напряженно работал в поисках выхода. О последствиях он уже не  думал,
он мог и убить их всех со спокойной душой, появись такая возможность. И Егор
решил не медлить, если  подвернется  случай,  а  сразу  же  действовать,  не
рассуждая и  не  тратя  время  на  выяснение  для  него  непостижимого,  ибо
чертовщина - она и в Африке чертовщина. Он похерит  всю  их  магию  парочкой
хороших ударов и докажет превосходство материи над черным духом.
   Самое удивительное, что в те минуты он совсем не думал о себе,  только  о
Светлане. Наверное, он действительно влюбился в нее, хотя еще не понял этого
до конца. Даже после того, что  видел  недавно  в  ее  квартире.  Но  что-то
подсказывало ему, что она лишь  жертва,  игрушка  в  руках  негодяев,  почти
совершенство, загнанное в угол этим чудовищем Закревским и его ублюдками.
   Когда они въезжали во двор, он спросил:
   - А к чему вдруг такая спешка? Светлана ведь говорила что-то о месяце?
   - А чего тянуть? Месяц был указан в завещании как  приблизительный  срок,
но точного времени оговорено не было. Закревский сам волен  выбирать,  когда
прийти: в начале месяца или в конце. Он пришел в начале. Да и энергия у него
кончается, подзарядочка  требуется,  кхе-кхе.  Нельзя  ждать  до  следующего
полнолуния. Вот если бы мы вас к завтрему не поймали, тогда  другое  дело  -
пришлось бы уезжать.
   - О каком завещании вы говорите?
   - Ох, молодой человек, выходите, слишком уж  вы  любопытны.  Вытаскивайте
его, мальчики.
   Егор  видел,  как  мимо  провели  заплаканную   Светлану   с   тоской   и
обреченностью в глазах, и его сердце  дрогнуло  от  жалости  и  негодования.
"Ничего, подумал он, - эти скоты еще пожалеют, что связались со мной".
   Дуболомы подхватили его под мышки и тоже потащили в дом. В  комнате,  где
он выбивал зубы менеджеру, уже сидела печальная девушка, а вокруг  суетились
старушки с самоваром и пряниками. Бухгалтера видно не было. Семен  Карлович,
отдав какие-то распоряжения подручным, скрылся за дверью в соседнюю комнату.
Егор сел на стул и стал рассматривать помещение, прикидывая его  надежность.
Металлические входные двери, на окнах  стальные  решетки.  Выбраться  отсюда
практически невозможно.
   - Ну что, голубочки, вы теперь наши, - пропищала одна старушка, ставя  на
стол поднос с чашками и пряниками, - откушайте на здоровье что бог послал. А
то до ночи уж кормежки не будет.
   - Тогда вы бы что-нибудь посолиднее поставили, колбаски или там ветчинки,
- съязвил Егор, беря черствый пряник. - Что это за еда? Смех один.
   - Мы - вегатарьянцы, касатик, нам мясное нельзя, оно дух с толку сбивает,
так что насыщайтесь, пока чуток время есть.
   Светлана от насыщения отказалась, покачав головой и не отрываясь от своих
шикарных туфель, которые нацепили на нее бабки, а  Егор  запихал  в  себя  с
десяток ванильных пряников и выпил три стакана чаю.  Бабки  только  умиленно
вздыхали, глядя на это, а когда он закончил, одна из них сказала:
   - Зря ты, милок, столько водицы пьешь  -  в  туалет-то  теперь  не  скоро
попадешь.
   - Так что ж вы сразу не сказали?! - поперхнулся тот.  -  Стоят,  смотрят,
мымры старые!
   - Так ты ж и не спрашивал,  -  удивилась  она.  -  Ну  ладненько,  идите,
облегчитесь пока, а потом уже и отведем вас.
   - Куда это? На бойню, что ли?
   - Экий ты грубиян,  -  вздохнула  она.  -  Все-то  тебе  опошлить  нужно.
