ота мне будет трудно с вами говорить. Хотя  лучше  быть  котом,  чем
чиновником этого правительства. Я  считаю  вас  шарлатаном,  потому  что  вы
можете принести выгоду тем, кто с вами сотрудничает, а стране  это  принесет
лишь дополнительный вред.
   Вы можете превратить какого-нибудь рабочего Иванова в муравья. Прекрасно.
Но, извините, Иванова в муравья до вас умела превратить и советская  власть.
А вот превратить Иванова в человека вы  сможете?  Вы  можете  вырыть  из-под
земли кадушку золота. А вот дефицит бюджета вы можете уменьшить? А между тем
нынешнее правительство России - или, по крайней мере, некоторые его члены  -
ставят перед собой задачи превратить Ивановых в  людей,  а  не  муравьев.  И
поэтому нам не по пути.
   Я усмехнулся.
   - Просто чудно. Если вы такой уж любитель закона, Виктор  Михайлович,  не
объясните, что тут за парни вчера играли в салочки с гранатометами и  почему
вы голосовали за то, чтобы послать этих парней? Как, например, насчет  того,
чтобы послать мне повестку,  а  не  гранатометчика  -  в  рамках  построения
правового государства?
   -  Вы  сами  себя  поставили  вне  общества  и  вне  государства,  Шариф.
Государство имеет  право  применять  насилие.  Более  того  -  оно  обладает
монополией на его применение.
   - Понятно. И вы опять будете голосовать за гранатометчиков?
   - Да. Я не верю, что вас нельзя убить.
   - Может, и можно, - процедил я сквозь зубы, - однако не советую.
   И с этими словами, открыв сейф, я  подал  в  руки  Адашкевичу  коробочку.
Адашкевич раскрыл коробку. То, что там лежало, имело вид  белого  мерцающего
шарика, внутри которого корчил рожи какой-то уродец. Адашкевич  помял  шарик
пальцами  -  тот  послушно  прогнулся,  принимая  любую  форму,  а  странное
лупоглазое созданьице внутри шарика тоже распласталось.
   - Это что за тварь? - осведомился Адашкевич.
   - Тот самый тип, который проводил операцию по зачистке населенных пунктов
Содом и Гоморра, - ответил я. - Жутко сварливая тварь, и характер хуже,  чем
у атомной бомбы. Если ее выпустить наружу, ото  всей  европейской  части  РФ
останется один большой Чернобыль.
   - А в чем она сидит? - с тревогой спросил Адашкевич.
   - Ни в чем, - ответил я. - Это - просто нити моей воли. Если я умру,  они
тут  же  распадутся.  Боюсь,  после  этого  проблема  сокращения  бюджетного
дефицита на территории бывшей России станет неактуальной. Считайте, что  это
магическая граната с выдернутой чекой.
   Полковник вздрогнул.
   - Вашим парням следует пылинки с меня сдувать, - заявил я,  -  горшок  за
мной выносить им надо, а не с "калашом" гоняться.
   - Шантажист, - пробормотал сквозь зубы чиновник. - И чего вы хотите? Я  с
хрустом потянулся.
   - Я ничего не хочу, - объявил я, - у меня все есть. Это вот у него  идеи,
- и я ткнул пальцем в Яниева. -  А  сейчас  приятно  побеседовать,  господа.
Погода хорошая.
   С этими словами я встряхнулся, и Адашкевич в изумлении  вытаращил  глаза,
обнаружив, что я исчез, а на столе сидит большой черный филин.
   Филин громко захохотал и заухал, а потом взмахнул  крылами  и  вылетел  в
окошко.
   * * *
   Банк "Народный Альянс" стремительно набирал силу, и слухи  о  нем  ходили
один страшнее другого.
   Рассказывали, что секретарша главного босса прибегает к  дверям  банка  в
виде черного пуделя; что в  кабинете  Ходжаева  в  аквариуме  плавает  живая
русалка,  а  в  приемной  можно  оказаться  в  компании  самых  удивительных
просителей. Один директор молокозавода,  державший  у  нас  расчетный  счет,
напоролся на парочку иностранцев-гоблинов. Аудиторы шепотом передавали,  что
Министерство Финансов Сатаны открыло у нас корсчет, что мы ссужали по  диким
ставкам кредиты overnight департаментам г-на Вельзевула, г-на  Мефистофелеса
и г-на Астарота и что мы  подали  в  Минфин  запрос  о  возможности  участия
сверхъестественных субъектов в аукционах ОФЗ-ГКО.
   Правды во всем этом было на самом донышке, разве про секретаршу и пуделя:
пост секретарши выпросил себе Асмодей.
