а, и разобраться  в  них  было
невозможно.
   Нет никакой логики, сказала однажды Марта, только ненависть и злость!
   Данилов был уверен, что логика есть, нужно только  правильно  думать.
Думать как-то не  так,  как  он,  Андрей  Данилов,  архитектор,  зануда,
несостоявшийся музыкант, а как тот,  хитрый,  безжалостный,  ненавидящий
убийца, "Что ему от нас нужно?  -  жалостливо  подумал  Данилов.  -  Что
привязался?"
   Данилов снова взялся за ручку и нарисовал еще немного стрелочек.
   Самым главным ему казалось то, что на приеме все говорили, что у него
нездоровый вид и вообще он выглядит как-то странно. И еще шкатулка.
   Он написал на чистом листке: "прием" и "шкатулка".
   Шкатулка стояла в стенной нише, и Данилов побрел к нише, держа  левой
рукой правую, потянулся, морщась и охая, и достал ее.  Открыл  -  в  три
приема- и снова закрыл. Ее легко было сломать. Открыть непросто.
   Выходит, "черный человек", написав на его зеркале губной помадой  "Ты
виноват" и  залив  его  чем-то  грязно-бурым,  отправился  сюда  и  стал
медленно - в три приема - открывать шкатулку.
   Данилов закрыл глаза и представил себе, как это было  -  как  за  его
столом  сидел  чужой  человек  и  открывал  шкатулку,  которую   бабушка
подарила, когда  Данилову  исполнилось  четыре  года.  Нет,  пять.  Нет,
пожалуй, четыре.
   Как чужой человек смог открыть шкатулку? Зачем он ее открывал,  когда
ее проще сломать? Проще и быстрее!
   Он опять посмотрел на имена, на стрелочки, на шкатулку, сиявшую белым
лицом изображенной на крышке японки, и в этот момент все понял.
   Он все понял сразу и  до  конца.  Ему  даже  холодно  стало  от  этой
отчетливой и неумолимой догадки.
   Знаменская была права, он нашел  повторяющийся  элемент.  Вернее,  не
нашел, а просто увидел.
   Нужно только кое-что проверить, чтобы убедиться,  что  он  все  понял
правильно, но и так он был уверен, что прав.
   Он понятия не имел, что станет делать, когда все подтвердится.
   Как только Марта вышла из ванной - свежая, но  довольно  сердитая,  -
Данилов заявил ей, что она должна уехать в Кратово и не приезжать,  пока
он не позвонит.
   - Ты что, - спросила Марта и зевнула, - с ума сошел?  Мне  на  работу
надо. И вообще ты теперь от меня не отвяжешься никогда, не надейся даже.
   - Я не собираюсь от тебя отвязываться, - сказал Данилов терпеливо,  -
но на работу ты позвонишь и скажешь, что заболела.
   - Я здорова как бык.
   - Знаменская выдаст тебе справку.
   - Не надо мне никаких справок, Данилов! Я иду на работу, и точка. Что
ты станешь без меня делать? А если тебе прострелят  еще  одну  руку  или
ногу, кто понесет тебя на спине, чтобы ты смог до конца  выполнить  свой
долг?
   - Какой долг? - спросил Данилов мрачно.
   - Такой, - ответила Марта туманно. - Ты совсем не спал?
   - Спал, - соврал Данилов. - Марта, ты должна уехать в Кратово. Или  я
позвоню Надежде Степановне, скажу,  что  тебе  плохо,  она  примчится  и
устроит скандал. Хочешь?
   - Надежда Степановна не устраивает никаких скандалов, - назидательным
тоном сказала Марта. - А  что  случилось-то?  Почему  я  должна  куда-то
ехать?
   - Потому, что у меня должна быть свобода действий.  Пока  я  за  тебя
боюсь, никакой свободы у меня не будет.
   - А для чего тебе нужна свобода?
   Данилов так толком  и  не  придумал,  что  будет  делать,  когда  все
подтвердится, поэтому ответить на этот вопрос не мог.
   - Мне нужно довести все до конца, - раздраженно сказал он, -  сегодня
я это сделаю.
   - Сделай при мне.
   - Нет. Слушай, перестань со мной спорить, а?
   - Разве я спорю? - удивилась Марта и куда-то ушла.
   Данилов посмотрел в окно.
   - Марта! - крикнул он и прислушался. - Ты выйдешь за меня замуж?
   - Выйду, - сказала она очень близко. Он вздрогнул  и  оглянулся.  Она
стояла у него за спиной и улыбалась. - Конечно,  выйду.  Хоть  ты  и  не
танкист.
   - Не... кто? - переспросил Данилов.
   - Не танкист, - пояснила Марта охотно, - у тебя мама педагог, а  папа
пианист. Какой из тебя танкист!
   - Это о чем?
   - О тебе, балда! - Она взяла его за здоровую руку, притянула к себе и
поцеловала в щеку. - Как же ты брился? Ногой?
   - Рукой, - ответил Данилов. - При чем тут танкист, я не понял?
   - Ты больше налегай на Шостаковича, вообще ничего тогда  не  поймешь.
Это только знатоки "Русского радио" понимают, а знатокам Шостаковича это
недоступно. Садись, завтрак готов.
   На завтрак  была  огромная,  как  луна,  яичница  с  толстой  розовой
полукруглой сосиской. Данилов съел яичницу, запил ее  кофе,  потом  съел
еще кусок у Марты и налил себе еще кофе.
   - Слушай, я же ем на завтрак йогурт и сыр, - вдруг удивился он,  -  и
никогда не ем яичницу. Что такое?
   - Ничего, - отозвалась Марта, - просто ты проголодался. За столько-то
лет!.. Позвони Тимофею Кольцову, - сказала  она,  помолчав,  -  позвони,
Андрей. Ты не справишься один, это же ясно!..
   - Позвоню, - согласился Данилов, - не знаю,  станет  ли  он  со  мной
разговаривать, но я позвоню. И не называй меня Андреем!
   - Не буду, - пообещала Марта.
   - Ты сейчас уедешь, - велел Данилов,  -  а  вечером  я  позвоню.  Или
приеду, если все уже будет в порядке. - Он понятия  не  имел,  будет  ли
что-нибудь в порядке. - Пожалуйста, Марта. Не осложняй положение.
   В полном молчании они допили кофе и собрались.
   - Я довезу тебя до твоей машины.
   - Только потом уедешь. Ладно?
   - Я уже пообещала, -  сказала  Марта  раздраженно,  -  я  не  нарушаю
обещаний.
   - Я тоже. - Данилов взял ее за отвороты белой шубы, притянул к себе и
поцеловал. - Прости, что я ничем не мог тебе помочь вчера на  дороге.  Я
втравил тебя в эту историю и ничем не помог.
   -  Данилов,  хоть  на  время  засунь  свое  благородство  куда-нибудь
подальше, а? Оно меня пугает.
   - Засуну, - пообещал Данилов, - пошли. Как будто за дверью шел бой, в
который им  предстоит  ввязаться,  хоть  страшно  и  совсем  не  хочется
воевать, они постояли на пороге его квартиры, потом  обнялись,  и  Марта
его перекрестила.
   В молчании они вышли из квартиры, вошли в лифт и спустились на первый
этаж.  Благожелательный  Иван  Иваныч  выглянул  из  своей   каморки   и
поклонился со спецназовской грацией.
   - А ты куда поедешь? - спросила Марта уже в машине. - На работу?
   - Я еще точно не знаю, - признался Данилов, -  мне  нужно  с  Веником
повидаться, а потом я решу.
   - Данилов, хоть бы ты рассказал мне, что надумал! Почему  с  Веником?
Ты решил, что все дело в Венике?
   - Все дело в том, что на приеме почему-то только и  говорили  о  том,
что  у  меня  странный  вид.  И  шкатулка.  Шкатулку  открывали   долго,
старательно.  Ее  открывали,  когда  ее  можно  было   просто   сломать,
понимаешь?
   - Нет, - сердясь от того, что она на самом деле ничего  не  понимает,
сказала Марта, - я не понимаю!
   - Я тоже понимаю еще не до конца, - признался Данилов,  -  для  того,
чтобы все понять, мне нужно встретиться с Веником.
   - А краска? А помада? А рубаха с кровью? А надпись голубой краской? А
янтарь?
   - Не было никакого янтаря, Марта.
   - Как - не было?! Что значит - не было?! Я же сама видела!
   - И я видел. Но его не было.
   - Данилов, - сказала Марта с тревогой, - ты что? Спятил? Или  у  тебя
температура?
   - Нет у меня температуры! - Как раз в этом он был совсем  не  уверен,
потому что его знобило и мех дубленки казался холодным и  колючим.  -  Я
все тебе расскажу. Когда сам все пойму.
   - Только ты постарайся к этому времени остаться живым, - пробормотала
Марта, и в голосе у нее послышались  слезы,  -  заметь,  Данилов,  я  не
говорю - невредимым, потому что не ставлю невыполнимых задач...
   - Смотри на дорогу, - посоветовал Данилов и  улыбнулся,  -  хотя  что
тебе какая-то там дорога, когда ты на своей машине, как на  истребителе,
летаешь!
   В переулке, за офисом Марты, дремал покинутый  "Фольксваген",  слегка
присыпанный вчерашним снегом. "Газель", намертво подпиравшая его  сзади,
уже уехала по делам.
   "Какие случайности", - подумал Данилов.
   Если б не эта "Газель", вчера он поехал бы на своей машине, один, без
Марты, и сегодня утром его уже не было бы на свете, и капитан  Патрикеев
называл бы его  "потерпевший",  и  Марта  искала  бы  его,  изводясь  от
беспокойства и страха, и мышонок сжимался бы у нее в животе, а он  ничем
не мог бы им помочь.
   Все. Конец истории. Если бы не "Газель"!
   - А звонить тебе можно, - жалобно спросила Марта, - или тоже нельзя?
   - Можно, - разрешил Данилов, - я приеду  вечером.  Или  позвоню.  Ты,
самое главное, не волнуйся.
   - Ты еще должен сказать - будь хорошей девочкой! Что ж ты?
   - Марта, - сказал он настойчиво, - все будет хорошо. Я должен  ехать,
или я ничего не успею.
   - Езжай, - сказала Марта и отвернулась.
   - Ты сиди в Кратове и жди.
   - Езжай, Данилов. - Марта шмыгнула носом. Он неловко поцеловал  ее  в
ухо и с трудом выбрался из неудобной "Нивы". И захлопнул за собой дверь.
Марта осталась по ту сторону, а он - по эту.
   - Пока!
   Не взглянув на него, она лихо развернулась в тесном переулке,  нажала
на газ и скрылась за поворотом, только мигнули красным тормозные огни.
   Так. Она уехала и пока  будет  в  безопасности.  На  ее  слово  можно
положиться,  значит,  она  действительно  проведет  день  на  участке  в
Кратове, где ей ничто не угрожает. По крайней  мере,  Данилову  хотелось
так думать.
   Он посмотрел на часы - начало десятого. Веник должен быть на  работе,
биржа открывается довольно рано.
   Включить  зажигание  нужно  было  правой  рукой,  и  Данилов   .долго
приспосабливал руку к этому действию - очень простому, если в  руке  нет
пулевых ранений.
   Он усмехнулся. Пулевые ранения, черт побери все на свете!..  Какая  у
него насыщенная, интересная жизнь!
   Возле здания биржи было много машин и людей, и  Данилов  долго  ездил
вокруг, пытаясь найти место, чтобы припарковаться. Потом ему  повезло  -
танкообразный черный джип "Мерседес" вылупился из тесного закутка  между
желтой стеной и боком ближайшей машины, побуксовал на месте,  вырулил  и
победно помчался  по  тесной,  заставленной  автомобилями  улице,  пугая
мирных граждан своим воинственным и зловещим видом. Данилов  моментально
зарулил в освободившийся закуток,  оставив  с  носом  водителя  "Фиата",
который караулил с другой стороны.
   "Фиатчик" что-то произнес, долгое и неслышное за закрытым стеклом,  и
отправился дальше.
   Данилова всегда поражала  биржа  -  старинное  здание  со  стеклянным
потолком в самом  центре  Москвы.  Все  было  "как  у  больших",  как  в
Нью-Йорке и  Токио,  -  ряды  компьютеров,  телефонный  трезвон,  легион
мальчиков в белых рубашках и непременно без пиджаков,  говорящих  в  три
трубки сразу, ряды  часов,  показывающих  "мировое  время",  электронные
табло с загадочными  символами,  сменяющимися  с  такой  быстротой,  что
разобрать ничего было нельзя, шумная толпа в центре зала,  размахивающая
руками, как дикари во время ритуальных танцев, - все дикари тоже были  в
белых рубашках и галстуках, - все правильно,  похоже,  воспроизведено  с
точностью до мельчайших деталей.
   Данилову почему-то казалось, что это  именно  декорация  и  все,  кто
работает здесь, пляшут ритуальные танцы, говорят в три трубки, шикарно и
очень по-американски  закидывают  ноги  на  столы,  прохаживаются  между
рядами, закинув на затылок уставшие бизнесменские руки, - знают, что это
декорация, поэтому так  старательно  добиваются  правдоподобия,  поэтому
принимают такой нарочито деловой вид,  поэтому  говорят  в  три  трубки,
чтобы незримый хозяин увидел, оценил, милостиво кивнул - верю, верю...
   Плохих актеров, как известно, в театре не держат.
   Веник еще только приготовлялся выступить на сцену - закатывал  рукава
белоснежной  рубахи,  ослаблял  галстук,  окружал  себя   телефонами   и
кофейными чашками.
   - Доброе утро, - сказал Данилов, заглядывая в стеклянную будочку, где
помещалась "фирма" Веника.  На  него  оглянулись  взлохмаченный  молодой
человек, больше всего подходивший  под  определение  "юноша  бледный  со
взором горящим" - Марта так говорила, - и красавица с  пышным  бюстом  и
сердечком нарисованных губ.
   - Доброе утро, - вразнобой поздоровались они. Веник,  болтавшийся  во
вращающемся кресле туда-сюда, от неожиданности сделал резкое движение  и
чуть не упал.
   "Фирма веников не вяжет", - подумал Данилов. Рука болела и мерзла,  и
хотелось надеть на нее еще одну перчатку.
   - Ты чего? - спросил Веник у Данилова. - Тебе... чего?
   Вид у него был испуганный.
   - Мне нужно с тобой поговорить, - сказал Данилов, - прямо сейчас.
   - Через полчаса торги начнутся...
   - За полчаса мы успеем.
   - Ну давай, - согласился Веник неуверенно. Было  видно,  что  ему  до
смерти не хочется разговаривать с Даниловым. - Кофе будешь?
   - Буду, - сказал Данилов.
   Бледный юноша и фигуристая девица посмотрели друг на друга.
   - Нам выйти? - спросила девица у Веника.
   - Если можно, пожалуйста, - ответил за него Данилов.
   - А что? - спросил Веник и улыбнулся жалкой залихватской улыбкой. - У
нас секреты?
   - Секреты, - согласился Данилов.
   "Давно надо  было  его  запугать",  -  подумал  Данилов,  глядя,  как
суетится Веник, ставший вдруг маленьким и жалким.
   Как это он раньше не догадался?  Его  так  легко  запугать  -  только
прикрикнуть погромче, и на все вопросы давно нашлись бы ответы.
   Дверь в будочку тихо притворилась  за  сотрудниками,  и  Веник  бодро
спросил у Данилова:
   - Тебе с сахаром?
   - Да, если можно.
   Кофе был в щербатой белой кружке. На боку коричневые потеки.  Данилов
мерз, рука болела, в голове от недосыпа как будто толклось битое стекло,
поэтому он взял кружку и отхлебнул, несмотря на потеки. Кофе был  густой
и очень горячий, очевидно сваренный,  а  не  разболтанный  из  баночного
суррогата. В нем было много сахара. Хорошо бы, если бы в нем был коньяк.
Подумаешь - полдесятого утра! Сегодня у него очень трудный день.
   - Веник, у тебя есть коньяк? .
   - Что?! Какой коньяк?
   - Любой. Лучше, конечно, не подпольного производства, - Сейчас  утро,
Данилов, -  осторожно  сказал  Веник.  Кажется,  теперь  он  перепугался
по-настоящему. Данилов никогда и ничего с ним не пил.
   - Ну и что? Есть?
   - Где-то был. Сейчас... - Он нагнулся, пошарил в тумбочке, ничего  не
нашел и перебежал к шкафчику. - Вот, есть. Тебе в стакан налить?
   Данилов взял у него из рук бутылку, посмотрел  на  этикетку  и  налил
себе в кружку - прилично, - отхлебнул и едва сдержался, чтобы не закрыть
глаза.
   - Ты прямо в перчатках будешь сидеть?  -  спросил  осмелевший  Веник,
который никак не мог  понять,  в  чем  дело  и  что  такое  стряслось  с
Даниловым.
   - Да, - сказал Данилов, - в перчатках. Что ты надумал, Веник?
   - Надумал? О... чем я надумал?
   - Или ты говоришь мне, где ты был утром в  субботу,  или  возвращаешь
мне деньги, - сказал Данилов  и  еще  отхлебнул,  чувствуя,  как  коньяк
глушит стеклянный морозный звон у него в  голове.  -  Я  тебе  предлагал
сделку. Ты забыл?
   - Нет, - нервно сказал Веник, - не забыл. Он с размаху сел  на  стул,
пошарив, вытащил из тумбочки стакан, дунул в него и налил себе коньяку.
   Выпил тоже с размаху и задышал, приоткрыв жалкий ротик.
   - Что ты ко мне привязался, Данилов? -  начал  он  и,  кажется,  даже
шмыгнул носом. - Ну что я сделал?  Ты  же  знаешь,  что  я  деньги  тебе
вернуть так быстро не могу, они у меня все в деле! - В деле! -  повторил
Данилов. - В каком еще деле?
   - Я не могу тебе  сказать,  где  я  был,  -  зашептал  Веник,  нервно
оглядываясь по сторонам, - ну не могу, и все! Тебе все  равно,  конечно,
ты весь чистень-1кий, правильный,  скучный,  как  газон,  а  у  людей...
Разные бывают ситуации!
   "Почему газон? Какой еще газон? Неужели я похож на газон?"
   - Ты как в целлофане живешь, ничего тебя не касается, а я... а мы...
   - Веник, где ты был?
   - Ты чистоплюй! - Веник старательно распалял сам себя, чтобы было  не
так страшно и чтобы потом он мог сказать себе, что сделал все, что  мог,
но пришлось "расколоться".  В  том,  что  он  "расколется",  Данилов  не
сомневался. - Я тебе ни слова! Ты, твою мать, думаешь, что, если у  тебя
бабки, ты можешь людьми вообще помыкать, да?! Ты меня, блин,  в  рабство
взял этими деньгами, да?! А меня, между прочим, так и не  застрелили,  и
если бы застрелили, то моя смерть была бы на тебе, как  и  Нонкина!!  На
тебе кровищи, Данилов, как  на  киллере  каком-нибудь,  ты  посмотри  на
себя!..
   - Веник.
   Кружка сквозь перчатку приятно грела руку, тепло поднималось вверх, и
казалось, что ее дергает не так сильно, как раньше.
   - Ну ладно!! Ну и черт с тобой!! Ну и подавись ты!.. На том  свете!..
Ты еще узнаешь!.. Твою мать...
   -  Веник,  хватит.  Я  все  равно  ничего  не  понимаю   в   цирковых
представлениях. Давай говори, и я поеду.
   - Хорошо, - воскликнул Веник трагическим голосом, - хрен с тобой!
   Он упал на стул, со всего маху придвинулся и  просвистел  Данилову  в
лицо:
   - Я был у бабы.
   Такого сюрприза Данилов не ожидал.
   - У какой бабы? Веник отвел глаза.
   - Аська, зараза... Короче, выгнал я ее. Она ушла. А я к бабе пошел.
   - К какой бабе?!
   Все  в  том  же  трагическом  порыве  Веник  схватил  свой  портфель,
покопался в нем, вытащил какую-то газетенку, перегнутую в четыре раза, и
ткнул пальцем в середину страницы.
   - Вот. - Глаза он отводил и вообще пытался отвернуться.
   Очень заинтересованный, Данилов приткнул свою кружку на кучу бумаг  и
взял газетенку.
   "Любовь втроем, - было написано в объявлении,  -  две  очаровательные
девушки ищут партнера, пылкого молодого человека  б.к.  для  совместного
досуга".
   - Что такое б.к.? - спросил Данилов, таращась в газету с  первобытным
изумлением.
   - Без комплексов, - буркнул Веник.
   - А ты б.к.? - осведомился Данилов.
   - Ну да, - неуверенно сказал Веник, и тут Данилов захохотал так,  как
не хохотал никогда в жизни. Даже кружка поехала с бумаг, и он  подхватил
ее.
   Немного  кофе  выплеснулось  от  того,  что   Данилов   хохотал   как
сумасшедший, и он опять пристроил кружку на стол.
   - А что такого? - задиристо спросил Веник. - Что ты ржешь? Я  человек
современный, пресыщаюсь быстро. Мне  все  время  хочется  чего-нибудь...
надо же испытывать острые ощущения, пока еще...
   -  Ну,  как  ощущения?  -  спросил  Данилов,  перестав  хохотать.   -
Достаточно острые? Ты пробыл там до утра?
   - Да, - хмуро сказал Веник, - у меня деньги были, я сразу за  ночь  и
заплатил...
   - Ты по этому телефону звонил?
   - А ты что, - вскинулся Веник, - проверять хочешь?
   - Нет, - сказал Данилов, - не хочу. Что  тут  проверять,  все  и  так
понятно. Считай, что свои десять тысяч ты отработал.  У  меня  еще  один
вопрос, бесплатный.
   - Ну?
   - Куда ты дел мои очки?
   - Какие еще очки?
   - Ты приехал ко мне, чтобы пересидеть, когда твоя  Ася  вернулась  за
вещами. Ты смотрел хоккей и взял у меня очки. Как они потом попали в мой
офис?
   - А-а... я же их тебе привез, когда на  следующий  день  заезжал  или
через день, что ли. Ты ко мне пристал с этими деньгами, я очки  на  стол
бросил и ушел.
   Я отдать хотел, а ты как начал наезжать, вот я их и бросил!
   - Ясно, - подытожил Данилов, одним глотком допил кофе и с  сожалением
поднялся.
   Уезжать - как уходить на войну -  ему  не  хотелось.  Рассказ  Веника
подтвердил все, о чем он уже догадался, и это  означало  только  одно  -
самое худшее впереди.
   - Хочешь,  я  тебе  анекдот  расскажу?  -  спросил  он  у  Веника.  -
Институтских времен, как раз про тебя. Приходит мужик в бордель, смотрит
прейскурант и видит - страстная испанка. Замечательно, думает мужик, это
мне подходит. Платит денежки, поднимается в номер, глядь,  а  там  сидит
старая толстая еврейка. Где  же  испанка,  вопит  мужик,  я  за  страсть
заплатил! А бабка ему - ну, хочешь, я тебя уку