ще несколько шагов, она вошла в небольшую комнату. Он
лежал на разобранной кровати под простыней, подложив левую руку под голову,
в правой же - дымилась сигарета. Пепельница стояла на прикрытом простыней
животе.

- Иди ко мне, - позвал он, неспешно гася сигарету и ставя пепельницу на пол.

Лена присела на краешек кровати. На полированной поверхности шкафа,
стоявшего напротив, она увидела отражение его мощного торса, взметнувшегося
и нависшего вдруг над ней, в мгновение распластанной на простынях. Лена
почти не ощущала поцелуев, покрывающих ее обнаженное тело, прикосновений
умелых рук, прокладывающих путь к своей цели. Она не могла оторваться от
вида этой картины, в которой должна была играть одну из главных ролей, но
оказалась всего лишь статисткой.

Он навалился на нее, сильно придавив мускулистым животом ее разведенные в
стороны бедра. Лена прикусила губу, приглушив стон, рвущийся наружу от
ощущения боли, пронизывающей ее, пока он прокладывал себе путь.

Она увидела на дверце шкафа, как его обнаженный зад с неистовством
заработал над ней, ощутила ритмичные движения плотного инородного тела
внутри себя. Сама того не осознавая, она прикрыла глаза, увлеченная этим
новым ощущением. Потом вновь открыла, когда он после серии мощных ударов
вдруг вышел из нее и, вжавшись ей в живот, с протяжным стоном обмяк на ней.

- А теперь марш в ванную, - распорядился он, переваливаясь на кровать.

Когда она вернулась, свежая и чистая после горячих струй, он встретил ее,
сидя на кровати, словами:

- Иди-ка сюда, маленькая лгунья.

Он встал ей навстречу и, схватив за кисть, заломил ее за спину и наклонил
ее лицом в идеально белую простыню.

- Никого не было? Да? Никого не было?

Лене было больно и обидно. Слезы полились из глаз.

- Значит, никого не было? - повторил он. Подхватив рукой под живот, он как
игрушку приподнял ее, лежавшую вдоль кровати, и, поставив на колени,
навалился сзади на нее. Она вновь увидела свое отражение на дверце шкафа и
его, будто запрягшего ее. Но мир растворился в этой смеси боли и
наслаждения, вдруг овладевшей ею. Чем больше неистовствовал он, желая без
вины наказать, тем больше удовольствия получала она, стараясь наблюдать за
его мощными движениями.

- У меня действительно никого не было. Я не обманула тебя, - прошептала
она, когда он закурил сигарету.

- Я знаю. Ты никогда не сможешь обмануть меня. А теперь собирайся, тебе
пора - родители будут волноваться.

Когда Лена ушла одеваться, он сел на край постели, порылся в карманах брюк,
вытащил смятые купюры, потом - голый - вышел в коридор. Сунув ей в руку
деньги, проговорил:

- Я не смогу подвезти тебя - машина не заправлена. Возьмешь такси.

 

Он позвонил ей через неделю и сказал, что ждет ее вечером у себя дома. Она
не могла не прийти.

Лежа в постели, куря сигарету и стряхивая пепел в пепельницу, стоявшую у
нее на животе, Иван Анатольевич сказал:

- Ты должна мне помочь.

- Я? Чем?

- Я хочу знать, о чем говорят и, главное, думают преподаватели твоего
училища, чему они учат своих студентов. Их отношение к происходящим в
стране событиям. О настроениях среди студентов. Я бы мог говорить тебе о
долге перед родиной, которая сейчас находится в настоящей опасности. О том,
что западные спецслужбы делают все, чтобы развалить нашу страну, внести
раскол в общество, и основная роль в этом отводится интеллигенции. Я бы мог
нарисовать тебе картину того, что должно случиться в ближайшие годы по
сценариям, разработанным на Западе: отстранение КПСС от власти, развал СССР
как единого государства, межэтнические, межрегиональные конфликты,
использование страны в качестве сырьевого придатка и т.д. Поверь, эти планы
даже не скрываются, они открыто пропагандируются в выступлениях
государственных деятелей. Я мог бы нарисовать тебе картину хаоса, который
ожидает страну в случае, если эти прогнозы сбудутся, когда к управлению
государством придут криминальные структуры, когда Чикаго тридцатых годов
покажется диснеевским мультфильмом по сравнению с тем, что будет в
Москве... Я мог бы рассказать тебе, чей конкретный интерес скрывается за
абстрактными идеями демократии, общечеловеческих ценностей, которые сегодня
кое-кем навязываются обществу... Но я прошу лишь помочь мне!

