в этот предбанник не пустим. Для них я -
Сахаров. И для моей и для твоей. Или ты уже рассказал по дурости?
  - Пока еще нет, - маневрирую я.
  - Я так и думал, если не врешь. Да нет, пожалуй, не врешь. Ты ведь
службист. И не просто, а из КГБ. Данные розыска посторонним не
разглашаются. Небось думал, что я в твою адвокатуру поверю? Ты такой же
юрист, как я депутат бундестага.
  - Между прочим, я все-таки юрист.
  - Не думаю, что тебя это очень вооружило... Что пьешь? Кофе? Подожди, я у
бармена коньяк возьму. Разговор будет долгий.
  Мгновенно ориентируюсь: Пауль начинает игру. Смысл ее мне неясен, но я уже
внутренне мобилизован - тренер, которому неизвестны расчеты противника.
  - Пришел в себя, друг мой ситный? - смеется Пауль. - Ну хоть честно
признайся, не ожидал такого хода?
  - Не ожидал.
  - Небось смертельно хочется узнать, почему это Пауль фон Гетцке вдруг
начинает затяжной прыжок с парашютом?
  - Без парашюта, - поправляю я.
  - Ты в каком звании? - вдруг спрашивает он. - Генерал? Едва ли. Для
генерала у тебя даже за тридцать лет беспорочной службы талантишка
маловато. Полковник, наверное. Самый подходящий для тебя чин. Так вот,
твердокаменному полковнику, сменившему тридцать пар штанов на страже
государственной безопасности, по штату положена этакая служебная
самонадеянность. "Все мое, - сказал булат". Ан нет, не все.
  - Все, - решительно подтверждаю я. Теперь уже знаю, что говорить, и всю
его игру на пять ходов вперед вижу - пустое это занятие, вроде "козла" во
дворе. - Все, - повторяю я, - и ничего тебе не останется, бывший
гауптштурмфюрер. Даже колонии строгого режима тебе не гарантирую.
  - Но ведь на беззаконие не пойдешь. За грудки не схватишь и в каюту с
задраенным иллюминатором не запрешь.
  - Не запру.
  Он засмеялся беззаботно и весело.
  - Значит, глотнем по малости и закурим. Жены нас не ждут: в шахматы
сражаемся - мешать не будут. Обстановка для разговора по большому счету
самая подходящая. Тихо и светло, совсем по Хемингуэю.
  - Интересно, когда это ты его читал?
  - После войны, конечно... Да не уклоняйся, знаю, о чем спросить хочется.
Почему раскрылся, да? Думаешь, раскололся Пашка Волошин, спекся, скис? Еще
на причале заметил, как вы с Тимчуком сразу нацелились. Должно быть, тут
же решили: струсил. И пошло. Художественный театр, право. Работник
прилавка Сахаров и адвокат Гриднев. Раскольников и Порфирий Петрович. Ну и
подвели нервишки нибелунга, бежать некуда, подымай лапки и кричи: "Гетцке
капут!"
Никогда не говорил так ни Павлик Волошин, ни Пауль Гетцке.
  Выходит, подвели все-таки нервишки.
  А впрочем, может, и не подвели - играет. Новую роль играет, даже не роль -
эпизод, как говорят в кинематографе. А в глазах хитрая-прехитрая
усмешечка, даже настороженности прежней нет - одно удовольствие,
смакование выигрыша, пусть небольшого, а все-таки выигрыша: удивил, мол,
да еще как удивил.
  - А ведь я игрок, - продолжает Пауль, словно прочтя мои мысли, - и играю
наверняка. Гауптштурмфюрер Пауль фон Гетцке убит в оккупированной Одессе.
