перативке.  - Преступники обнаглели! Известно ли вам, - кричит он так
громко,  что все мы вздрагиваем и просыпаемся,  - известно ли вам, что
за десять - двенадцать лет количество убийств в нашей стране возросло.
А вы куда смотрите?  Вот вы,  О'Нил?  И вы,  Леруа? И вы? (И он тыкает
пальцем  еще в полдюжины присутствующих.) Куда вы все смотрите,  хотел
бы я знать!
     Когда оперативка   заканчивается,  начальник  приказывает  мне  и
О'Нилу остаться и говорит:
     - Это  убийство  возмутительно,  но  сдается мне,  что Карвен был
преступником!  Да,  да,  не  возражайте.  Глубоко   законспирированным
преступником.  Эти  журналисты  ого-го!  Раскапывал  всякие  делишки и
шантажировал.  А может быть,  и налетчиком был. Почему нет? У вас что,
есть доказательства обратного?  Нет? Так помалкивайте (что мы и делаем
в течение всего этого монолога).
     Начальник некоторое   время   задумчиво  смотрит  в  окно,  потом
продолжает:
     - Конечно,   действия  этого  таинственного  "Черного  эскадрона"
преступны и лично мне глубоко противны.  Но все-таки нельзя  отрицать,
что он нам,  полиции, здорово помогает. Преступники его боятся больше,
чем нас.  - На лице его появляется одобрительная улыбка,  но он тут же
спохватывается  и  гневно  орет:  - Но мы рано или поздно доберемся до
этого "Черного эскадрона"!  Мы его выведем на чистую воду!  Никому  не
позволено в нашем демократическом государстве попирать права человека.
Это может делать только полиция,  - он кашляет,  мнется,  - то есть, я
хочу  сказать,  защищать  права  человека.  Мы,  мы с вами,  их должны
защищать,  а не какой-то "Черный эскадрон". - Начальник делает паузу и
с присущим ему чувством логики добавляет:  - Но конечно,  спасибо ему,
добро пожаловать каждому,  кто помогает нам бороться с преступниками и
(ну, конечно же!) подрывными элементами!
     Почему он нас задержал  в  кабинете?  Чтобы  высказать  одобрение
"Черному эскадрону"? Но почему нас? Он что, догадывается?
     Между прочим,  увлекшись описанием собственных подвигов, я как-то
забыл  вам  сообщить,  что работа по борьбе с преступностью идет.  Наш
отдел,  в  частности,  осуществил  несколько  успешных   операций   по
задержанию   банды  налетчиков,  ограбивших  банк,  группы  подпольных
букмекеров, убийцы, охотившегося за шоферами такси...
     И "Черный  эскадрон" тоже не дремал.  То и дело газеты сообщали о
трупах,  найденных в глухих дворах,  заброшенных каменоломнях, в лесу,
на пустынных пляжах.
     Все это были или скрывавшиеся преступники,  или  подозреваемые  в
преступлениях,   но  ходившие  на  свободе  за  неимением  против  них
достаточных улик. С точки зрения закона. Но не с точки зрения "Черного
эскадрона". И поэтому эти неосторожные убийцы и грабители, вместо того
чтобы  спокойно  доживать  свой  век  в   уютных   тюремных   камерах,
преждевременно расставались с жизнью под пулями "Черного эскадрона".
     А общественность,  которая вечно вопит по любому поводу? Что она?
Она  возмущалась.  Всем.  Одни  -  неэффективностью полиции,  другие -
всемогуществом гангстеров,  третьи - произволом  неизвестных  граждан,
создавших  "Черный  эскадрон"  и  творивших  суд и расправу,  подменяя
государство.  Кто им дал такое  право?  Сегодня  они  расправляются  с
преступниками, а завтра? Кто знает, до чего они дойдут
     Были и такие,  кто,  наоборот,  приветствовал "Черный эскадрон" и
даже  намекал,  что  неплохо  бы ему заняться и кое-какими смутьянами,
которые своими вечными демонстрациями, митингами, стачками мешают жить
добропорядочным  гражданам,  аккуратно  платящим  налоги  и посещающим
церковь.
     Нашлись даже   дураки-дилетанты,   которые  начали  создавать  из
"сознательных  граждан"  свои  собственные  "Черные   эскадроны".   Но
преступники  быстро  поняли  разницу между нами и этими самозванцами и
отбили у них охоту воевать с нарушителями закона.
     И мы,  конечно,  когда ловили таких, громко возмущались. "Ах, ах!