Мальчонки, проводите его в туалет, - повернулась она к дуболомам. - А  потом
и девоньку.
   В сортире света не было, и ему пришлось ориентироваться по звуку, зато он
догадался, что Закревский, который не переносит света, тоже пользуется  этим
туалетом. Это могло пригодиться. Но зачем? Где выход из западни?  Эх,  сняли
бы с него наручники, он бы показал им кузькину мать! И даже то, что дуболомы
были поздоровее, его не смущало. Он бы справился сейчас и с десятком  таких,
только бы выбраться из этой жути, этого  кошмара.  Он  боялся  его,  хотя  и
пытался давить в себе муторный страх.
   Застегивая ширинку, в кармане чужих штанов он коснулся чего-то  твердого.
Наручники мешали, но он все же исхитрился засунуть руку в карман  и  вытащил
оттуда маленький металлический китайский фонарик, похожий на ручку.  Включив
его, он увидел тонкий, но довольно яркий лучик - батарейки работали. Он  так
обрадовался, что едва так и не вышел с ним, но вовремя спохватился  и  сунул
его обратно. Теперь у него было оружие, правда, не ахти какое, но все же.
   Светлана, погруженная в свои тоскливые думы,  отказалась  и  от  туалета.
Похоже, ей уже было совершенно все  равно.  Что  же,  черт  побери,  ее  так
гнетет? Неужели перспектива встретиться с Закревским так  страшна?  Господи,
скорее бы все это кончилось...
   Он ничуть не удивился, когда их привели в ту же самую темную комнату, где
на этот раз коптила  керосиновая  лампа  и  можно  было  осмотреться.  Тахта
застелена чистым пледом, у стены в один ряд стоят стулья, а  два  сломанных,
которые, видимо, он в прошлый раз кидал в темноту,  кучей  свалены  в  углу.
Только сейчас он вспомнил: в коридоре он  пару  раз  споткнулся  о  какие-то
палки, но тогда ему было  не  до  них.  Странно,  что  он  не  слышал  звука
разбивающихся стульев. Другой мебели в комнате не было. Светлану усадили  на
тахту, а он сел на стул и стал  ждать,  чем  все  это  закончится.  Старушки
шустренько выскочили, оставив их под охраной дуболомов, а через пару  минут,
пыхтя и шаркая ногами; уже тащили к проему, через который вышли,  носилки  с
раствором и кирпичи. На этот раз, как он понял, все было на самом  деле.  Он
было пробовал встать, чтобы испытать  кирпичи  на  ощупь,  но  завхоз  резко
осадил его, рявкнув:
   - Цыть, парень! Не гоношись.
   Светлана даже не подняла глаз на все это безумие,  от  которого  у  Егора
встали дыбом волосы. Ведь если их на самом деле замуруют, то им уж точно  не
выбраться, сколько ни бейся лбом об эти стены. В потолке нет никаких  люков,
на полу лежал линолеум и тоже без единого намека на какой-нибудь проход. Вот
разве что под тахтой... Он забыл: отодвигал он в прошлый раз тахту или  нет,
когда искал в темноте выход. Надо будет на всякий случай посмотреть еще раз.
   Старушки закончили таскать кирпичи и теперь стояли в стороне, глядя,  как
мальчики, стоя в коридоре, ловко выкладывают стенку толщиной в один  кирпич.
