Видимость  -
лучше не надо, и все же погода не совсем нравилась Великанову. Небо облачно,
а покажется солнце - какое-то странное: оранжевое и резко очерченное, словно
в цветных стеклах секстана.
   Любой судоводитель на месте Великанова давно подошел бы ближе  к  берегу,
но Феде казались опасными все глубины меньше ста саженей.
   Наоборот, он считал, что пароход и  так  недопустимо  близко  от  берега.
Посоветоваться же с кем-нибудь не решался. Неудобно: он ведь капитан...
   - Близковато идем, - сказал он, когда  стало  совсем  невмоготу,  Ломову,
стоявшему на руле и несколько скептически наблюдавшему за Фединой  беготней.
- Не взять ли мористее?
   - Да ты что? - возразил Ломов. - И  отсюда  маяк  не  разглядишь,  далеко
больно... милях бы в пяти от берега. Другие капитаны всегда на подходе ближе
держат... Чать, не в тумане.
   - А ты узнаешь места? - оживился  Федя.  -  Это  какой  по-твоему?  -  Он
показал на всплывавший впереди лиловый мыс.
   Великанов с надеждой ждал ответа.
   - Нет, мысов признать не могу, - с сожалением сказал Ломов. - Я к ним  не
присматривался. Мне говорили "право" - я брал право,  говорили  "лево"  -  я
лево... Дело матросское, - добавил он, словно извиняясь.
   - Маяк! - не своим голосом закричал Великанов. - На том  мысе,  я  хорошо
вижу!
   Но сразу же пришло сомнение. А может быть, это другой маяк? Он  вынес  из
штурманской лоцию и стал быстро ее перелистывать.
   Потом, неизвестно для чего, побежал на правое крыло,  споткнулся  о  ящик
капитана Гроссе. Оскар Казимирович таскал его с места на место  за  веревку.
Планшир на крыльях мостика был высокий, и если бы Гроссе  не  становился  на
подставку, над барьером торчал бы только козырек капитанской фуражки.
   - Другого маяка близко не сыщешь, - подал голос Ломов. - Наш.
   Действительно, маяков на побережье негусто и перепутать их трудно.
   Но Федя уже не слушал Ломова. Он брал на верхнем мостике  пеленги,  потом
побежал на корму, заметил лаг.
   Помудрив над картой. Великанов изменил курс на маяк. Его лицо теперь было
твердокаменным, даже Сергеи Ломов ничего не заметил. Но если  бы  кто-нибудь
заглянул в мятущуюся Федину душу... Сомнения терзали его пуще прежнего.
   Позевывая и потягиваясь, на мостик вышел Потапенко.
   -  Маяк  Николаевский,  атаман,  -  сразу  определил  он.  -  За  ним   -
Императорская.
   После  слов   унтер-офицера,   старого   сигнальщика,   Великанов   сразу
успокоился.
   - Ну-ка, посмотри получше, - все же решил он проверить еще раз и сунул  в
руки Потапенко бинокль.
   Иван Степанович приложил к глазам окуляры, подтвердил:
   - Он самый, куда ему деться, стоит себе  на  месте...  Красота-то  какая,
атаман? Море синее, солнышко... А берег какой? Говорят: "Крым,  Крым",  а  я
прямо скажу - красивее наших берегов нету...  Не  напороться  бы  только  на
беляков, - покрутив усы, добавил Потапенко. -  Пароход  отберут,  а  нас  на
березы. Ну, бывай, желаю успеха. Мне в кочегарку на вахту.
   - Глубину скоро мерить, - словно про себя сказал Федя, торопясь незаметно
выяснить еще кое-что.
   Сигнальщик  уже  занес  ногу  на  ступеньку,  но,  услышав   эти   слова,
внимательно посмотрел на юношу, понял его состояние.
