясно, что ему очень хочется
добавить к моим воображаемым пыткам хоть одну всамделишную затрещину. И все
же я гордился своим актерским успехом и задумал даже повторить спектакль
после обеда, но, проходя через столовую, чтобы помыть на кухне руки, я
сделал восхитительное открытие.
Папа и дядя Жюль раздвинули обеденный стол во всю его длину и на этой
необъятной площади, покрытой парусиной, аккуратно разложили рядами всякие
диковины: во-первых, пустые патроны, причем каждый ряд имел свой цвет -
красный, синий, желтый; во-вторых, холщовые мешочки величиной с ладонь, но
тяжелые, как камни. На каждом была выведена большая черпая цифра: 2, 4, 5,
7, 9, 10; в-третьих, маленькие весы с одной чашкой и, привинченный к столу,
странный медный прибор с деревянной шишечкой на рукоятке; а посредине стола,
на самом видном месте, было выставлено блюдо со стряпней дяди Жюля.
- Вот, - сказал он, - что я утром готовил: промасленные пыжи.
- А для чего они? - спросил Поль.
- Для патронов, - ответил отец.
- Ты будешь ходить на охоту? - спросил я.
- Ну да!
- С дядей Жюлем?
- Ну да!
- И у тебя ружье есть?
- Ну да!
- А где же оно?
- Скоро увидишь. А теперь ступай мыть руки, потому что суп уже подан.
* * *
Разговор за обедом под смоковницей был захватывающе интересным.
Мой отец-учитель, выросший в городе и прикованный к школе, ни разу в
жизни не убил ни зверя, ни птицы. А дядя Жюль ходил на охоту с детства, что
и не утаил от нас.
Уже за супом зашла речь о будущей добыче.
- Как вы полагаете, что нам встретится на холмах? - обратился отец к дяде
Жюлю.
- Я уже разведывал в селе, - ответил он.
- Вам вряд ли дали правильные сведения: здешние крестьяне приберегают
дичь для себя. Дядя лукаво улыбнулся:
- Конечно! Но я же не говорил им, что мы будем охотиться. Я просто
спросил, какую дичь они могут нам продать.
- Вот это уж коварство, - заметил отец. Находчивость дяди меня восхитила,
хоть я и подумал, что эти приемы не в наших правилах.
- А что вам предложили продать?
- Сначала только маленьких птичек.
- Совсем маленьких? - изумилась мама, ей это было не по душе.
- Именно! Эти дикари убивают все, что летает.
- И бабочек? - спросил Поль.
- Нот, бабочки предоставляются маленьким мальчикам. Но они убивают даже
малиновок!
- Почва-то бесплодная, - сказал отец. - Что они могут здесь сеять, когда
нет воды? Они действительно очень бедны, охота дает им средства к жизни.
Крупную птицу они продают, а мелкую едят сами.
- А иной раз и несколько штук жаворонков, зажаренных на вертеле...
- Только не смей убивать канареек, я запрещаю! - воскликнула тетя Роза.
- Канареек и попугаев не буду. Клянусь! Но вот каменок и овсянок...
- Овсянка удивительно вкусна! - вздохнула тетя.
- А серых дроздов можно? - И дядя прищурил глаз. - Дроздов вы мне
позволите?
- О да! - ответила мама. - Жозеф умеет жарить их на вертеле. В прошлом
году, на рождество, мы их ели.
- А я, - пылко сказал Поль, - как увижу дрозда, так прямо-таки целиком
съедаю! Только клюв не ем.
- Я думаю, мы можем рассчитывать и на кроликов, - продолжал дядя.
- Еще бы! Кролики есть и у самого дома, - сообщил я. - Устроили себе
уборную под большим миндалем, вс„ кругом обгадили!
- Нельзя ли без грубых слов? - строго заметила мне мама.
- Кроме того, мы, наверно, встретим и куропаток, и, что особенно
интересно, красных, - посулил дядя Жюль.