Как не стыдно!  Зачем вы занимаетесь самодеятельностью и в  результате
погибаете от рук бандитов,  когда есть мы,  доблестные стражи порядка,
самоотверженно преследующие этих бандитов. Ах, ах, нехорошо!"
     И вдруг  взорвалась  бомба.  Нет,  не та,  обезвреживанию которых
обучали Джона-маленького в его  полицейской  школе.  А  газетная,  что
гораздо хуже.
     Часов в шесть утра в моей квартире  раздался  телефонный  звонок.
Звонил Высокий чин.
     - Газету читал?  "Единство"?  - спросил он коротко (как  будто  я
лунатик, чтобы бродить ночами во сне и покупать первые выпуски газет).
- Прочти!  И скажи своему другу (это,  значит,  О'Нилу), чтоб почитал.
Встретимся вечером там же.
     Я звоню О'Нилу и передаю этот разговор.
     - Что будем делать? - спрашивает.
     - Я лично - спать дальше, - говорю.
     Он вешает трубку, а через час, когда я уже собираюсь отправляться
в отдел, вваливается с газетой и молча протягивает мне.
     Я начинаю читать. И сразу понимаю, почему так всполошился Высокий
чин.  Постараюсь коротко объяснить вам, захотите подробности, прочтите
статью  сами  -  "Единство" за четвертое число,  первая полоса.  Да вы
сразу увидите - заголовок в полстраницы,  и какой  заголовок:  "Черный
эскадрон"  -  организация полицейских-убийц!" и подзаголовок:  "Убитый
"Черным эскадроном" журналист нашей газеты  Карвен  разоблачает  своих
убийц после своей гибели".
     Что же оказалось? Оказалось, что Карвен нас перехитрил. Он, когда
вел свое расследование действий полиции во время той демонстрации, как
выяснилось,  залез куда глубже, чем мы думали. Он не только установил,
что  мы,  мягко  выражаясь,  не  совсем  тех  били,  кого следует,  но
докопался до нашей организации.  Всего,  к  счастью,  он  выяснить  не
успел,  но узнал достаточно.  Узнал, что "Черный эскадрон" - это вовсе
не союз чересчур активных граждан,  жаждущих помочь  полиции  и  самих
превратившихся в убийц, а тайное сообщество полицейских, попирающих ту
святыню -  закон,  -  которую  они-то  в  первую  очередь  и  призваны
охранять.
     Карвен раздобыл факты - свидетельские  показания,  записанные  на
пленку,  разные документы, фото, снятые скрытой камерой. Называл имена
(к счастью, наши там не значились), описывал преступления, совершенные
"Черным эскадроном"...
     Полной картины  он,  повторяю,  составить  не  успел,  но  и  так
материал собрал не дай бог!
     А главное,  весь этот материал он отдал на хранение в адвокатскую
контору  с  пометкой:  "В  случае  моей  смерти  прошу переслать в мою
газету".  Чувствовал все-таки,  что  мы  с  ним  можем  свести  счеты.
Остерегался.
     Какие же есть подлые люди на свете!  Ну что ему стоило  позвонить
любому из нас - он ведь называет там имена,  знал,  кому звонить,  - и
сказать: "Ребята, вот есть у меня кое-какой товар, не хотите ли купить
тысяч за пять?" Да хоть за десять!  Мы не мелочные,  дали бы. И жил бы
он,  как бог,  на эти деньги, машину новую купил, а не ту развалюху, в
которой  ездил.  И  женился  бы  на этой своей девушке,  и домик бы ее
обставил,  а не то, что теперь там, убогость одна. Так нет, он, видите
ли,  честный!  Вот  от таких честных жить стало невозможно.  Правильно
все-таки  мы  его  наказали.  Я  всегда  говорю:   рано   или   поздно
справедливость торжествует!
     В общем,  попал его материал к  Дору,  это  тоже  журналист  будь
здоров, ему палец в рот не клади - до плеча откусит. Он, между прочим,
не из "Единства".  Он - "фри ланс",  так сказать,  свободный художник,
для кого хочет,  для того и пишет, но репутация у него безупречная. Он
выступает только с сенсационными разоблачениями.  Всегда основательно,
аргументирование,  бьет  не  взирая  на  лица.  Боятся  его все,  даже
министры.  Материалы его настолько сенсационны,  что за  него  дерутся
даже солидные газеты, которые за правительство и против левых.
     Уж не знаю,  почему "Единство" отдало ему материалы.  Может, чтоб
шуму было больше,  а может, еще почему... Ведь полиция может возбудить
дело  по  обвинению  газеты   в   клевете   (хотя   факты   в   статье
неопровержимые).  А нападать на этого Дора непросто, он может так дать
сдачи, что не проснешься!
