--  Тихо,  не  кричать,--  направив на  них  оружие,  властно  приказал
Заремба.
     -- Не... не надо,-- прошептала пересохшими губами девушка.
     -- Потихоньку, спокойно одевайся,-- разрешил ей подполковник.
     Та одной рукой стала дотягиваться до вещей  и кое-как набрасывать их на
себя. Парень продолжал сидеть под  стволом  автомата. Первый  испуг  у  него
прошел, он сумел понять, что  русские здесь не случайно, что они прячутся. В
то же время это предполагало самое худшее, так как именно человек прячущийся
не желает иметь свидетелей.
     Туманов тоже требовательно посмотрел  на  командира. Влюбленные  поняли
его взгляд, обреченно замерли, забыв про одежды.
     -- Не надо,--  вновь попросила  девушка, но теперь она уже просила не о
том, чтобы ее не насиловали, а чтобы не убивали.
     -- И что  с  вами  делать?  --  откровенно  признался в своем  бессилии
Заремба, стараясь не встречаться взглядом с Тумановым.
     -- Отпустите,-- попросил парень.
     -- Небось, из банды,-- усмехнулся капитан, заранее зная обратный ответ.
     -- Нет, я не воюю. Мы скоро поженимся.
     -- Он не воюет, нет,-- заступилась  за друга и девушка.  И подтвердила:
--У нас скоро свадьба.
     -- Кого поддерживает село?
     --  Н...никого, -- честно признался парень. -- Сами по  себе. Со  всеми
мирно.
     -- А  чего  же не  воюешь  вместе  с  остальными?--  продолжал  дотошно
допытываться пограничник, пытаясь поймать того на неточности и избавиться от
угрызений совести перед предстоящим убийством.
     -- Не пошел. Не хочу. Мясом откупаюсь, барашками.
     -- Ага,  значит, помогаешь боевикам,-- нашел-таки оправдание капитан  и
снова посмотрел на Зарембу.
     А  тот  смотрел  на  девушку. Та смущенно  прятала  за  спину лифчик  и
одергивала блузку: одеваться под взглядом незнакомца оказалось труднее,  чем
раздеваться. Выглядела она лет на семнадцать-восемнадцать, по- горянски была
смугла, глазаста. Неужели и девушки хотят, чтобы взбесившиеся от собственной
независимости и значимости мужики загнали их в семнадцатый век, в паранджу и
бесправие?
     -- Одевайся,-- разрешил двигаться и парню.-- Пойдете пока с нами.
     -- Да-да,-- согласился тот. Зато девушка, более бесхитростная или более
смелая, поинтересовалась:
     -- А куда?
     -- До Моздока, конечно, мы вас не потянем, но пару километров пройдете.
На всякий случай, чтобы шума не поднимали.
     --  Мы  не...-- начал  парень,  но  Туманов  одним  движением  автомата
заставил его замолчать.
     -- Возьмитесь за руки и следуйте за мной. Гена,-- опять перешел Заремба
на никому не нужную  конспирацию.-- При малейшей  попытке бежать стреляй  на
поражение.
     --  Есть,-- с удовольствием  согласился с  приказом капитан. Не думали,
что придется столь скоро покидать приютившие их развалины. А  тут не  только
от воюющих сторон покоя нет,  но и от  влюбленных. Где теперь прятаться? Где
тот уголок в районе, куда не  заглянет ни одна собака? И воды  не набрали...
Шли медленно, все по тому же оврагу  выбираясь  к лесополосе. Но сколько раз
она может  выручать? Да и не  выручит.  Хотя бы потому, что сама продувается
насквозь ветрами, просматривается насквозь взглядом, простреливается навылет
любым выстрелом. В лесополосе спасения нет...
     --  Все,-- остановился  Заремба.  Как  ни  плавно передергивал  Туманов
затвор,  а   металл  клацнул,  заставив   чеченцев  вздрогнуть   и  сжаться.
Передернутый затвор под слово "Все" -- это в самом деле все.
     Однако  решимости  и  решительности   в  действиях   командира  капитан
по-прежнему не увидел. Неужели пример с Вахой недостаточен: ехали бы сами за
рулем, уже  пересекли  бы границу с Ингушетией. А отпустить чеченцев  -- это
пустить  по своему  следу гончих  псов.  Непротивление  злу насилием?  Снова
толстовщина...