- Совсем-совсем красных? - спросил Поль.
- Нет, они рыжевато-коричневые, с черной шейкой и красными лапками, а на
крыльях и хвосте - красивые алые перья.
- Вот бы сделать из них индейские головные уборы!
- А еще мне говорили, - сказал дядя, - что и зайцы здесь есть!
- Франсуа уверял, будто их нет, - возразил отец.
- Обещайте ему платить шесть франков за зайца и увидите - принесет! Он
продаст их по пять франков трактирщику в Пишори! Надеюсь, паши ружья избавят
нас от расхода на зайчатину. Обидно было бы тратить лишние деньги!
- Да, - сказал отец, - вот было бы здорово!
- Согласен, милый Жозеф, это неплохая пожива для охотника. Но есть
кое-что получше: в оврагах подле Тауме живет королева дичи!
- Что же это?
- Отгадайте!
- Слониха! - выпалил Поль.
- Вот уж нет! - Но, заметив, как разочарован малыш, дядя добавил; -
По-моему, слонихи там не водятся, но, в общем, кто их знает. Ну, Жозеф,
немножко подумайте: какая дичь самая редкая, самая прекрасная и самая
пугливая? Дичь - мечта охотника?
- А какого она цвета? - вмешался я.
- Коричнево-красная с золотом.
- Фазан! - закричал отец.
Но дядя, отрицательно покачав головой, ответил:
- Сказали тоже! Оно, конечно, фазан довольно красив, но глуп, и
подстрелить его в полете так же легко, как жука-рогача! Да и мало радости
для любителя поесть; мясо у фазана жесткое, безвкусное; чтобы сделать его
съедобным, нужно дать ему "профазаниться", то есть чуть-чуть протухнуть!
Нет, не фазан король дичи.
- Но если не он, то какая же птица? - недоумевал отец.
Дядя Жюль встал, скрестил руки на груди и ответил:
- Греческая куропатка!
Слова эти он отчеканил по слогам, широко раскрыв глаза, горящие
восторгом. Однако он не произвел ожидаемого эффекта. Отец спросил:
- А что ото такое?
Дядю ничуть не смутило такое невежество.
- Видите, - довольным тоном сказал он, - дичь эта до того редкая, что
даже сам Жозеф никогда о ней не слышал. Так вот, греческая куропатка - это
королевская куропатка, и королевского в ней больше, чем куропаточьего,
потому что она огромная и вся так и сверкает. В сущности, это почти тетерев.
Водится она на горных высотах, среди скалистых лощин, и в осторожности не
уступит лисе; в стае всегда есть две дозорные птицы, и приблизиться к ним
очень трудно.
- А я знаю, - сказал Поль, - как надо сделать: я лягу на живот и подползу
к ним тихонько, как змея, ни разу не дыхну даже!
- Прекрасная мысль! - похвалил его дядя Жюль. - Как только мы увидим
королевских куропаток, мы сбегаем за тобой.
- Вам часто приходилось их убивать? ~ полюбопытствовала мама.
- Нет, - скромно ответил дядя. - Несколько раз я видел их в Нижних
Пиренеях, но подстрелить не удавалось.
- А кто вам сказал, что здесь водятся греческие куропатки?
- Старый браконьер, по-здешнему его зовут Мон де Парпайон25.
Я спросил:
- Он из дворян?
- Не думаю, - отозвался отец. - Это просто значит: Эдмон из Папийона.
Меня пленило это имя, и я решил про себя навестить загадочного
браконьера-аристократа.
- А он-то их видел? - спросил отец.
- В прошлом году он одну подстрелил. Понес ее в город. Заплатили ему за
нее десять франков.
- Господи! - молитвенно сложив руки, проговорила мама. - Приносили бы вы
каждый день хоть по штуке... Меня бы это вполне устроило!
- Так дичь эта не только мечта охотника - ею бредят и домашние хозяйки! -
пошутил отец. - Не рассказывайте больше о королевских куропатках, милый
Жюль: они мне всю ночь будут сниться, а моя женушка на них помешается!