Что убит - известно, что воскрес - не доказано. Точнее, доказательств у
вас не было и до сих пор нет. Одни гипотезы, юридическая цена которым ноль
без палочки. Никаких следов не оставил убитый Гетцке. Чистый лист бумаги,
на котором вы ничего не напишете. Дальше. - Пауль хитренько подмигивает и
загибает еще палец. - Сахаров тоже поручик Киже. Одно воспоминание. Ну а
теперь загнем третий палец. Сахаров, из плена вернувшийся, живой и
действующий, честный и незапятнанный, четверть века не нарушавший ни
Уголовного, ни Гражданского кодексов. И наконец, последнее: мать,
встретившая героя-сына, любимого и любящего, возвращенного судьбой вопреки
похоронке. Кто посмеет усомниться в этом? Кто не постыдится посягнуть на
счастье матери, нашедшей пропавшего без вести сына? Вот так-то, товарищ
полковник... А открылся я тебе из тщеславия. Дань инфантильности. Помнишь,
как мальчишками соревновались: кто кого?.. Ты меня узнал, копаешь,
надеешься. Не ищите и не обрящете. Садиться в камеру не собираюсь.
  - А я не собираюсь тебя арестовывать, - говорю я. - Пока!
  - Что значит "пока"?
  - Загляни в толковый словарь. Пока есть пока. До поры до времени. Числись
Сахаровым, вкушай плоды семейной идиллии, оценивай штаны в комиссионном
магазине и поздравляй мамашу с днем ангела. Словом, ходи по земле, пока
она не разверзнется.
  - Ну что ж, выпьем тогда за удачу. Каждый за свою. - Он разливает коньяк
по рюмкам.
  - С тобой не пью.
  - Вчера же пил.
  - Пил с Сахаровым в порядке участия в этом спектакле, а с Гетцке не буду.
Сейчас антракт.
  Он залпом выпивает свою рюмку, откидывается в кресле и дружески улыбается
- по-моему, даже искренне.
  - А все-таки ты мне нравишься, Гриднев. Всегда нравился. Потому я тебя в
гестапо и не изувечил. Красоту твою пощадил.
  - Гнусно ты все рассчитал, но хитро. Многие бы завалились, если б я не
ушел.
  - С Тимчуком ушел?
  - С Тимчуком.
  - Я так и думал. И Галку предупредил?
  - Конечно.
  - Наутро мы к ней пришли - пусто. Тут я и понял, что ты меня переиграл. С
уважением, между прочим, кавалер Бален де Балю. Вот и ты играй с уважением.
  - А я не играю. Я работаю.
  - Это ты так начальству говоришь Да, Гриднев. Ничего до сих пор не понял.
  Он допивает коньяк и долго молчит, закуривая свой "Филипп Моррис" обычным
волошинским манером. Я не могу сдержать улыбки, которую он, впрочем, не
замечает. Нет, не стальные нервы у бывшего гауптштурмфюрера, и ржавеет
железо его легенды. И предупредительную телеграмму Сахаровой послал, и со
мной поиграл, и что-то еще, наверное, придумает.
  Ну а моя задача ясна: ждать. Время пока работает на меня.
  И снова насмешливые искорки у него в глазах. Может быть, уже и придумал
еще что-то. Нет, не придумал - просто расставляет по местам шахматные
фигурки.
  - Спать еще рано, - говорит он, - да и не заснем мы с тобой, пожалуй.
Лучше отвлечемся - сыграем партию. Шахматы не выпивка - к дружбе не
обязывают.


  Батуми

  ПОСЛЕ ШТОРМА

  Просыпаюсь поздно. Шторм, разыгравшийся к утру, задержал теплоход в пути.
Уже одиннадцатый час, а мы еще только на подходе к Батуми.
  Да и заснули вчера поздно - Галка и сейчас посапывает: сказался ночной
разговор. Вернулся я из бара около полуночи, Галка уже поджидала меня.
  Когда я рассказал ей все, очень подробно рассказал, со всеми своими
ощущениями и психологическими мотивировками, она тотчас же сделала вывод:
  - Напуган. Смертельно напуган.