     Заремба,  наоборот, думал о Туманове. Вдруг отыскал, высветил в чехарде
всякой всячины тот основной штрих,  из-за которого  он с самого первого раза
все же  не очень возжелал  иметь  рядом  пограничника -- тот  показался  ему
чересчур  агрессивным.  Если  лично  он настрелялся в своей жизни  вволю, то
Туманов лишь начинает это делать. Ему укажи на врага  и дай в руки оружие --
и он станет  мстить.  Беспощадно  и в какой-то степени справедливо.  За свою
передвинутую заставу, за прошедшую, оказавшуюся глупой, жизнь. За поруганную
-- в первую очередь высшими чиновниками и государственными мужами -- Родину.
Собственные семейные неурядицы. Тем более нет нужды жалеть чеченцев, которые
копят злобу к его товарищам по оружию и всегда готовы пустить в ход свое.
     ...Но разница между  начинающим войну  и  ее заканчивающим -- как раз в
десятках загубленных жизней. Подчас невинных...
     --   Бегите  домой,   чтобы  пятки   сверкали,--   отпустил  влюбленных
подполковник.
     Те  недоверчиво,  не  спуская глаз  с  автоматов,  попятились. А  когда
капитан  сделал  неосторожное  движение,  сердечки у  них оборвались  и  они
окаменели.
     --Я сказал, бегите,-- повторил Заремба. Третьего раза не потребовалось.
Схватившись за руки, парень и девушка бросились к редким огонькам поселка. К
продолжению жизни и любви.
     --  А ты не скажешь, зачем нам вообще автоматы? Просто таскать и пугать
кошек?  --  поинтересовался  Туманов.--  Ты   веришь  в  их  благородство  и
надеешься, что они никому ничего не скажут?
     -- Нет, не надеюсь. И надо уносить ноги, если хотим,  чтобы они нас еще
носили по грешной земле. -- Благородно, конечно, но глупо.  И когда они тебе
или  мне станут вспарывать живот или  отрубать голову,  не забудем вспомнить
этот миг.
     -- Надо уходить.
     -- Куда? "Спереди застава, сзади западня",-- , песенку такую слыхал?
     -- Слыхал. И сто раз проходил ее на практике.. А уходить...  Пересекаем
трассу и в обход села -- снова к блокпосту.
     -- Ты что-то забыл сказать Приходько?
     --Думаю, да.
     --Что?
     -- Помнишь солдата, что лежал около сгоревших машин? Надо похоронить.
     Сказал, конечно, о первом вспомнившемся, но в то же время именно с этим
и согласился: раз не i забывается, если сидит в подсознании, то все;
     едино отыскалось  бы. И мучило  бы потом  всю,жизнь.  Очень хорошо, что
вспомнился непохороненный солдат...
     --  Знаешь,  это  не ты  не  хотел меня брать  с  собой,-- вдруг  снова
вспомнил Балашиху капитан.-- Это я не хотел с тобой идти. Что-то  чувствовал
в тебе надломленное. Извини, но это так.
     Зарембе,  который  сам  несколько  минут  назад думал что-то подобное о
Туманове, оказалось неприятным  это признание  вслух.  Не  желая  усугублять
конфликт, первым тронулся с места:
     -- Надо спешить. Трогаемся.
     -- Пошли,-- не стал спорить  и Туманов. Свое слово он сказал, прекрасно
в то же время понимая, что им суждено ради спасения держаться только вместе.
Это потом, в  России, можно разойтись в разные стороны  и  больше никогда не
касаться друг друга. Но в Россию надо выйти.,.
     Едва  успели  перебежать  трассу  и  начать  обход  поселка,  как около
развалин послышался собачий лай, голоса  людей, замелькали фонарики. Туманов
скосил глаза на командира: а я о  чем говорил? Заремба,  кажется, в  глубине
души надеялся,  что ничего подобного не  произойдет, и правота  пограничника
откровенно удручила его.  Впрочем, почему должны  доверять ему люди, которые
боятся теперь и собственных развалин? Все закономерно.
     --  А  Приходько  наверняка  сразу  всадит  нам  по  паре  магазинов,--
продолжал  прогноз  Туманов.--  Лично я на  его  месте  всыпал  бы,--  боясь
все-таки ошибиться, поправился пограничник.
     Но Заремба  окончательно  вознамерился идти  к старшему лейтенанту. Или
убедит  его  помочь, или...  или все  годы  службы  и работы  с людьми пошли
насмарку и он не разбирается в жизни.
     -- Ты постоишь в сторонке,-- ограждая капитана от неожиданностей в виде
той же пары магазинов, распорядился подполковник.
     -- Пойдем вместе,--  не  согласился с  командиром пограничник.-- Только
вдвоем.