   - Глубину? Ну, это кому как. Наш фон Моргенштерн  на  "Сибиряке"  никогда
здесь не мерил. Да и чем ее смеришь - тысячи метров. Сколько раз мы с юга  в
Императорскую заходили, и все на глазок. Глубины здесь хорошие. Как за  маяк
повернул, держи посредине бухты.  Советую  тебе,  Федя,  в  Константиновскую
заползти и там на якорь. Узнаем, что и  как,  а  потом  можно  и  к  поселку
поближе податься.
   С этими словами Потапенко ушел. Он торопился. Ведь  на  плечах  маленькой
команды лежал полный груз работ: и на мостике, и в машине, и в кочегарке.
   На  траверзе  маяка  Федя  точно  определил  свое  место:   три   пеленга
скрестились почти в одной точке. Теперь он уже ни  в  чем  не  сомневался  и
вскоре уверенно повернул в гавань. "Императорская, - ликовал он, - я  привел
пароход в Императорскую гавань! Настоящий большой пароход!"  Феде  казалось,
что ничего более важного и сложного не может быть в его жизни.

   На волнах морских построю замок И зубами с неба притащу  луну,-  радостно
напевал он.
   Миновали маленький островок. А вот и Константиновская, самая  глубокая  и
спокойная бухта в гавани. Пароход шел словно по  большой  реке  с  лесистыми
берегами.  Покачиваясь  в  прозрачной   воде,   медленно   плыла   навстречу
разорванная японская циновка.
   Великанову вспомнилось, как здесь, рядом, в бухте Постовой, они  с  Таней
искали затонувший  фрегат  "Паллада".  Они  старались  разглядеть  в  темной
глубине остатки деревянного корабля, и Феде казалось, что он  видит  палубу,
фальшборт с портами для  пушек...  Фрегат  потопила  команда.  Шла  Крымская
война.  Русский  военный  корабль  не  должен  был  попасть  англичанам  или
французам, рыскавшим по Приморскому берегу. Они  с  Таней  видели  развалины
крепости, построенной во время Крымской кампании. Где-то здесь же в  прошлом
году партизаны захватили сторожевичок "Лейтенант Дыдымов". По  этому  поводу
много было разговоров во Владивостоке...
   Но что это? У самого берега,  привязавшись  тросами  к  деревьям,  стояли
пароходы! Да, океанские пароходы с цветистыми иероглифами на длинных трубах.
На двух палубы высоко нагружены  бревнами,  третий  только  начал  погрузку.
Лесовозы. На них гремели и парились лебедки.
   Великанов знал, что у берега здесь могут швартоваться  крупные  суда.  Но
лес грузят японцы! Федя навел бинокль: да, белый  флаг  с  красным  солнцем.
Деревья рубили где-то совсем близко и подтаскивали  на  лошадях.  На  берегу
много рабочих, погрузка шла вовсю, несмотря на воскресный день.
   Перевел бинокль - и еще неожиданность. Посередине бухты  на  якоре  стоял
небольшой японский сторожевик, окрашенный в светлую  шаровую  краску.  Когда
"Синий тюлень" застопорил,  сторожевик  тотчас  снялся  и  пошел  навстречу.
Великанову пришлось опять прибегнуть к маскараду. Он надел китель, фуражку и
выжидательно стоял на мостике.
   На корме сторожевика два низкорослых  матроса  расправили  сбившееся  без
ветра полотнище флага и держали так, чтобы его было хорошо видно.
   "Не просто солнце, а с лучами, - подумал Федя. - Военный корабль".
   - Я есть японца. Ты кто,  зачем  сюда  пришел?  -  потребовал  с  мостика
сторожевика какой-то очкастый в морской фуражке.
   - Почему я должен отвечать на ваши вопросы? -  вспыхнул  Великанов.  -  Я
нахожусь в России.
   - Каждый иностранец,  входящий  в  японские  воды,  обязан  давать  отчет
японскому военному кораблю, - словно и не слыша Федю, сказал второй, высокий
японец, тоже в очках, с кортиком и биноклем.