   * * *
   Через неделю я и Яниев принимали гостей во Владимирском  зале  "Балчуга".
Прием происходил по поводу слияния "Народного Альянса" с  одним  из  крупных
банков  России,  сильно  способствовавшим  своими  просроченными   кредитами
межбанковскому , кризису августа 1995-го. С тех  пор  банк  хворал  и  гнил,
заражая всю российскую банковскую систему, а отозвать его лицензию ЦБ боялся
ввиду еще худших проблем, которые породило бы банкротство одного  из  членов
первой тридцатки.
   Я беседовал с директором  подмосковного  оборонного  завода,  занятого  в
основном производством жидкого топлива. Директор  клял  на  чем  свет  стоит
электроэнергетиков,  обещавших  отключить  его  от  сети,  Пенсионный  фонд,
дравший с него чудовищные пени, и,  главным  образом,  государство,  которое
задолжало заводу вот уже 13 миллиардов, причем каждый рубль, причитающийся с
государства, порождал три-четыре рубля задолженности поставщикам.
   - Они нам должны больше, чем мы, - ругался директор, - и они же еще с нас
берут пеню за неуплату налогов!
   - Если вы переведете счета в "Народный Альянс", - сказал я, -  у  вас  не
будет проблем с получением бюджетных денег.
   Оборонщик насторожился. Я знал, что к нему не в первый раз  обращаются  с
подобным предложением.
   - А сколько процентов обломится вам?
   - Нисколько.  Я  вам  заплачу  в  первый  же  день.  А  с  Минфином  буду
разбираться во второй. Когда переведете счета?
   - Завтра, - сказал оборонщик. Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся  и
увидел Адашкевича.
   - На какие шиши вы собираетесь выплачивать их долги?  -  пробормотал  он,
явно имея в виду неплатежеспособный Коммерческий и финансовый банк.
   Я пошевелил пальцами. Еще в 1310 году  Раймонд  Луллий  во  время  своего
визита в Лондон сделал тамошним властям 22 тонны золота из свинца.  Покойник
подробно разъяснил мне, в чем тут было дело, и я  не  сомневался,  что  могу
повторить операцию и реализовать получившийся продукт на  Лондонской  бирже,
благо лицензия на операции с драгметаллами у  "Народного  Альянса"  имелась.
Но...
   - У банка долгов на сто шестьдесят лимонов, - усмехнулся я, - а должников
на сто семьдесят.
   - Эти фирмы давно испарились.
   - Мы найдем, куда они испарились, - пообещал я, - и предъявим счет каждой
испарившейся молекуле.
   Адашкевич молчал, потягивая из соломинки коктейль.
   - Пожалуй, я готов с вами сотрудничать, - тихо сказал Адашкевич, - но при
одном условии. Отстаньте от Тхаржевского.
   Признаться, я чуть с копыт не свалился от удивления.
   - Вы? Защищать Тхаржевского? - изумился я. - Почему?
   - Он мой друг, - спокойно сказал Адашкевич. - Да он же вор! Бандит!
   - Вы тоже бандит, - заметил Адашкевич, - и тем  не  менее  Яниев  к  вам,
кажется, привязан. Мы со Славой  учились  на  одном  курсе.  Не  думаю,  что
человек, который предает друзей, может называться честным.
   Адашкевич помолчал и затем сказал:
   - Я бы хотел поговорить с Василием Александровичем.
   Я почувствовал укол ревности. Разумеется, он будет говорить с Яниевым.  О
ВВП, что бы это ни значило. Об амортизации. Об инфраструктуре. ТЭК,  брек  и
мек. Он считает, что если со мной заговорить о ВВП, то я с досады превращусь
в сову. Так оно и есть.
   Я пересек переполненный народом зал и подошел к Яниеву.
   - Вася, - сказал я,  осторожно  тронув  его  за  плечо,  -  там  по  тебе
Адашкевич тоскует. И замолчал.
   Яниев смотрел, не отрываясь, в правый угол зала. Там, на  фоне  канапе  с
икрой и  ветчиной,  стояла  невысокая  девушка  лет  девятнадцати,  в  белом
вечернем платье с пышной  юбкой,  с  осиной  талией  и  потрясающими  белыми
волосами, доходившими до середины пояса. Девушка держала в руке  коктейль  и
беседовала с каким-то молодым человеком. Время от  времени  она  встряхивала
волосами, те рассыпались по плечам серебряным каскадом, и тогда  можно  было
видеть, что платье ее  -  с  открытой  спиной  и  что  плечики  ее  худые  и
розовень-кие. Яниев глядел на нее, открыв рот.