     -- Извини, но вот это -- точно глупость. Прикроешь меня.
     Капитан усмехнулся:
     -- Своих стрелять у меня рука не поднимется. Даже ради тебя, командир.
     --  Тогда держи,-- Заремба снял  с пояса сумку.-- Здесь, надо полагать,
несметные суммы. В долларах.  Пока  ты  будешь с ними,  ты, с одной стороны,
останешься подвержен невероятному риску,  но с другой -- прикрыт на будущее.
Если не вернусь -- распоряжайся по своему усмотрению.
     -- Неладно что-то у нас с тобой, Алексей,-- не трогая сумки, проговорил
капитан.-- Нам  бы выползать  вместе, а мы на радость своим и чужим полируем
грани.
     --- Значит, не роботы.  Значит, думаем и не желаем превращаться в тупых
и  слепых исполнителей, которым наплевать  на собственное мнение о себе. Все
нормально, Василий. К тому же я убежден, что вернусь.
     --  Возвращайся,-- пожелал и Туманов,  хотя  про  себя  добавил:  -- На
влюбленную парочку тоже надеялся...
     Вместе с сумкой оставив  и автомат,  Заремба вышел на трассу к пошел по
пустынной  дороге в  сторону поста.  Оттуда  долго  его не  замечали,  потом
раздались  команды  и  в  воздух  ушли  трассеры. Подполковник  остановился,
успокаивая солдат  и давая  время Приходько выйти  из землянки. Тот  попусту
стрелять не станет. В самом деле -- вверх ушла зеленая осветительная ракета.
Заремба поднял руки, но не сдаваясь, а показывая, что без оружия, и медленно
пошел на блокпост. Его напряженно  ждали. Старший лейтенант  в красивое кино
играть  не  желал  и  выходить  навстречу тоже  безоружным  не  намеревался.
Встретил Зарембу у первых изгибов "змейки" при  оружии, показывая, кто здесь
распоряжается.
     Узнав подполковника, долго молча смотрел на него, стараясь предугадать,
что  привело командира "похоронной команды" к нему повторно и чем это грозит
его людям и его собственной офицерской карьере. Честно признался:
     -- Не ждал.
     -- Мне бы с тобой поговорить, старший лейтенант. Тет-а-тет.
     -- Мы уже говорили.
     -- И все-таки.
     -- Ну что ж, давай присядем. Товарищ-то держит сейчас нас на мушке?
     -- Нет. Своих не стреляем. Чужих без дела тоже.
     Кто вы на самом деле?
     Вот об этом и хочу  рассказать. Давай все-таки присядем. Где посчитаешь
нужным.
     --  Пойдем к землянке. Костя,-- позвал племянника.  Когда тот  оказался
рядом, кивнул: -- Обыщи.
     Санинструктор со смешанным чувством -- неприязни за предыдущий захват и
в то же  время не забыв, что ничего плохого им так и не сделали, подступился
к подполковнику. Заремба сам отдал ему "Короля джунглей", попросив:
     -- Только потом вернешь.
     -- Посмотрим,-- неопределенно  отозвался старший лейтенант и  пропустил
подполковника впереди себя.

Глава 12. Война своих не отпускает


     -- Хорошо. Допустим, я вам поверил. И что дальше?
     Приходько скурил за время рассказа несколько сигарет, но перед решающим
вопросом вытащил еще одну.
     -- Нужно дать время отлежаться Василию, а потом каким-то образом помочь
нам добраться до границы.
     -- И подвести себя под трибунал.
     Зажигалка не  давала огня, и старший лейтенант потряс  ее как монету  в
ладони. Орел или решка выпадет? Зажглась.
     -- При определенном стечении обстоятельств может случиться  и  такое,--
согласился Заремба.--  Хотя, как  мне кажется, шума вокруг  нас поднимать не
станут. Трибунал -- это в любом случае разбирательство, а в правительстве, я
уверен,  есть  и такие  люди, которые  за представленную информацию  выдадут
ордена. Я думал о тебе, не бойся.
     --  А я не  боюсь.  Кстати, за  сообщение о  вас  и стрельбу удостоился
устной благодарности замкомандарма. Сдам вас, точно орден получу.
     -- У меня их четыре. Тешат иногда самолюбие, но не греют. Поверь. А тем
более не служат защитой перед властью.
     -- Ладно, на дворе ночь и пора вроде  ложиться досыпать.  Давай  глянем
бумаги и  послушаем пленки. На это дело у нас в кустах  магнитофон имеется и
студент с незаконченным высшим экономическим.