   - Не заводись с ними, - посоветовал появившийся на мостике Потапенко. - У
них пушки. Попридержи характер. Скажи что-нибудь такое-этакое...  А  то  все
испортишь. И партизан не найдем, и самим деваться некуда.
   Федя решил не обострять отношения.
   - Господин капитан, - произнес он очень вежливо,  -  у  меня  вышел  весь
запас воды. Я хочу пополнить его в этой бухте...
   - Куда вы идете? - спросил японец уже другим тоном.
   - По рыбалкам, за рабочими, -  нашелся  Великанов.  -  Скажите,  господин
капитан, есть ли в гавани наш военный корабль?
   Высокий японец, видимо, удовлетворился ответами.
   - Хорошо, очень пожалуйста, - разрешил он. - Ваших кораблей в бухте нет.
   Сторожевик сразу дал полный ход.  Вздыбив  за  кормой  бурун,  он  обошел
вокруг "Синего тюленя" и отдал якорь на прежнем месте.
   Великанов облегченно вздохнул.
   - Сергей, зови всех на совещание, срочно, - сказал он Ломову. -  Сюда,  в
штурманскую.
   Ломов кинулся выполнять приказание. А как же иначе! Пароход  пришел  куда
надо, его привел капитан Великанов. Тут  убавить  или  прибавить  нечего.  А
капитанов матрос Ломов привык уважать и слушаться.
   На совещании маленького экипажа было решено переменить  стоянку,  подойти
ближе к поселку.
   Надо сказать, что положение было  сложное.  Где  искать  партизан?  Этого
никто не знал. И партизаны не знали, что на  "Синем  тюлене"  к  ним  пришло
подкрепление.
   В то же время стоять в бухте и ждать опасно. Каждую минуту сюда мог зайти
белогвардейский "Сибиряк". Тогда прощай все: второй раз обмануть  барона  не
удастся. Разговор будет короткий... Но к  поселку  подойти  необходимо.  Там
больше надежды отыскать партизанские следы.
   Все это высказал унтер-офицер Потапенко. С  ним  согласились.  Таня,  как
местная жительница, взялась помочь узнать, где сейчас партизаны.
   - Я буду искать отца, - сказала девушка. - Я найду его обязательно.
   Подход судна к поселку таил и  свою  опасность.  Кто  знал  обстановку  в
поселке? Если  партизаны  вынуждены  скрываться  в  лесу,  то,  может  быть,
объявились каппелевцы. Что стоит небольшому отряду  белогвардейцев  посетить
"Синий тюлень", даже ничего не подозревая, а так просто, в гости. Пароход-то
ведь свой, флаг на корме трехцветный, а другого не подымешь - рядом японцы.
   И для Тани далеко не безопасно посещение поселка. Ее и ее  отца-партизана
там знали все.  Дело  могло  повернуться  по-разному...  Решили  для  охраны
послать с ней Великанова.
   Переход к поселку был небольшой, дошли за полчаса.
   На "Синем тюлене" все вооружились на всякий случай, выставили дозорного.
   Когда якорь снова зацепился своим рогом за илистое  дно  бухты,  на  воду
спустили  капитанскую  шлюпку,  и   девушка   в   сопровождении   Великанова
отправилась на берег.
   Вот и поселок. На пригорке  выстроились  несколько  жилых  домов,  лавка,
почтовая контора, лабаз, бараки для рабочих. Тут же  по  чахлой,  запыленной
траве бродили коровы и стреноженные лошади. Около  домов  шелестели  листвой
березы с искривленными стволами и желтой рваной корой. На березах  -  птицы,
повернувшиеся головками  к  ветру.  Ближе  к  берегу  -  пирамидальные  кучи
каменного угля, запасы Добровольного флота. Узкоколейка, на ней  две  ржавые
вагонетки.
