ланием служить
народу на любом посту,  - скромно ответила Цзинь Го. - Но если я смогу
совершить  нечто  подобное тому,  о чем так прекрасно пишут газеты,  я
приду к победе во  столько  раз  счастливей,  сколько  крыш  на  самой
большой пагоде в Пекине.  В моем уме нет мечты об известности. Пусть я
останусь таким же маленьким человеком,  как прачка...  и даже пусть  я
стану еще незаметней!..  Но пусть кровь моя сольется с потоками крови,
проливаемой моим великим народом за его великое дело...  Простите  мне
мои неумелые слова.
 Да, Цзинь Фын очень хорошо помнит,  что при  этих  словах  сестры
сердце  ее  наполнялось  гордостью:  вот это были замечательные слова!
Теперь-то все поймут,  что Цзинь Го уже совсем  взрослая  и  думает  и
говорит, как большой солдат... А скоро... да, да, довольно скоро такой
же будет и она - Цзинь Фын.
 - Хорошо,  -  сказал  командир  начальнику  разведки.  -  Если вы
полагаете,  что настало время ей стать бойцом секретной войны, которую
ведут наши люди во вражеском тылу, я сделаю ее для начала связной. Это
хорошая школа для будущего лазутчика.
 Цзинь Фын  не  смогла  поднять  глаза на начальника разведки.  Ей
казалось,  что он думает бесконечно долго.  Она обмерла от радости  за
старшую сестру, когда он сказал:
 - Хорошо! Пусть Цзинь Го станет сначала связной, а потом солдатом
моей  разведки.  Я  надеюсь,  дорогой  мой  друг,  что горе никогда не
коснется вас в  связи  с  ее  именем.  Если  случится  то,  что  может
случиться на войне с каждым солдатом,  то слава подвига,  совершенного
Цзинь Го,  озарит вас светом такой гордости,  которая не оставит места
печали.
 Цзинь Го молча поклонилась обоим и вышла,  не поднимая головы. Им
не следовало видеть слезы радости,  навернувшиеся на ее глаза.  Но эти
слезы очень хорошо видела Цзинь Фын.
 Со времени  этого разговора прошло немало месяцев.  Цзинь Го была
связной,  была лазутчицей.  А теперь героини Цзинь Го не  было  больше
среди    живых,    но    ее    имя   поднимало   на   подвиги   бойцов
Народно-освободительной армии Китая.
 И вот  Цзинь  Фын  заступила  на  место  старшей сестры.  Она уже
связная и будет лазутчицей.
 При мысли  об  этом  туман  счастливой слезы скрывает от нее лица
склонявшихся друг к другу  командира  "красных  кротов"  и  начальника
разведки.

 Цзинь Фын засыпает. Она еще совсем маленькая, и ей снится подвиг,
который она совершит. Ее детские, пухлые губы трогает легкая улыбка.
 Эту улыбку замечает начальник разведки. Он делает знак товарищам.
Они замолкают и оборачиваются к спящей Цзинь Фын. И на лицах всех трех
-  полном,  добродушном лице начальника штаба,  бледном,  усталом лице
командира и темном,  как кора векового дуба, изрытом оспинами, суровом
лице начальника разведки - тоже появляется улыбка.
 - Цветы жизни молодого Китая,  - тихо говорит бывший  мельник  из
Шаньси, - взойдут отсюда, из-под земли...
 - Тысячи лет корни их поливались кровью простого народа Китая,  -
отвечает  начальник  штаба,  -  но  теперь  они  взойдут  -  невиданно
прекрасные цветы...
 - Вот он,  наш маленький цветок...  Пусть напоит его роса любви и
озарит солнце счастья!  - шепчет разведчик,  словно боится,  что  даже
такие слова могут спугнуть улыбку с розовых губ девочки.
 А командир отряда молча скидывает с плеча ватник и, подхватив его
здоровой  рукой,  опускает  на спящую так осторожно,  что улыбка на ее
губах становится еще счастливей.  Наверно,  ей снится,  что ее  укрыла
розовым  крылом  остроклювая  цапля,  забредшая в цветистый сад нового
Китая...