     -- Документы у  Туманова.  Одного  отпустишь  сходить  за  ним или  под
охраной?
     -- Зачем охрана? Сам ведь пришел, смысл-то какой не возвращаться?
     Насколько позволяла  темнота, Заремба внимательно посмотрел на старшего
лейтенанта.  Словно  давая   возможность  увидеть  себя  получше,  Приходько
затянулся  сигаретой, раскаленным  пеплом подкраснив лицо. Каменное. Нет, не
угадаешь, что у него на уме. Можно только поверить собственной интуиции.
     -- Через пять минут вернемся,-- поднялся Заремба.
     ...Туманов  окликнул  его из нового  места  -- переместился  на  всякий
случай. Молодец. Перепрыгнув к нему через придорожную канаву, Заремба присел
на корточки.
     -- Ну что, ждут  нас в гости. Без хлеба-соли и плясок, правда, но они и
не подразумевались с самого начала.
     -- Хоть какие-то гарантии получил?
     -- Видишь, вернулся. Можем уйти. Искать, я думаю, не станут.
     -- Что  ж, давай рискнем,-- окончательно  согласился с планом командира
пограничник.   И,   что   понравилось  Зарембе,   не   отгородив   себя   от
ответственности за непредсказуемость событий.
     Вышли  на  трассу.   Встречать  их  высыпала,  наверное,   вся  команда
блокпоста.  Петлять по  нему, по  крайней  мере  Заремба,  посчитал  все  же
недостойным  своего звания  и  погон,  и перепрыгнул  препятствия.  Туманову
подобное оказалось не под силу,  и он вынужденно повторил все  изгибы. Вслед
за командиром протянул старшему лейтенанту автомат, пистолеты.
     И только после этого Приходько в точности повторил дневную фразу:
     -- Костя, больного в землянку. И чай на  всех.  Говорят, дважды  нельзя
ступить в одну воду, а санинструктор капитана обхватил так же, как накануне.
Сходство заметили все, кто-то хихикнул.
     --  Всем  отдыхать,-- разогнал  солдат Приходько.--  И охранять. Боевые
расчеты потянулись к огневым точкам, отдыхающая смена -- спать. Сам командир
еще раз перекурил, проверил  часовых и только после этого  вместе с Зарембой
спустился вниз.
     В  землянке, в  ворохе  накладных  из  заветной сумки  с  удовольствием
профессионала копался тот  самый сержант, что остановил машину Вахи в первый
раз.
     -- Кажется, двойная бухгалтерия,-- вынес он первый вердикт бумагам, как
только командир спустился под землю.
     --  Бухгалтерия  чего?  -- попросил  более доступных объяснений старший
лейтенант.
     -- Документы  разрозненные, надо с чем-то  сопоставлять.  Но  некоторые
копии  есть. И  когда  послушаешь  записи,--  сержант  кивнул  на заляпанный
наклейками от жвачек магнитофон,-- то кое-что проясняется.
     Он  нажал вялую, безжизненную клавишу запуска. Та попыталась  выскочить
обратно,  но  сержант-студент-экономист  не   зря  отдал  лучшие  свои  годы
студенчеству и армии: прижал черную квадратную головку спичкой.
     Алло, Москва? Махмуд говорит...
     Говорил Махмуд с Москвой несколько раз, и после каждого общения картина
становилась все  яснее  . Даже по намекам, иносказаниям вырисовывалось,  что
кто-то в Москве  пробивает деньги из бюджета на восстановление  разрушенного
Грозного. Дальше шел спор, через какие банки предварительно прокручивать их,
чтобы набежали проценты.
     --  Так  сейчас  все  делают,--  успокоил  сержант.  Дальше  магнитофон
сообщил, что после прибытия денег в  Чечню их обналичивали в  военно-полевом
банке. Якобы  на зарплату, закупку  стройматериалов и  тому подобное.  Затем
городские власти подписывали  бумаги о приеме  в эксплуатацию больниц, школ,
детских  садов   и  магазинов,  а   через  день-два,  якобы  "в   результате
террористических  актов" или "налета  авиации". здания  вновь разрушались  и
финансирование начиналось сначала. Так, не положив ни кирпича,  не  протянув
ни  метра труб, списывали  миллиарды рублей. Москва, правда, просила  делать
подольше разрывы между "сдачей" объекта и его новым "уничтожением", или, что
еще  лучше, подгадывать под  боевые действия, которые легко можно ради этого
дела провоцировать и управлять ими.