   Я понял, что на пятьдесят третьем году жизни  мой  полковник  нашел  свою
беленькую болонку.
   В этот миг молодой человек отвалил от девушки и отправился  к  ближайшему
столику, где разливали водку.
   - Шариф, ты с ней не знаком? - шепотом спросил полковник.
   - Хочешь познакомиться? Айн момент. И увлекаемый мной  полковник  тут  же
пересек весь зал и оказался перед девушкой.
   - Добрый вечер, - радостно сказал я, - мой  приятель  так  хотел  с  вами
познакомиться, что я никак не мог удержаться. Вот - прошу любить и жаловать,
Васька Яниев, член правления банка  "Народный  Альянс",  президент  концерна
"Интертекстиль", и прочая, и прочая,и прочая.
   Краем глаза я заметил молодого человека, который возвращался к девушке  с
двумя  коктейлями.  Но.  молодой  человек  был  не  только   молод,   но   и
сообразителен. Узрев, что его место занято двумя птицами явно более высокого
полета, он спешно сделал вираж и отбыл в другую часть помещения.
   Девушка выставила вперед узкую ладошку. Она явно не помнила, что нас друг
другу не представили.
   - Даша, - сказала она. Яниев  наклонился  и  поцеловал  ручку.  Я  поднял
голову и увидел у стены залы Адашкевича. Глаза у него были довольно злые,  и
он держал рюмку за стебелек так, словно вот-вот бряк-нет ее о пол.
   - Вы, я вижу, не теряете времени? Уже познакомились с моей дочерью?
   Яниев поднял голову, словно его кнутом  стегнули.  Справа  от  нас  стоял
Тхаржевский. Его тоже приглашали  на  праздник,  как  бывшего  клиента  КФБ.
Собственно, три не возвращенных им кредита внесли свою весомую лепту в  крах
КФБ, но так как кредиты были немедленно по  получении  поделены  между  ним,
одной известной партией и руководством банка, особых трений у Тхаржевского с
банком не возникало.
   Вплоть до вчерашнего дня, когда  новое  руководство  уведомило  его,  что
кредиты надо возвращать. С процентами и пенями.
   Полковник раскрыл  рот,  чтобы  ответить  Тхар-жевскому,  и  закрыл  его.
Впервые в моей жизни Яниев не знал, что сказать. А ведь мы совершенно  точно
уговаривались, чем пригрозить Тхаржевскому в связи с этими кредитами...
   Полковник покраснел, потом побледнел  и,  повернувшись,  пошел  к  другой
стене залы, где его дожидался раздраженный заминкой Адашкевич.
   * * *
   Вечером Яниев был грустный и вялый, как капуста в супе. Я  попытался  его
развеселить и не нашел ничего лучшего, дурья башка, как напялить на  Асмодея
Дашино личико и послать его Яниеву в постель.
   Асмодей спустился вниз с синяком под  глазом,  а  Яниев  звякнул  мне  на
трубку и коротко и страшно проорал: "Еще раз так сделаешь, сука, -  контракт
порву".
   Я очень обиделся, потому что хотел как лучше. С  досады  я  попользовался
Асмодеем сам.
   * * *
   На следующее утро мы  завтракали  с  полковником  на  террасе,  когда  из
караульного домика позвонили по телефону и сообщили:
   - Тут к вам дамочка.
   Яниев поднял глаза и подавился: по дорожке к нам шла Даша Тхаржевская.
   Ничего такого в этой девочке не было: ну, тонкие ножки и синий жакетик на
пуговках; но ПОЛКОВНИК сразу запал на нее, как кошка на валерьянку.
   - Здравствуйте, - сказала Даша, - а я вот ехала к подружке  и  вспомнила,
что вы рядом живете. Не возражаете, что я зашла?
   - Нисколько, - пробормотал Яниев. Потом он вздрогнул,  и  уши  его  стали
красные, как пионерский галстук.
   - Вы, Василий Александрович, чем-то расстроены? - спросила Даша. -  Я  не
вовремя...
   Я понял, что мы сейчас крупно можем поссориться с полковником.
   - Ага, он расстроен, - нахально вмешался я. - Он думает,  что  я  грязный
колдун, который по  ночам  привораживает  маленьких  девочек,  заставляя  их
являться против воли на чужие дачи. Ведь вас послал отец, Даша, а?
   Даша потупилась. Но тут уж рявкнул Яниев:
   - Да?
   Даша опустила головку еще ниже...
   - Какой мерзавец! -  сказал  Яниев.  -  Посылать  свою  дочку  к  старому
отставному спецназовцу...
   - Ты вовсе не старый, - тихо сказала Даша.
