ам поглядим.
     - Вы неплохо играете, - закивал Хилариус.
     - То  есть, вы  думаете, -  произнесла Эдипа,  - они хотят увезти вас в
Израиль  и судить, как Эйхманна?  - Аналитик продолжал кивать. - За что? Что
вы делали в Бухенвальде?
     - Я работал, - принялся  рассказывать Хилариус,  - над экспериментально
индуцируемыми  психическими заболеваниями.  Кататонический еврей  ничуть  не
хуже мертвого еврея.  Либеральные круги  СС думали,  так  будет  гуманнее. -
Итак, он энергично  приступил к опытам,  вооружившись  метрономами,  змеями,
брехтовскими ночными сценами,  хирургическим  удалением  определенных желез,
галлюцинициями  в духе "волшебного фонаря",  новыми  препаратами,  угрозами,
повторяемыми в потаенные громкоговорители, гипнозом, часами,  идущими назад,
и гримасами. - Союзники, -  вспоминал он, - к сожалению, прибыли раньше, чем
мы  успели собрать достаточно данных. Если не считать отдельных  достижений,
вроде Цви,  у нас набралось не слишком много материала для статистики. -  Он
улыбнулся выражению ее лица. - Да, вы меня ненавидите. Но разве не пытался я
искупить вину? Будь я настоящим нацистом, то выбрал бы Юнга, nicht wahr?  Но
я выбрал Фрейда, еврея. Во фрейдовском мировоззрении нет места бухенвальдам.
По Фрейду, Бухенвальд, если впустить туда свет, превратился бы  в футбольное
поле, а  пухлые детишки в  газовых камерах  изучали  бы искусство  икебаны и
сольфеджио. Печи Аушвица выпекали бы птифуры и свадебные пироги, а в ракетах
"Фау-2" поселились бы эльфы. Я пытался во все это поверить. Я спал ночами по
три часа, стараясь не видеть  снов, а оставшийся двадцать  один час посвящал
насильственному   обретению  веры.   И  все   же  моей   епитимьи  оказалось
недостаточно. Они явились, подобно  ангелам  смерти,  чтобы  схватить  меня,
несмотря на все старания.
     - Ну как там у вас? - поинтересовался полицейский.
     - Просто замечательно, - откликнулась Эдипа. - Когда станет безнадежно,
я дам вам знать.  -  Тут  она  увидела, что Хилариус положил свою "Гевер" на
стол,  а  сам  на другом  конце  комнаты делает вид, будто пытается  открыть
картотеку. Она подняла винтовку, направила на него и сказала: - Мне придется
тебя убить. - Эдипа знала: это он захотел, чтобы она взяла оружие.
     - Не  за этим  ли вас прислали? - Он  скосил глаза,  затем вернул  их в
нормальное положение  и  посмотрел на нее,  высунув, в порядке эксперимента,
язык.
     - Я пришла в надежде,  - сказала она, - что вам удастся освободить меня
из сетей одной фантазии.
     - Лелейте ее!  - свирепо воскликнул Хилариус.  - Разве  у всех вас есть
что-то другое? Держитесь за нее крепче - за ее крошечный усик, не позволяйте
фрейдистам выбивать ее  уговорами, или фармацевтам - вытравливать  ее. В чем
бы она ни заключалась, дорожите  ею, ибо когда вы ее потеряете, она перейдет
к другим. Вы постепенно перестанете существовать.
     - Сюда! - закричала Эдипа.
     На  глаза  Хилариуса  навернулись  слезы.  -  Вы  что,  не  собираетесь
стрелять?
     Полицейский попробовал дверь. - Эй! Она заперта, - сказал он.
     - Взломайте ее! - взревела она. - И Гитлер Хилариус оплатит по счетам.
