жа  молитвенно  сложенные  ладони  перед собой,  как  страницы
священной  книги, потом  воздевали руки вверх,  делали  жест омовения  щек и
вдруг все, как по команде, падали на колени. Так  же одновременно и слаженно
боевики били земные поклоны, касались  лбами  земли  и поднимали вверх  туго
обтянутые камуфлированными штанами зады.
     Иргаш  как  опытный   дирижер   придавал  важное   значение  соблюдению
пятикратных намазов всеми боевиками отряда. Он не проводил занятий по боевой
подготовке. Каждый его моджахед  имел  право на самостоятельные  действия  и
исходил в  принятии решений из общей обстановки. Но молиться все должны были
однообразно.     Молитвенные    движения,    повторяемые     с    регулярной
последовательностью, с утомительной монотонностью неизбежно делали такими же
однообразными взгляды молящихся на  мир, формировали одинаковость их желаний
и  действий.  При  этом,  объединенные общими  молитвенными движениями, люди
оставались  разобщенными,  замкнутыми  для  других.  И  Аллах,  Всеблагой  и
Всепрощающий, был  у каждого свой собственный. Они  не просили  у него хлеба
насущного, поскольку с оружием в руках по милости божьей они могли взять для
себя  у кого угодно не только хлеб, барана, верблюда, но даже жизнь, объявив
ее греховной и недостойной веры.
     Они  не  стремились  в  блаженные кущи  исламского  рая, к неиссякаемым
родникам ключевой  воды,  в  сень разлапистых пальмовых листьев, в окружение
волооких гурий с тонкими талиями, страсть которых обжигает жаром. Им и здесь
было неплохо - бородатым, провонявшим потом, обжирающимся дармовой бараниной
и пловом, и не было пока причин стремиться куда-то в мир иной, незнакомый.
     Иргаш,  руководивший служением богу, наставлял своих подопечных словами
божественными,  каноническими,  но  они  в  его устах  звенели  как  военные
команды, требовавшие немедленного исполнения:
     -  О те, которые уверовали, проявляйте больше  выдержки, оставайтесь на
страже, бойтесь Аллаха, и вы преуспеете!
     Ясно видимая волна движения плеч  пробегала по рядам моджахедов, и  над
степью разносилось звучное "Аллах акбар!"
     - Живите достойно и умрите смертью мучеников за веру свою!
     - Алла акбар!
     - Смерть за веру - праздник святых!
     - А-а-акбар!
     Когда  Андрей  спустился   с  вершины  к   лагерю,  его  уверенность  в
монолитности команды Иргаша была подорвана самым неожиданным образом.
     - У нас предательство, - сказал Иргаш, скрипнув зубами.
     -  Что случилось? - Андрей напрягся,  приняв его слова на свой счет, и,
стараясь  не  выдать  себя  поспешными  движениями,  медленно опустил руку в
карман, где лежал  пистолет. Хотя понимал,  что  вряд ли сумеет  его вынуть:
рядом стояли Кашкарбай, Дика и Алхазур.
     - Сбежал Кангозак. Сбежал,  забрав два автомата и боеприпасы.  -  Иргаш
зло сплюнул и  тут же растер плевок ботинком. - Не хотел осквернять рта этим
именем, да вот пришлось.
     Андрей  все еще  ощущал  слабость в ногах,  но не  от  усталости, а  от
пережитого стресса.
     - Он работал на кого-то чужого?
     Кашкарбай, стоявший рядом с Иргашем,  пристально  посмотрел на  Андрея.
Точно так же взглянул на него Иргаш. Кривя губы в гневе, сказал:
     -  Это не имеет  значения. Родимое  пятно  измены  не  отмывается  даже
кислотой. Далеко он не убежит. Я  вытащу из него  наружу кишки и обмотаю ими
его ноги...
     - И все же он кому-то служил, разве не так?
     Андрей чувствовал, как к его горлу приближается комок отчаяния. Неужели
Халиф, обещая  помощь, сделал ставку  на  этого  грязного  вонючего  дурака,
который, как всякий трус, носил страх в ножнах ножа и, зная это, не выдержал
опасности, едва приблизился к месту битвы?
     -  Всякий, кто сегодня поднимается против нас, - жестко сказал Иргаш, -
служит мировому еврейству, работает на Израиль и на Америку.
     - Что теперь делать?
     - Я  приказал усилить  охрану  лагеря. Запрещен выход  за  обозначенные
границы. А тебе, мастер, надо гнать работу как можно быстрее.