Они орудовали мастерком как заправские каменщики - быстро и  точно  подгоняя
кирпичи  один  к   другому.   Ненависть   закипела   в   Егоре   от   черной
несправедливости и жестокости врагов. Что это они  себе  позволяют  в  конце
двадцатого века в  почти  демократической  стране,  при  наличии  российской
подписи на Декларации о  правах  и  свободах  граждан?!  Кто  им  дал  право
замуровывать живых людей в столице Российской Федерации  в  разгар  рабочего
дня? Где санкция прокурора, если уж на то пошло? Такими  абсурдными  мыслями
он распалял сам себя, глядя, как быстро растет преграда на единственном пути
к свободе и  независимости.  Когда  безмолвные  и  сосредоточенные  мальчики
начали укладывать последний, верхний  ряд,  он  встал  со  стула,  отошел  к
противоположной стене, разогнался и снес к чертям свежую кладку, пока цемент
еще не схватился.  Кирпичи  с  грохотом  полетели  по  коридору,  ударяя  по
каменщикам, которые, видать, собрались уже мыть  руки,  а  Егор  невозмутимо
проговорил:
   - Вы забыли  снять  наручники,  -  и  потряс  ушибленной  ногой,  которой
разворотил стену.
   Старушки   осуждающе   закачали   головами,   а    дуболомы    недоуменно
переглянулись, не зная, как поступить в такой ситуации: то ли бить Егора, то
ли заново укладывать стену. Наконец они принялись собирать  кирпичи,  что-то
бормоча под нос, видимо матерясь, а старушки резво побежали с  носилками  за
раствором. Инвалиды, мать их!
   - Вы забыли про наручники, - напомнил он им.  -  Снимите,  и  я  не  буду
больше ломать. А то ведь  так  никогда  и  не  построите,  -  пригрозил  он,
усмехнувшись, и протянул в проем руки. - Давайте, братишки, вы  же  меня  не
боитесь, правда? Что я могу сделать за стеной? Смелее, ну!
   И эти тупоголовые мужики клюнули.  Завхоз  вытащил  ключ  и  нехотя  снял
наручники, аккуратно сунув их себе в карман. Егор растер руки и уже спокойно
сел на свой стул, не обращая более внимания на старания добросовестных  слуг
Закревского. Но конец несчастьям  еще  не  наступил.  Кассир  перелез  через
остатки стены, подошел к стулу, на котором  стояла  лампа,  и  понес  ее  из
комнаты, буркнув:
   - Хорошо, что ты стену сломал, а то бы забыли.
   Минут через двадцать комната погрузилась в непроницаемую темень. Пока еще
был свет, Егор перебрался поближе к Светлане, сев  рядом  с  ней  на  тахту,
чтобы удобнее было общаться и в случае чего защитить  безучастное  ко  всему
создание. Теперь им предстояло провести здесь как  минимум  сутки,  а  может
быть, и всю оставшуюся жизнь, то есть попросту  умереть  от  голода  в  этом
каменном мешке. Но он знал, что  события  должны  развернуться  этой  ночью,
потому что Семен Карлович говорил о полнолунии. Значит, нужно ждать  и  быть
готовым ко всему, в том числе и к чертовщине, от одной мысли о  которой  его
начинало трясти. Он слышал частое дыхание Светланы, но не решался  протянуть
руку и успокоить ее - не знал, как она отреагирует. После увиденного  у  нее
дома и того, что она сотворила с Валерой, он начал немного побаиваться  свою
бывшую любовницу. Он достал из кармана фонарик  и  включил.  Лучик  прорезал
темноту и уперся в стену, у которой стояли стулья.
   - Что это? - услышал он испуганный голос девушки.
   - Фонарик твоего мужа, - весело ответил он, стараясь  не  подавать  вида,
что и  сам  боится.  -  Я  его  случайно  обнаружил.  Как  думаешь,  он  нам
пригодится?
   - Не знаю, я ничего не знаю, - бесконечно усталым голосом произнесла она,
- мне уже на все наплевать, пусть делают что хотят.
   - Это ты брось. Мы еще покувыркаемся! - рассмеялся он, чувствуя,  как  от
ее слов по коже забегали мурашки. - Скажи, что ты о них знаешь? Не могу же я
бороться с ними с завязанными глазами. Чего они от тебя хотят?
   Она молчала, но дыхание ее участилось.
   - Сволочи они! - зло бросила она наконец. - Ненавижу!