     Начинает он  свою статью,  как всегда,  с цитаты:  "Вот что пишет
английский специалист Хофстеттер в своей книге  "Скотленд-Ярд-72":  "В
настоящее время имеется подтвержденное статистическими данными мнение,
что преступник в 60%  случаев  так  или  иначе  остается  на  свободе,
избегает ареста.  Это,  безусловно, говорит о недостаточно эффективной
работе полиции,  низком коэффициенте ее полезного  действия.  Но  если
даже  преступник задержан,  то у него всегда есть не менее 40%  шансов
быть оправданным,  благодаря архаичной судебной системе".  "Понятно, -
продолжает   Дор,   -   что  уж  коль  скоро  полицейские  задерживают
преступников,  им бы хотелось,  чтобы эти  преступники  несли  суровое
наказание. И, видя, что этого не происходит, они берут на себя функции
карающей руки и совершают самое страшное для  государственных  органов
преступление  -  вершат  самосуд!  Отсюда рукой подать до гитлеровских
эсэсовцев или тон-тон-макутов Дювалье".  И  дальше  Дор,  как  хирург,
врезается   все   глубже   в   "феномен  самоуправства"  (какое  слово
придумал!),  воссоздает историю  "Черного  эскадрона",  приводит  кучу
примеров,  которые раздобыл покойный Карвен. Потом начинает заниматься
предсказаниями:  мол, увидите, "Черный эскадрон" превратится в "орудие
господствующего  класса",  в  "орудие  террора,  направленного  против
прогрессивной общественности", в "орудие ликвидации гражданских свобод
и прав человека"...
     И пошел, и пошел...
     Вот такая бомба.
     Днем все газеты эту  статью  перепечатали,  радио  и  телевидение
передало. Шум-гам! Разговоров! И конечно, легкая паника в наших рядах.
     Начальник всех собирает и произносит речь:
     - В этот трудный час,  - говорит он и смотрит на нас так,  словно
выступает на собственных  похоронах,  -  мы  должны  соблюдать  особую
выдержку, дисциплину! Подрывные элементы (без этих подрывных элементов
он не может обойтись) начали наступление на самый  оплот  государства,
на  его  карательные  органы,  на  нас,  на  полицию.  Нас  обвиняют в
гнуснейшем преступлении - самовольных  поступках!  Но  вы  лучше,  чем
кто-либо,  знаете,  что  это  ложь.  Вот американские юристы выдвигают
формулу "мятеж полиции", она убедительно обосновывает, почему мы имеем
право,  хм...  ну...  в общем,  иногда... немного... так сказать, дать
себе волю.  "Полицейские тоже люди",  -  говорят  они,  разве  это  не
правда?  Мы  даже  не  просто  люди,  мы  лучшие друзья людей...  - Он
замолкает,  сообразив,  что сказал что-то не то,  потом продолжает:  -
Словом,  вы меня поняли - у американских юристов есть твердая доктрина
- "полиция  имеет  право  на  войну",  то  есть  полицейское  насилие,
конечно,  зло, но зло неистребимое, и с ним следует смириться. Один из
префектов Парижа сказал  как-то,  что  "каждый  молодой  человек  "для
полноты  воспитания"  должен  быть  избит полицией"!  Ясно?  И я с ним
полностью согласен!  - выкрикивает начальник и тут же добавляет:  - Но
это я вам говорю. Дору я, разумеется, этого не скажу, ха-ха!
     Он обводит  нас  требовательным   взглядом,   мы   подобострастно
хихикаем,  улыбаемся,  а  главные  подхалимы,  вроде  моего Гонсалеса,
хватаются за животы от смеха.
     Только Джон-маленький   что-то  бормочет  себе  под  нос.  (Между
прочим, я его потом спросил, что именно. Он посмотрел на меня дерзко и
говорит:  "У  русских  был писатель,  Горький,  не знаете?  Так вот он
однажды высказал  такой  афоризм:  "Жаждешь  свободы?  Иди  служить  в
полицию.  Жаждешь  абсолютной  свободы?  Поступи  в  агенты  охранного
отделения".  Так в царской России называлась служба безопасности".  А?
Каков? Ох, этот Джон-маленький, дождется он когда-нибудь...)
     Действительно, мы чувствуем себя свободней,  чем другие  граждане
(фу,   черт!  Начинаю  цитировать  Джона-маленького,  а  точнее,  того
русского писателя!).  Но это мы  сами  знаем.  А  для  других  мы  все
теснимся в жестких рамках "солдат спасения".