- Не нравится мне только вот что, - сказала тетя Роза, - крестьяне
говорят, будто здесь есть дикие кабаны.
- Правда? - встревожилась мама.
- Дикие кабаны? - улыбнулся дядя. - Да, есть и кабаны. Но не волнуйтесь,
они сюда не заявятся! В самый разгар лета, когда ручьи у гряды Сент-Виктуар
высыхают, кабаны спускаются на водопой к маленькой вымоине у Шелковичного
источника, - есть только один такой в округе, который никогда не высыхает. В
прошлом году сын нашего Франсуа, Батистен, убил там двух кабанов.
- Какой ужас! - вырвалось у мамы.
- Ничуть! - старался успокоить ее Жозеф. - Кабан не нападает на человека,
наоборот - убегает, как только завидит, и подкрадываться к нему надо очень
осторожно.
- Как к королевским куропаткам! - воскликнул Поль.
- Если только кабан не ранен, - заметил дядя.
- Вы думаете, он может убить человека?
- Разумеется, черрт возьми! У меня был товарищ - товарищ по охоте, звали
его Мальбуске. Был он прежде лесорубом, но стал калекой из-за несчастного
случая на работе.
- Как так - калекой? - удивился Поль.
- Одноруким. Поэтому он больше не мог работать топором, вот и стал
браконьерствовать.
- Одной рукою? - спросил Поль.
- Ну да, одной рукою. И уверяю тебя, стрелял он метко. Каждый день
приносил куропаток, кроликов, зайцев и продавал их потихоньку повару в
замке. Так вот, в один прекрасный день Мальбуске встретился нос к носу с
кабаном, не очень крупным - ровно семьдесят кило, мы потом его взвесили. Так
вот, Мальбуске не устоял перед соблазном: выстрелил, причем попал, но у
раненого кабана хватило сил вонзить в пего клыки, повалить наземь и
разорвать на части. Да, на части, - повторил дядюшка. - Когда мы его нашли,
то сначала увидели посреди тропинки зеленовато-желтую длинную веревку -
наверно, метров в десять: это были кишки Мальбуске.
Мама и тетя Роза охнули - им стало не по себе, - а Поль захохотал и
захлопал в ладоши.
- Жюль, - сказала тетя, - не рассказывал ты бы такие ужасы при детях.
- Напротив, - возразил отец (он всегда старался из всякого злоключения
извлечь урок для окружающих), - это для них прекрасное руководство на
будущее. Полезно знать, что кабан - опасное животное. Итак, дети, если вдруг
чудом увидите кабана, немедленно забирайтесь на ближайшее дерево.
- Жозеф, - взмолилась мама, - обещай, что ты тоже залезешь на дерево и
притом ни разу не выстрелишь!
- Хорош был бы он в этаком виде! - воскликнул дядя. - Полно, вспомните,
что у Мальбуске не было крупной дроби. Но у нас-то она есть!
Он принес из кухни горсть патронов и положил на стол.
- Они длиннее обычных, потому что я насыпал в них двойную порцию пороха.
Такой заряд бьет зверя наповал! Но при одном условии, - добавил он,
обращаясь к моему отцу, - стрелять под левую лопатку. Заметьте себе, Жозеф,
я сказал: под левую!
Поль был озадачен;
- Но, если он от тебя побежит, ты будешь видеть только его зад. Что тогда
делать?
- Это проще простого. И мне странно, что ты сам не догадался.
- Нужно выстрелить ему в левую половинку?
- Ничего подобного, - ответил дядя. - Нужно только помнить, что кабан
очень любит трюфели...
- А дальше что? - с живым интересом спросила мама.
- Ну как же, Огюстина! Вам нужно просто наклониться влево от себя и
крикнуть, да погромче, через левое плечо: "Ах, какой дивный трюфель!" Тогда,
привлеченный этим, кабан озирается, делает поворот налево от себя и
подставляет вам свою левую лопатку.
Мать расхохоталась, за нею и я. Отец улыбнулся, а Поль заявил:
- Ты сказал это только так, для смеху.
Но сам он не смеялся, потому что решительно не знал, чему теперь верить.
* * *
Обед, прошедший под знаком охоты, тянулся гораздо дольше обычного, и было
уже девять часов вечера, когда мы встали из-за стола, чтобы приступить к
изготовлению патронов. Мне позволили остаться, так как я заметил, что это
будет для меня "уроком наглядного обучения".
- Полчаса, но больше, - наказала мне мама и унесла задремавшего Поля,
который, не раскрывая глаз, слабо повизгивал в знак протеста.
- Прежде всего, - сказал дядя, - обследуем оружие. Он подошел к буфету,
извлек спрятанный за тарелками красивый футляр из коричневой кожи (я
чувствовал себя глубоко посрамленным, что не обнаружил его раньше) и вынул
очень изящное ружье, на вид совсем повое. Ствол был чудесного матово-черного
цвета, гашетка - никелированная, а резной приклад украшала фигурка лежащей
собаки, словно вросшая в полированное дерево.
Отец взял в руки дядино ружье, осмотрел и от восторга даже свистнул.
- Свадебный подарок старшего брата, - объяснил нам дядя. - Шестнадцатый
калибр, марки "Верне-Каррон", с ударником.
Он нажал затвор, механизм открылся, удивительно приятно щелкнул:
"клик-клак", и дядя посмотрел сквозь отверстия стволов на лампу.
- Смазано превосходно, - сказал он, - но завтра осмотрим еще раз,
внимательнее. - Повернувшись к отцу, он спросил: - Ваше где?
- У меня в комнате. - И отец торопливо вышел из столовой.
Я и не подозревал о существовании папиного ружья и очень обиделся, что он
по доверил мне эту изумительную тайну. Я ждал его с нетерпением, стараясь
угадать по его шагам, куда он идет, а по щелканью ключа - в каком месте
спрятано ружье. По мои шпионские догадки ни к чему не привели, и вскоре я
услышал, как отец быстро спускается вниз.
Он принес большой желтый футляр, купленный без моего ведома, должно быть
у старьевщика: почтенный возраст вещи выдавали длинные трещины, а сквозившая
в них белесая масса свидетельствовала, что футляр сделан из папье-маше.
Жозеф открыл эту жалкую бутафорию, смущенно улыбаясь:
- Пожалуй, мое ружье покажется довольно убогим рядом с вашим современным
оружием. Но его подарил мне отец.
Превратив таким образом этот древний самострел в благопристойную
реликвию, он извлек из футляра одну за другой три части огромного ружья.
Дядя собрал их и приладил с умопомрачительной быстротой, затем, глянув на
ружье, воскликнул:
- Господи! Да это пищаль!
- Почти, - ответил отец.- Но, кажется, ружье бьет метко.
- Это не исключено, - сказал дядя.
Приклад ружья не украшала резьба, и лак с него сошел; гашетка не была
никелированной, а огромные, неуклюжие курки словно ковал кузнец. Я
чувствовал себя несколько униженным.
Дядя Жюль открыл затвор и с задумчивым видом его рассматривал.
- Если только это не какой-нибудь неизвестный мне калибр, то это, должно
быть, номер двенадцатый.
- Да, - подтвердил отец. - Я купил гильзы для номера двенадцатого.
- Конечно, с затравочным стержнем?
- Именно. - Он вытащил из картонки два-три пустых патрона и протянул
дяде.
Из их медных колпачков торчали маленькие гвоздики без шляпки. Дядя вложил
один патрон в ствол ружья.
- Ствол немного раздался, но это действительно двенадцатый калибр со
стержнем... Эта система давно уже вышла из употребления, она представляет
некоторую опасность.
- Какую же? - спросила мама.
