Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
ми такая тяжесть под силу?..
- Да, да, Мотылек! Вот видите, вы меня поняли!
И, когда вся компания покатилась со смеху, Вера Антоновна обвела всех
недоумевающими глазами и. дернув Мотылька за ухо, сказала:
- Что это? Вы, кажется, издеваетесь сейчас надо мной, Мотылек? Кузя!
Пойдите поближе ко мне... Вы единственный, который меня понимает.
- Этот поймет! - засмеялся Новакович. - Вам бы, Принцесса, за него
нужно было выйти замуж, а не за Мецената. Был вчера такой случай: захожу я к
Кузе, а он лежит в кровати и стонет... "Что с тобой, Кузя?" - "Ах,
Телохранитель, испытывал ли ты когда-нибудь мучительную жажду? Я вот уже
целый час терзаюсь!" - "Так ты бы воды выпил, чудак!" - "А где же возьмешь,
воду-то?" - "Да вот же графин, на умывальнике стоит, в десяти шагах от
тебя!" - "Это, - говорит, - не вода". - "А что же это такое?" - "Перекись
водорода". Потом стал стонать, как издыхающая лошадь. "Что с тобой?" -
"Совсем, - говорит, - я расхворался. А тут из окна дует. Телохранитель, -
говорит, - передвинь мою кровать к умывальнику". Ну, и я передвинул кровать
к умывальнику вместе с ним... И что же вы думаете? Едва он очутился на таком
расстоянии от графина, что мог достать рукой, как схватывает его - и ну
глотать жидкость, как ожившая лошадь!..
- Неужели перекись водорода пил? - удивился Меценат.
- Какое! Простая вода в графине была.
- При чем же тут перекись?
- А видите, в чем дело: скажи он мне, чтоб я дал ему воды, я бы из
принципа не дал. Не люблю поощрять его гомерическую лень. Вот он и выдумал
историю с окном, из которого дует, и с перекисью. Да это еще не все!
Прохаживаюсь я по комнате, ругаю его последними словами, вдруг - хлоп! Сапог
мой цепляется за гвоздь, высунувшийся из деревянного пола, и распарывается
мой старый добрый сапог!! "Кузя! - кричу я. - У тебя тут гвоздь из пола
вылез!!" А он мне: "Знаю!" - говорит. "Так чего ж ты его не вытащишь или не
вобьешь обратно?" - "А зачем? Я уже привык к этому гвоздю и всегда
инстинктивно обхожу его. А посторонние пусть не шляются зря!" Взял я
угольные щипцы, вбил гвоздь по шляпку и этими же щипцами отколотил Кузю.
- Грубый у тебя нрав, Новакович, - вяло возразил Кузя. - Как ты не
понимаешь, что гвоздь торчал вне моего фарватера, который ведет от кровати к
умывальнику и от умывальника к зеркалу. Глупый ты! Ведь гвоздь-то торчал не
на моей проезжей дороге!
- Как это вам понравится, Принцесса?!
- Что такое? - медленно подняла на него свои огромные сонные глаза
Принцесса.
- Да вот история с Кузей!
- А я, простите, не слышала, замечталась. Кузя! О вас тут рассказывали
какую-то историю? Вы здесь самый симпатичный, Кузя. Принесите мне платок из
ридикюля. Он в передней.
- Сейчас, - с готовностью откликнулся Кузя, не двигаясь с места. - Вы
твердо помните, что ридикюль в передней?..
- Ну да.
- А где именно положили вы ридикюль в передней? На подзеркальнике или
на диване?
- Не помню, да вы посмотрите и там, и там.
- У вас какого цвета ридикюль? - допрашивал Кузя, потонув по-прежнему в
мягком кресле.
- Ах ты Господи! Да ведь не сто же там ридикюлей?!
- Я к тому спрашиваю, чтоб вас долго не задерживать поисками. А то,
может, он завалился за диван, так в полутьме сразу и не найду... Кроме
того... Ах, вот он!
Он взял ридикюль из рук уже вернувшегося из экспедиции в переднюю
Новаковича и любезно протянул его Принцессе.
- Спасибо, Кузя. Вы милый.
- Вот дура горничная, - заметил будто вскользь Новакович. - Забыла в
передней ведро с мыльной водой, а чье-то пальто упало с вешалки да одним
рукавом в ведро и попало. Мо-окрое!
- А какого цвета пальто? - ухмыляясь, спросил Мотылек.
- Серенькое, кажется.
- Так это ж мое! - испуганно закричал Кузя и, как заяц, помчался в
переднюю.
- Действительно ты видел пальто в ведре?
- Ничего подобного. Просто хотел, чтобы Кузя размял себе ноги. Это ему
наказание за ридикюль!
Вошла Анна Матвеевна, расцеловалась с Принцессой, села напротив,
поглядела на нее, укоризненно покачала головой и вступила с Принцессой в
обычную для них обеих беседу:
- Где дети?
- Какие дети? - удивилась Принцесса.
- Как какие? Твои!
- Да у меня, нянечка, нет детей.
- А почему нет?
- Не знаю, нянечка. Бог не посылает.
- "Бог не посылает". Лень все твоя проклятая. И в кого ты такая
уродилась?!
- В кого? В Венеру Милосскую, - подсказал Мотылек.
- В Кузю, - поправил Новакович. - Впрочем, это одно и то же: если Кузе
оборвать руки - получится форменная Венера Милосская для бедных.