     Короче, долго накачивал нас начальник: чтобы некоторое время вели
себя  потише,  не  стреляли  направо  и  налево  и  во  время  разгона
демонстраций проламывали не сто голов, а не больше девяноста.
     После совещания выходим с О'Нилом. Он говорит:
     - Дору шею свернем.  На той  неделе.  Надо  связаться  с  Высоким
чином.
     Он с ним связывается,  а потом ходит мрачный. И молчит. Сначала я
ничего не мог понять. Потом Высокий чин срочно вызвал нас на свидание.
Видимо, боялся, что О'Нил его не послушает и сам свернет шею Дору.
     - Ты  пойми,  -  втолковывал  он нахохлившемуся О'Нилу,  - нельзя
сейчас его трогать.  Он же выступил с разоблачением нашей  организации
и,  будем откровенны,  нанес нам сильный удар.  Мы, если хочешь знать,
временно  сворачиваем  свою  деятельность  против  преступников,  надо
переждать...
     - Но ведь Карвена... - пытается возразить О'Нил.
     - Карвена  ликвидировал  "Черный  эскадрон"  до  того,  как стало
известно,  кто мы и что. И еще вопрос, кто и за что его убрал. На него
многие нож точили. Есть разные версии. А Дор выступил конкретно против
нас. Только "Черный эскадрон" мог его ликвидировать. Убьешь его, и тут
такое поднимется!  Ага! Убили, отомстили! Все ясно, Дор был прав. Все,
что он написал,  истина.  Понимаешь или нет? Нам не то что трогать его
сейчас нельзя,  нам его охранять надо. А то еще уголовники пристукнут,
чтобы потом на нас свалить.  Так что ни-ни! Дор неприкосновенен. И это
приказ,  понял,  О'Нил?  Смотри! - Потом, смягчившись, добавляет: - Не
беспокойся, его час придет. Мы ничего не забываем.
     Все это "дело журналистов",  как его окрестили газеты,  вышло нам
боком.  Затаились  мы.   Между   прочим,   уголовнички   быстро   этим
воспользовались и осмелели.
     Я уж дальше вам повествовать не буду.  Скажу только,  что газеты,
радио, телевидение еще долго шумели и то и дело вспоминали про "черные
дела" "Черного эскадрона" (даже тогда, когда мы были ни при чем).
     Постепенно все    вошло    в   колею.   Опять   стали   разгонять
демонстрантов,   пристреливать   ввиду    "необходимой    самообороны"
преступников, а то и охотиться за ними (только наш знак не оставляли).
Выжидали.
     Дело в  том,  что  наступали  выборы.  Левые эти самые усилились,
народ их стал поддерживать, так что "верхушка" наша слегка закачалась,
нет,  не очень,  слегка. А сменится "верхушка", сменится шеф - полетит
наш начальник...  И что с нами будет, неизвестно. "Помните, как в Чили
вначале  было или в Португалии?  - озабоченно каркает Гонсалес,  - ох,
трудные времена идут,  трудные. Что бывает хуже плохого? Очень плохое,
вот".  Он  так  обеспокоен,  что  даже не смеется над своими дурацкими
поговорками.
     Так, конечно,  продолжаться  не  может.  Что-то должно произойти.
Знаете,  как когда нависает туча,  все  ходят,  словно  на  них  мешки
погрузили,  дышат как рыбы на берегу.  Но в конце концов, гроза все же
разражается,  и всем становится  легче  (кроме  тех,  в  кого  ударяет
молния, но тут уж ничего не поделаешь - не надо высовываться...).


        "Глава VII. ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ"


     Если бы я рассказал вам  о  своей  работе  все,  то  пришлось  бы
ставить на полки тома числом не меньше, чем в Британской энциклопедии.
Вы учтите,  что каждая пухлая папка (ее так и  называют  "том")  дела,
даже  если аукнется одним листком для сотрудника криминальной полиции,
который в расследовании этого дела участвовал, то он за мой год службы
целое  собрание  сочинений  издаст.  Просто  я  вам о всякой ерунде не
рассказываю, и вы, наверное, воображаете, что, придя на работу, мы там
целый день режемся в карты или идем в соседний бар пить пиво.  Да?  Вы
так думаете? Признайтесь. Ах нет? Значит, совесть у вас все-таки есть.
Вы  своего  налогового  инспектора  не  каждый  раз  обманываете?  Ну,
молодцы.