 Глава вторая

1

 Цзинь Фын проснулась.  Она подумала,  что, наверно, уже наступило
утро и товарищи вернулись с поверхности земли. Однако, протерев глаза,
увидела только  командира  и  радиста.  Один  наушник  у  радиста  был
сдвинут,  и лицо его выражало жаднее внимание. Он слушал то, что читал
командир:
 - "Древняя  китайская  мудрость  справедливо гласит:  "Защищаются
друг от,  друга несколько лет,  а победу решают в один  день.  В  этих
условиях не знать положения противника - верх негуманности.  Тот,  кто
его не знает, не полководец для людей, не хозяин победы".
 Командир сделал паузу, а радист, кивнув головой, сказал:
 - Это очень хорошие слова, я их понимаю.
 Командир продолжал читать:
 - "Нет ничего, что следовало бы пожалеть для получения сведений о
враге.  "Знание  нельзя  получить  наперед от богов и демонов.  Знание
положения противника можно получить только от людей",  - кажется,  так
сказал древний мудрец Сунь Цзы. Он сказал очень правильно, имея в виду
необходимость посылать в стан врага лазутчиков.  И он же  сказал:  "Не
обладая  гуманностью  и  справедливостью,  не  сможешь ничего узнать у
людей в тылу врата".  Это тоже правильные слова, хотя они были сказаны
тогда,  когда в Китае почти не было ни гуманности,  ни справедливости.
Мы,  армия Народного Китая,  гуманны и справедливы уже по одному тому,
что  гуманна  цель  нашей борьбы и борьба справедлива.  Мы не можем не
быть гуманны и справедливы, потому что мы армия народа. А народ всегда
гуманен и справедлив.  Наши лазутчики - лазутчики народа. Все, что они
узнают, узнается для народа. Все, что они приносят, приносится народу.
Они всегда должны помнить это. Это даст им силы и мужество для..."
 Но тут радист поднял руку,  прося молчания.  Это значило,  что  в
наушнике он услышал позывные. Он быстро надвинул второй наушник и взял
кисточку.  Его рука забегала по бумаге.  Потом он повернул  рычажок  в
аппарате и заработал ключом.  Он работал недолго.  Девочка знала:  то,
что он сейчас передает,  называется квитанцией.  Потом он обернулся  к
командиру,  внимательно  следившему  за  его  работой,  и протянул ему
листок.
 Прочитав написанное  на листке,  командир некоторое время сидел в
задумчивости.  Затем девочка в щелочку между  краем  ватника  и  своей
бровью поймала его взгляд, брошенный в ее сторону. Несколько мгновений
командир смотрел на нее,  потом встал и вышел в ту  часть  подземелья,
где помещалась постель начальника разведки.
 Цзинь Фын сбросила ватник и тут поймала на себе  взгляд  радиста.
Это был такой же строгий и немного печальный взгляд,  каким только что
смотрел на нее командир.  Она уже знала:  если они на нее так смотрят,
значит скоро ей дадут задание.
 Она потерла ладошками  щеки  и  уши,  чтобы  хорошенько  прогнать
остатки сна. Вошел командир. Следом вошел начальник разведки. Заметив,
что Цзинь Фын уже совсем проснулась,  начальник разведки сказал  из-за
спины командира:
 - Выспались?  Это  хорошо.  Для  вас  есть  задание.  Прошу  вас,
выслушайте командира.  - Он говорил совсем не так, как недавно говорил
о ней,  когда она спала. Его слова звучали теперь так, будто перед ним
был взрослый партизан. Голос был строг и спокоен. - Связная Цзинь Фын!
Вы пойдете в миссию святого Игнатия у Сюйгоу и передадите: центральный
штаб  направляет  в католическую миссию нового человека для выполнения
специальной операции.  Это - женщина.  Ее пароль:  "Я думаю, что жизнь
тут не так уж плоха. Не правда ли?"
 - Правда, - сказала девочка.
 Командир засмеялся:
 - Я знаю, но это конец пароля: "Не правда ли?"
 Девочка кивнула головой.
 - Повторите пароль, - сказал командир.
 Девочка повторила.
 - У вас золотая память.  И еще вы скажете:  все наши люди  должны
беспрекословно   подчиняться   этому   новому  товарищу.  Он  является
человеком нашего командования. Очень важным человеком.
 - Я должна идти днем? - спросила Цзинь Фын.
 - Нет, сейчас. До обеда нужно быть там.
 Девочка спустила ноги с кана.
 - Если позволите, я пойду.
 - Сначала поешьте.
 - Извините, мне не хочется.
 - Едят не только потому, что хочется.
 - А почему, извините?
 - Потому, что нужно.
 Радист ласково потянул Цэинь Фын за косичку, перевязанную красной
бумажкой.
 - Нужно  слушаться  старших,  -  сказал  он  и  снял  с  большого
жестяного чайника-самовара тряпки, сохранявшие его тепло.
 Чайник был тяжелый и  совсем  закопченный.  Наливая  себе  теплой
воды, Цзинь Фын испачкала пальцы и стала их тщательно обтирать.
 Радист, засмеялся.
 - Вы франтиха, Цзинь Фын!
 Она с укоризной покачала головой.
 - Вы так долго сидите тут,  а не понимаете.  Что, если кто-нибудь
там,  наверху,  увидит?  Спросят:  "Почему у тебя,  девочка,  пальцы в
саже?" Что я скажу?
 И она снова покачала головой.
 Девочка съела лепешку из проса, потом встала.
 - Я готова.
 - Хорошо,  -  сказал  командир.  - Исполняйте поручение,  товарищ
Цзинь Фын.
 Девочка зажгла  фонарь,  подняла его вровень с лицом и установила
длину  фитиля.  Пламя  колебалось,  маленькое,  тусклое,  красноватое.
Девочка переложила фонарь в левую руку и спросила командира:
 - Больше ничего не прикажете?
 - Зайдете в музей и оттуда - домой.
 Девочка была  так  мала  ростом,  что  ей  вовсе  не  нужно  было
нагибаться  в подземных ходах,  где люди отряда передвигались ползком.
Однако от  старших  она  переняла  манеру  ходить  под  землей,  низко
согнувшись.
 Она уверенно бежала в пятне тусклого света  фонаря.  Только  один
момент,  там,  где  она  пробегала,  можно было видеть неровные стенки
хода.  Свод был такой же неровный.  Местами он осел,  и его  подпирали
бревна крепей.  Иногда путь преграждали обвалы,  и девочке приходилось
перебираться через кучи земли.
 Цзинь Фын  уверенно выбирала повороты среди ответвлений,  зиявших
по обе стороны главного хода  она разбиралась в этом  лабиринте  так,
как прохожие распознают переулки родного города.
 Когда в лицо ей потянуло свежим воздухом, девочка замедлила шаг и
прикрутила  фитиль  фонаря.  Еще через сотню шагов дышать стало совсем
легко.  Девочка увидела над головой светлые точки  звезд.  Она  задула
фонарь и поставила его в нишу стены.  Когда она осторожно приблизилась
к  выходу,  часовой,  лежавший  на  животе  с   автоматом   в   руках,
посторонился.  Она  протянула ему ручонку,  и он помог ей выбраться на
поверхность. Оба молчали. Тут разговаривать не полагалось.
 Скоро ее  маленькая  тень слилась с темнотой,  царившей в овраге,
где находился один тайный выход из катакомб "красных кротов".