   - Ты погоди ругаться, остынь,  нам  сейчас  спокойствие  нужно,  -  мягко
проговорил он. - Ты это.., меня не укусишь, если я до тебя дотронусь?
   - Нет, не волнуйся. По крайней мере пока это мне не грозит, до встречи  с
этим ублюдком Закревским. И выключи фонарик - батарейки сядут.
   В голосе ее мелькнули живые нотки, и он воспрял  духом:  значит,  она  не
совсем еще свихнулась и сможет ему помочь! Пересев к ней поближе, он нащупал
в темноте ее  плечи  и  обнял,  стараясь  не  делать  резких  движений.  Она
доверчиво склонила голову ему на плечо, и он почувствовал  легкое  волнение,
совсем как тогда, когда они целовались на брудершафт. Но он тут же взял себя
в руки - еще не хватало заняться здесь любовью, когда кругом враги и  родина
в опасности. Вот  победим,  а  тогда  уж  можно  и...  Он  тряхнул  головой,
отбрасывая глупые мысли, и спросил:
   - Ты можешь мне все рассказать? Я ведь из-за тебя пострадал.., как-никак.
Хотелось бы знать, за что. Я понимаю, что не смог выполнить твою  просьбу  и
не сохранил твою душу, но, заметь, я не  претендую  на  вознаграждение,  мне
ничего от тебя не нужно...
   - Что ты несешь, Егор? - усмехнулась она с горечью. - Нам с тобой  теперь
не об  этом  нужно  думать.  Выбраться  бы  отсюда  нормальными,  а  там  уж
посмотрим, кто кому должен.
   - Нормальными? - удивился он. - Ты полагаешь, что нам угрожает не смерть,
а всего лишь сумасшествие?
   - Свою судьбу я - то уже знаю и смирилась,  а  вот  тебе  еще  предстоит.
Понятия не имею, зачем ты им понадобился.
   - Итак, - начал он  раздражаться,  -  я  уже  в  восьмисотый  раз  прошу:
расскажи мне обо всем. Или я за себя не отвечаю.
   - Увы, Егорушка, теперь я тем более не могу этого сделать. Вот если бы  у
нас с тобой все получилось, тогда бы  рассказала,  а  сейчас  уже  не  могу.
Вернее, могла бы, если бы была уверена, что... - она  вздохнула,  -  что  ты
отсюда живым или нормальным не выйдешь.
   - Что?! - взвился он, оттолкнув ее от себя. - Ты спятила? Что вы меня тут
все за идиота какого-то держите? Тебе-то мой труп зачем  понадобился?  -  Он
схватился за голову и замычал, раскачиваясь в стороны. - Мама родная, куда я
попал?! Бляха муха!..
   - Да не убивайся ты так, - ласково сказала она. - Я же не  виновата,  что
так случилось. Я ведь тебя предупреждала.  Пойми,  мне  теперь  дальше  жить
нужно, пусть даже и такой, какой меня сделают, но если  ты  будешь  об  этом
знать, то рано или поздно проболтаешься - и мне конец. Зачем  же  мне  самой
себе могилу рыть?
   -  Значит,  если  я  правильно  понял,  -  обиженно  процедил  он,  -  ты
заинтересована в моей смерти, так?
   - Ну почему же, - неуверенно произнесла она, - может, тебя  просто  лишат
памяти или разума - это им решать.  Но  убивать  вовсе  не  обязательно.  Ты
пойми, глупый, я уже почти одна из них,  мне  некуда  деваться  отсюда,  сам
видел, что нас замуровали. Если бы ты им не попался, то ничего  бы  не  было
сейчас...
   - Ну-ка погоди, миленькая! - воскликнул он, пораженный страшной догадкой.
-  Объясни-ка  мне  одну  вещь.  Допустим,  что  все  прошло  бы  удачно,  я
продержался положенное время и они убрались отсюда - что бы  тогда  со  мной
было? Я бы пришел к тебе, как сегодня Валерка,  и  ты  бы  меня...  Господи,
спаси и сохрани! Ты ведь сожрала бы меня! Жаль, что было темно и он  не  мог
видеть ее глаз, а то бы испугался - сколько в них застыло отчаяния и боли.