- ...От тебя требуется только слушать, запоминать и записывать, - продолжал
он. - Никаких неприятностей, а тем более репрессий, не будет. Мы просто
хотим знать о настроениях в обществе. И только в крайнем случае, слышишь -
в крайнем, вызываем человека, проводим беседу. Что же касается психушек,
тюрем, нарушений прав человека - все это в прошлом, и по сравнению со
сталинскими временами, когда миллионы сидели в лагерях, - несколько
десятков человек, находившихся на принудительном лечении или отбывавших
наказание за антисоветскую агитацию, - пустяк... Я не в восторге от КПСС,
партия погрязла в кумовстве, коррупции, но бороться с этим, подрисовывая на
газетных стендах к названию газеты "Правда" приставку "не" - это ли не
признак сумасшествия? А именно так боролся "с режимом" один нынешний
герой-диссидент, отсидевший год в психушке... Я бы мог тебе рассказать о
многом, но я не хочу этого делать, я прошу тебя только об одном: помочь
мне. Кроме того, это даст нам возможность регулярно встречаться…

- Хорошо, - проговорила она.

Загасив сигарету, он энергично поднялся с постели и стал одеваться.

- Мне бы хотелось, чтобы ты заглядывала сюда регулярно раз в две недели, в
середине дня, часа на полтора-два. В какой день тебе удобно?

- В среду. В три. У меня перерыв до шести часов, до репетиции, - подумав,
ответила Лена.

- Отлично. К следующей нашей встрече я приготовлю несколько документов. Это
формальность, но она узаконит наши отношения. Кроме того, тебе не помешает
небольшая доплата к стипендии. И еще, знай, наша организация всегда придет
к тебе на помощь в нужную минуту. Ты понимаешь, что наши отношения, во всех
смыслах, должны остаться строго между нами. О сотрудничестве с конторой
никто не должен знать. Ты будешь иметь дело только со мной, я твой
официальный куратор. Кроме того, мы будем иногда выходить с тобой на разные
творческие тусовки... В Дом кино... В ВТО... Надо расширять знакомства,
тебе это пригодится в будущем. И еще, многие известные деятели искусства
наши добровольные помощники... Ты не будешь знать, кто именно, но помни -
ты не одинока. Ты даже не догадываешься, кто они, но, поверь мне, среди них
очень, очень известные люди... Если тебе нужно будет срочно связаться со
мной - телефон ты знаешь. Сюда, кроме своих дней, не приходи никогда!

 

Лена опаздывала. Уже десять минут назад она должна была выйти из квартиры,
чтобы вовремя добраться до Пушкинской, где ее ждала Ольга - ближайшая
подруга и сокурсница. Подводил чайник, который никак не хотел закипать. В
квартире не было ни душа, ни горячей воды, да и вообще, семья жила в ней на
птичьих правах.

Родители тщетно пытались поменять свою новую трехкомнатную квартиру в
подмосковном военном городке на какую-либо жилплощадь в столице, поэтому
вынуждены были по настоянию матери, которая хотела жить в столице, снимать
квартиру. Им, можно сказать, повезло. Руководство одного из ЖЭКов,
воодушевленное неразберихой перестройки, делало свой маленький бизнес,
поселяя желающих в дома, определенные под снос, и оставленные коренными
жильцами, отселенными в новые микрорайоны. Им позволили въехать в старый
трехэтажный дом на Воронцовской улице рядом с метро "Таганская".

Оборотистые люди из домоуправления брали небольшую квартирную плату.
Основным преимуществом этого жилья была его близость к училищу - всего лишь
две станции на метро, правда, с пересадкой. А главным его недостатком,
кроме ветхости, отсутствия горячей воды, частых проблем с канализацией,
чердачного расположения этой небольшой двухкомнатной квартирки с проходными
комнатами, было отсутствие телефона.

Наконец чайник закипел. Лена развела в тазике воду, быстро ополоснулась и
теперь, наконец, могла одеться. Она натянула новые колготки, достала из
шкафа лучшее платье и выходные туфли.