  - Риска он не боится.
  - Риска? Чем же он рисковал, скажите на милость? Что ты узнал его - он
заметил; что работаешь в КГБ - догадался. В маске или без маски, он все
равно для тебя Пауль Гетцке, неубитый, приспособившийся и близкий к
разоблачению. Ничем он не рисковал, глупости! А мотивировка - липа. Из
тщеславия, дань инфантильности! Чистейшей воды липа. Ты же сам учуял
подтекст: напуган. Открыл карты для того, чтобы ты их открыл.
  Меня упорно не оставляла тревожная мысль: не сбежал бы он из Батуми. И
даже не за границу: туда он не рискнет уходить - не экипирован, не готов,
да и пограничники предупреждены В Москву он может рвануть, в Москву. На
самолете или поездом. Ему туда раньше нас попасть нужно. Если он и вправду
резидент, то оборвет все связи, уничтожит все, что может его изобличить,
и, возможно, успеет скрыться. А самое главное, еще больше запугать
старуху, мамашу его распрекрасную. Если она не станет молчать - ему конец.
Впрочем, он не дурак: сам к старухе не сунется, понимает, что все пути к
ней мы перекрыли. Значит, будет искать что-то другое...
  Честно говоря, я не был подготовлен к решению. О возможности побега
предупредили пограничников - так. Но в Сухуми меня заверили, что каждый
его шаг в Батуми будет взят под контроль. Значит, нужно встретиться с
оперативной группой раньше, чем она возьмет Сахарова под наблюдение и
помешает его бегству в любом направлении.
  Рискну? Рискну, пожалуй. Любое промедление может сорвать операцию. Я
потянулся за сигаретами и тут же получил по рукам.
  - Стоп! - сказала Галка. - Брось курить. Хватит одной пачки! - Она вырвала
у меня вторую, к которой было потянулся. - А все-таки интересный у тебя,
Сашка, был разговор, остросюжетный. (Я только хмыкнул в ответ.) Не
находишь? Зря. Ужасно интересно вот так просто, в мирнейшей, можно
сказать, обстановке, за чашкой кофе с врагом своим встретиться. С
оголтелым врагом, смертельно тебя ненавидящим, готовым на все - хоть пулю
в упор в переносицу, хоть бритвой с размаху по горлу, - и разговаривать
вот как мы с тобой, с глазу на глаз, о самом для вас сокровенном... Об
Одессе хоть вспомнили?
  - Вспомнили. Они к тебе наутро из гестапо пришли, а тебя нет. Пусто. Так и
сказал: "Переиграл ты меня, кавалер Бален де Балю".
  - Даже прозвище помнит.
  - Да, Галка, Пауля не проведешь. Вторично он откровенничать не будет.
Обязательно заподозрит, Только, пожалуй, прямые контакты с ним уже не
нужны. В Батуми и Новороссийске будем обедать и ужинать в городе. Или у
капитана. Подумаем.
  - Насторожится еще больше.
  - Пусть. Теперь уже не страшно.
  - Зато мне страшно.
  - Только если упустим...
  Так мы и проговорили почти до рассвета, пока не начался шторм. Нашу
многоэтажную громадину хотя и плавно, но изрядно покачивало. Я вышел на
палубу. В предрассветном сумраке ничего не различалось, кроме свинца неба
и моря да белых гребней волн у самого борта - дальше они тускнели и
размывались. Стоять было холодно и тоскливо. Я вернулся в каюту, лег и,
как это ни странно, заснул под качку.
  Разбудил меня телефон. Трубку сняла Галка.
  - Да. Доброе утро... Это Тамара, - добавляет она уже для меня шепотом. -
Почему такой голос? Только проснулась. Что? Вторую смену завтрака?