   - Что ж ты молчишь, благодетельница? - с сарказмом спросил он. - То-то, я
смотрю, с такой легкостью рассыпала передо мной золотые горы, знала, видать,
что мне все равно не жить. Ну, скажи что-нибудь!
   - А что мне оставалось делать, - поникшим голосом прошептала она. - Лучше
пусть один человек погибнет, чем потом многие...
   - Ну, спасибо тебе, родная!  Успокоила  ты  меня  перед  смертью.  Ну-ка,
девочка, выкладывай мне все, иначе я  тебя  сам  сейчас  разорву!  -  грозно
прорычал он, приблизив к ней лицо и тряхнув руками за плечи.
   - Пусти, ненормальный! - взвизгнула она, оттолкнув его руки. -  Давай  мы
еще с тобой поругаемся, и Закревский просто описается от радости.  Теперь  я
понимаю, зачем  он  нас  вместе  посадил  -  ты  должен  стать  моей  первой
сознательной жертвой. Ну, ублюдок, все просчитал! - Она не  могла  успокоить
свое хриплое дыхание и судорожно втягивала в себя  воздух.  -  Ты  лучше  не
приближайся ко мне, Егор, я тебя очень прошу. Не обижайся, но так  нужно.  Я
же не знаю, когда он начнет свое черное дело. Если он выполнит свою  миссию,
то ты со мной, боюсь, не справишься... - Она замолчала, а потом  он  услышал
тихий всхлип - Я же видела, что осталось от твоего друга, хотя  и  не  помню
почти ничего...
   Егор ошеломленно молчал. В темноте ее слова звучали особенно  зловеще,  и
перед ним вдруг встала ее звериная маска, которую он видел  в  квартире.  Он
представил,  что  это  та,  дикая  и  кровожадная  фурия  сидит  во  тьме  и
разговаривает с ним, протягивая к нему окровавленные когти  и  скаля  острые
зубы с застрявшими между ними кусками человеческого мяса.  Он  попятился  и,
наткнувшись на стулья, упал на них, выставив перед собой руки для защиты  на
случай нападения. Сердце его выскакивало из груди, и его всего  трясло,  как
от холода.
   - Н-не подходи ко мне, - с трудом вымолвил он,  стуча  зубами  -  Говори,
чтобы я знал, где ты находишься.
   - Пока я в своем уме, я ничего тебе не сделаю,  -  с  тоской  проговорила
Светлана. - Но, боюсь, это уже ненадолго. Сколько сейчас времени?
   - Понятия не имею, у меня нет часов, - он стал  успокаиваться,  слыша  ее
нормальный голос. - А зачем тебе?
   - Точно не знаю, но, может быть, это произойдет в полночь.
   - Не может быть, а точно. Мне Семен  Карлович  сказал.  Он,  кстати,  так
толком и не объяснил, почему они так спешат. Ты, случайно, не знаешь?
   - Ох, Егор, не заставляй меня страдать - простонала она. - Ну не  могу  я
тебе ничего рассказывать, как ты не  поймешь!  Поздно  уже,  все  рухнуло  и
прахом пошло, а если расскажу, будет еще хуже!
   Ты не тешь себя надеждой, что сила в знании. Нет, иногда  как  раз  лучше
наоборот, когда ничего не  знаешь  или  не  видишь.  Тогда  ты  не  боишься.
Представь, что ты идешь по бордюру тротуара, идешь  спокойно,  не  волнуясь,
что упадешь, и не падаешь. А скажи тебе,  что  на  самом  деле  этот  бордюр
находится на стометровой высоте от земли, - и все, ты обязательно  свалишься
и разобьешься. Если бы ты знал, что он так высоко, то и не полез бы никогда,
понимаешь? Так и я не стала тебе ничего рассказывать...