2

 Главный город провинции Шаньси Тайюань остался в тылу наступающей
Народно-освободительной армии.  НОА прошла на запад,  обойдя и обложив
укрепленный район Тайюани. Командование НОА не стало задерживаться тут
ради овладения таким призом,  как гоминдановский гарнизон.  Все равно,
рано или поздно этот гарнизон был обречен на  капитуляцию.  Ликвидация
последних  очагов  сопротивления  гоминдановцев была вопросом времени.
Недаром главари гоминдановцев поспешно эвакуировались  с  материка  на
остров  Тайвань.  Они  форсированными  темпами перевозили туда остатки
своего вооружения.  Запасы продовольствия и  награбленного  имущества,
которые они не могли ни перебросить на юг страны, ни захватить с собой
на остров, безжалостно сжигались.
 В блокированную   Народно-освободительной   армией   Тайюань,   в
расположение оборонявших ее гоминдановцев, и шла теперь Цзинь Фын.
 Ночь была теплая и безлунная. Плотный полог низко бегущих облаков
укрывал землю от света месяца. Цзинь Фын скорее угадывала, чем видела,
дорогу. Временами не было слышно ничего, кроме звука собственных шагов
да мягкого шуршания ветра  в  траве.  Изредка,  но  всякий  раз  пугая
неожиданностью, на дороге мелькала тень зверька. Где-то ни с того ни с
сего вскрикивала не ко времени проснувшаяся птица.  И снова  все  было
тихо. Черно и тихо.
 Цзинь Фын все шла.  Когда ветер тянул с запада, к теплому аромату
полей  примешивалась  струя  свежего воздуха с многоводной Хуанхэ.  По
расчетам  Цзинь  Фын,  было  уже  недалеко  до  городка  Сюйгоу.   Там
предстояло самое трудное:  переправа через реку Фыньхэ. Гоминдановский
патруль у парома,  кроме денег,  наверно,  потребует и документы. Хотя
старшие товарищи, отправлявшие Цзинь Фын, и уверяли, что ее пропуск не
уступает настоящему,  ощущение  опасности  заставляло  ее  непрестанно
возвращаться мыслью к предстоящей процедуре контроля.
 Так добралась она до перекрестка дорог.
 Нужная дорога  -  та,  что  шла  в  обход Сюйгоу,  - лежала вдоль
глубокой балки,  поросшей по краю густым кустарником. Несколько старых
акаций  высились  тут,  ласково шелестя нежной листвой.  На этот раз у
девочки не хватило сил пройти мимо, не позволив себе хотя бы короткого
отдыха.  Ей казалось, что если не дать ногам передышки, они не донесут
ее до цели. Она выбрала акацию пораскидистей и присела у ее корней.
 Но едва  она  примостилась  под  деревом,  как веки ее сами собою
сомкнулись.