   * * *
   Срок предъявленного Тхаржевскому ультиматума истекал на  следующий  день,
но никаких распоряжений относительно гендиректора Яниев пне не  дал.  Уж  не
знаю, кто на него повлиял - Адашкевич  или  Даша,  а  только  он  отстал  от
Тхаржевского, и мы отбыли в Сибирь, где  познакомились  с  одним  директором
НГДО и другим директором КПЗ. Директор НГДО оказался человеком понятливым  и
вник в суть дела настолько быстро, что на .десятой минуте  нашего  разговора
спросил у меня, не могут ли кобольды заниматься нефтеразведкой,  потому  что
на нее в первую очередь пришлось урезать  ассигнования.  Воровство  же  свое
объяснил так:
   "Слушай, если мне все платить, мне же сто тринадцать процентов от прибыли
платить надо! А у меня средний уровень истощения нефтяных полей 85%, и износ
оборудования 95%".
   Насчет же кобольдов я сказал ему, что это народ  до  крайности  гадкий  и
злобный, хуже налоговой инспекции, и что  заставить  отыскать  их  нефть  я,
возможно, смогу, но,  когда  я  уеду,  они  выместят  свое  зло  пожарами  и
прорывами трубопроводов.  Впрочем,  я  пообещал  директору  подумать  насчет
талисмана, который отдаст ему в подчинение кобольдов данного региона.
   - Только это очень опасно, - предупредил я,  -  если  кто-то  у  вас  эту
игрушку стырит, начнется такое...
   Директор НПЗ было уперся. Но, когда он понаблюдал, как  гигантский  смерч
сорвал крышу с нефтехранилища, высосал из круглой цистерны 300  тонн  нефти,
покрутил их аккуратным кольцом в воздухе и, не пролив ни капли, слил обратно
в цистерну, гонору у него поубавилось.
   Особенно если учесть, что по документам в цистерне находилось не 300 тонн
нефти, а 120. Через неделю правительство издало указ  о  формировании  новой
вертикально интегрированной компании; сеть московских  бензоколонок  у  меня
оставалась в наследство от Князя. Еще через недельку Яниев объявил о  скором
обмене акций НГДО3 и НПЗ4 на консолидированную акцию холдинга.
   * * *
   Прием по случаю этого события  был  устроен  у  меня  на  даче.  Директор
"Ячинскнефтегаза" ходил гоголем. Его не очень-то ликвидные акции в последнюю
неделю шли у московских брокеров, как горячие пирожки. От правительства было
два или три гостя из Минтопэнерго да Адашкевич, который, насколько я знал, и
был в этой операции у Яниева главным консультантом.
   Тхаржевского среди гостей не было, а вот Даша Тхаржевская была.
   Оба директора увели меня в кабинет. Уж не знаю, кто им рассказал  о  том,
как я начинал с рисованных тачек, а только Дачинок (директор нефтедобывающей
компании) развернул  передо  мной  заграничный  проспект  и  стал  требовать
установку    горизонтального     бурения,     а     Северников     (директор
"Раднефтеор-гсинтеза") развернул другой проспект и потребовал установку  для
каталитического крекинга.
   - Ты что, Петр Семенович, прямо  здесь,  что  ли?  ты  ее  как  в  Сибирь
повезешь? Директора загалдели хором:
   - А вы к нам съездите, Шариф Александрович! А  то  знаете,  какие  отсюда
железнодорожные тарифы?
   - Ну ладно, - сказал я, - буду у вас денька через  три  и  все  сделаю  в
ажуре.
   После ухода директоров я подошел к окну и стал  смотреть  вниз.  Праздник
был в полном разгаре, столы ломились от  еды,  и  кто-то  равнодушно  глядел
сквозь иллюминатор луны на первых пьяных гостей, падающих на четвереньки,  и
на голого директора банка, блудящего с парочкой зеленохвостых и  черноглазых
русалок.
   Кто-то вошел в дверь,  и  я  увидел  Адашкевича  с  Яниевым.  В  руках  у
замминистра был дипломат, который он и положил на стол.
   - Так о чем разговор? - спросил Яниев. Адашкевич раскрыл дипломат: в  нем
лежали банковские упаковки с долларами.
   - Это что такое? - удивился я.
   - Моя доля от кредитов Тхаржевского. Из КФБ.
   Я протяжно присвистнул. Чиновник бросил на  меня  взгляд,  полный  вместе
стыда и ненависти.
   - Сколько тут? - спросил Яниев.
   - Двести тысяч.
   - Вы что же, их так и хранили под подушкой?
   - Дачу купил. Вчера продал.