     - Хорошо, я стану стараться. Но выходить из лагеря буду.
     - Зачем?! - Кашкарбай сразу окрысился. - Порядок один для всех.
     -  Я буду ходить  в  гости. К чабану Тюлегену.  Или он у  вас тоже  под
подозрением?
     -  Пусть ходит,  -  Иргаш опустил  руку на  плечо Кашкарбая. -  Ты  сам
проверил казаха?
     - Проверил, как мог.
     -  Пусть  мастер  ходит,  не  мешай ему.  Он  от своих денег никуда  не
побежит. Верно, мастер? - Иргаш скривил губы в ехидной улыбке.
     - Я не уйду от дела, за которое взялся, - резко ответил Андрей.
     -  Это  мне  тоже  в  тебе  очень нравится,  мастер,  - сказал Иргаш. -
Договорились?
     -  Аминь, - сказал Кашкарбай. - Идите, мастер, и займитесь своим делом.
И спешите, спешите.
     Андрей  повернулся и пошел к  буровой.  Кашкарбай  догнал его,  хлопнул
ладонью по спине.
     - Чего вы так всполошились,  мастер? Кангозак вроде бы  вашим другом не
являлся?
     - Так  же  как  и вы,  Кашкарбай.  Однако и  ваш  побег  меня  заставит
встревожиться.
     Иргаш, слыхавший их разговор, засмеялся.



В ОГНЕ БИТВЫ НЕ СГОРАЮТ ОТВАЖНЫЕ

     "В соответствии с указанием начальника  Генерального штаба в дополнение
к  директиве  0048  ставится  специальное  задание  на  ведение  космической
разведки  в  полосе,  ограниченной с  севера  линией включительно  Байконур,
Мынарал, Или; с юга исключительно  Кызыл-Орда, включительно  Бакарлы, Сузун,
Чу.  Обратить  особое  внимание на  появление признаков геологоразведочных и
вскрышных работ в районе урочища Ульген-Сай, на движение большегрузных машин
по грунтовым  дорогам  со стороны  Туркестана,  Чулак-Тау и Байкадама  через
пески Муюнкум и в треугольнике междуречья Чу и Сарысу. В случаях обнаружения
буровых установок дать им собственную нумерацию и  ежесуточно  предоставлять
дешифрованный  материал  в  одном  экз.  только для ознакомления  начальника
Генштаба.

     Подлинное подписал генерал-полковник СТОЛЯРОВ".

     Распоряжение  начальника Генерального штаба на  проведение специального
наблюдения  за  полосой пустынно-степной  местности в Центральном Казахстане
было  получено  руководством  Управления Военно-космических  сил  и передано
специалистам  вычислительного   центра   одного   из  командно-измерительных
пунктов.
     Поражаясь  удивительным   способностям   современных  компьютеров,   их
быстродействию, постоянно растущему  объему памяти,  умению  решать  сложные
задачи в самых разных  областях науки  и прикладных дисциплин, мы не  всегда
задумываемся над тем, что компьютер без человеческого ума ничего не стоит.
     Всю   электронную   конфигурацию  вычислительной  машины,  закрытую   и
защищенную  от  внешних механических  и физических  воздействий, специалисты
именуют не  иначе, чем "hardware" -  твердое изделие,  "железо",  "железка",
хотя по-русски куда интереснее слово это звучало бы как "твердяшка".
     Само по себе "железо" было бы не в состоянии ничего решить, если бы его
не одушевляли  с  помощью  специальных программ, в которых алгоритмы сложных
действий  разбиты  программистами  на  простейшие  элементы. Массу программ,
оживляющих  железо,  наделяющих  его  способностью совершать  математические
вычисления  и   осуществлять   логические  операции,   специалисты   назвали
"software" - мягкой начинкой, "софтом", которая становится душой машины.
     Специалисты  вычислительного   центра,  относящиеся   к   нищенствующей
интеллектуальной   элите  офицерского  корпуса  России,  в  кратчайший  срок
рассчитали  нужные  данные, и вскоре  задание, облеченное в цифровую систему
команд,  было  передано  одному из разведывательных  космических  аппаратов,
обладавшему оптимальной орбитой для выполнения заданной программы.
     Этот  спутник, снаряженный  оптико-электронными камерами, способными на
кадре  размерами  55х80  миллиметров с  высоты  250  километров  запечатлеть
поверхность Земли  площадью  чуть меньшей 20-ти тысяч квадратных километров,
приняв команду, всякий раз, входя в заданный район, начинал действовать. Его
камеры  работали  сразу   на  нескольких   участках   видимой   и  невидимой
инфракрасной области спектра.
     Выполнив  задание, космический аппарат  при  следующем  заходе  в  зону
видимости  наземных  станций  передавал  информацию  на  специальные  пункты
приема,  откуда она  поступала  в центр обработки данных. Там полученные  из
космоса снимки сводились воедино на специальном  многокамерном синтезирующем
проекторе.  Собранные  таким  образом  композиции  позволяли  по  яркости  в
различных  спектральных  диапазонах  не  только  распознавать  искусственные
объекты и природные образования, но и определять их  физические  свойства  и
состояние.
     Оценка одного  и  того же участка местности  через  заданные промежутки
времени   давала   возможность   с   высокой  точностью   изучать   динамику
происходивших изменений.
     Операция "Портфель" была взята под плотное космическое наблюдение.

     Помощник  президента  полковник Краснов  специальным  ножом  для  резки
бумаги аккуратно вскрыл  большой конверт из плотной бумаги охристого цвета с
черной подложкой  внутри.  Его  только  что  доставил  в  канцелярию  офицер
фельдсвязи.
     Краснов  вынул из конверта два  крупных фотоснимка местности, сделанные
разведывательным спутником. Судя по датам, фотографии разделяло четыре дня.
     На  более  раннем фото участок степи выглядел пустынным,  искусственных
сооружений на нем  не просматривалось.  На втором дешифровщики обвели черным
овалом участок  урочища  Ульген-Сай,  где  обнаружились  следы  деятельности
человека.
     В  легенде  -  письменном  приложении  к   снимкам  -  сообщалось,  что
компьютерная  обработка  космических  снимков  с  разрешением  до  5  метров
подтверждает   развертывание  в   районе   высоты  с  отметкой  582,  первый
геологоразведочной  экспедиции.  Хорошо просматриваются буровая установка  с
пирамидальной  мачтой  и  буровым  домиком,  транспортные   средства  -  три
большегрузных автомобиля  со спецприцепами,  две  автоцистерны, палатки  для
жилья и хозяйственных целей.
     Ради  любопытства  Краснов  взял  лупу и  попытался рассмотреть, что же
видно в черном овале. Точки и черточки, которые он разглядел, не впечатляли.
Он отложил снимок и позвонил Петрову:
     -  Сергей  Ильич,  есть фотоинформация.  Экспедиция  вышла  в  район  и
разворачивает работу.
     - Хорошо.  Владимиру Васильевичу докладывал?  Нет?  Тогда  я доложу ему
сам.
     Краснов был опытным аппаратчиком. Он мог бы и сам доложить президенту о
начале работ в зоне  операции "Портфель", но понимал, что, передав это право
Петрову, не ослабил, а укрепил свое положение.
     Искусство   аппаратных   игр   включает  в  себя   умение   подыгрывать
начальникам.

     Генерал Травин вошел в кабинет Барышева к окончанию рабочего дня.
     - Вот, взгляните, Алексей Федорович. Забавный сюжет. - Сказал и положил
на стол узкий листок бумаги с цифрами, отпечатанными компьютером. - Господин
Назаров сообщил реквизиты банка, куда ему должны перевести деньги.
     - И куда?
     - В банк Сакура. Токио.
     - Он звонил?
     - Звонил, но не он.
     - Кто же? - Барышев встал и убрал со стола в карман пачку сигарет.
     - Доверитель.
     - Определили, откуда звонок?
     - Лучше сядьте, Алексей Федорович.
     - Ладно, говори. Устою.
     - Звонили из Израильского посольства. Помощник военного атташе.
     - Какая связь? И не тяни, ты же уже все выяснил.
     - Звонивший сразу  представился. И предугадал мой вопрос. Объяснил, что
господин Назаров взял  кредит на означенную  сумму у гражданина Израиля Моше
Берковича. Адрес в Тель-Авиве есть. Беркович тоже существует.
     Барышев устало опустился в кресло, вынул из кармана сигареты  и положил
перед собой на стол.
     - Вопрос номер один. Как думаешь - это Моссад?
     - Моссад? Вполне возможно. Только  вот Назаров, как  он у них оказался?
Здесь он  на  контакты не выходил.  В Средней Азии  это еще менее  вероятно.
Своих людей хан Ширали держит под строгим контролем.
     - И все же это Моссад. Изящный почерк. Надо выяснить.
     - Может, не стоит? Они чинить нам препятствий не будут. Объективно наши
интересы совпадают.
     - Могли бы намекнуть.
     - Я этот звонок и воспринимаю как намек.
     -  Хорошо,  я  должен срочно  доложить  Петрову. Бумажку  возьму.  Долг
придется оплатить. Назаров нашел хороших гарантов.

     - Андрей, - Тюлеген выглядел озабоченно. - Тебе не следует приходить ко
мне так часто. Это бросается в глаза. Надо найти другое место.
     - Мы можем встречаться на половине дороги. У черной могилы.
     - Там нельзя, - сказал Тюлеген. - Это нехорошо.
     - Почему?
     - Там нельзя говорить о делах, надо только тихо сидеть и думать.
     - Ты, наверное, знал того, кто там похоронен?
     - Да, это папа моего отца. Ата Алтынбай.
     - Прости, - Андрей протянул Тюлегену руку. - Я не знал. Он был богатый?
     - Откуда? Он был фронтовик и всю жизнь после войны провел в степи.
     - Но, если сосчитать камни...
     - Так захотели родственники.  Дедушка  много трудился, его все уважали.
Камни тоже собирали все. Хотели, чтобы ему было приятно.
     - Я тоже положил камень...
     - Спасибо. Если ты потребуешься срочно, я распалю у юрты дымный костер.
     - Договорились.

     В  последнее  время  Андрей  работал  с  остервенением,  которое  стало
раздражать  даже  рабочих.  Для  него  единственным  способом  избавиться от
давивших на него  сомнений была работа. В гуле буровой  машины, в  подъеме и
спуске  бурового снаряда на глубину, он обретал лекарство от  неуверенности,
которая всегда порождает депрессию.  И тем не менее, просыпаясь каждое утро,
он задавался одним и тем же вопросом. Что  делать  дальше? Глубина  скважины
уже превысила  сто  метров, и  следовало  принимать  окончательное  решение.
Андрей  понимал, что реально оценить  обстоятельства  ему помимо всего мешал
элементарный страх. Липкий, разъедавший волю как ржа. Раньше с ним такого не
бывало. И все потому, что обстоятельства требовали тогда мгновенных  решений
и  действия обгоняли  испуг. А  здесь, оказавшись один на один со злом и  не
имея  возможности  открыто  бороться  с  ним,  Андрей  испытывал  неодолимое
угнетение стрессом.
     Эти  же  мысли не позволяли ему спокойно  спать. Кроме того обострялось
тоскливое  чувство одиночества, и он начинал жалеть, что не завел семьи,  не
имеет собственного угла и детей. С возрастом ощущение собственной ненужности
приходило  все  чаще.  Он  пожертвовал  всем ради  кажущейся  свободы,  ради
профессии,  которую  любил.  Казалось бы, поступал,  всегда  сообразуясь  со
своими  желаниями,  не  ущемлял  своих  прав  ненужными  обязательствами,  а
простого уюта  так и не  познал. Знакомства  с  женщинами  у него  кончались
всегда  одинаково:  какая дура  станет связывать себя с  человеком, которого
неустроенная  жизнь таскает  по  земле  как шар перекати-поля  и который  не
желает  бросить  якорь  у благоустроенного цивилизацией  берега!  А  сейчас,
конечно, было уже поздно. Двадцать лет - ума нет, и не будет. Тридцать лет -
жены нет, и не будет. А  ему уже стукнуло  сорок. В  таком возрасте мысли  о
женитьбе кажутся не только несбыточными, но и пугающими. И казались бы, если
бы не Альфия.
     Вспоминая ее, Андрей  с удивлением  открывал скрытые  в нем способности
по-юношески  переживать ощущения, подаренные  женщиной.  Он  вновь ощущал то
пряный запах  волос  Альфии,  то  нежную упругость  ее  груди,  то влажность
отзывчивых  губ,  то будто  слышал похожий на шелест тихий  шепот: "еще", то
глубокий  стонущий  вздох и  чувствовал внезапную  расслабленность двух тел,
рука об  руку  совершивших тяжелое  восхождение на вершину,  с  которой  они
увидели яркую вспышку бушующего света, ослепившую их и затопившую все вокруг
ощущениями бурной радости.
     Он  пламенел  и  полнился  тихим  блаженством,  когда  вдруг  вспоминал
странное    сочетание   девичьей   целомудренности   Альфии,   ее   внезапно
прорывавшуюся стеснительность и неожиданно открывавшуюся жизненную  мудрость
в моменты, когда он того не мог ожидать. Она была полна душевной чистоты,  и
в то  же время  ее,  как и  его,  сжигал  огонь  зрелых желаний,  палящий  и
опьяняющий.
     Ему  казалось смешным в его возрасте сказать  себе:  "я влюблен",  и он
этого не говорил. И скорее всего не потому, что не хотел признаваться себе в
еще  неизжитых слабостях юности,  а  из  боязни обмануться, если что-то в их
судьбах не свяжется, и он ее уже никогда не увидит.
     Ему уже мало было любить самому.  Ему требовалось, чтобы и  его любили,
не изображали, что любят, а любили по-настоящему, беззаветно и строго.
     Ему  нужна была женщина,  близкая  по  духу и желаниям, словом,  такая,
которой бы он мог открыть себя так, как не открывал никому, никогда.
     Мысли,  мысли,  беспокойные  и  возбуждающие,  несмотря  на  усталость,
подолгу не  давали Андрею  заснуть, и  он  часами  лежал на  спине, глядя  в
потолок натянутого тента, пока сон,  беспокойный,  неглубокий,  нервный,  не
брал свое.
     В этот раз, до изнеможения  утомленный работой, которую  начал  в  пять
утра,  Андрей  в  самое  знойное  время, около  двух  дня,  ушел  в  палатку
отдохнуть.  Но  только  улегся,  как  за  пологом раздался  шум  беспокойных
голосов. Задремать  под  такой аккомпанемент  не было  никакой  возможности.
Андрей  встал, выбрался из палатки и невольно зажмурился: яркое солнце  било
прямо в глаза.
     У грузовичка, привезшего продукты из ближайшего кишлака Актас, стояли и
о чем-то спорили рабочие.
     - Что у вас? - спросил он бригадира.
     Тот отошел от споривших рабочих, приблизился к Андрею.
     - Они недовольны, начальник.
     - Их не  накормили?  - Андрей уже догадался,  что могло  нарушить покой
рабочих и стать причиной скандала, но лучше было не показывать этого.
     - Накормили, начальник.
     - Тогда что?
     - Они не хотят разгружать машину.
     - Почему?
     -  Там  ящики,   на  которых  нарисованы  свиньи.  Грузчики  не  желают
прикасаться к такому грузу. Говорят, это грех.
     Андрей поправил  на плечах куртку и подошел к рабочим. При виде его все
умолкли.
     -  Не надо волноваться, - сказал Андрей и хлопнул в ладоши, привлекая к
себе внимание. Разговоры прекратились, но лица рабочих оставались сердитыми.
- Вы правильно поступили, не пожелав разгружать эти ящики.
     Андрей  был, с одной стороны, обрадован, с другой - взволнован:  прибыл
груз, о  котором  он  договорился в  Москве с  генералом Травиным.  И теперь
предстояло сделать так, чтобы о свинине не пошли разговоры по лагерю.
     Он подошел к машине и сорвал  с  тары этикетку с задорным свиным рылом.
Бросил ее под ноги и растоптал.
     - Никто не может заставить вас совершать грех. И  не беспокойтесь,  что
вам еще раз придется столкнуться с этими ящиками. Я заказал эти консервы для
собак чабана.  Они  дешевые.  Вы ведь знаете:  насчет того,  что  могут есть
собаки, пророк не оставил распоряжений и запретов. Разве не так?
     Обстановка разрядилась. Люди перестали хмуриться.
     - Эти ящики я разгружу сам.
     Он перетаскал ящики  в свою палатку и вернулся на буровую. Теперь нужно
было закончить подготовку к тампонажу скважины.  Чтобы надежно закупорить ее
ствол и не дать радиоактивным газам взрыва вырваться наружу.
     Приказав рабочим приготовить цементный раствор, Андрей  выбрал обсадную
трубу,  которая  подходила  по диаметру для  того,  чтобы заклинить скважину
где-нибудь на глубине ста - ста десяти метров. Во время работы к ним подошли
Иргаш и его верный спутник Кашкарбай.
     - Для чего это нужно? - спросил Иргаш и подозрительно осмотрел трубу.
     - Эфенди, этим мы заткнем скважину,  если она не  приведет нас в нужное
место.  Движение воздуха, которое  может образоваться  в подземелье,  нельзя
считат