- Ничтожную. Но все же опасность есть. Видите ли, Огюстина, собачка,
ударяя по этому медному гвоздику, воспламеняет порох заряда. Но этот
гвоздик-то наружный, он ничем не защищен: он может получить и удар извне.
- Например, каким образом?
- Например, если патрон выскользнет из пальцев охотника и, падая,
ударится оземь медным гвоздиком, то он может взорваться у ваших ног.
- Ну, это но смертельная опасность, - успокаивал маму Жозеф. - Да и
никогда я не выроню из рук патрона.
- А мне довелось видеть вот такой случай, - начал дядя. - Произошло это,
когда я был очень молод, еще во времена пистонных ружей, ружей с затравочным
стержнем. Председатель Общества охотников Беназет был до того толст, что
ночью вы бы издали приняли его за бочку. А чтобы сделать для него пояс с
патронташем, пришлось сшить два вместе. Однажды после обильного охотничьего
завтрака господин Беназет оступился на лестнице и пересчитал сверху донизу
все ступеньки - вместе со своим патронташем. А патронташ-то был набит
патронами с затравочным стержнем... Так вот, пальба поднялась такая, словно
стрелял целый взвод. И, сколь это ни прискорбно, я должен доложить вам, что
он помер.
- Жозеф, - сказала мама, побелев как мел, - надо купить другое ружье,
иначе я не пущу тебя на охоту!
- Да полно тебе! - засмеялся отец. - Во-первых, я но похож на бочонок;
во-вторых, не буду председательствовать на "обильном охотничьем завтраке" в
стране великих винохлебов: я убежден, что, когда господин Беназет взорвался,
из него забил мощный фонтан красного вина!
- Вполне возможно, - смеясь, согласился дядя Жюль. - Кроме того,
Огюстина, могу вас заверить, что это пока единственный в своем роде
несчастный случай. - И, порывисто встав, он вскинул папино ружье.
Мама крикнула:
- Марсель, стой на месте! Не шевелись!
Раз пять-шесть повторил дядюшка свой маневр, прицеливаясь то в стенные
часы, то в висячую лампу, то в подставку для вертела. Наконец он произнес
свой приговор:
- Ружье очень старое и весит на три фунта больше обычного. Но оно удобно
в руке и плотно примыкает к плечу. По-моему, отличное оружие!
Отец просиял и но без гордости оглядел аудиторию.
Но дядя внес одну поправку:
- Если все-таки оно не взорвется.
- Что?! - в ужасе спросила мама.
- Не пугайтесь, Огюстина, мы обследуем его всячески и пробные выстрелы
дадим, привязав к гашетке бечевку. Если оно взорвется, Жозеф останется без
ружья, зато сохранит правую руку и глаза.
Он снова осмотрел затвор и сказал:
- Может статься, что под воздействием несколько более сильного заряда оно
изменит свой калибр и превратится в ружье на уток. В общем, завтра все
выясним. А сегодня будем готовить боеприпасы! - И дядя Жюль по-военному
скомандовал: - Погасить всюду в доме огонь! Опасность представляет даже эта
керосиновая лампа!
Обернувшись ко мне, он добавил:
- С порохом не шутят!!
Перепуганная мама побежала на кухню заливать водой угольки, еще тлевшие в
печке. Тем временем отец проверил, не течет ли керосиновая лампа и прочно ли
она подвешена.
Для тетушки, по-видимому, эта опасная процедура была не внове; она
поднялась к себе наверх кормить братца Пьера я больше не вернулась.
Мать села в двух метрах от стола; я стал впереди, у маминых колен, решив,
что в случае взрыва заслоню ее своим телом.
Дядя выбрал одну из крохотных жестяных фляжек и осторожно соскреб с
горлышка резиновую полоску, обеспечивавшую герметичность фляжки. Я увидел
торчавший из пробки копчик - малюсенький шнурочек; дядя осторожно ухватил
его пальцами, потянул и вытащи