Проспали, конечно. Все шторм - не могла спать из-за качки. Нет, нет, не
беспокойтесь. - Галка прикрывает рукой телефонную трубку и шепчет: -
Сахаров предлагает сходить к шеф-повару и соорудить для нас завтрак в
каюте... Спасибо, Тамарочка. Поблагодари Михаила Даниловича и скажи, что
мы завтракаем у капитана. Да, да. Уже договорились.
  - Что за вольт, Галка? - удивляюсь я.
  - А ты хочешь, чтобы Сахаров принес тебе завтрак из ресторана?
  - Шеф может послать официантку.
  - А если Сахаров все-таки принесет сам?
  - С какой стати?
  - Подумай. Ты очень уверен в том, что ему не захочется подсыпать тебе
чего-нибудь в чай или кофе?
  - Яд в кофе! Этим занимались, насколько я помню, Рене-флорентинец у Дюма и
Чезаре Борджиа у Саббатини. Даже Сименон не подвергал Мегрэ такой
вульгарной опасности.
  - Почему обязательно яд? - витийствует Галка. - Есть и снотворные. Имеются
и другие токсические средства, позволяющие положить человека на больничную
койку. Ты же сам говорил, что ему важно попасть в Москву раньше нас.
  - Между "важно попасть" и "попасть" не один шаг. Боюсь, что даже и яд
теперь ему уже не поможет... А где же все-таки будем завтракать?
  - Может быть, в кафе на причале?
  - Причала еще не видно. Придется к твоему варианту прибегнуть.
  - Какому варианту?
  - Позвонить капитану.
  Но телефон сам предупреждает меня.
  - Вас просят срочно в радиорубку.
  - Одевайся, Галка, и будь готова, - говорю я, срочно приобретая подходящий
для палубы вид. - Когда позвоню, подымайся наверх.
  В Москве меня уже дожидается у телефона Корецкий.
  - Очень коротко, Александр Романович. Есть уже данные экспертизы по
фотокарточкам. На фотоснимках Сахарова в 1970 году и в 1946-м после
возвращения из плена установлено приблизительное тождество оригинала с
оригиналом фотокарточки Пауля Гетцке, присланной из ГДР и датированной
1940 годом, с учетом, конечно, допустимых возрастных изменений.
  - Почему приблизительное?
  - На снимке Гетцке нет шрама на лице и несколько иная конфигурация губ.
  - И шрам и складка губ могут быть результатом косметической операции.
  - К сожалению, снимки даже при увеличении не позволяют установить
косметическое вмешательство.
  Я вздыхаю.
  - Значит, остается лаборатория.
  - Лабораторное исследование может быть проведено только после ареста
обвиняемого.
  - Знаю, Коля, знаю, - устало говорю я. - А как обстоит дело с
идентификацией почерков?
  - Пока никак. Эксперты в чем-то еще сомневаются. Окончательный результат
экспертизы получим часа через два.
  - Значит, в два позвоню по ВЧ.
  - Лучше в три, Александр Романович. До трех обязательно позвонит
Ермоленко. Предварительные данные обнадеживают. Бугров именно тот Бугров,
который был в сорок шестом в Апрелевке, и Сахаров, о котором шла речь,
именно тот Сахаров, который нам нужен. Ермоленко обещал позвонить тотчас
же, как только все детали разговора с Бугровым будут уточнены.
  - В три так в три, - согласился я. - Лишний час музыки не испортит. А как
наблюдение в Апрелевке?
  - По плану. Пост у дома и наблюдение за передвижением по городу. Пока тихо.
  - Главное, не допускать встреч с неизвестными в городе лицами.
  - Учтем, - отчеканивает Корецкий и кладет трубку.
  Завтрак у капитана сервируется, едва я успеваю высказать свою просьбу.
Мало того, мы получаем приглашение и на все дальнейшие завтраки, обеды и
ужины вплоть до прибытия в Одессу. В личных контактах с Сахаровым уже
необходимости нет. Главное сейчас - это встреча с батумской опергруппой
раньше, чем Сахаров сойдет с теплохода.