   Сегодня воскресный день, и  возле  домов  топчутся  подвыпившие  рабочие.
Кучками прогуливаются парни и девушки. Один, в ярко-синей рубахе и  суконном
картузе, залихватски бренчит на  балалайке.  Он  вертит  ее  и  так  и  сяк,
наигрывает что-то задорно-веселое.
   Поодаль стоят орочи с бронзовыми лицами, в короткополых войлочных шляпах.
На женщинах много серебряных украшений: кольца, серьги, браслеты  -  изделия
орочских мастеров. Корейцы в белых  куртках  с  широкими  рукавами  и  белых
ватных штанах. Вот один из них с равнодушным видом проехал верхом на  черной
корове.
   Пахнуло вкусным дымком;  на  пороге  одного  из  домов  курился  самовар.
Девочка с рыжей косичкой и алым бантом бросала в трубу сухие сосновые шишки.
   Как знаком Феде этот запах...
   В детстве, возле одного из таких домиков (сейчас  его  нет,  сгорел),  он
тоже подкладывал в самовар смолистые шишки.
   Таня привела Великанова к себе, открыла дверь дома ключом, хранившимся  с
левой стороны  над  притолокой.  Много  раз  Федя  бывал  в  этих  небольших
комнатах.
   На стенах - те же картины, труд местного художника-самоучки.  На  всех  -
морские  виды.  Одна  из  картин,  с  длинной  надписью:  "Гибель   парохода
Добровольного  флота  "Владивосток"  на  камнях  у  Императорской   гавани",
навсегда запомнилась Великанову... Вот стол, за  которым  он  и  Таня  учили
уроки...
   - Ты побудь здесь, а я в поселок, - сказала девушка и убежала.
   Когда затихли ее шаги, Великанов стал размышлять,  как,  собственно,  все
отлично получилось. Сняли пароход с мели, а главное,  удалось  вырваться  из
офицерских  лап.  С  одной  стороны,  подумаешь  -  как   будто   счастливая
случайность, а на самом деле? Вот Никитин исправил машину. Легко  было  ему?
Случайная удача? Конечно, нет. Фланец необходимо было исправить, пароход  не
должен был вернуться к белякам, - вот  Виктор  и  напряг  все  силы,  пустил
машину в ход. А Потапенко? Да, он очень помог  нам,  помогли  его  знания  и
опыт. Но есть еще одна сила, продолжались раздумья Великанова.  Стихия.  Вот
тут ничего не скажешь. Туман был, а мог и не быть, - тогда как? Да, было  бы
хуже, много хуже. Ну придумали бы что-нибудь, уж наверняка  придумали  бы...
Потапенко рассказывал, у них на сторожевике матросы  едва  терпят  офицеров,
всем надоели издевательства, все ждут не дождутся  Советскую  власть.  Юноша
вспомнил  Дмитрия  Часовитина,  моряка   Сибирской   флотилии.   Из   многих
владивостокских комсомольцев он выбрал его, Федю, когда искали  человека  на
"Синий тюлень"... Бегут, бегут мысли...  Японцы...  Пользуясь  нашей  бедой,
хозяйничают тут... Как Арсеньев  рассказывал  о  повадках  орочей-охотников,
настоящий охотник никогда не выстрелит в спящего зверя, он сначала  разбудит
его. "Как амба", - говорят орочи. Перед тем как  броситься  на  врага,  тигр
предупреждает его рычанием. Благородный зверь. Перед мысленным  взором  Феди
возник герб Владивостока: золотой тигр  взбирается  на  серебряную  гору.  А
японцы? Разве они предупредили уссурийского тигра?..
   Прошел час. Федя начал беспокоиться. И не напрасно. Когда Таня вернулась,
она не вошла, а влетела в домик, смятенная, задыхающаяся.
   - Танюша, что с тобой? - бросился к ней Великанов.