На одном из спектаклей старших курсов, ее подруга познакомилась с молодым
человеком, оказавшимся студентом Суриковского училища. Он пригласил девушек
на вечеринку в студию модного художника-авангардиста.

Они договорились встретиться у памятника Пушкину, а оттуда идти вместе.
Именно поэтому Лена так торопилась.

Она опоздала на полчаса. Немного пожурив ее и посмеявшись, молодые люди
пошли по улице Чехова, в переулках которой помещалась студия.

Лена была сильно удивлена, увидев, что непризнанный художник занимает чуть
ли не весь подвальный этаж большого старинного дома. Подвал был намного
комфортабельней квартирки, в которой она жила. Чего только стоили огромные
овальные окна под потолком! Колонны, канализационные стояки и даже
водопроводные трубы были искусно вписаны в изысканный урбанистический
интерьер.

Количество народа, человек под пятьдесят, выпивки и закуски также были
непривычны для девушек. По огромному подвалу, который служил одновременно
студией и выставочным залом, разгуливали известные люди. Большинство из них
девушкам прежде доводилось видеть разве что по телевизору.

Пригласивший их молодой человек не стал даже пытаться представить девиц
мастеру, которого все время окружала плотная толпа. Вообще, создавалось
впечатление, что любой человек с улицы мог спокойно зайти в подвал и не был
бы тут лишним.

Народ быстро распределился на группы. Женя, так звали молодого человека,
познакомил Лену и Ольгу со своими приятелями, один из которых - Вадим -
оказался студентом режиссерского факультета ВГИКа. Он только что начал
работать над дипломным фильмом.

Может быть, виной тому оказалось чрезмерное количество вина или
непривычность обстановки, но Лена не сразу обратила внимание на фамилию
молодого человека. Только когда Ольга в середине вечера шепнула ей: "А
сын-то очень похож на отца", она, наконец, сообразила, с кем весь вечер
танцевала, чувствуя необыкновенную легкость и раскованность.

Вадим был сыном знаменитого советского режиссера, почти что классика, и
собирался стать не менее известным уже после своего дипломного фильма,
сюжет которого рассказывал Лене, намекая на то, что ищет исполнительницу
главной роли. Он и сам был достаточно разогрет выпитым спиртным, да и
девушка была хороша, так что фантазия уводила его все дальше и дальше, а
руки и губы пытались поспевать за ней.

В конце вечера он предложил ей поехать к нему домой, почитать сценарий, а
Лена, понимая, что на самом деле стоит за этим предложением, не отказалась.
Она понимала, что поступает не совсем хорошо, но убеждала себя, будто тем
самым хоть немного отомстит Ивану Анатольевичу.

Поймали такси. Квартира известного режиссера оказалась недалеко, на улице
Воровского, в большом угловом сталинском доме. Классик проживал со своей
второй семьей на даче на Николиной горе, квартира же - шесть комнат,
гарнитур из карельской березы - была в распоряжении сына.

Вадим оказался ласковым и нежным любовником. Он не стал спешить, а
постарался “завести” Лену. Она была благодарна ему, потому что очень
боялась этого нового опыта со вторым в ее жизни мужчиной.

Но его ласки расслабляли, а не зажигали, ее клонило в сон. Она еле
сдерживала зевоту, чтобы только не обидеть его. Ей было приятно, но не
более. Видимо, почувствовав это, он решил произвести на нее впечатление
техникой секса. Он попытался чередовать позы, интенсивность, чем только
утомил ее, а себя быстро довел до предела. Наконец она с облегчением
почувствовала, как Вадим замер в истоме.

- Тебе было приятно? - с надеждой спросил он.

- Конечно, - ответила она, и это не было совершенной неправдой.

На следующий день - в субботу - Лена не пошла в училище. Она позволяла себе
такое крайне редко, но у нее болела голова и на душе был неприятный осадок.
Она вернулась во втором часу ночи, был неприятный разговор с родителями,
которых она забыла предупредить о том, что вернется поздно. К тому же, Лена
не выспалась, а идти на репетицию в таком состоянии она не хотела.

В понедельник же, выйдя из училища после занятий, Лена буквально уперлась
взглядом в знакомую красную машину, просигналившую ей фарами.