     Так вот,  могу вам доложить,  что трудимся мы не покладая рук,  а
вернее, ног.
     Ну, хоть такой день.
     Во дворе   дома   находят   убитого.   Не   просто   убитого,   а
предварительно зверски избитого.  Утром. Экспертиза устанавливает, что
убийство произошло где-то между полуночью и часом и  именно  там,  где
нашли тело. Что мы делаем? Правильно, начинаем выяснять, кто покойник,
поскольку,  как вы догадались, никаких документов (а заодно и денег) у
него не обнаружено. И еще ищем свидетелей.
     О'Нил с Джоном-маленьким осуществляют  первую  операцию  и  пусть
сами вам расскажут, как это делают. Мы с Гонсалесом - вторую.
     Дом большой - девять этажей,  пять подъездов,  по четыре квартиры
на этаже.  Считать умеете?  Сколько получается? Верно, сто восемьдесят
квартир.  По  девяносто  на  нос,  поскольку  нас  двое.  Сорок   пять
отбрасываем,  их  окна выходят на улицу,  а не во двор,  еще штук пять
пустуют.   Но   сорок-то   квартир   надо   обойти.   Иногда   следует
поинтересоваться  и  другими  квартирами,  может,  кто  двором  поздно
возвращался...
     Вот тут-то начинается самое деликатное.  Вы, конечно как медведи,
ломились бы в каждую квартиру.  Черта с два!  Надо знать, с кем имеешь
дело.  Конечно, если квартал бедный, дом старый, жильцы пролетарии, мы
особенно не церемонимся.  Что ночью,  что  на  заре  звоним  в  дверь,
смотрим на открывшего (или открывшую) таким зловещим взглядом,  словно
мы уже знаем, что именно он (или она) убийца.
     Люди робеют. Они-то знают, что не виновны, но надо еще нас в этом
убедить,  а удастся  ли?  Испуганно,  кто  угодливо,  кто  растерянно,
приглашают  в свою небогатую берлогу,  накидывают на белье (мы ведь их
разбудили)  старенькие  пальто,  цыкают  на  детей,  подставляют   нам
продавленные стулья...
     К делу это,  конечно,  не относится,  но хотите знать? Ничего нет
хуже  бедности!  И  противней.  Иногда (но это уж совсем между нами) я
понимаю воров или там грабителей.  Не всех,  конечно,  не тех,  у кого
миллионы,  а  они еще банк потрошат на миллионы,  а тех,  у кого жрать
нечего,  кто какой год ходит без работы,  у кого дома  полдюжины  ртов
некормленых  или  старуха мать в больнице (где по двадцать,  а то и по
сто монет в день надо платить).  А рядом дворец,  где двести комнат, и
краны  в  ванных из золота,  и яхта с командой в пятьдесят человек,  и
"кадиллак" с бампером из серебра, и самолет личный реактивный. И все у
одного человека.  Который,  между прочим,  тоже безработный,  бедняга,
потому что за него на его заводах,  шахтах,  железных дорогах  десятки
тысяч человек работают (и радуются,  что имеют работу).  Вот тогда тот
бедняк идет воровать,  и я его понимаю (между прочим,  тех,  кто банки
потрошат,  чтоб свои миллионы удвоить, я, грешным делом, тоже понимаю,
но, заметьте, осуждаю).
     Ну, да ладно.  Начинаем допрашивать,  кто что видел,  слышал... И
ничего,  как правило не узнаем.  Дело в том, что люди эти, что в нашем
обществе на самом низу стоят,  на подножке, всего боятся. Они по опыту
знают,  что ничего хорошего  от  полиции  им  ждать  не  приходится  и
стараются,  даже если что и видели, от всего откреститься. И потом, не
хочу людей обижать, конечно, но иногда мне кажется, что они испытывают
злорадство  -  пусть,  пусть эти полицейские ищейки побегают,  так им!
Хоть этим отомстим за то,  чего от них натерпелись (ну, не от нас, так
от  муниципалитета,  домохозяина,  хозяина  на  работе  -  словом,  от
начальников, от всех, от кого зависят, а зависят-то они от всех).
     Так что свидетели они трудные.  Неблагодарные свидетели. А что вы
хотите?
     Еще трудней, если в доме (не в таком, разумеется, как этот) живут
сильные мира сего.  Иной раз выходит к вам дворецкий и  сообщает,  что
"господин (госпожа) занят",  "отдыхает",  "играет в теннис",  "смотрит
фильм" (в своем домашнем кинозале) и т. д. Если настаивать, они звонят
куда-то,