   Вот что рассказала девушка. Она нашла друзей, узнала,  что  отец  ушел  с
партизанами к устью речки, за мысом Прозрачным. Про карателей они слышали  и
решили принять меры безопасности. Когда Таня возвращалась домой, на улице  к
ней пристали парни. Заводилами были сыновья  лесопромышленника  Федоркина  и
лавочника Трегубова.
   - Когда я вырвалась и побежала, - всхлипнула Таня,  -  Трегубов  крикнул:
"Ищи попа, партизанская девка, исповедуйся, повесим!" А в прошлом году оба в
женихи набивались... Вечером в поселке ждут офицера с тремя солдатами, они в
лесу скрывались. Все видели,  что  пришел  пароход.  Думают,  с  карателями,
поэтому осмелели. Надо скорей, Федя, на "Синий тюлень"  -  и  к  нашим.  Мыс
Прозрачный недалеко.
   У Феди сжимались кулаки, когда он слушал девушку, он готов был  сорваться
и бежать, чтобы расправиться с ее обидчиками. Но Таня  права:  если  местные
беляки задумают наведаться на пароход, это может окончиться очень плохо.
   - Проберемся к шлюпке с другой стороны, "женихи" твои нас не заметят.
   Девушка согласилась.
   Великанов вынул наган и щелкнул барабаном. Они закрыли дом,  спрятали  на
прежнее место ключ и побежали кружным  путем,  через  кустарник,  к  берегу.
Запыхавшись, остановились у больших камней.
   Шлюпки не было.
   - Это они увели, - едва слышно прошептала Таня, - Трегубов и Федоркин.
   Федя со вздохом посмотрел на море. Вот он, "Синий тюлень",  дремлет  себе
на якоре.  Тонкая  струйка  дыма  медленно  выползала  из  высокой  трубы  и
растворялась в небе.
   Как же до тебя добраться? Кричать? Не услышат. Раздеться и вплавь? Но как
быть с Таней? Федя знал, что девушка плавает плоховато, да и вода  студеная,
не для купания. Оставить ее одну в поселке? Нет, и этого сделать он не  мог.
Остервенелые  купчики  могут  исполнить  свои  угрозы,  особенно  если   тот
офицер-беляк из леса появится. Недаром Федор  Степанович  переселил  дочь  в
бухту Безымянную... Так как же быть?.. Мозг человеческий - великая штука, он
все может решить и придумать, но иной раз просит спокойствия, тишины, просто
времени. А его-то у них как раз в обрез... Минуты шли, а Великанов ничего не
мог придумать.
   На гладь бухты из-за мыса вывернула большая орочская  лодка  -  унимагда.
Два  человека,  на  носу  и  на  корме,  дружно  опускали  в  воду  короткие
широколопастные весла...
   - Эй, эй! - не раздумывая, закричал Федя, размахивая руками. - Сюда-а!
   Лодка повернула к берегу. Она уже подходила, когда с  пригорка  на  берег
побежали какие-то люди.
   Федя подхватил Таню на руки и  пошел  навстречу  лодке.  Дно  здесь  было
отмелое. Ороч, сидевший на носу, помог принять девушку. Едва  не  перевернув
лодку, взобрался Федя. Уннмагда стрелой помчалась к пароходу.
   - Твоя отец лесник Степан? - спросил Таню старший ороч. -  Шибко  хороший
человек Степан, много наши люди помогай.
   С берега треснули револьверные выстрелы. Это Федоркин. Но лодка была  уже
далеко.
   Лица орочей, как всегда, были невозмутимы. Они покуривали трубки,  словно
и не слыхали выстрелов.
   - Трегубов сердитый сегодня, - сказал старший  ороч,  -  мука  не  давай,
масла не давай, ничего не давай...
   - Почему? - спросил Федя.
   - Соболей проси, - ответил ороч и, придержав  весло,  вытер  пот  с  лица
рукавом рубашки. - В долг давай не хочу. Шибко сердитый Трегубов.
   Когда унимагда  подошла  к  знакомому,  поцарапанному  и  помятому  борту
"Синего тюленя". Великанов и Таня вместе со своими спасителями поднялись  на
палубу. Орочей пригласили в кают-компанию пообедать.
   Илья Бизанка, старший ороч, поочередно протянул всем руку:
   - Здравствуй. Спасибо. - Посмотрев на аппетитно пахнущий суп, добавил:  -
Наша шибко хочу кушай.
   На прощание друзья  решили  подарить  таежным  следопытам  муки,  сахара,
масла. В пароходных кладовых нашелся и табак, и плиточный чай.
   Орочи были очень рады.
   Унимагду нагрузили продуктами чуть не до краев.
   - Через два солнца наша реку Безымянку иди, - сказал старший ороч  уже  с
веслом в руках. - Рыба надо лови. Приходи после чай  пить.  Наша  солдат  не
боиси...
   "Синий тюлень", набирая скорость, шел к мысу Прозрачному.



   Глава девятнадцатая

   ПАРОХОД ВОЗВРАЩАЕТСЯ, НО...

   Ночной ветер вдосталь нагнал морского тумана. Серая кисея плотно  окутала
бухты, прибрежные скалы, кустарник и край отступившего от  берега  леса.  На
реке туман был  реже.  У  высокой  черной  скалы,  похожей  на  покосившуюся
крепостную башню, река врывалась на плоский камень, лежавший поперек  русла,
и круто скатывалась вниз.  За  порожком  она  сердито  бурлила  и  пенистыми
потоками разливалась между валунов.
   Но шум водопада заглушали иные, необычные звуки.  Сотни  крупных  лососей
взлетали в воздух и шумно шлепались обратно в воду. Казалось, река закипела:
она пенилась, выбрасывала веером брызги.
   Сгибая тело в дугу и ударяя хвостом  о  поверхность  воды,  лосось  легко
берет препятствия в два человеческих роста. Можно было  подумать,  что  рыба
увлечена забавной игрой: кто выше и дальше прыгнет.
   На самом деле было иное. Лосось шел на нерест, порожек преграждал путь  -
надо пройти через него, идти дальше и дальше, пока  в  спокойном  прозрачном
ручейке не найдется удобное место.  В  песчаном  дне  самка  выроет  ямку  и
отложит икру.
   Но доберутся туда только самые сильные и удачливые.  Над  рекой  слышатся
хищные, похожие на мяуканье вскрики чаек, воронье карканье.
   Туман скрывал многое из тяжелой  борьбы  за  жизнь,  за  продление  рода,
приглушал звуки могучего действия  природы...  Лосось  возвращался  в  места
своего рождения.
   На оглаженном речными струями камне стояли два человека в синих шерстяных
фуфайках и японских резиновых сапогах. Один высокий и худой, другой  высокий
и толстый.
   - Говорил, валом пойдет рыба, - не отрывая глаз от удивительной  картины,
с волнением произнес худой. - Нерпа вчера гуляла, воронье слеталось - верный
признак.
   - М-да, гм... - не сразу  отозвался  толстяк,  в  котором  нетрудно  было
узнать старшего механика Фомичева. - Рассказывали люди - не верилось как-то.
Во сне столько рыбы не приснится.
   - С голоду теперь не помрем, Николай  Анисимович,  -  радовался  машинист
Безбородов, старинный дружок стармеха. - И  свежей  рыбки  поедим,  и  впрок
заготовим, накоптим, зернистой икорки - вот так, вдосталь... А посмотри, что
с рыбой через неделю содеется: почернеет, хвост оботрется, как старая метла,
чешуя облезет, полуживая...
   Совсем рядом метровый лосось, разбрызгивая хвостом воду, всплеснулся  над
рекой.
   Безбородов снял шапку и, улыбаясь, вытер мокрое лицо.
   - Такого бы на уху