Удивленная девушка открыла дверь.

- Садись, - холодно бросил ей Русаков и резко газанул.

- Что-то случилось? - спросила она.

- Сейчас узнаешь!

Он долго крутил по переулкам и улицам, не проронив ни слова, пока не
остановился у дома.

- Выходи! - сказал он.

Ошарашенная Лена не могла поверить: несколько дней назад, здесь, в подвале,
в студии художника она была.

Спустившись за ним следом по каменным ступенькам, она увидела, как Иван
Анатольевич по-хозяйски своим ключом открывает дверь и пропускает ее вперед.

- Узнаешь? - грубо спросил он.

- Да-а...

- Когда ты здесь была?

- В пятницу, по-моему...

- С кем?

- С подругой.

- Что делали?

- Обычная вечеринка...

- Почему я ничего не знаю о ней?

- Я не думала...

- Не думала... Ты с кем-то познакомилась?

- Было много разных людей...

- И ничего интересного?

- Нет, обычная тусовка. Стихи, картины, танцы...

- Значит, обычная? Ни о чем существенном не говорили? Ни с кем особенным не
познакомились?

Он с разворота наотмашь ударил ее ладонью по лицу.

- Я предупреждал тебя, что ты никогда не сможешь обмануть меня!

Лена была по-настоящему испугана, испугана до такой степени, что даже слезы
обиды, как-будто рвущиеся наружу, боялись литься из глаз, а комок в горле
парализовал дыхание и не позволял ничего произнести.

- Я предупреждал тебя, что ты у нас не одна?! Так вот, вчера я получил
сообщение о том, что здесь происходило. О западных корреспондентах. О
литературе, которую они привезли с собой. Об идее неформального молодежного
объединения и издания на его базе литературно-художественного журнала с
западным финансированием... Но от тебя я ничего не узнал! Почему?

- Я ничего об этом не знала...

- Не знала? Ты пришла сюда в 20.15 и пробыла до 23.35. Я хочу знать,
намеренно ли ты скрыла от меня то, что здесь происходило? Намеренно ли ты
скрыла от меня свои новые знакомства? Почему я не получил об этом отчета?

- Я собиралась написать, как обычно, к среде. Я не думала, что это может
так тебя заинтересовать, - наконец вымолвила она.

- Опять врешь?! Я тебе скажу, почему ты все пропустила мимо ушей. Ты
обтирала углы этого дома со студентиком, сынком режиссера Сосновского.
Рассказать тебе, о чем вы говорили? Рассказать тебе, что написано в том
сценарии, который вы, якобы, поехали читать к нему домой? Я, в отличие от
тебя, об этом знаю! Как и то, что он никогда не снимет этого фильма, а отец
сам надерет ему заднее место, когда прочтет эту галиматью!

- Как ты узнал? - недоуменно вырвалось у нее.

- Как я узнал? Иди сюда, смотри, это будет тебе уроком.

Он повел ее в небольшую комнату, дверь которой запиралась на несколько
замков. Комната была напичкана различной аудио- и видеотехникой. Иван
Анатольевич подошел к пульту и стал по очереди включать видеомагнитофоны.
На экранах появились видеозаписи того самого вечера, снятые несколькими
камерами.

- Видишь? Этот "запрещенный, непризнанный авангардист", якобы притесняемый
советской властью, на самом деле - один из наших агентов. А его квартира -
она обошлась нам в круглую сумму - по оснащению одна из самых лучших. Но
она окупает себя. Хочешь полюбоваться на себя крупным планом?

- Это ужасно...

- Ужасно не это, а то, что ты пропустила все мимо ушей!

Он выключил магнитофоны и тщательно запер двери на ключ.

- Ты поехала к нему домой, - продолжил он разговор уже в студии.

- Да, я поехала к нему домой.

- Ты трахалась с ним?

- Я трахалась с ним, - ответила она, пытаясь смотреть ему прямо в глаза.

- Я не позволю тебе стать б.., подстилкой под любого, кто предложит роль...

- Я переспала с ним не ради роли! - почти крикнула она со слезами на глазах.

- Не ради роли, а ради чего? Может быть, по любви?

- Я хотела отомстить тебе!

- Мне? За что? - он вновь был спокоен и говорил как всегда, почти без
всяких эмоций.

- За то, что ты используешь меня! Я твой агент! Стукачка! Больше тебе
ничего от меня не нужно. Ты даже никогда не дарил мне цветы! Не говорил мне
о любви... А я... я люблю тебя! Люблю!

Он подошел к ней, обхватил волосы рукой и стал медленно наматывать их на
ладонь, пока боль не исказила ее лицо и с губ не сорвался стон.

- Попробуй еще хоть раз лечь с кем-нибудь в постель! Только попробуй! В
следующий раз ты сделаешь это только тогда, когда я тебе разрешу! Понятно?
Не слышу!

- Да... а... - еле сумела произнести она.

- Я отвечаю за тебя. Я - твой отец, брат, друг и любовник! Я! И только
попробуй забыть об этом!

Он потянул ее за волосы вниз и опустил на пол. Ткнул лицом в брюки... Он
наблюдал за ее действиями в зеркало, которое висело прямо за ее спиной, до
тех пор, пока удовольствие не заслонило все и он не закрыл глаза.

Другой глаз, совершенно бесстрастный и внимательный, помещавшийся за
зеркалом, точно фиксировал все происходящее через заданные интервалы
времени. И Русаков знал об этом.

 

Почти все лето Лена провела у своей бабушки в Симферополе, куда уехала
вместе со своей подругой Ольгой Наумченко. Были знакомства на пляже,
дискотеки, походы в кино, но не больше. В Москву девушки возвращались
девятнадцатого августа в переполненном добавочном поезде.

Спали плохо. В плацкартном вагоне, куда только и удалось достать билеты,
всю ночь голосили грудные дети, а под утро, когда, наконец, удалось
заснуть, проводница разбудила сообщением:

- Подъезжаем к Москве. Быстренько сдаем постели.

Заработала трансляция. И первое, что они услышали, было:

- Передаем обращение к советскому народу Государственного комитета по
чрезвычайному положению - ГКЧП…

Мнения в вагоне быстро разделились: кто-то говорил “наконец-то закончится
этот бардак”, кто-то жалел, что возвратился в Москву, пугал арестами и
репрессиями…

В столице же было обычное летнее утро, как будто ничего не произошло.
Работало метро, и Лена, наскоро попрощавшись с подругой, быстро приехала
домой.

- Ты уже знаешь - у нас переворот! - встретила ее возбужденная происходящим
мать. Теперь опять ничего не скажи… Ты знаешь, что должны были арестовать
твоего дедушку, моего отца, но друзья предупредили…

- Знаю, мама, знаю, ты тысячу раз рассказывала, - проговорила невыспавшаяся
Лена, заходя домой.

- Ничего, послушай еще! Это полезно, - почаще слушать собственную мать!

- Как бы из Москвы не выселили! - проронил более приземленный отец Лены. -
Живем ведь на птичьих правах. Начнут наводить порядок - и окажемся у себя в
гарнизоне…

- Дурак! Речь идет о судьбе страны, а ты про свой гарнизон… Не оказаться бы
где-нибудь подальше!..

Лену не слишком интересовали дела политические, а потом - она чувствовала
такую усталость, что мечтала только об одном - лечь в постель, что она и
сделала, под аккомпанемент родительских споров, доносившихся из смежной
комнаты.

Проспав почти целый день, вечером она была все же разбужена матерью:

- У Белого дома уже строят баррикады, а ты спишь!

- Я не умею строить баррикады, мама.

- Я не призываю тебя их строить, но спать в то время, когда решается судьба
твоей страны… Тебе, кстати, уже несколько раз звонила Ольга…

Самым большим событием последнего времени для Лены стало то, что отец
договорился с ЖЭКом и провел в квартиру телефон от выехавших соседей. Для
защиты этого завоевания Лена готова была строить баррикады. Но когда она,
наконец, дозвонилась до общежития и услышала от своей подруги, что весь их
курс собирается идти к Белому дому и выступать там перед его защитниками,
Лена тоже воодушевилась.

Правда, ее порыв вдруг попыталась охладить мать.

- Нечего там тебе делать. Вокруг танки, они не остановятся ни перед чем…
Будут стрелять… Что мы получили от этой перестройки, кроме говорильни? Вот
эту вот конуру?..