   - А почему Закревский со мной в темноте разговаривал?
   - Этого я не знаю. Я его сама никогда не  видела  и  не  слышала.  Но  не
исключено, что по той же самой причине - не хотел, чтобы ты сильно испугался
и что-нибудь не испортил.
   - Точно, вспомнил! Он сам говорил, что не хочет, чтобы я  умирал  прежде,
чем отдам ему твою душу. Он что, действительно такой страшный?
   - Не  доставай  меня,  богом  заклинаю!  -  взмолилась,  чуть  не  плача,
Светлана. - Давай  о  чем-нибудь  другом  поговорим  или..,  хочешь  любовью
заняться?
   - Издеваешься?
   - А что такого? Все равно никто не видит. Кстати, в  тот  раз  мне  очень
понравилось.
   - Ты не первая и, надеюсь, не последняя такая, - усмехнулся  Егор.  -  Но
сейчас мне не до любви. Расскажи мне лучше о графине Раевской.
   - А откуда ты о ней знаешь?
   - Пока я бегал от этих бандитов, многое пришлось узнать. Я, кстати,  и  в
этой комнате уже не в первый раз.
   - Не верю!
   - Ха! Вот те крест! - он перекрестился в темноте.
   - Хотя да, у меня  тоже  какое-то  смутное  ощущение,  что  я  здесь  уже
когда-то была, а ведь точно знаю, что нахожусь тут впервые.
   - Это твоя душа со мной тут была! - радостно  догадался  Егор.  -  Она  и
запомнила. И вот еще что: нужно глянуть под тахтой, может, там выход есть. В
тот раз я, кажется, ее не отодвигал, когда люк искал.
   - Тебя тогда тоже замуровывали? - ужаснулась она.
   - Долго рассказывать, вставай.
   Он включил фонарик и сдвинул с места тяжелую тахту. Сердце  его  радостно
екнуло, когда тонкий лучик высветил на полу  очертания  квадратного  люка  в
линолеуме. Как же он тогда не догадался, идиот?
   - Подержи фонарь, - он отдал ей фонарик, опустился  на  корточки  и  стал
ощупывать ровные прорези, пытаясь подцепить края  пальцами,  потому  что  ни
ручек, ни скоб там не было. Потом метнулся к груде стульев и  нашел  обломок
ножки с острым концом. Ему удалось приподнять один край, и через минуту  вся
крышка люка лежала на полу, а дыра зияла темнотой и из нее  противно  тянуло
сыростью и плесенью. Светлана  посветила  туда,  и  они  увидели  прогнившую
деревянную лестницу, уходящую вертикально вниз, в густой  мрак,  который  не
мог пробить слабый лучик маленького фонарика.
   - Ну, кто первый полезет? - торжествующе спросил он.
   - Куда? - опешила она. - В эту ужасную дыру? Благодарю,  но  я  уж  лучше
здесь побуду.
   - А вот этого, девочка, ты не дождешься, - вкрадчиво улыбнулся он.  -  Ты
заинтриговала меня своими тайнами, и мне ох как хочется их узнать, причем  в
здравом уме и при жизни. Так что я вытащу тебя отсюда не ради тебя,  а  ради
собственного любопытства,  просекаешь,  дорогая?  Выбирай,  как  предпочтешь
спускаться: в сознании или без? И долго ждать я не намерен.
   Светлана молча пялила на него полные ужаса глаза.  Фонарик  дрожал  в  ее
руке, и луч прыгал  по  комнате,  создавая  жуткие  пляшущие  тени-чудовища.
Казалось, еще немного, и она упадет без чувств прямо в люк и ему не придется
тащить ее туда на себе. Он ждал, но она так  и  не  свалилась,  обманув  его
тайные надежды, а тихо прошептала:
   - Мне кажется, я знаю, куда ведет этот ход, но не помню... Это к