3

 Цзинь Фын очнулась от  раздавшегося  в  небе  нового  звука.  Она
тотчас поняла,  что он исходит от летящего на большой высоте самолета.
Самолет делал круги звук то удалялся, то снова нарастал, приближаясь.
Внезапно он резко усилился.  Девочка поняла,  что самолет вышел из-под
облаков.  Вот он перешел в  горизонтальный  полет  пролетев  немного,
снова стал набирать высоту и ушел обратно за облака. Сколько Цзинь Фын
ни приглядывалась,  ей не удалось увидеть самолет.  Он  исчез.  Словно
забытый им в пространстве,  раздался легкий хлопок. Напрасно Цзинь Фын
вглядывалась в темноту, в ночном небе не было ничего видно. Тянувший с
запада  ветерок  не приносил никаких звуков,  по которым можно было бы
судить  о  случившемся  в  небе.   Поэтому   девочка   вздрогнула   от
неожиданности,  когда  вдруг  почти  совсем над нею темный фон облаков
прочертила еще более черная тень огромного тюльпана. На этот раз Цзинь
Фын  не  могла ошибиться - это был парашют.  Вот он уже почти у земли!
Еще мгновение - и в ветвях акации,  под которой она только что сидела,
послышался  треск  рвущегося шелка.  Прежде чем она решила,  что нужно
делать,  с той стороны,  где упал парашют,  послышался женский  голос,
отчетливо произнесший:
 - Кажется, удачно...
 Цзинь Фын  хотела побежать к парашютистке,  но ослепительный свет
фар автомобиля, выскочившего из-за поворота дороги, ведущей к Тайюани,
пронзил  темноту,  Фары  ярко  осветили дерево с висящими в его ветвях
обрывками парашюта и,  как  показалось  Цзинь  Фын,  ее  самое.  Чтобы
ускользнуть   из   поля  света,  она  метнулась  в  сторону  и  тотчас
почувствовала,  что летит в бездну.  Она падала в овраг,  обдираясь  о
кусты  и  колючки.  Из-под  обрыва она видела,  как бросилась прочь от
светового луча и парашютистка и тотчас исчезла  в  окаймлявших  дорогу
кустах.   А   фары  продолжали  гореть.  Серебром  переливались  в  их
голубоватом свете  трепещущие  листки  акаций  и  колыхались  лохмотья
черного парашюта.
 Из автомобиля вышла женщина. Она посмотрела на свисавшие с акации
парашютные  лоскуты,  нагнулась,  взяла  в руки стропы.  Потом быстрым
движением сбросила с правой  руки  автомобильную  перчатку  с  широким
раструбом,  достала  из  кармана  жакета пистолет и коротким движением
передернула затвор,  загоняя в ствол  патрон.  В  другой  руке  у  нее
появился  фонарик.  Она  направила его луч на кусты,  растущие по краю
оврага, раздвинула их и исчезла.
 Долго царила вокруг тишина, но вот ее встряхнул удар пистолетного
выстрела. Тотчас за ним - второй...
 Подумав, Цзинь  Фын  решила,  что  тайно спуститься на парашюте в
расположение гоминдановцев мог только человек из НОА.  Может быть, это
и был товарищ,  о котором говорил командир "красных кротов"?  А тогда,
значит,  скрывшаяся в кустах парашютистка была  для  Цзинь  Фын  своим
человеком.  Но  так  открыто  ехать на автомобиле в Тайюань мог только
враг. Значит, автомобилистка была врагом...
 Цзинь Фын  долго  карабкалась  по  песчаной  крутизне откоса,  он
осыпался.  С  тоннами  песка  Цэинь  Фын   скатывалась   обратно,   но
поднималась и карабкалась снова, пока не очутилась на краю оврага.
 Тут она услышала третий выстрел.
 И снова   тишина   наполнила  мир  настороженностью.  Эта  тишина
показалась девочке бесконечной.  Но  вот  неподалеку  от  притаившейся
Цзинь  Фын  послышался  шорох  раздвигаемых кустов.  Женщина в костюме
автомобилистки вышла на дорогу. Она неторопливо оправила измятую юбку,
отряхнулась  от  приставшей  к костюму травы.  Так же не спеша ощупала
карманы жакета, словно вспоминая, где у нее что лежит. Отыскав наконец
папиросы, она закурила. Потом развернула зажатый под мышкой бумажник и
принялась с интересом разглядывать его содержимое.  Часть бумаг она по
прочтении  тут  же рвала и пускала по ветру,  другие тщательно прятала
обратно в бумажник. На одной она задержалась особенно долго. Цзинь Фын
было   видно,   что  это  крошечный  листок,  на  котором  едва  может
поместиться  несколько  слов.  Губы  незнакомки  шевелились   -   она,
казалось,  заучивала написанное.  Как будто проверив себя по бумажке и
убедившись в том, что знает ее содержание наизусть, она порвала и этот
листок и отбросила клочки прочь. Ветер тотчас подхватил их и разметал.
Подобно ночным бабочкам,  уносились они в  ярком  свете  автомобильных
фар.
 Цзинь Фын, казалось, все говорило о том, что эта женщина - убийца
парашютистки.  Но  чем  дальше  девочка следила за ее движениями,  тем
больше сомневалась:  уж не случилось ли все как раз наоборот? Не стоит
ли там,  на дороге,  парашютистка, переодетая в костюм автомобилистки?
Иначе почему бы она так  неуверенно  ощупывала  свои  карманы?  Почему
рассматривала бумажки так, словно видела их в первый раз?.. А впрочем,
разве ей самой,  Цэинь  Фын,  не  доводилось  иногда  от  волнения  не
находить в собственных карманах самых обычных вещей?..
 Между тем незнакомка спрятала бумажник подняв с дороги перчатки,
отряхнула их и надела. Спокойно, как делала все, заняла место за рулем
автомобиля.
 Фары погасли.  На  дороге  осталось мутное пятно замаскированного
света.  Мягко замурлыкал мотор, автомобиль тронулся, набирая скорость.
Исчезли  в  ночной  черноте урчание мотора,  шелест шин и робкое пятно
замаскированного света.
 Цзинь Фын  понадобилось  некоторое  время,  чтобы  найти в кустах
парашютистку.  Она была мертва. По покрою комбинезона, по шлему, Цзинь
Фын  признала  в ней бойца НОА.  На всякий случай девочка осмотрела ее
карманы,  хотя и понимала, что бумажник, с таким интересом изучавшийся
автомобилисткой, был, вероятно, единственным, что могло бы открыть имя
убитой.
 Постояв несколько минут,  в раздумье,  Цзинь Фын пошла прочь. Она
спешила в сторону,  подальше от начавших появляться  в  предрассветной
мгле силуэтов Сюйгоу.

 * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

 Глава третья

1

 В те  дни,  если путник шел в Тайюань с юга по дороге,  огибающей
Сюйгоу с  западной  стороны,  ему  было  не  миновать  моста  "Четырех
ящериц",  перекинутого через правую протоку реки Фыньхэ. Этот мост был
старинным каменным сооружением, украшенным по четырем углам изваяниями
огнедышащих  чудовищ.  Чудовища  назывались  тут мирным именем ящериц,
хотя они имели весьма свирепый вид  и  походили  скорее  на  драконов,
нимало не обладая изяществом настоящих ящериц.  Впрочем, может быть, в
VI  веке,  к  которому  знатоки  относили  это  произведение  древнего
ваятеля,  ящерицы  и  выглядели так воинственно.  Четырнадцать веков -
большой срок.  За это время многое изменилось в Китае. Быть может, так
неузнаваемо  изменились и ящерицы.  Гораздо удивительнее было то,  что
мост этот в те  дни  еще  стоял  не  взорванный.  Ведь  на  протяжении
последних тридцати лет гоминдановцы и интервенты старательно разрушали
в Китае все,  что могло служить  переправой  красным.  И  китайские  и
иностранные контрреволюционеры панически боялись "красных",  неустанно
и беспощадно преследовавших этих врагов народа и загнавших их  наконец
к последнему рубежу на китайской земле - к берегу моря.
 Миновав мост,  и свернув по первой дороге налево, путник сразу за
пригорком  попадал в неожиданно возникавшую среди широких полей густую
зелень.  Запущенная аллея,  обсаженная платанами, упиралась в железные
прутья высоких ворот.  Деревья аллеи были так стары, что стволы многих
из них полопались до самой вершины,  а ветви,  как усталые руки