  Но и тут решение уже подготовлено. И даже, я бы сказал, с некоторым
театральным эффектом. Пока мы завтракаем и слушаем занимательные
капитанские байки о корабельном житье-бытье в загранрейсах, к теплоходу
подходит катер из батумского порта, и высокий грузин в штатском появляется
в капитанской каюте с просьбой немедленно связать его с полковником
Гридневым. Все понятно. Я извиняюсь перед капитаном и выхожу с грузином на
мостик.
  - Старший лейтенант Лежава, - представляется он, - жду ваших распоряжений.
  - Вы обо всем предупреждены или нужны разъяснения?
  - Задача поставлена так. Сахаров должен быть опознан по фотоснимку. Снимки
розданы. Мы встречаем его у трапа, следуем за ним по городу, засекаем все
встречи и разделяемся в зависимости от ситуации.
  - Сколько у вас человек?
  - Четверо. С нами легковая машина и мотоцикл.
  - Учтите главное: его ни в коем случае нельзя упустить.
  - Мы не упустим, а погранохрана предупреждена.
  - Погранохрана не понадобится. За границу он не побежит. Вероятнее всего,
попытается удрать на самолете в Москву.
  - Билетов в Москву уже нет. На все рейсы до утра.
  - Он может ждать до утра. Смущены? Что делать тогда, узнаете. А пока
разберем другие варианты. Во-первых, можно достать билет и по блату.
  - Постараемся пресечь и эту возможность, товарищ полковник.
  - Можно вылететь в Москву и с других аэродромов. Скажем, из Сухуми, Адлера
или Тбилиси. А туда добраться не так сложно.
  - Будет сложно. Предупредим кассира.
  - В городе не одна касса. Можно уйти в Сочи и на "Комете". В Сухуми тем
более. А до Тбилиси поездом ночь езды. Вариантов много. Ну так вот: если
он опередит или перехитрит вас, задержите его хотя бы под предлогом, что
он не то лицо, за которое себя выдает, что требуется проверка подлинности
его документов, и вызовите меня - я буду у вас в управлении. Это на
случай, если он попытается бежать из Батуми. Если вернется на теплоход, не
спускайте с него глаз, куда бы он ни направился. Наблюдение и днем и
ночью. Учтите, что он отличный пловец и легко может вплавь добраться до
берега. Все это диктует необходимость по крайней мере двоим из вас
сопровождать нас до Одессы.
  - Нас предупредили об этом, товарищ полковник.
  - Кто поедет?
  - Я и лейтенант Нодия.
  - Вот и отлично, - улыбаюсь я. - Будем работать совместно. Дополнительные
распоряжения получите по возвращении на теплоход. Каюту мы вам подберем
поближе к Сахарову. А пока займите пост у лифта на шлюпочной палубе и
ждите, пока он не выйдет из каюты. Третья от вестибюля, номер сто двадцать
четыре. Вы его сразу узнаете, если он не сбрил бороду, а я думаю, что не
сбрил. Он будет с женой - эффектная крашеная блондинка лет сорока, жемчуг
в ушах, жемчужная нитка на шее. Пойдете вслед за ними, чтобы наблюдающие у
трапа действовали безошибочно. Важно не упустить его.
  - Будет исполнено. - Старший лейтенант машинально тянет руку ко лбу, но,
вспомнив, что он в штатском, виновато раскланивается и уходит. Хороший,
по-видимому, работник, толковый и не болтливый. С такими легко.
  - Вторая палуба вниз, - говорю ему вслед.
  - А я здесь все знаю, товарищ полковник, - оборачивается он, спускаясь по
трапу к подвешенным в гнездах шлюпкам.