   - И сколько дач у вас осталось?
   - Нисколько. Квартира в Москве. В Бутове. Двухкомнатная.
   Признаться, я думал, что  Яниев  отдаст  ему  бабки.  Ну  что  "Народному
Альянсу" двести штук? Слону дробина. Но Яниев невозмутимо сгреб чемоданчик.
   - Спасибо, Виктор Михайлович, - поднялся и был таков.
   Адашкевич сидел, закусив губу.
   - Ну, и зачем это геройство? - не сдержался я.
   - Вы эти деньги требовали с Тхаржевского.
   А он половину раздал.
   - Половину? Это пол-лимона. Здесь двести.
   Кто получил триста? Доносчиком не был и не буду, - процедил  замминистра.
Я скривился.
   - У тебя сколько детей, герой?
   - Двое. Машка и Василиса.
   - Сколько лет?
   - Машка - в третьем, Васька - в шестом.
   - Двухкомнатная, - пробормотал я.
   Поднялся и вышел на террасу.На душе у меня  было  так  погано,  словно  я
вытащил у Адашкевича эти двести штук утюгом и наручниками.
   Кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся. Это была Даша Тхаржевская.
   - Привет, - сказал я, - а где твой приятель?
   - Мы поссорились, - фыркнула она, - он взял и уехал. Вот  зараза!  Вы  не
велите кому-нибудь из водителей отвезти меня домой?
   - Вам хочется домой, Даша?
   Даша усмехнулась.
   - Яниев - он такой пугливый. Можно подумать, это он учится в институте, а
не я. Мне не хочется домой. Я там буду лежать и плакать.
   - Так оставайтесь, - предложил я.
   * * *
   Утром я уехал в Белый дом, но к обеду вернулся на  дачу.  Яниев  сидел  с
бумагами в кабинете.
   - А где Даша? - осведомился я.
   - Уехала, - проговорил Яниев. Он покраснел,как рак  в  кипятке,  а  потом
пробормотал:
   - Понимаешь, я был немножко пьяный... А она... Ну, словом, я принял ее за
Асмодея.
   А на следующий день,  когда  я  вечерком  зашел  к  Яниеву  отчитаться  о
проделанной работе, из охранного домика позвонили. Я выслушал и приказал:
   - Конечно, пропусти.
   - Кто там? - поднял голову Яниев.
   - Гости.
   Через пару минут в кабинет вошли трое.
   - Здравствуй, Аладдин, - сказал тот, кто повыше.
   - Здравствуй, Карачун.
   Яниев блестел глазами из глубины кресла. Он слишком хорошо помнил условия
нашего договора. Он мог приказать мне, как обращаться с  вице-премьером,  но
он не мог приказать мне, как обращаться с бандитом.
   - Спасибо за приглашение, - сказал Карачун, - на праздник. Жаль, в Париже
был, не мог подскочить.
   - Твой приход уже праздник. Карачун. Или ты по делу пришел?
   - Я слыхал, что ты деньги трясешь с Тхаржевского.
   - Я их спрашиваю со всех должников КФБ. Карачун усмехнулся.
   - А ведь я  тоже  должник,  -  заявил  он,  -  триста  кусков  мне  тогда
Тхаржевский отстегнул. Что, и с меня будешь спрашивать?
   Я сглотнул. Еще неделю назад я бы поостерегся требовать деньги с бандита,
бойцы которого, как правильно отметил в свое время  Яниев,  могли  бы  взять
Грозный в двадцать четыре часа. Но теперь я вспомнил Адашкевича: это что же,
замминистра так и будет ходить  двухкомнатным,  а  Карачун  уедет  отсюда  с
бабками, которые ему - на одну сережку для его крали?
   - И с тебя, - ответил я.
   Карачун подал знак. Один из его подручных бросил передо  мной  на  столик
дипломат и раскрыл его. Там были баксы.
   - На. Подавись, - сказал Карачун, повернулся и пошел к выходу.
   У самой двери он задержался, глянул на меня и пробормотал:
   - Сбили тебя с толку, Аладдин. А какой ты мог бы быть человек! Тьфу.
   И ушел.
   Яниев некоторое время сидел совершенно молча. А потом:
   - Он попытается тебя убить.
   - Пусть попробует, - весело ощерился я.
   * * *
   20  марта  я  поехал  на  Старую  площадь.  Речь   шла   о   формировании
финансово-промышленной группы во  главе  с  "Народным  Альянсом".  "Народный
Альянс" и до того возглавлял некоторое худосочное образование,  пришибленное
условиями  Указа  1993-го  и  неплатежеспособностью  едва  ли  не   половины
потенциальны