тащив Хелен в кино, добъется перемирия, но не учел ее
гнева и не предвидел перепалку в кафе. Теперь положение изменилось.
Перемирие кончилось. Хелен будет всячески задевать, оскорблять и унижать
его. Необходимо покинуть зал до конца сеанса. Зная, что Хелен терпеть не
может Мери Харт, Конвей надеялся обратить это обстоятельство к своей
выгоде. Он хотел сказать что-нибудь вроде: ты права, она ужасна, смотреть
тошно, пойдем отсюда. Но сейчас об этом не могло быть и речи. Конвей решил
поступить наоборот. После второй песни в исполнении Мери Харт он
наклонился к Хелен и прошептал: "Просто потрясающая артистка". Глаза жены
презрительно сверкнули.
  Конвей старался не переиграть. Во время очередной песни он подался вперед
и впился взглядом в экран. Он помнил эпизод, после которого шел
заключительный музыкальный номер. Достав жевательную резинку, он угостил
Хелен. Та, естественно, отказалась. Конвей рассчитал верно: когда он
доставал резинку, на экране вновь появилась Мери Харт, и он, словно от
восхищения, уронил пачку на пол. Хелен что-то проворчала. Он наклонился,
чтобы поднять жвачку, вытащил из кармана одну перчатку и незаметно бросил
ее под стоявшее впереди кресло.
  Затем он выпрямился и постарался сосредоточиться на экране: близился
решающий миг. На мгновение Конвея охватил страх, он подумал, что не
сможет заставить жену уйти до конца сеанса, и испугался собственного
замысла.
  Последний музыкальный номер длился ровно пять минут, потом шел минутный
диалог, объятия и затемнение. Конвей решил, что из зала надо выйти через
минуту после начала номера. Хелен ходила медленно, и им понадобится минуты
две, чтобы добраться до стоянки. К тому времени картина кончится, и у него
будет две-три минуты на осуществление задуманного. Даже секундная задержка
могла все погубить.
  Прозвучал аккорд, и Конвей понял, что пошел последний музыкальный номер.
Надо было действовать без промедления. Он наклонился к Хелен.
  - Я читал об этой песне. Ее-то мне и хотелось послушать. Лучшая песня Мери
Харт, как говорят знатоки.
  Никакой реакции. Мери Харт пропела куплет. Конвей искоса взглянул на жену.
Она откинулась в кресле и, похоже, не собиралась уходить, хотя было ясно,
что Том Миллер не примет участия в этом номере.
  Первый куплет и припев длились минуту десять секунд. Хелен не выказывала
ни малейшего недовольства. Конвей с ужасом понял, что все пропало. Он
откинулся в кресле, лихорадочно соображая, как бы уговорить Хелен
посмотреть часть журнала перед началом следующего сеанса. Это был
единственный шанс, хотя и слабый.
  Мери Харт пропела еще один куплет и пустилась в пляс. Минута сорок пять
секунд. Мозг Конвея работал как секундомер. На экране появились девицы из
кордебалета и подхватили песню.
  - Я пошла, - проговорила Хелен и встала. Конвей оцепенел от неожиданности.
Когда он пришел в себя, Хелен уже шагала к выходу. Он быстро поднялся и
догнал ее. С начала номера прошло две минуты пятнадцать секунд.
  В фойе не было ни одного человека. Видимо, антракт продлили, и Конвей не
рассчитывал на это. Билетер стоял поодаль, болтая с продавщицей воздушной
кукурузы, и супруги незаметно покинули кинотеатр.
  Конвей шел в двух шагах позади Хелен. Начав переходить улицу, Хелен
оглянулась и сказала:
  - И что ты нашел в этой... - Она не договорила, потому что Конвей рванулся
вперед, схватил жену за руку и оттащил ее к тротуару. Мимо пронеслась
древняя колымага с пятью или шестью подростками. Хелен едва не очутилась
под колесами.
  - Спасибо, - задыхаясь от испуга, произнесла она. - Ты меня удивляешь.
  Конвей и сам не понял, почему сделал это. Скорее всего, машинально. Эти
юнцы могли бы поработать за него. Провидение давало ему шанс, а он, дурак,
проворонил подарок судьбы.
  Они перешли улицу. У Конвея засосало под ложечкой. Последние два часа он
раздумывал, как бы заставить жену выйти из зала до конца сеанса, а теперь,
когда это получилось, он почувствовал неуверенность в себе. Нет, он не
испытывал жалости или угрызений совести. Он просто не знал, сможет ли
завершить начатое. До машины оставалось несколько шагов, до убийства -
несколько секунд.
  Конвей распахнул дверцу, Хелен села, и он неплотно прикрыл ее, затем
обошел машину, скользнул за руль и запустил мотор. Неплотно прикрытая
дверца задребезжала.
  - Захлопни дверцу.
  Хелен отвернулась и взялась за ручку.
  - Хоть раз в жизни ты верно предсказал погоду. Подай мне пальто.
  Это было кстати. Став коленом на сиденье, Конвей сделал вид, будто тянется
за пальто. Хелен захлопнула дверцу. Все произошло так, как он и задумывал.
Руки Конвея обвили шею Хелен и ухватили концы шарфа. Он резко рванул шарф
и потянул его назад.
  Хелен не сопротивлялась, пока шарф не сдавил ей горло. Потом она вскинула
руки, и Конвей спихнул ее с сиденья на пол. Хелен попыталась впиться
ногтями в запястья Конвея, но ей мешали перчатки. Лишь один раз она смогла
повернуться к мужу, и он успел заглянуть ей в глаза. В них не было ни тени
страха, лишь ярость и ненависть. Хелен даже не понимала, что происходит.
  Да она и не осознает, что умирает, подумал Конвей и еще туже затянул шарф.

  4

  Конвей не мог смотреть на часы, поэтому с тревогой поглядывал на ворота
стоянки. Тело жены обмякло, она перестала сопротивляться.
  Он не знал, мертва ли она, но проверять это не было времени. Конвей выехал
со стоянки и покатил по аллее. Было темно, но он не решился включить фары.
Проехав ярдов семьдесят, он остановился и задним ходом загнал машину на
пятачок за мастерской по ремонту сантехники.
  Конвей-писатель уже давно приметил и запомнил это место: здесь можно было
ненадолго спрятать машину. Накануне он еще раз приезжал сюда осмотреться.
Площадка тянулась вдоль всего здания и имела футов двадцать пять в ширину.
Тут останавливались небольшие грузовички, развозившие оборудование. Ночью
они стояли у пандуса, носом к аллее. Конвей загнал свою машину на
свободное место возле стены соседнего дома, заглушил мотор, взглянул на
часы и глубоко вздохнул. С начала последнего музыкального номера прошло
шесть минут. Фильм кончался. Надо было спешить.
  Он наклонился и снял с Хелен перчатки. Сунув их в карман, достал другую,
заготовленную заранее, и натянул ее на еще теплую правую руку жены. Затем
схватил Хелен подмышки и усадил. Ему понадобились все силы, чтобы
приподнять тело и перевалить его через спинку сиденья назад. Оно
выскользнуло из рук и со стуком грохнулось на пол.
  Сумочка все еще лежала на заднем сиденье. Конвей задумался. Наличие денег
не было предусмотрено планом, но и оставить их в машине он тоже не мог.
Во-первых, не на что жить. Во-вторых, найдя деньги, полиция начала бы
задавать лишние вопросы. Если они узнают, что деньги сняты со счета, он
придумает какое-нибудь объяснение. Конвей быстро нашел в сумочке бумажник,
сунул его в карман, а сумку бросил на пол рядом с телом, затем взял с
заднего сиденья пальто и накрыл им труп. Вытащив ключи из замка зажигания,
Конвей положил их на сиденье и тихонько выскользнул из машины.
  Он хотел вернуться на стоянку с таким расчетом, чтобы кто-нибудь
непременно увидел его входящим в кинотеатр, но теперь на это уже не было
времени. В любую минуту со стоянки могла выехать машина. По пути Конвей
остановился у какой-то витрины и посмотрел на свое отражение, потом
смахнул со лба пот, поправил прическу и двинулся дальше. Когда он подходил
к стоянке, с нее выезжали две машины, и Конвей перебежал на другую
сторону, чтобы не попасть в лучи фар.
  Итак, полдела сделано. В ближайшие несколько минут его машину не найдут, и
он сможет осуществить свой план. Впредь надо было действовать по четкому
графику, на котором держался весь замысел. Конвей взглянул на часы.
  Первым делом он подошел к кассиру, сказал, что его жена потеряла перчатку,
и попросил разрешения поискать ее. Кассир отослал его к билетеру, там
Конвей объяснил все еще раз. Билетер проявил отзывчивость и пропустил его
в зал. Конвей осмотрел места, на которых сидели они с Хелен, вернулся в
фойе и отправился в кабинет директора, которому и изложил свое дело со
всеми подробностями, чтобы его речь хорошо запомнилась.
  - Мы с женой только что посмотрели фильм. Садясь в машину, жена
обнаружила, что потеряла в зале перчатку. Билетер пропустил меня, но я
ничего не нашел. Может быть, кто-то принес ее вам.
  - Нет, никто не отдавал мне никаких перчаток, - ответил директор.
  - А не найдется ли у вас фонарика? В зале темно, и я мог не заметить ее.
Вряд ли ее кто-то подобрал, прошло всего две минуты. Вы же знаете женщин...
  Директор достал из ящика стола фонарик и встал.
  - Неприятно потерять одну перчатку, - сказал он. - А когда находишь одну
перчатку, от этого нет никакого проку. Почему женщины никогда не теряют
обе перчатки? Полагаю, это не так злило бы их.
  Конвей даже гордился собой. Ведь поначалу он задумал "потерять" носовой
платок. Но перчатка - куда более веский повод вернуться в зал.
  Директор направил луч фонаря на пол, Конвей опустился на четвереньки,
внимательно осмотрел пол и, наконец, радостно извлек из-под кресла
перчатку и показал ее директору, который был доволен не меньше, чем сам
Конвей.
  В фойе Конвей еще раз поблагодарил директора, а тот посетовал, что
перчатка, увы, сильно запылилась.
  - Ничего, отстирается. Должно быть, мы наступили на нее. - Конвей сунул
перчатку в карман и собрался уходить, когда вдруг взгляд его упал на
продавщицу воздушной кукурузы. - Куплю, пожалуй, жене лакомство, она любит
эту снедь.
  - Правильно, - сказал директор. - У нас лучшая в городе воздушная кукуруза.
  Конвей приобрел большой кулек кукурузы, еще раз поблагодарил директора и
покинул кинотеатр. После его возвращения в зал прошло девять минут.
Конечно, было бы неплохо поторчать там подольше, но он исчерпал все
причины и поводы для задержек.
  Конвей неторопливо направился к стоянке. Машин там осталось совсем
немного. Людей он не заметил вовсе, но решил сыграть свою роль до конца.
Прошагав до площадки, на которой прежде стояла его машина, Конвей
изобразил удивление, заозирался, потом двинулся на улицу и, наконец, пошел
обратно в кинотеатр, но уже гораздо быстрее.
  Здесь он снова обратился к кассиру.
  - Не искала ли меня молодая женщина? Я возвращался за ее перчаткой.
Перчатку нашел, а жены нет. На ней такой розовый костюм и ярко-красный
шарф. Вы ее не видели?
  - Нет, она ко мне не подходила. Спросите билетера.
  Билетер дал Конвею тот же ответ. В задумчивости постояв у двери, Конвей
отправился в кафе через дорогу, внимательно осмотрелся там, справился о
жене у продавца табачного ларька, затем подошел к официантке, которая их
обслуживала. Выйдя из кафе, он еще с минуту постоял на улице, потом
торопливо зашагал к стоянке и осмотрел все машины. Затем пошел к стоянке
кинотеатра и расспросил дежурного, после чего вернулся в кинотеатр и опять
подошел к билетеру.
  - Вы не видели... - начал он.
  Билетер сидел в кресле и читал журнал. Посмотрев на Конвея, он
отрицательно покачал головой и снова углубился в чтение. Конвей медленно,
с задумчивым видом направился в кафе, набрал номер своего домашнего
телефона и, прослушав несколько гудков, позвонил в полицию.
  - Полиция? - подпустив в голос тревожных ноток, спросил он. - Пожалуйста,
пришлите машину к кинотеатру "Монтеррей".
  - Ваши имя и адрес?
  - Артур Конвей. Я жду на углу бульвара Санта-Моника и Николз.
  - Что случилось?
  - Я буду ждать перед кафе. Приезжайте быстрее, - он повесил трубку.
  Едва ли полицейские подумали, что звонит муж, потерявший жену и машину.
Скорее уж они решили, что кто-то хочет сообщить о скандале у соседей,
грабеже или хулиганстве. Впрочем, это не имело большого значения. Главное
- звонок зарегистрировали и пришлют машину.
  Конвей вышел на тротуар и принялся вглядываться в проезжающие автомобили.
Мимо прогрохотал трамвай. Конвей посмотрел на часы - точно по графику.
Патрульная машина прибыла меньше чем через три минуты, и Конвей бросился к
ней, прежде чем распахнулась дверца.
  - Я Артур Конвей. Это я звонил. Жена оставалась в машине, когда я вернулся
в зал за потерянной ею перчаткой. Через несколько минут я пришел на
стоянку, но и жена, и машина пропали.
  - Спокойно, спокойно. Давайте-ка еще разок, и помедленнее.
  Конвей понимал, что производит забавное впечатление со своим мешком
воздушной кукурузы и повестью о жене, сбежавшей с кем-то. Точнее, уехавшей
на машине. Сейчас было важно, чтобы в нем увидели смешного, жалкого и
незадачливого мужа.
  Он вновь изложил свою историю, несколько подробнее, но опустив некоторые
обстоятельства. Надо было оставить кое-что и про запас на случай новых
допросов. Он рассказал, что оставил машину поблизости, а ключи - в машине,
но заявил, что жена не любит крутить баранку, и едва ли она уехала сама,
бросив его здесь.
  Давая объяснения, Конвей заметил, что на лице одного из патрульных
появилась насмешливая мина. Повернувшись к напарнику, тот ухмыльнулся и
подмигнул, потом снова посмотрел на Конвея.
  - Ну, и чего же вы хотите от нас, приятель?
  - Как - чего? Чтобы вы поискали ее.
  - А почему бы вам не позвонить домой? Может, ваша благоверная уже там.
  - Я только что звонил. Говорю вам, она бы не уехала одна.
  - А может, она и не одна, - патрульный уже не скрывал насмешки. Конвей
догадывался, о чем тот думает. Что ж, неплохо.
  - Вы не понимаете, - долдонил он свое. - Она никогда не...
  - Слушайте, приятель, вы хотите заявить об исчезновении жены и угоне
машины?
  - Нет-нет, я просто подумал, что, может, вы поищете ее поблизости... Я бы
с вами поездил...
  - Мы не обслуживаем пассажиров, - отрезал патрульный. - Можем принять у
вас заявление. Если хотите подождать, то ступайте в ближайший полицейский
участок и заявите там. Советую не торопиться.
  - Спасибо, но... Вы поищете ее?
  - Так уж и быть. Какая машина?
  Конвей описал машину и назвал номер, но полицейские ничего не записали, и
он понял, что они не намерены сообщать в управление.
  - Я еще здесь посмотрю, а потом позвоню домой, - сказал Конвей. - В какой
участок лучше пойти, если я надумаю заявить о пропаже?
  - На Уилкокс-авеню.
  Следя за отъезжавшей машиной, Конвей покосился на скамейку у трамвайной
остановки. На ней сидело трое людей. Значит, трамвай недавно прошел, а
следующий появится через тринадцать минут.
  Полицейская машина замедлила ход на углу и свернула на юг. Итак, они будут
осматривать аллею. Конвей быстро зашагал к стоянке. Пройдя полпути до
аллеи, он увидел впереди отсвет фар, шмыгнул за какой-то автомобиль и,
дождавшись, когда патрульная машина медленно проползет мимо, торопливо
пересек улицу, нырнул в проход между зданиями, подбежал к своей машине,
огляделся и сел за руль. Запустив мотор, но не включая фар, Конвей
медленно выехал в аллею. Он мог свернуть налево, в сторону,
противоположную той, куда поехали патрульные, но это было чревато встречей
с полицейскими, которые, возможно, захотят сделать круг. Поэтому он поехал
направо, надеясь, что патрульные не остановились за ближайшим углом.
Добравшись до перекрестка, Конвей свернул к югу и только тогда зажег фары.
  После отъезда патрульных прошло три минуты. Через десять минут к кафе
подойдет трамвай. Конвей заранее присмотрел три места, где можно было
оставить машину. С учетом запаса времени он остановил выбор на
Фултон-стрит. Направляясь туда, Конвей вдруг с пугающей ясностью осознал,
сколь огромна разница между планированием идеального убийства и его
осуществлением. Шансы быть пойманным на этом этапе казались ничтожными. Но
теперь, когда в машине труп, все выглядело иначе. Авария, нарушение правил
движения, любое пустячное происшествие - и пиши пропало. В первоначальном
плане не было предусмотрено сумасшедшее везение, но и жестокому невезению
там места не отводилось. Конвея прошиб пот. Понимая, что в таком состоянии
выполнить задуманное будет еще труднее, он собрался с силами, открыл
"бардачок", достал оттуда полотенце и надел шляпу и перчатки.
  Остановившись перед светофором, он скомкал полотенце, засунул его под
пиджак, застегнулся и поднял воротник. Потом прилепил усы и посмотрел на
себя в зеркало. В темноте сойдет, подумал он. У полицейских будет
словесный портрет совсем другого человека.
  Фултон-стрит Конвей выбрал потому, что здесь стояли частные особняки.
Каждый дом имел террасу, и, когда Конвей проезжал здесь, готовя
преступление, он видел едва ли не на всех этих террасах влюбленных. Это
было очень хорошо: ему требовались свидетели.
  Но сегодня то ли из-за похолодания, то ли по иной причине, улица была
безлюдна. На миг Конвея обуял страх. Менять планы и импровизировать было
поздно. Ехать к другим заготовленным заранее местам - тоже. На
Фултон-стрит он рассчитывал обеспечить себе алиби. Мгновение спустя Конвей
облегченно вздохнул: в конце квартала на крыльце сидела парочка.
  Он решил поставить машину рядом с этим домом, развернулся и принялся
задним ходом въезжать на тротуар. Бордюр оказался таким высоким, что крыло
или бампер машины чиркнули по бетону. Уж теперь-то меня наверняка заметят,
решил Конвей.
  Заглушив мотор и погасив фары, он поднял все стекла, еще раз закрепил усы,
вылез из машины и быстро зашагал по улице. Ни во дворах, ни на тротуарах
никого не было, но теперь у него есть как минимум два свидетеля, способных
сказать, во сколько на улице появилась машина. Для алиби вполне достаточно.
  Если бы он поехал в участок трамваем от кафе, пришлось бы ждать на
остановке тринадцать минут, а потом еще одиннадцать минут ехать до
перекрестка бульвара Санта-Моника и Уилкокс. После отъезда патрульной
машины прошло десять с половиной минут. За оставшиеся тринадцать с
половиной предстояло покрыть расстояние в одну и четыре десятых мили,
чтобы добраться до остановки, от которой потом надо было еще шагать в
участок. Это означало, что требуется преодолеть милю менее чем за десять
минут, что совершенно невозможно при средней скорости ходьбы. Конвей
рассчитывал, что полиция так и подумает. Свернув за угол, он ускорил шаг.
Накладные усы мешали дышать, и Конвей снова сунул их в карман: больше не
нужны. Его должны были заметить, когда он вылезал из машины, теперь же,
наоборот, следовало превратиться в невидимку. Повернув за очередной угол,
он стянул и спрятал в карман перчатки. Затем, оглядевшись, вытащил
полотенце, разорвал его на четыре части и бросил в сточные канавы по обеим
сторонам улицы. Со шляпой он обошелся так же безжалостно.
  Теперь Конвей шагал на пределе своих возможностей; он начал потеть,
заболели голени. И все же скорость была недостаточной, а пуститься трусцой
он не решался: бегущий мужчина на темной улице - что может быть
подозрительнее?
  И еще надо было избавиться от усов. Конвей принялся рвать их и
разбрасывать клочки. Пот струился по лицу, одежда липла к телу.
  Он намеревался идти к цели зигзагами, но теперь пошел прямо: времени не
оставалось, а он должен был по крайней мере увидеть трамвай. Последний
квартал он преодолевал уже через силу и вышел на бульвар, когда трамвай
проезжал мимо. Конвей увидел то, что хотел: в трамвае было довольно много
пассажиров, и присутствие либо отсутствие одного человека едва ли будет
замечено. Теперь можно было замедлить ход, чтобы не привлекать внимания.
Трамвай не остановился на перекрестке: там горел зеленый светофор. Но зато
остановился на следующем пересечении, возле Кауенга-авеню. Конвей немного
успокоился: теперь он укладывался в график.
  Надо было немного остыть, стереть пот с лица и рук и пройти еще три
квартала. Конвей еще раз повторил историю, которую намеревался рассказать
в участке.
  Когда он вошел, дежурный сержант с легким недовольством оглядел его.
Послеобеденная суета и поиски угнанных машин закончились, а время пьяниц
еще не наступило. Поэтому Конвей нарушил небольшое затишье в работе
полиции.
  - Сержант, у меня пропали жена и машина.
  - Да? Как это произошло?
  Конвей изложил суть дела.
  - А почему бы вам не позвонить