повесят
Бориса". И его повесили. Он убил лошадь под человеком, когда тот на  нее
садился, выбрал он кривую скотину, еле передвигавшую ноги.  Он  спокойно
вернулся в город в сопровождении своего эскорта.
   - Я убил лошадь...
   Может, он думал, что для него сделают исключение? Многие надеялись на
это. Бориса очень любили. Его оригинальность, эксцентричность забавляли.
Но закон есть закон, и люди тут ничего не могли поделать.
   Борис-сын видел, как болтался на веревке его отец.
   - Дружище Джим, я  буду  тебе  до  смерти  благодарен,  если  ты  нам
быстренько повторишь...
   Джон вышел из оцепенения, попытался было протестовать,  но  компаньон
сжал ему локоть:
   - Молчи, друг... Я знаю причину своих самых необъяснимых поступков...
После этой порции виски мы с тобой покинем место, где слишком много ушей
для такого количества людей...
   Начиная с этого момента Джон отдался воле волн. Может быть,  отчаяние
было тому причиной. Предательство Энди  Спенсера  причинило  ему  меньше
боли, потому что обнаружил он его не сразу. Но Пегги! Или он был слишком
чувствителен и что-то сам себе придумывал? Ну нет! За одно мгновение она
перестала быть ему другом. А ведь это была женщина, на которой он раньше
не задумываясь бы женился. Ей это известно. Она давала ему  понять,  что
была бы счастлива с ним. Так что выходило, будто бы они и  были  женаты.
Он любил Пегги даже больше сестры, которая посвятила ему всю свою  жизнь
и ухаживала за ним, как за ребенком.
   Стоило ему подумать о Матильде, которой он так ничего и не рассказал,
а Пегги Клам выложил все, как слезы навернулись ему на глаза.
   Да, Пегги стала ему врагом. Она холодно смотрела на него, это она-то,
кто так  не  смотрел  ни  на  кого,  даже  на  Энди  Спенсера,  которого
презирала.
   Что он ей сделал? Протянул фотокопию письма. Она дважды ее прочла. Он
сделал попытку что бы то ни было понять, потом это утомило его, и  мысли
незаметно  приобрели  совсем  другой   оборот.   Язык   ему   переставал
повиноваться, ноги становились ватными, и поэтому он,  например,  увидел
себя пятнадцатилетним мальчишкой в Фарм Пойнт.  Вчетвером  или  впятером
сидели они вокруг Энди Спенсера, играли на гармонике и курили  сигареты,
которые кто-то притащил тайком.
   - Нам бы водки... - постановил Энди. - Кто может найти бутылку водки?
   Мальчишки знали, что Эванс-старший несколько  лет  гнал  из  остатков
пшеницы что-то вроде джина, который почти никогда не употребляли,  разве
что как лекарство, когда кто-нибудь заболевал гриппом, или мочили в  нем
бумагу, чтобы закрывать горшочки с вареньем.
   - Иди...
   И Джон пошел, спрятался, чтобы взять в погребе бутылку. Крал впервые.
До этого он никогда так не делал.
   Они выпили, и на следующий день Джон оказался в постели  больным;  не
один час старался он припомнить события прошедшего дня и выяснить, когда
же он предстал перед собственным родителем.
   Во второй раз он перебрал в Санбурне, у  прекрасной  Луизы,  где  они
столовались  и  жили.  Они  что-то   праздновали,   наверняка   открытие
какой-нибудь жилы. Какой-то тип,  которого  он  и  сейчас  узнает,  если
встретит, наверное, бросил ему в стакан  наркотик  или  смешал  напитки,
потому что Кэли Джон впал в  буйное  опьянение,  завязал  драку,  сломав
стулья, побив  зеркала,  и  все  норовил  выстрелить  из  револьвера  по
керосиновой лампе.
   Третий раз...
   - Идем, дружище Джон...
   Русский подчеркнуто  не  называл  людей  по  прозвищам,  а  как  было
положено - по именам, если  таковые  у  них  имелись.  Он  же  незаметно
поддерживал Джона, пока тот спускался с табурета  и  пока  они  выходили
вдвоем из "Пионера Запада".
   Третий раз... Зачем Пегги так сделала, почему?
   Он с трудом различил Майлза Дженкинса, который сложил вечернюю газету
и направился к машине. Борис благородно заявил ковбою:
   - Не стоит, друг мой... Мы к вам еще подойдем...
   Стемнело уже или нет? Машины ехали, Борис решительно  вел  его  между
ними, останавливая на краю тротуара, когда загорался красный свет.
   - Небольшой бар, дружище,  для  настоящих  ценителей,  не  шикарно...
Здесь нет зеркал на стенах, и те, кто сюда приходят, не выдают  себя  за
благородных.
   Ну ладно! В третий раз это случилось через  несколько  месяцев  после
предательства  Спенсера.  Кэли  Джон  еще  участвовал   в   родео,   как
большинство скотоводов. У него была прекрасная кобыла, которую он  возил
в Феникс, Бисбей - повсюду, где проходили родео.
   Это было восхитительно.  Поле,  трибуны,  лозунги,  гирлянды,  все  в
ботинках и безукоризненных шляпах, а он - тщательно выбрит.  Его  весело
вежливо  окликали:  "Хелло,  Джон!.."  Жали  руку.  Настроение  у   всех
прекрасное.  Говорили  о  лошадях,  только  о  лошадях.  А  то,  что  ты
находишься там, где отведено место для владельцев лошадей,  в  то  время
как толпа сгрудилась вдоль барьера, давало приятное ощущение собственной
значимости.
   Он не был гордецом. Он не бросал вызова, никого не  давил,  как  Энди
Спенсер. И тем не менее было приятно  чувствовать  симпатию  и  уважение
всех этих людей, которые преуспели  в  жизни  и  играли  важную  роль  в
обществе.
   Это он, малыш Кэли Джон, среди них: мальчишка из Фарм Пойнт,  который
до семнадцати лет носит только латаные штаны  своих  братьев.  И  он  же
еанбурнский рудокоп, обедал  некогда  на  25  су  в  открытом  китайском
ресторане.
   Кобыла его выиграла,  причем  впервые.  Он  был  настолько  рад,  что
принимал поздравления со слезами на глазах и пошел за господами, которые
хотели отметить  его  победу  на  всю  катушку.  Он  выпил  шампанского,
настоящего, потом виски, потом...
   Так! Конец был невеселый. Но то, что ему предшествовало! И  это  тоже
украл у него Энди Спенсер. Это  и  возможность  получить  назначение  на
какой-нибудь пост, ну например, стать deputy-chenff [5].
   И клубы тоже. Он любил клубы, где встречались воспитанные люди.  Кэли
Джон совсем не был тупицей, как некоторые думали, так как уже много  лет
носа не показывал с ранчо.
   Зачем выходить, когда всюду он сталкивался  с  Энди  Спенсером?  Энди
президентствовал всюду, где только можно  было  представить  -  родео  и
клубы, бега, политические и  благотворительные  общества.  Именно  он  и
Розита неминуемо восседали на  почетном  месте.  Это  смущало  тех,  кто
дружил с Джоном, но хотел сохранить свои отношения с  большим  хозяином.
Не хотелось предавать Кэли Джона, но и афишировать свои отношения с  ним
тоже не хотелось.
   Вот поэтому он перестал куда бы то ни  было  ходить.  Он  по-прежнему
носил безукоризненные сапоги, шляпы нежнейшего бежевого цвета, но  делал
это для собственного удовлетворения, может быть, для того, чтобы  совсем
не опуститься.
   - Входи, друг, и забирайся на один из табуретов, которые ждут тебя...
   Он, наверное, не сумел бы снова найти этот бар, который, должно быть,
находился в нижнем городе,  около  мексиканского  квартала.  Стены  были
выкрашены в синий цвет. В синий  или  зеленый?  В  глубине  зала  стояли
автоматы за одно су, за столами сидели ковбои, странные люди, которые не
обращали на них внимания, а бармен-китаец знал Бориса,  потому  что  без
предупреждения подал им два двойных бурбона. Поговаривали,  что  русский
мог выпить не больше чем за четверть часа  сорокадвухунцевую  бутылку  и
после этого идти не качаясь.
   В нескольких милях от города, если ехать к индейской деревне, у  него
было ранчо, но это было не настоящее ранчо. В этой  пустыне,  где  росли
только кактусы, с трудом можно было прокормить быков двадцать, не более.
   У него были лошади, голов тридцать, которых он давал внаем  туристам.
Было и несколько комнат, которые  он  уступал  тем  гостям,  кто  платил
деньги - гостям с Востока, конечно, - тем, кто хотел поиграть в ковбоев.
   Ему первому  пришла  в  голову  эта  идея,  и  теперь  в  тех  местах
насчитывалось сорок таких фантазийных  ранчо,  которые  назывались  Dude
Ranches.
   Борис, как и его отец, был  первоклассным  наездником.  Когда  он  на
несколько лет исчез, он ездил с цирком, где показывал школу выездки. Еще
и сейчас, во время конных праздников, он почти всегда  выступал  с  этим
номером - фрак, цилиндр и стек с серебряным набалдашником.
   - Известно ли тебе, дружище, что в этот момент  происходит  нечто  из
ряда вон выходящее? Ты, возможно, не заметил,  что  в  баре,  откуда  мы
идем, некоторые смотрели на тебя с большим любопытством? В воздухе,  как
пчелы, роятся слухи, и, может  статься,  в  одно  ближайшее  утро  Тусон
проснется, а в нем началась настоящая революция...
   Это становилось  забавно.  Кэли  Джон  понимал,  что  его  собирались
подвести к событиям, о которых ему говорила Пегги, и тем не менее  думал
не об Энди Спенсере и слушал своего соседа только вполуха.
   В этот момент его интересовал он сам, как  будто  бы  Кэли  Джон  был
другим человеком, на которого он смотрел  со  стороны  и  о  чьей  жизни
рассказывали.
   Завтра ему будет за  эго  стыдно.  Потому  что  из-за  спиртного,  от
которого ему не хватало мужества отказаться, он расслабился, это  он-то,
который всегда вел себя так достойно. И не его ли  достоинство  вызывало
уважение, и не благодаря  ли  этому  достоинству  завоевал  он  всеобщую
симпатию, в то время как Энди Спенсер его обманул?
   Ну а то, что это был обман, предательство, он и сомнений не допускал.
Он об этом не говорил. Никогда не жаловался. Он и знать  не  хотел,  что
думали об этом люди, и это было ему приятно.
   Они, впрочем, не могли понять. Как и Пегги, кстати.  Никто  не  знал,
чем был Энди для него. Детьми их никто не видел. Да и  вряд  ли  помнили
молодых людей, которые в испуге застыли  в  первый  день  перед  зияющим
входом в большую шахту. И потом... на ранчо,  кто  знал,  как  они  жили
втроем с Матильдой, кто думал, что они не родные братья?
   - Наверное, дружище, если все, о чем шепчутся, правда,  тело  старины
Майка должно перевернуться  в  могиле...  Начиная  с  сегодняшнего  утра
хорошо  осведомленные  господа,  важные  шишки  из  тех,  кто  входит  в
административные  советы,  продали  почти  за  полцены,  тайком,   акции
компаний, контролируемых Спенсером...
   Их еще немного, только кто в  курсе  дела.  Кажется,  первые  новости
слали приходить вчера вечером. Тогда заездили  машины  туда  и  обратно,
стали собираться загадочные собрания в больших домах и снобской дыре.
   Что же до твоего друга Энди, то  он  сидит  одинодинешенек  со  своим
секретарем у себя в углу. Его дочка  Пенни,  та,  что  на  него  похожа,
кажется, первая бросилась к нему и  устроила  сцену.  Дамы  из  хорошего
общества безостановочно звоня его жене как будто просто так,  в  надежде
что-нибудь разузнать.
   Если он разори тебя, что, как утверждают, и случится, разорятся с ним
еще многие.
   Стоило Борису только поманить китайца пальцем, как тот  снова  принес
им выпивку.
   - Эго очень забавно... Не так забавно, как раньше, потому что  они-то
настоящие мерзавцы.
   Выпуклые глаза Бориса остановились на Джоне.
   - Ты не развеселился, честное слово. Я-то думал, что тебя обрадую...
   Эти слова хлестнули Кэли Джона,  и  он  с  удивлением  понял,  что  и
правда, новости, которые он только что узнал от Пегги не  доставили  ему
никакого удовольствия, они, скорее, его опечалили,  и  он  погрузился  в
состояние какогото ступора, из которого ему и алкоголь не помогал выйти.
   Что сейчас говорил Борис? Перед ним стояла одна картина: Энди,  всеми
покинутый, в своем углу, наверняка в глубине сада, во флигеле,  где  его
комически преследует Мюриэл Мубери.
   Кто знает? Не был ли  визит,  который  нанес  ему  Спенсер  на  ранчо
накануне, последним выходом на люди.
   - Пусть Джон придет повидаться со мной, когда захочет...
   Еще недавно он был уверен, что фотокопия - единственная причина этого
неожиданного визита. Теперь, вопреки  очевидности,  он  начинал  в  этом
сомневаться.
   Портрет  старого  друга,  который  Матильда  нарисовала  ему  легкими
мазками, обретал в его мозгу все большую живость.
   Невысокий, уже немолодой человек, - Матильда сказала, что он выглядит
старше него, - в кремовом, безукоризненно сшитом костюме, в очках, левое
веко то и дело подергивается...
   И говорил он тихо. Попросил только воды. Может быть, он на диете? Или
болен?
   Не сегодня-завтра,  в  один  из  ближайших  дней,  весь  город  будет
радоваться его разорению, кроме тех, кого оно  коснется  вместе  с  ним.
Сумасшедшие будут кидать камни ему в окна.
   Он еще боролся. Насколько его знал Кэли Джон, бороться Спенсер  будет
до последней  минуты,  вопреки  всему,  всеми  средствами.  Например,  и
такими, как визит к Кэли Джону, который должен был сильно ударить по его
гордости!
   Все это было сложно и неопределенно. Кэли Джон был пьян и  знал  это.
Но иногда ему казалось, что именно благодаря тому, что он был  пьян,  он
становился прозорливее, что еще немного - и он  поймет,  и  каждая  вещь
займет подобающее ей место.
   - С ним будут жестоки, как он был жесток со всеми...
   Кто это говорил? Борис, на которого теперь  Кэли  Джон  смотрел  безо
всякой нежности.
   - Нет ни одного служащего, который бы его не ненавидел.  Он  выставил
за дверь без вознаграждения старых слуг только за то, что те были больны
или состарились. Он...
   Что сделать, чтобы ухватить эту ускользающую от него правду?  Он  был
совершенно уверен, что не хватало самой малости...
   Если бы только Пегги...
   Она по-прежнему стояла у него перед глазами: письмо в руке,  на  него
не смотрит, говорит так, как  он  никогда  не  слышал  -  она  перестала
смотреть на него, говорила с ним таким тоном, что он должен был уйти,  в
конце-то концов, она его буквально выставила за дверь под тем предлогом,
что ей нужно срочно уходить.
   Был ли это действительно предлог? Он  бы  много  дал,  чтобы  узнать,
действительно ли она ушла и куда.
   - Для Боба, у которого долгов всюду куча и без ведома отца, удар этот
будет самым тяжелым... Вот так, дружище, платятся долги. Я  некогда  был
немного знаком с неким Ромеро, который должен быть  совершенно  счастлив
на том свете, куда  отправил  его  твой  револьвер...  Старый  Майк  был
негодяй, и он нашел себе в зятья еще большего негодяя, чем он  сам.  Мир
полон негодяев, Джон Эванс, они - в баре, где мы только что были, они  -
в банках и во всех небоскребах... Не таких  негодяев,  которые,  выходя,
прихватывают с собой твой кошелек. Не таких негодяев, которых сажают  за
решетку. Крупных негодяев, ха-ха-ха! И мой отец был прав,  когда  хотел,
чтобы его повесили. Потому что, как тебе известно, его повесили...
   - Знаю.
   - Я был при этом... Я был еще мальчишкой... Тем не менее не плакал. Я
смотрел на него с восхищением. И все - а вокруг  виселицы,  которую  тем
вечером осветили фонарями, была  толпа  -  все  им  восхищались...  Энди
Спенсера не повесят. Людей больше не линчуют.
   Нет. Бессмысленно. Только он знал, как формулируется эта проблема. Он
прекрасно отдавал себе отчет, что был один. Пегги предала  его.  У  него
оставалась только Матильда, которая не предаст никогда, но в  одном  она
не сходилась с ним во мнениях.
   Кто знает, не солгала ли  сестра,  чтобы  не  причинить  ему  боли  и
избежать гнева? Кто знает, сколько сидел Энди в  общей  гостиной,  и  не
говорили ли они более дружески, в чем она не хотела признаваться?
   Он не дурак. Как все. Однако раньше за него думал Энди, а  позже  все
его проблемы разрешала Пегги, как будто в насмешку над ним.
   Борис упрямился. Они говорили на разных языках. Мысли их под влиянием
алкоголя ушли в разные стороны.
   - Когда тебе говорят, что он негодяй, не возражай! Ну так  вот:  я  -
сын отца, который захотел, чтобы его повесили, чтобы позлить всех их,  я
утверждаю, что все эти люди просто негодяи...
   Что это могло означать? Ничего. Он  начал  вопить  вместе  со  всеми.
Почти тридцать лет Кэли Джон позволял им говорить почти то же, но не  во
весь голос. Он поддерживал их по крайней мере своим  поведением.  Часами
напролет он выслушивал, как Пегги излагала ему  насчет  Энди  все  самое
плохое.
   И Пегги предала его. Может быть, потому, что Пегги придавала значения
тому,  что  говорила,  ровно  столько  же,  сколько  своим   бесконечным
телефонным разговорам. Или она делала это  ради  смеха,  потому  что  ей
нужен был личный враг?
   Таким образом, мало-помалу из Энди Спенсера  создали  образ,  который
все считали настоящим, - и не без его, Кэли Джона, помощи.
   Почему Пегги?..
   И тут, пока его сосед продолжал  говорить  заплетающимся  языком,  на
Кэли Джона снизошло озарение. Скорее, это был  образ.  Он  увидел  будто
наяву, как Пегги сразу же после его ухода бросилась на улицу,  вошла  за
соседнюю ограду, прошла по аллее, на которую  так  давно  не  ступала  и
ногой, и нервно заколотила в дверь флигеля.
   Вот куда она пошла. Увидеться с Энди, которого  всегда  ненавидела  и
публично обвиняла во всех грехах.
   Что она ему сказала? Обвиняла его, как обвиняют другие? Но почему она
так изменилась, прочитав письмо? И зачем взваливать  ответственность  на
Кэли Джона, почему такое резкое охлаждение к своему старому другу?
   - Видишь ли, Борис,  имя  человека,  который  нанял  убийцу,  который
должен был стрелять в меня, начинается с Г или Б... А может быть, с Э...
   Он  не  без  труда  вытащил  из  кармана  бумажник  и  извлек  оттуда
фотографию.
   - И это, - продолжал он, - только это имеет значение...
   Борис удивленно взглянул на него, взял  письмо  и  попробовал  сперва
прочесть его вверх ногами.
   - Потому что, - продолжал Кэли Джон с неожиданной  энергией,  -  если
это сделал не Энди, то негодяй -  я...  Я  прекрасно  знаю,  что  ты  не
понимаешь... Я негодяй, Борис... Обязательно нужно, чтобы  это  было  Э,
понимаешь?
   Он пальцем ткнул в букву на документе.
   - Так это Э?.. Скажи!.. Посмотри: Э. или Г.? Все остальное не  важно,
не обращай внимания! Написал его Малыш Гарри. И  Малыш  Гарри  знал.  Он
сообщал о засаде кому-то, кто жил наверняка в Тусоне и был не  последним
там человеком, потому что предоставлял выбор: предупреждать меня или  не
предупреждать. Когда Пегги прочла письмо... - Тем  хуже!  Он  знал,  что
совершает ошибку, начиная  болтать,  -  когда  она  прочла  письмо,  она
растоптала тридцативосьмилетнюю дружбу. И не какую-нибудь...  Она  почти
выставила меня за дверь и бросилась к нему...
   Он утверждал то, что еще мгновение  назад  было  предположением  и  в
реальность превратилось в его голове. Он видел ее. Ему казалось, что  он
слышит, как она обращается к своему зятю, сидящему за рабочим столом.
   - Узнать нужно только, правда это или неправда...
   - Правда!
   Что - правда? Говорили ли они  оба  об  одном  и  том  же?  Китаец  с
непроницаемым видом продолжал их обслуживать, и никому не было  дела,  о
чем они там толкуют. Привыкли, что русский  пьет  у  себя  в  уголке,  и
ничего не меняло, был с ним еще кто-нибудь или нет.
   - Предположим, это не он...
   - Почему не он?
   Каждый следовал своей пьяной логике.
   - Тогда я вел себя как завистник... Разве я  похож  на  завистника?..
Разве кто-нибудь считал когда-нибудь, что  я  -  завистник?  И  тут  все
равно, будет это Г., Б. или Р...
   - А это Э.!
   Непонимание слушателя приводило Кэли Джона в уныние.
   - Предположим, Пегги знала, что это за письмо...
   - Это Э. Таким образом, она получила доказательство того, что ее зять
подлец, и она бросилась заявить ему об этом в лицо...
   - Она заявляла об этом и раньше... Она кричала об  этом,  где  только
могла.
   - Ей захотелось сделать это еще раз.
   Именно об Энди-подлеце говорил ему русский, и Кэли Джону  было  из-за
этого немного стыдно: он-то зная, что все  не  так  просто.  Ведь  через
столько лет усомнился же он в достоверности такого образа.
   Он вспомнил, что рассказал ему накануне бывший  крупье  француз  мсье
Лардуаз: этот неизвестный ему Энди та