     Про подобные махинации  Заремба не  слышал. Знал  про горящий  нефтяной
факел на  окраине Грозного.  Кем-то  подожженный в самом  начале  войны,  он
коптил небо и никто не собирался его тушить.
     --  Через этот  факел  столько  списывается,--  махнул  рукой  знакомый
вертолетчик, когда однажды Заремба поинтересовался, почему не могут погасить
огонь.-- Сгорает на тонну, списывают на десятки и сотни. Нельзя гасить.
     Теперь вот строительство! Где же взять России столько жил, чтобы тащить
всех мафиози?!
     После  пленки  Приходько  посмотрел  на  спецназовцев  с  окончательным
доверием. Туманов, укутанный одеялами, лежал на своем прежнем месте. Вернее,
на   месте  санинструктора,   потому   что  тот,  совершенно  равнодушный  к
магнитофонным откровениям, пристраивался в уголке рядом с нарами.
     -- В накладных -- какие-то железнодорожные поставки,-- продолжал в роли
криминалиста  изучать  бумаги  сержант.  Спичку  вытащил,  дав   передохнуть
магнитофону.--   И   главное  --  ксерокопии   гарантийных  писем  от  имени
правительства  России  на   получение  ссуд  и  кредитов   на   все  то   же
восстановление Чечни. Даты, подписи.
     Старший  лейтенант  с  недоверием  и  долей  испуга   от  приобщения  к
государственным   интригам   посмотрел  на  Зарембу:  неужели   все  правда?
Подполковник пожал плечами:  экономист твой работает, ты сам все слышал. Так
что,  чем  могу. Знал бы  больше, может, и всю армейскую группировку в Чечне
бросили бы против "Кобры", а не вшивый десант с вертолетами.
     --  Спасибо,  Юра,--  поблагодарил  довольного   самим  собой  сержанта
Приходько.-- Отдыхай. Курите? -- забыв, что уже спрашивал, поинтересовался у
спецназовца.
     -- Нет. Из тех, кто курил, один Туманов остался,-- прорвалось с болью.
     -- А я выйду покурить.
     Заремба чертовски хотел спать,  но нашел в себе силы подняться и  выйти
на улицу вместе со старшим лейтенантом.
     -- Что ж они вот так,  за нашей спиной  и на нашей крови...-- в сердцах
проговорил тот. Нервно покурил и пообещал:
     --  Я перекину вас.  К  самой границе. Не беспокойтесь. Идите отдыхать,
товарищ подполковник,-- впервые на этот раз обратился по званию.-- А я посты
проверю.
     -- Спокойной ночи.
     Зарембе постелили рядом с Тумановым,  на месте сержанта, потому что тот
пристраивался  на  полу  рядом с  санинструктором.  Студент хотел  о  чем-то
спросить, и  ответь Заремба на его  взгляд, наверняка завязался бы разговор.
Но спецназовец сделал вид, что ничего не увидел и не понял.
     Спали  разведчики почти целые сутки.  Вставали, наспех  перекусывали  и
снова  тянулись  к  нарам. В  землянке,  правда,  постоянно  находилось  два
человека --  для  помощи ли, а может на  всякий случай  и для охраны. Однако
своим сном спецназовцы так  убаюкали их самих,  что  когда под вечер Заремба
открыл глаза,  головы охранников  лежали на  дощатом  столе  рядом с сипящим
магнитофоном, самостоятельно вытолкнувшим из себя спичку.
     Заремба наладился тихонько выйти наружу,  потом  подумал о последствиях
для солдат: Приходько в любом случае взгреет их за сон на посту и специально
заворочался, шумно встал. Даже подал голос:
     -- Что на улице?
     Охранники испуганно вскинули головы.
     -- Командир на улице? -- переспросил подполковник.
     -- Да. Позвать?
     -- Я сам выйду.
     -- Я провожу,-- то ли из вежливости, то ли согласно инструкции старшего
лейтенанта предложил свои услуги один из охранников. Вверху начинался вечер,
но все равно Заремба зажмурился  от  света,  наплывшего  ему  в  глаза после
полутьмы землянки.
     -- С добрым вечером,-- подтвердил время суток и Приходько.  Он восседал
на  бронетранспортере.  Под  рукой  стояла  радиостанция,  наушники  старший
лейтенант  надел  на колено  --  или ждал переговоров, или уже  пообщался  с
руководством. Увидев, что  в первую очередь  внимание гостя привлекла рация,
отвлеченно успокоил: