не поговорим. Выбирай.
   * * *
   Вечерняя пьянка, скорее, походила на шабаш.  Вся  окрестная  нечисть,  от
рэкетиров до домовых, собралась праздновать мое освобождение. В  бассейне  с
шампанским били хвостами пьяные русалки  (никогда  не  видели,  как  плавает
пьяная русалка? - омерзительное зрелище), и Колька Наган разбил себе колено,
осваивая новое для него транспортное средство - помело.
   Когда совершенно голые парочки и троечки, повизгивая, стали  разбредаться
по кустам, я поднялся на третий этаж.
   Яниев по-прежнему сидел на стуле, закрыв глаза. Столик со  жратвой  перед
ним был нетронутый, если не считать  сиротливо  обвисшей  банановой  шкурки,
пульт  дистанционного  управления  телевизором  был  выключен.  Только  руки
полковника были действительно свободны от наручников.
   - Видел веселье, - осведомился я, тыча в сторону раскрытого окна,  -  что
скажешь?
   - Я уже все сказал, - равнодушно проговорил мент. - Проорете  вы  страну,
сволочи.
   - Кто именно? Бандиты? Домовые? Политики?
   - А какая между вами разница? - горько сказал полковник. -  Одни  норовят
хапнуть, и другие норовят хапнуть. У вас "шестерки" в подручных -  а  у  них
ОМОН. У вас хоть порядку больше, вот скажи - если бы Карачун своим  боевикам
приказал взять Грозный в двадцать четыре часа, взяли бы?
   - А чего его брать. Грозный, - удивился я, - там же все  разграбили.  Вот
Рим бы я взял, - мечтательно вздохнул я, - подмешал  бы  своих  ребяточек  к
боевикам Алариха...
   - Вот-вот, - сказал Яниев, - все вы одинаковые.
   - Слушай, парень, а ты часом не у Анпилова в зампредах по идеологии?
   - Я у самого себя в зампредах, -  ответил  Яниев,  -  партия  абсолютного
меньшинства.
   Я поднялся и стал ходить по комнате. Подписанный  договор  все  больше  и
больше  тревожил  меня.  Восточные  ковры,  устилавшие   комнату,   казались
безвкусными,  от  водки  противно  першило   во   рту,   и   хохот   Чабана,
забавлявшегося в саду, злил и саднил.
   Я громко и витиевато выругался.
   - Засадил ты меня, Яниев, - сказал я, - так засадил, как никакой прокурор
не засадит. Я тут вечность нацелился жить, а теперь мне семь  лет  сроку  до
адских котлов, если как-нибудь не расторгнуть договора. А, Яниев, - как  мне
договор расторгнуть, а?
   - Молиться, - ответил Яниев, - это верный способ. Я  все  книжки  о  вас,
колдунах, перечел.
   - Ща! Молиться! Делать мне больше нечего! Губу раскатал!
   Я хлопнул кулаком по столу.
   - Да я бы тебя, Яниев, за такое дело в курицу должен был  превратить!  На
американской ферме! Чтоб переднюю твою половинку съели в Америке, а заднюю -
в России! Я тебя вон хочешь - в бутылку с шампанским засуну и в море  брошу!
Чтоб тебя черти опетушили! Чтоб тебя домовой трахнул!
   - Есть еще способ, - проговорил Яниев, - надо, чтобы  другой  человек,  с
полного собственного согласия, договор этот на себя переписал.
   Я хлопнул в ладони.
   - Асмодей!
   Тот мигом материализовался в виде черной вороны  над  камином.  Настолько
быстро, что мне  показалось,  что  он  с  самого  начала  был  в  комнате  и
подслушивал.
   - Слышал? Это правда?
   - Конечно, - сказал Асмодей.
   - То есть можно переписать договор на меня? - осведомился Яниев.
   Асмодей внимательно оглядел полковника. Яниев этого не просек,  что  я-то
понял, что, по меркам Асмодея, сделка была шикарная. Я, конечно, был  ценным
приобретением, но если  приглядеться,  то  душа  моя  все  равно  немножечко
порченая и на посмертной медкомиссии наверняка будет направлена на службу  в
котельно-топочные части. Другое дело Яниев. Слыхал  я,  что  в  раю  недавно
построили шестнадцатиэтажку для покойных чекистов, и  наверняка  для  Яниева
там зарезервирована жилплощадь. Это тебе не какого-то рэкетира заарканить!
   - Могу, - заявил Асмодей, - но с пересмотром условий.
   - То есть?
   - В договоре с господином Ходжаевым  значится,  что  я  обязан  исполнять
любые его желания. Таких договоров в истории  человечества  подписано  очень
мало.
   Асмодей растопырил воронью лапку и стал считать:
   - С Апулеем, Гербертом Аврилакским, Фаустом,  Агриппой  Неттесгеймским  и
вот еще с господином Шарифом. На востоке похожие  договора  подписывались  с
Фан Ла, Ван Цзе  да  с  Горным  Старцем.  Это  исключительные  договора.  Их
заключали  с  волшебниками,  и  без  того  досконально  сведущими  в   своем
искусстве. В них написано, что дьявол обязан выполнять любое решение  такого
волшебника, что является, по сути дела, простой формальностью, ибо  господин
Ходжаев и сам может выполнить все, что пожелает. Другое дело - человек вроде
вас, полковник. Максимум, на что вы способны, - это  разбить  рукой  парочку
кирпичей. Это, конечно, очень много, если приходится брать дворец Амина,  но
это мало что значит  в  глазах  Князя  Света.  Так  что,  конечно,  если  мы
перезаключим договор на вас, то я пересмотрю условия.
   В большинстве случаев люди продавали душу за какое-то ограниченное  благо
- за определенную сумму денег, или умение соблазнять женщин, или там за  дар
играть на флейте... Есть хрестоматийный случай, когда  душа  обошлась  моему
коллеге в напильник, принесенный каторжнику, причем этот каторжник все равно
через два часа погиб при попытке к бегству. В вашем случае, полковник,  речь
может  идти  о  счете  в   надежном   банке,   или,   скажем,   о   жене   с
высокопоставленным отцом, или...
   Ворон не договорил.  Тренированное  тело  Яниева  взметнулось  в  воздух.
Здоровенные ладони полковника сомкнулись  вокруг  вороньей  шеи,  послышался
писк и хруст ломающихся позвонков и перьев... - Сука! - орал Яниев. - Сука!
   Я не препятствовал. Это действительно очень  обидно,  когда  человек  уже
намылился пожертвовать своей душой ради  отчизны,  а  ему  вдруг  предлагают
высокопоставленного тестя.
   Яниев окончательно додавил ворона и бросил его о стенку.  Руки  у  Яниева
были действительно что твой КамАЗ.  От  ворона  остался  клубок  из  мяса  и
перьев.
   - Продолжим, - раздался спокойный голос.Яниев оглянулся.
   Асмодей, в своем обычном виде -  мужик  с  правильными  женскими  чертами
лица, сидел за дальним концом стола.
   - Я готов продать душу за спасение России, - твердо сказал полковник.
   Гвозди бы делать из этих людей!
   - Мне надо посоветоваться с начальством, - изрек Асмодей, - таких  заявок
у нас еще  не  было.  Но  думаю,  что  вопрос  ваш  может  быть  разрешен  в
положительном смысле...
   Глаза Яниева так и заблестели.
   - Не советую вам, полковник, - проговорил я, - черти могут дать  вам  это
обещание, но понять его крайне своеобразно. Они же кидалы  отъявленные.  Уже
было - купят душу за  горшок  с  золотом,  а  потом  и  золото-то  обратится
какой-то дрянью, сором, жабами, пеплом... А ведь это золото, вещь наглядная.
А что такое - "спасение России?" Вы  им  закажете  спасение  России,  а  они
приведут к власти какого-нибудь Жирика и скажут: "Заказывали - распишитесь".
И отправитесь вы в ад, полковник, с горьким чувством  исполненного  наоборот
долга.
   Асмодей зашипел:
   - Помолчи, паскуда.
   - Я с тобой согласен, Шариф, - заявил  полковник.  -  За  блесну  я  себя
продавать не буду. Если я подписываю договор вместо  Шарифа,  то  и  условия
должны быть такие же.
   * * *
   Следующая неделя ушла у меня на то, чтобы упросить  кого-нибудь  из  моих
знакомых переписать на себя договор с Асмодеем. Разговор, как  правило,  был
короток. Все мои знакомые были та еще сволочь - рэкетиры районного значения,
которым в любом случае рай не светил. По адскому прейскуранту Асмодей  всего
и мог-то предложить им кадушку с золотом или там бабу.  А  так  как  у  этих
парней, даже самых мелких,  на  шее  была  наворочена  золотая  цепь,  то  и
выходило, что за кабальный договор дьявол предлагал им за семь лет зарплату,
которую они выколачивали в месяц:  видимо,  адскую  ставку  рефинансирования
никто с тринадцатого века не пересматривал. Картинка была одна и  та  же.  Я
заводил парней в кабинет, они выслушивали Асмодея и кратко отказывались:
   - Я что, рыжий, что ли, Шариф за любое желание тебе душу не продает, а  я
должен продать ее за двадцать лимонов. Да я с терпилы  за  один  раз  больше
вытрясу!
   Все они были довольно высокого мнения о своей душе.
   Яниев всю эту неделю прожил у меня в подвале. Я жалел полковника  и  даже
выпускал его гулять - не в  его  собственном  виде,  разумеется,  а  в  виде
большого дымно-рыжего ризеншнауцера. Яниев бегал сам и  всегда  возвращался.
Он понимал, что в виде ризеншнауцера его на Лубянку не пропустят.
   Однажды его коллеги навестили мой дом в поисках полковника Яниева, и было
довольно смешно видеть, как один из них пнул бандитского пса ногой, обутой в
десантный ботинок пятьдесят второго размера.
   А еще через неделю я опять  пришел  к  Янйеву  в  комнату.  Со  мной  был
Асмодей.
   - Я согласен, - сказал я.
   - С чем? - осведомился Асмодей.
   - Яниев продает тебе душу, - ответил я,  -  на  условиях,  оговоренных  в
приложении к договору.  Приложение  к  договору  представляет  собой  другой
договор, между мной и Яниевым. В нем сказано, что я обязуюсь в течение  семи
лет выполнять все указания Яниева, за исключением тех,  которые  ставят  под
угрозу мою жизнь,  безопасность  и  благополучие,  а  также  безопасность  и
благополучие моих друзей. В случае, если я  отказываюсь  выполнять  какое-то
распоряжение Яниева, дело передается в  суд  присяжных,  каковыми  выступают
двенадцать  домовых  и  русалок.  Если  суд  найдет,  что  мой   отказ   был
неправомерен, наш с Яниевым договор  аннулируется  и  моя  душа  по-прежнему
принадлежит тебе. Твой же договор с Яниевым продолжает  действовать,  и  его
душа по-прежнему  является  твоей  собственностью,  чтобы  у  него  не  было
соблазна кинуть меня, задав мне неисполнимую задачу.
   Это были условия, предложенные Яниевым дня три  назад.  Мне  не  очень-то
улыбалось их подписывать. Черт побери! Это я теперь к нему  буду  обращаться
каждый раз: "Полковник, не соблаговолите ли постоять в  углу  шваброй,  пока
ваши коллеги проводят на моей даче обыск?"
   Но, в конце концов, велико дело! Пусть  себе  семь  лет  спасает  Россию!
Вреда мне Яниев не причинит, по условиям договора, а через семь лет -  Яниев
в аду, а я на свободе! У меня в запасе вечность, что такое семь лет?
   - Хорошо, я согласен, - улыбнулся Асмодей.
   - Дурак, - сказал я Янйеву, - выговори себе хотя бы  банковский  счет!  В
Цхасе Манхаттан!
   - Плевать, - ответил Яниев.
   Мне стало его жалко, и я все-таки  вписал  в  договор  счет  с  кредитной
карточкой.
   Мы все трое  подписали  договоры,  Асмодей  забрал  бумаги  и  улетел  за
авизовкой в ад. Вскоре вернулся, вручил нам по экземпляру  и  отправился  на
нижний этаж. Полностью, надо сказать,  растлился  моральный  облик  у  моего
черта. С тех пор, как я его  трахнул  в  бабьем  облике,  он  к  этому  делу
пристрастился, как студент к анаше. Только и знает, что ходит в женском теле
и портит не только всех моих парней, но и всех окрестных собак и жаб. Хорошо
еще, от него СПИДом не заразишься.
   Мы с Яниевым остались одни. Я  сидел-в  кресле,  исподлобья  рассматривая
будущего спасителя России. Полковник был уже немного сед и чуть грузен, и  к
его серенькому свитеру прилипла скорлупа яйца, которое он ел на завтрак. Я с
любопытством ожидал первых пожеланий бывшего спецназовца. Интересно, что  он
потребует: справку о доходах "Газпрома"? Отчеты о движении денег в  компании
"Ниж-невартовскнефтегаз"?
   - Слушай, Шариф,  -  стыдливо  сказал  Яниев,  -  ты  меня  в  кобеля  не
превратишь на часок, а? У меня даже челюсть отвисла.
   - На фиг тебе? Полковник потупил глаза.
   - Понимаешь, - проговорил он, - тут у  вас  по  соседству  такая  болонка
живет... Мне как-то на баб в жизни не везло, сплошные стервы... А эта такая,
знаешь... беленькая...
   Я прищелкнул пальцами и пробормотал заклинание. Спаситель России выскочил
в окошко и помчался к своей беленькой и лохматенькой. Я ее знаю - с соседней
дачи шавка. Препаршивая, между прочим...
   * * *
   Три недели полковник Яниев никак не  использовал  свою  новоприобретенную
власть. Я просто диву давался. Я-то, когда впервые научился  колдовать,  бог
знает что вытворял: летучей мышью на потолке висел, каждый  вечер  на  шабаш
летал, всякую ведьму считал своим долгом попользовать. А этот - хоть бы хны.
Полковник сидел целыми днями, нахохлившись  и  погрузившись  в  раздумья,  и
только два раза отпросился к своей болонке. Потом течка у болонки кончилась,
он вернулся понурый и к другим окрестным сукам лазать  под  хвост  не  стал.
Вечерами он иногда спускался к моим ребятам, пил весьма  умеренно  и  шутил,
как пил. Ребята, не знавшие в точности статуса Яниева в этом доме  -  не  то
пленник, не то консультант, сначала чуждались его, но  Яниев,  когда  хотел,
был забавным рассказчиком, и вскорости у них  с  Чабаном  отыскалось  немало
общих знакомых из тех, кто сначала служил под Яниевым,  а  потом  перешел  к
коллегам Чабана.
   Между тем за эти три  недели  мое  скромное  положение  изменилось.Пришла
весть, что Князь убит - его расстреляли в  тихой  столице  Австрии,  где  он
прятался от последствий нашего венесуэльского вояжа.  Карачун  сдержал  свое
слово, и большая часть Князевых владений отошла ко  мне,  начиная  с  совсем
крошечных  кафушечек,  еле  сводящих  концы  с  концами,  и   кончая   сетью
автозаправок, хозяин которой съездил ко мне на поклон.
   Через неделю полковник вытребовал себе "мицубиси паджеро" и отправился  в
Ленинку. В Ленинке ему дали от ворот поворот, оказывается, у  него  не  было
кандидатской и еще там чего-то.  Я  так  за  него  оскорбился,  что  тут  же
притащил ему в комнату  весь  каталог  и  книжки,  которые  он  требовал,  и
предложил  голову  библиотекарши  в  придачу.  От  библиотекарши   полковник
отказался, а все остальное с благодарностью принял.
   Теперь он сидел в своем флигеле и только то и дело посылал меня за новыми
книжками. Я поглядел, что он читал, - муть:  какие-то  Парсонс,  Макьявелли,
Вебер, Новак, фон Мизес...
   Я понимал полковника. У него была нелегкая задача: ему  позволяли  спасти
Россию, но не велели при этом трогать организованную преступность.  Я  бы  и
сам свихнулся. Но, если полковник надеялся вычитать у  г-на  Парсонса  совет
спасения России, он был глупее, чем я думал. Наконец  мне  это  надоело,  и,
занося очередную книжку, я сказал:
   -  Вася,  если  ты  хочешь  на  старости  лет  защитить  кандидатскую  по
социологии, ,то учти, что у тебя всего семь лет.  Ты  что,  не  знаешь,  как
спасти Россию? Тогда не надо было бумажку подписывать.
   - Я знаю, как спасти Россию, - огрызнулся Яниев, - надо всех вас  сначала
- в мусорный бачок и в топку.
   Однако на следующий день Яниев потребовал  других  документов.  Донесений
СВР.  Донесений  ФСБ.  Внутренних  отчетов  Центробанка.  Докладных  записок
правительства. Сведений о проводках в  коммерческих  банках.  В  швейцарских
банках. В Chemical Bank. В Citibank. В  Chase  Manhattan  bank.  0  движении
денег на счетах крупнейших российских фирм. О частных вкладах политиков.
   У меня пухла голова. Он скакал на мне, как инвалид на "Запорожце", пока я
не догадался вызвать домовых всех вышеперечисленных офисов,  заклясть  их  и
переподчинить полковнику. Домовой с Лубянки долго скандалил на ту тему,  что
он спецдомовой и что интересы национальной безопасности  требуют  освободить
его от подобного обращения.
   Мои дела шли своим чередом. Полковник не препятствовал мне подгребать под
себя  мелкие  фирмы  и  пальцем  не  шевельнул,  когда  очередная  фирмочка,
пославшая меня сгоряча куда подальше, обнаружила, что  весь  импортированный
ей коньяк" превратился за  ночь  в  то,  чем  он  был  указан  в  таможенной
декларации, а был он там назван рапсовым маслом.
   В  другой  раз  мои  парни  забросали  сеть  конкурирующих   автозаправок
бутылками  с  джиннами  двухтысячелетней  выдержки.  Яниев  тоже  никак   не
отреагировал, хотя .шумиха началась невероятная: ментовка все никак не могла
просечь тип взрывного устройства.
   А через две недели полковник вызвал меня и дал мне первые инструкции.
   Я набрал указанный им номер. Номер соединялся долго: радиотелефон.
   - Петр Васильевич? Меня зовут Ходжаев. Я бы очень хотел видеть вас у себя
сегодня вечером. Будут ваши любимые блюда.
   Собеседник на том конце провода задохнулся:
   - Кто вам дал этот номер? Кто вы такой?
   - Я не только этот номер знаю, - сказал я, -  я  и  другие  разные  цифры
знаю. Например, номер UNIX пятьсот три сто двадцать семь восемьсот два.
   - Где вы живете?
   Я позволил себе хмыкнуть в трубку.
   - Петр Васильич, - сказал я, - у вас замечательные секьюрити. Если они не
скажут вам через пять минут адрес Шарифа  Ходжаева,  можете  их  уволить.  Я
подберу вам парней получше.
   На том конце провода бросили трубку.
   Я повернулся к полковнику:
   - Ну что, нашел способ спасти Россию?
   - Да, Шариф.
   - Помни - дотронешься до моих парней пальцем, окажешься в тот же  миг  на
вечном поселении у Люцифера.
   Яниев хмыкнул.
   - Я не причиню тебе вреда.
   * * *
   Вечером, в восемь часов, к воротам нашей дачи  подрулил  роскошный  белый
"линкольн-таункар". Человека, вышедшего из него, звали Петр Исленов.  Совсем
недавно он был председателем правления  одного  из  крупнейших  коммерческих
банков России.  Две  недели  назад  он  почему-то  ушел  с  этой  должности,
оставшись, впрочем, во главе созданной банком финансово-промышленной группы.
   Исленову было немного за сорок. На талии его уже скапливался канцелярский
жирок, но превосходно пошитый костюм-тройка скрывал все недостатки фигуры. У
него  была  крупная  голова  с  копной  черных,  слегка  волнистых  волос  и
проницательными васильковыми глазами,  скрывавшимися  за  толстыми  стеклами
черепаховых очков.
   По бокам Исленова, как и всякого уважающего  себя  банкира  его  калибра,
громоздились четверо выездных громил в малиновых сюртуках.
   Исленов вылез из машины и огляделся по сторонам. Посмотреть было на  что.
Обычно я не прибегаю к  подобным  излишествам,  довольствуясь  среднерусским
летом или любимой с детства горой Ай-Петри. На этот раз для встречи Исленова
я позаимствовал декорации  из  разрушенных  городов  древних  инков.  Вместо
московской апрельской оттепели русский банкир  стоял  посереди  тропического
леса, непроходимого месива пальм и лиан. Широкая, посыпанная  галькой  аллея
прямо перед ним вела к остаткам гигантской пирамиды.
   На лице Исленова не отразилось ничего. Он пожал плечами, как  бы  говоря:
"Знаем мы вас, фокусников, мы в банках и не такое отмачивали", и двинулся  к
пирамиде, по пути ловко сорвав с  ветки  зеленый  авокадо,  вероятно,  чтобы
удостовериться, что на нем нет наклейки "product of Argentine".
   Через десять минут  Исленов  сидел  в  обеденном  зале.  Ужин,  вероятно,
приятно удивил его: судя по всему, то были любимые блюда банкира. За  столом
нас было всего трое: я, Яниев и банкир. Сквозь  раскрытые  окна  по-прежнему
были видны тропические пальмы, и легкий ветерок  шевелил  концы  белоснежной
скатерти и время от времени заставлял позванивать хрустальные бокалы.
   - Благодарю вас за прекрасный ужин, господин .Ходжаев, -  наконец  сказал
банкир, удовлетворенно крякнув и промокнув салфеткою уголки рта,  -  или  вы
предпочитаете, когда вас называют Аладдин?
   - Все равно, - сказал я, - а за ужин благодарите Василия  Александровича.
Полковника Яниева.
   Исленов скользнул по полковнику мимолетным  взглядом  -  вероятно,  ни  о
каком Яниеве  его  секьюрити  не  докладывала,  и  у  меня  сложилось  такое
впечатление, что Василий Александрович так и не  дождется  благодарности  за
заказанный с таким тщанием ужин.
   Поразительно красивая официантка из бывших утопленниц принесла нам  кофе.
Исленов заерзал, не желая первым спрашивать о цели  приглашения,  и  наконец