     Пока нервные патрульные со смирительными рубашками и дубинками, которые
так   им  и   не   пригодились,   приближались   к   Хилариусу,   пока   три
соперницы-неотложки, рыча,  задом въезжали на  газон,  пытаясь  втиснуться в
нужную позицию и вызывая поток оскорблений со  стороны  Хельги Бламм,  Эдипа
приметила на улице среди прожекторов и глазеющей  толпы машину с передвижной
бригадой  радиостанции ЙУХ, а внутри - своего мужа Мучо, разглагольствующего
в микрофон. Неторопливо перебирая ногами, она прошла мимо щелкающих  вспышек
и засунула голову в машину.
     Мучо нажал  на "кнопку  для кашля", но  лишь улыбнулся.  Это  выглядело
странно.  Разве  можно услышать улыбку? Пытаясь  не производить шума,  Эдипа
забралась внутрь.  Мучо сунул  ей под нос микрофон,  бормоча: - Ты  в эфире,
просто будь собой. -  Потом - серьезным  радиовещательным голосом: - Как  вы
себя чувствуете после этого кошмарного происшествия?
     - Кошмарно, - ответила Эдипа.
     -  Прекрасно,  -  сказал  Мучо.  Он  попросил  ее  кратко изложить  для
слушателей события в офисе. - Благодарю вас, миссис Эдна Мош, - завершил он,
- за рассказ очевидца драматической осады психиатрической клиники Хилариуса.
С вами - вторая бригада станции ЙУХ, и сейчас мы вернемся в студию к Уоррену
Кролику. - Он отключился. Что-то здесь было не так.
     - Эдна Мош? - спросила Эдипа.
     - В эфир все выйдет как надо, - ответил Мучо. - У этого агрегата жуткие
искажения, а потом они все равно перезапишут.
     - Куда его увезут?
     -  Думаю,  в бесплатный  госпиталь, - сказал  Мучо,  -  для наблюдения.
Интересно, что они будут наблюдать?
     - Вползающих в  окна израильтян, - ответила  Эдипа. - Если ни одного не
увидят,  значит  он псих. - Подошли полицейские. После  беседы  ей велели не
уезжать из Киннерета на случай  суда. Наконец она  вернулась в свою машину и
поехала в студию вслед за Мучо. Сегодня он дежурил в эфире с часу до шести.
     Пока Мучо  наверху перепечатывал  свой репортаж, Эдипа в коридоре возле
громко  стрекочущей телетайпной  комнаты столкнулась с директором  программы
Цезарем  Фанчем.  - О,  рад  снова вас  видеть, -  поздоровался  он,  забыв,
очевидно, как ее зовут.
     - Да? - откликнулась Эдипа, - и почему же?
     - Сказать по правде, - признался Фанч, - с тех пор, как вы уехали, Мучо
перестал быть собой.
     - А кем же?! - сказала Эдипа,  доводя себя  до исступления, потому  что
Фанч был  прав. -  Кем?! Ринго Старром? -  Фанч съежился - Чабби Чеккером? -
Она теснила его к холлу, - Музыкантами из "Райтеуз бразерс"? И при чем здесь
я?
     - Он был и тем, и другим, и третьими,  - ответил Фанч, пытаясь спрятать
голову, - миссис Маас.
     - О, называйте меня Эдной. Что вы имеете в виду?
     - За  глаза, - хныкал Фанч, - его назвывают "Братья Н.". Он теряет свою
личность, Эдна, как еще  можно это назвать? День ото  дня Вендель  перестает
быть собой  и становится  все  более  безликим. Он  приходит  на собрание, и
комната  вдруг  наполняется  людьми,  понимаете?  Он  -   ходячая  ассамблея
человечества.
     - Это все  ваши фантазии, - сказала Эдипа.  -  Вы снова  накурились тех
сигареток, на которых не печатают названия
     - Вы сами увидите.  Не смейтесь надо мной. Мы должны держаться  вместе.
Кто еще о нем побеспокоится?
     Потом она  сидела в одиночестве на скамейке возле  Студии А и  слушала,
как  коллега  Мучо  Уоррен Кролик крутит  записи.  Мучо  спустился со  своей
копией,  вокруг  него  царила  невиданная  доселе  безмятежность.  Раньше он
сутулился,  передергивал плечами, и часто  моргал, а  сейчас все это куда-то
делось.  -  Погоди, - он улыбнулся и, уменьшаясь,  пошагал  по коридору. Она
внимательно изучала его фигуру сзади, пытаясь увидеть сияние, ауру.
     До эфира оставалось время. Они  поехали в центр, в  пиццерию, и  сидели
там,  рассматривая  друг  друга  через золотую  гофрированную  линзу  пивных
бокалов.
     - Как ваши отношения с Мецгером? - спросил он.
     - Нет никаких отношений, - ответила она.
     - По крайней мере, больше нет, - сказал  Мучо. - Я это  понял, когда ты
говорила в микрофон.
     - Прекрасно,  - произнесла Эдипа. Она  не могла разобрать выражение его
лица.
     - Это необычайно, - сказал Мучо, - все было... погоди-ка. Слушай. - Она
не услышала ничего необычного.  -  В этом фрагменте  семнадцать  скрипок,  -
продолжал Мучо, -  и  одна из них... - черт,  не могу понять, как у него это
получается,  поскольку  тут моно-запись.  - Тут ее осенило, что речь идет  о
Мьюзак. С тех пор,  как они  вошли сюда, эта музыка просачивалась  внутрь  в
своей неуловимо действующей на подсознание манере - струнные, флейты, медные
духовые под сурдинку.
     - Что это? - спросила Эдипа, чувствуя беспокойство.
     - Его прима, - сказал  Мучо, - настроена немного выше. Это не студийный
недоучка. Думаешь, кто-то еще способен сделать так круто эту штуку на  одной
струне, Эд? Пользуясь лишь нотами, которые есть в этом фрагменте. Представь,
какой у него слух, потом - мускулатуру его пальцев и рук, и в конце концов -
всего человека. Боже, ну разве это не чудесно!
     - Ну и к чему все это?
     -  Он  настоящий.  Это  не  синтетическая  музыка.  Они  могли бы вовсе
обойтись без сессионных  музыкантов, если бы захотели. Сложи  вместе  нужные
полутона  на  нужном  уровне  мощности,  и выйдет скрипка.  Как  я...  -  он
поколебался, а потом разразился сияющей улыбкой, - ты подумаешь, что я сошел
с ума, Эд. Но я умею делать то  же самое, только наоборот. Слушать все,  что
угодно,  и  раскладывать на части. Спектральный анализ. У  себя в голове.  Я
могу  разбивать  аккорды, и  тембры,  и  даже  слова  на  базовые  частоты и
гармоники - со всеми их различиями по громкости, - и слушать все чистые тона
по отдельности, но как бы звучащие вместе.
     - Как тебе это удается?
     - Для каждого тона у меня есть отдельный канал, -  возбужденно принялся
объяснять  Мучо,  -  а когда  нужно больше, я  просто  увеличиваю  их число.
Добавляю необходимые.  Не  знаю,  как  это  работает,  но в последнее  время
проделываю  то же  самое с речью.  Скажи:  элитный, шоколадный,  питательные
свойства.
     - Элитный, шоколадный, питательные свойства, - сказала Эдипа.
     - Да, - сказал Мучо и погрузился в молчание.
     - Ну и что? - повышая голос, спросила Эдипа через пару минут.
     -  Я  заметил это тем  вечером,  когда  услышал, как  Кролик  объявляет
рекламу.  Личность говорящего не имеет значения. Спектры мощности все  равно
неизменны,  плюс-минус небольшой процент.  И у  вас  с Кроликом  сейчас есть
нечто общее. Более того.  Люди, произносящие  одинаковые  слова,  одинаковы,
если одинаковы спектры, разница лишь в том, что они не совпадают по времени,
врубаешься? Но время условно. Ты выбираешь точку отсчета там, где хочешь - и
можешь перетасовывать временные линии  любых  людей, пока они не совпадут. И
тогда у тебя появится  этот огромный -  господи,  может  даже в  пару  сотен
миллионов  голосов  -  хор,  говорящий:  "Элитный,  шоколадный,  питательные
свойства", но это будет все тот же голос.
     - Мучо, - нетерпеливо  сказала она, бегло обдумывая дикое подозрение. -
Фанч это имеет в виду, когда говорит, что ты подобен людной комнате?
     - Так и  есть,  -  ответил Мучо,  - точно. Это  у  всех одинаково. - Он
взглянул на  нее, уловив, быть может,  призрак единодушия, как  другие ловят
оргазм,  его лицо разгладилось, стало дружелюбным, умиротворенным.  Эдипа не
узнавала  его.  Из  темных  закоулков ее мозга стала выползать паника.  -  И
теперь,  стоит  мне  включить  наушники,  - продолжал он, - я уже  знаю, что
обнаружу. Когда эти ребята поют "Она тебя любит", то ты понимаешь, что она и
в самом деле тебя любит, она - это любое  число  женщин по всему миру - даже
ретроспективно  -  разных  цветов, размеров,  возрастов, форм,  отстоящих от
смерти на разные расстояния, но она - любит. И этот самый "ты", которого она
любит, - это опять же все. В том числе  и она сама. Видишь  ли, человеческий
голос это просто чудо  невиданное. - В глазах Мучо отражался цвет пива, этот
цвет просто лился через край.
     - Мальчик, -  произнесла Эдипа - беспомощная, она не знала, что делать,
и боялась за него.
     Он  положил   на  середину  стола  чистенькую  пластиковую  баночку   с
таблетками. Разглядывая  пилюли, она  вдруг поняла:  - ЛСД? - спросила  она.
Мучо в ответ улыбнулся. - Где ты взял? - Но уже и сама поняла.
     - Хилариус. Он расширил свою программу и задействовал мужей.
     -   Но  послушай,  -  сказала  Эдипа,  стараясь,  чтобы   голос  звучал
по-деловому, - и давно это продолжается, сколько ты на этом сидишь?
     Честное слово, он не помнил.
     - Но тогда есть шанс, что ты еще не подсел.
     - Эд, - он озадаченно посмотрел на нее, - подсесть нельзя. Это - не тот
случай, когда  ты - наркоман. Ты принимаешь это дело, поскольку видишь в нем
добро. Поскольку  слышишь и видишь  вещи - даже  нюхаешь их, пробуешь - так,
как раньше тебе было недоступно. Поскольку мир так насыщен. Несть ему конца,
детка.  Ты - антенна,  посылающая свою  модель тысячам  жизней в ночь, и эти
жизни  становятся  твоими.  - Он  смотрел  на нее  по-матерински  терпеливым
взглядом. Эдипе же  хотелось шлепнуть его по губам.  - А  эти  песни. Не то,
чтобы они рассказывали нечто, они сами - нечто, в чистом звуке. Нечто новое.
И сны у меня изменились.
     - О Боже. - Яростно поддев волосы пальцами.  - Больше никаких кошмаров?
Замечательно. Значит  твоему  последнему  ангелочку,  кем  бы  она ни  была,
повезло. Знаешь, в этом возрасте им нужно много спать.
     - Никаких ангелочков, Эд. Давай я тебе расскажу. В то время я постоянно
видел  дурной  сон  -  про  автостоянку,  помнишь?  Я  даже тебе об этом  не
рассказывал. Но теперь  могу. Он  больше меня не тревожит. Дело было  в  том
знаке на стоянке - вот он-то и пугал меня. Во сне я проводил обычный рабочий
день, но вдруг,  совершенно неожиданно,  появлялся этот  знак. Наша  фирма -
член  Н.А.Д.А. Национальной  автомобильной дилерской ассоциации.  Лишь  этот
металлический знак, скрипящий под синими небесами: нада,  нада. Я просыпался
с воплями.
     Она  вспомнила. Теперь  за ним не  будут ходить призраки, - по  крайней
мере, пока он принимает эти таблетки. Она  никак не могла до конца осознать,
что день ее отъезда в Сан-Нарцисо был днем, когда она видит Мучо в последний
раз. Столь многое в нем успело развалиться.
     - Послушай! - говорил он, - Эд, врубись! - Но она не могла даже угадать
мелодию.
     Когда  настало время возвращаться  на станцию, он кивнул на таблетки. -
Можешь взять.
     Она покачала головой.
     - Опять в Сан-Нарцисо?
     - Да, сегодня.
     - А как же копы?
     - Сбегу. - Позже она не могла припомнить, говорили ли они о чем-то еще.
У станции они  поцеловались на прощание -  все  они. Уходя, Мучо насвистывал
нечто замысловатое, двенадцатитоновое. Эдипа сидела, прислонив лоб к рулю, и
вспомнила, что не спросила о  штампе  Тристеро на его письме. Но ей было уже
все равно.

        "6"

     Вернувшись в "Свидание с Эхо", она обнаружила там Майлза, Дина, Сержа и
Леонарда со  всей аппаратурой на  дальнем конце бассейна вокруг трамплина  -
кто  прямо на  нем, кто рядом, - они были  так сдержанны  и неподвижны,  что
Эдипа подумала, не снимают ли их скрытой камерой на обложку диска.
     - Что тут творится? - спросила Эдипа.
     -  Твой  парень, - ответил Майлз, -  Мецгер,  обставил  нашего фальцета
Сержа. Человек сам не свой от горя.
     - Он  прав,  миссас, - откликнулся  Серж. -  Я даже  песенку сочинил  и
аранжировал ее для сольного исполнения. Сейчас напою:

        "ПЕСНЯ СЕРЖА"

      Нету шансов у простого серф-парнишки
     На любовь прекрасной серф-девчонки -
     Всюду бродят гумберт-гумберты-коты,
     Манеры их изысканны и тонки!
     Я любил ее как женщину свою,
     А ему она - обычная нимфетка.
     Зачем же ты сбежала от меня
     И прямо в душу выстрелила метко?
     Зато теперь, когда она ушла,
     Я захотел найти себе другую.
     Но Гумберт Гумберт научил меня,
     И с восьмилеткой я сейчас кайфую.
     Ее приколы - точно как мои,
     И мы ночуем с ней на школьном стадионе.
     Мы вместе, и мы счастливы (о-йе),
     И сердце мое с той поры не стонет.

     - Вы хотите мне что-то рассказать, - поняла Эдипа.
     Они изложили все  в прозе. Мецгер с подружкой  Сержа  убежали в  Неваду
оформить брак. При более детальных расспросах Серж признался, что фрагмент с
восьмилеткой  существует   пока   лишь   в   воображении,  но   он  прилежно
околачивается у детских площадок,  и новостей  можно ждать в любой  день. На
телевизоре в  комнате  Эдипы  Мецгер  оставил записку, где просил  Эдипу  не
волноваться  по поводу наследства: он передал свои распорядительские функции
кому-то из "Ворпа,  Вистфулла, Кубичека и  Макмингуса",  и они скоро  с  ней
свяжутся, а  кроме того, все это уже  улажено в суде. И ни слова  о том, что
Эдипу с Мецгером связывало нечто большее, чем функции сораспорядителей.
     И   это,  наверное,   означает,  -  подумала  Эдипа,   -   что   только
сораспорядителями мы и были.  Хотя ей,  вероятно,  и  следовало  классически
чувствовать себя униженной, но мысли  были заняты совершенно другими вещами.
Разобрав  чемодан, она тут же бросилась звонить  режиссеру Дриблетту.  После
десятка гудков  трубку  сняла  пожилая женщина: - Извините,  но  нам  нечего
сказать.
     - А кто говорит? - спросила Эдипа.
     Вздох. - Его мать. Завтра к полудню мы сделаем  заявление. Его зачитает
наш адвокат. - Трубку повесили. Что за чертовщина? - удивилась Эдипа, -  Что
с  Дриблеттом?  Она решила перезвонить  позже. По справочнику нашла  телефон
профессора Эмори Борца, на сей  раз  ей повезло  больше.  Ответила  его жена
Грэйс, подзвученная группой детишек. - Он поливает патио, -  поведала  Грэйс
Эдипе.  -  Это  такая  высокоинтеллектуальная забава,  длится  еще с апреля.
Греется со студентами на  солнышке,  дует пиво и запускает бутылками в чаек.
Вам лучше  с ним поговорить,  пока  не началось.  Максин, почему  бы тебе не
швырнуть эту  штуку  в  своего братца, он поворотливее меня. Вы слышали, что
Эмори подготовил новое издание  Варфингера?  Оно выйдет...  -  но  дата была
заглушена грохотом, маниакальным детским смехом и жуткими визгами. - О Боже.
Вы  когда-нибудь  сталкивались с  детоубийством?  Приезжайте. Может, это ваш
единственный шанс.
     Эдипа   приняла   душ,  надела  свитер,   юбку  и   кроссовки,  уложила
по-студенчески волосы и принялась  за косметику. Сознавая со смутным ужасом,
что ответ вовсе не у Борца или Грэйс, но - у Тристеро.
     Проезжая  мимо  цапфовского магазина, она  с тревогой обнаружила  груду
обугленных  развалин  на том месте,  где всего  неделю назад  стояла книжная
лавка. До сих пор был слышен  запах паленой кожи. Она остановилась и пошла к
соседнему магазинчику армейских товаров. Владелец сообщил ей, что Цапф, этот
чертов  болван, поджег свою  лавку  ради страховки.  -  Малейший  ветерок, -
ворчал этот почтеннейший, - унес бы меня на тот свет. Ведь  все равно  здесь
собирались  через пять  лет  строить комплекс.  Но разве Цапф мог подождать?
Книжки. - По его виду было похоже, что от плевка его удерживает лишь хорошее
воспитание. - Если  захотите  открыть комиссионку,  - посоветовал  он, -  то
выясните  сперва, на что нынче  спрос. В  этом сезоне неплохо идут винтовки.
Буквально сегодня один мужик прикупил пару сотен тренировать свою команду. Я
мог  бы  продать ему еще столько же  повязок  со свастикой, но  у меня, черт
побери, кончились.
     - Армия торгует свастиками? - переспросила Эдипа.
     - Дьявол, конечно нет. - Он по-свойски  ей подмигнул. - Я наткнулся  на
заводик  рядом  с  Сан-Диего  и теперь дюжина ниггеров  клепает  эти  старые
повязки. Вы бы удивились, кабы знали, как расходится маленькая партия. Я дал
рекламу в паре журналов с девочками, и на прошлой неделе мне пришлось нанять
еще двоих - просто разбирать почту.
     - Как вас зовут? - поинтересовалась Эдипа.
     - Винтроп  Тремэйн,  - ответил  воодушевленный предприниматель, - можно
просто  Виннер. Слушайте,  у нас есть соглашение с  лос-анжелесской  одежной
фирмой  - посмотрим, как  к осени  пойдет форма  СС. Планируем  приурочить к
школьным ярмаркам - знаете,  длинные формы образца  37-го года, подростковые
размеры.  А  к следующему сезону можно пойти еще  дальше и сделать фасон для
дам. Вас бы это впечатлило?
     - Я дам вам знать, - сказала Эдипа, - я запомню. - Выйдя, она подумала,
стоило ли ей как-нибудь его  обозвать или  стукнуть  одним из дюжины лежащих
под рукой "армейских товаров", тяжелых, тупых предметов. Свидетелей не было.
И почему она так не поступила?
     Желторотая дура! - обругала себя Эдипа, з