  Мы выходим с Галкой на мостик. Капитан уже на посту, вводит судно в устье
портовой бухты. Медленно, как в кадре набегающей кинокамеры, движется
навстречу причудливая конструкция порта - панорама зданий, кранов,
цистерн, больших и малых судов у причалов на фоне зеленого амфитеатра
нагорий с россыпью белых и кремовых домиков. Я люблю это зрелище
нарастающего перед глазами порта с его пестрой палитрой красок и
праздничной суетой на причалах и набережных. Как хорошо наблюдать эту
сцену, когда ты беззаботен и счастлив той полнотой радости, какую дают эта
высота неба, жар солнца, ленивая синь моря и бронзовый загар на лицах
встречающих. Галка так и смотрит сейчас - с радостным чувством свободы от
житейских забот, забыла даже спросить о прервавшем наш завтрак госте с
военного катера.
  Впрочем, ошибаюсь - вспомнила.
  - Ты кого это высматриваешь в толпе?
  - Видишь двух парней у трапа? Один в желтой водолазке, с усиками, другой -
в майке. Типичные "бичи". А вон еще один у машины. И мотоцикл вдали у
стеночки.
  - Твои люди?
  - Предполагаю.
  - Это их тот парень прислал? Оттуда?
  - Ага.
  - Я так и подумала. Больно вышколен, только что каблуками не щелкает.
  - Он и должен быть вышколен. Старший лейтенант по званию. С нами до Одессы
поедет.
  - Зачем?
  - Может понадобиться.
  - Договорились?
  - Конечно. Обо всем, что требуется. Давай вниз, хочу с Сахаровым на палубе
потолкаться, пока они на берег не сошли.
  Сахаровых мы встречаем двумя этажами ниже, у лифта. Они явно собрались на
берег. У Тамары импортная пляжная сумка с головой тигра на белом пластике,
на руке у Сахарова переброшен аккуратно вывернутый подкладкой наверх
пиджак.
  - На экскурсию или на пляж? - интересуется Галка.
  Тамара обиженно морщится:
  - Я хотела на экскурсию. Потрясная прогулка в ботанический сад на Зеленом
Мысу. Но Миша почему-то не хочет.
  - А вы куда? - спрашивает он с обычной сахаровской незаинтересованностью,
словно и не было у нас никакого разговора вчера.
  - Сейчас никуда. Подождем, пока не схлынет эта туристская толчея. А там,
вероятно, тоже на пляж. Кстати, - говорю я Сахарову, - за буйки там
плавать вам не удастся. Охрана.
  Он молча пожимает плечами все с той же наигранной безразличностью.
  Все идет как задумано: старший лейтенант Лежава в летней кремовой
распашонке неотступно следует за Сахаровым. Он и в кабину лифта с ними
вошел, и шагает сейчас за ними по трапу.
  - Интересно, зачем Сахарову пиджак? - спрашивает Галка: тоже заметила.
  - А ты не догадываешься?
  - Кажется, да.
  - Погляди-ка на этих ребят у трапа. Вот один уже садится на мотоцикл -
думаю, в аэропорт махнет. Другой поплелся за нашей парочкой, а третий идет
к машине.
  - Кто это?
  - Ты же его только что в лифте видела.
  - Ясно.
  - Все идет по плану.
  У меня еще два часа свободного времени. В город ехать рано, а Галка теряет
день.
  - Ты бы на пляж поехала, - говорю я, - все-таки лучший пляж на побережье.
Тамару найдешь. Вероятно, зареванную.
  - Почему?
  - Он же оставит ее на пляже. Вот ты и утешишь.
  - А ты?
  - Мне лишь через два часа надо быть в управлении. Кстати, может быть, я
сегодня и не вернусь на теплоход. Возможно, мне придется срочно лететь в
Москву. На сутки. Завтра, может быть даже утром, вернусь в Новороссийск.
Как раз к теплоходу.
  - Почему вдруг такая спешка?
  - Все зависит от сложившейся ситуации, вернее, от некоторых ее
обстоятельств.