- Ах, милые мои, - сказала старая нянька, пригорюнившись. - То есть до
чего мне хочется ребеночка нянчить - сказать даже невозможно.
- Да, - грустно улыбнулся Меценат. - Этого товара не держим. Так как
же, господа, насчет сегодняшнего торжества?
Мотылек выручил.
- Да очень просто! На Караванной есть превосходный кавказский кабачок с
восточными кабинетами. Пойдем туда - чудное винцо!
- А тебе бы только винцо, бесстыдник, - упрекнула нянька.
- Я не виноват, пышная Кальвия. У меня мамка была пьяница. У нее даже
два сорта молока было: левая грудь - бургундское, правая - бордосское.
- Тьфу! - негодующе сплюнула Анна Матвеевна. - С вами поговоришь -
только нагрешишь В постный день оскоромишься.
Решили идти на Караванную. Мотылек заявил, что он еще должен заехать в
редакцию своего журнала, устроить редактору скандал, после чего не замедлит
явиться; а все прочие с гамом и шумом, резко выделяясь на сонном фоне
невозмутимой статуарной Принцессы, зашагали по улице, и, когда ввалились в
кабачок, изо всех занятых кабинетов высунулись обеспокоенные шумом головы.
Вера Антоновна выбрала самый уютный уголок, окружила себя подушками и
замерла, как изумрудная ящерица на горячем солнце, откинув на спинку дивана
свою великолепную голову.
- Что вы будете кушать, Ваше Высочество? - спросил Меценат, нежно целуя
ее руку. - Есть шашлык карский, есть обыкновенный.
- А какая разница? - осведомилось дремлющее Ее Высочество.
- Обыкновенный шашлык маленькими кусочками, на вертеле, карский -
большим куском.
- Так его еще резать надо? Лучше тогда обыкновенный!
- И мне! - присоединился Кузя.
Через двадцать минут приехал Мотылек. Губы его дрожали, и глаза метали
гневные молнии. Число морщин на лбу возросло в угрожающей лицу профессии.
- Подлецы! - закричал он еще с порога. - Подлые рабы!
- Что случилось, Мотылек? - беспокойно глянул ему в глаза Меценат. - Ты
чем-то расстроен?
- Ах, Меценат! Вы представить себе не можете, что за олух наш редактор!
Я уже три года секретарь журнала и считаю, что приобрел себе известный вес и
положение... Сдаю в набор свое стихотворение "Тайна жемчужной устрицы",
помните, еще оно вам очень понравилось, вдруг он мне заявляет: "По
техническим условиям не может быть напечатано!" - "Это что еще за
технические условия?!" - "Размер велик! 160 строк". - "Да ведь стихотворение
хорошее?!" - "Замечательное". - "Так чего ж его не напечатать?!" Он опять:
"Потому что длинное!" - "Но ведь хорошее?" - "Хорошее". - "Так почему не
напечатаете?" - "Размер велик". Взвыл я. "У Пушкина, - говорю, - поэмы были
на две тысячи строк! Вы бы и Пушкина не напечатали?!" - "Нет, - говорит, -
не напечатал бы". Ну, знаете, Меценат... Насчет себя бы я еще мог простить,
но - Пушкин! Озверел я. "Да вы знаете, кто такой Пушкин?!" - "А вы знаете,
что такое технические условия?" Я ему Пушкиным по голове, а он мне
техническими условиями по ногам. Встал я и говорю: "Сегодня мой приятель
Новакович о Кузин гвоздь сапог разорвал!" - "А мне, - говорит, - какое
дело?" - "А такое, что - не почините ли?" - "Что я вам, сапожник, что ли?" Я
и говорю: "Конечно, сапожник!" Крик у нас был на всю редакцию. "Вы, -
говорит, - невоспитанный молодой человек!" - "А вы воспитанный в цирке
старый осел, умеющий скакать только по ограниченной арене!" Забрал свои
рукописи, хлопнул дверью и ушел.
- Промочи горло, Мотылек, - посоветовал Новакович. - Хочешь, я пойду
отдую твоего редактора?
- Нет, я ему лучшую свинью подложил! Иду к вам, встречаю нашу
знаменитую Куколку. "Что с вами, Мотылек?" - "Куколка! Вы, как человек
тонких эмоций, как Божьей милостью поэт, меня поймете!" Рассказал ему всю
историю, а он мне: "А знаете, Мотылек, Пушкин действительно очень пространно
писал. Теперь так уже не пишут! Нужна концентрация мыслей". Посмотрел я на
него и говорю: "Пойдите к редактору, попроситесь в секретари - он вас с
удовольствием возьмет!" А он замялся да и спрашивает меня таково деликатно:
"Я не знаю, как и быть. Боюсь, что это будет не по-товарищески по отношению
к вам..." - "Ничего, идите. Я буду очень рад. Все равно в этом доме мне
больше не бывать!" Он и потащился. Воображаю разговор этих двух ослов!
Кстати, я его потом сюда пригласил. Вы не против этого, Меценат?
- Я очень рад! Послушайте, Принцесса! Вы ничего не будете иметь против,
если сюда придет один очень милый, воспитанный молодой человек?
- А он меня не заговорит? - опасливо спросила Принцесса.
- То есть как?
- Да вдруг начнет меня расспрашивать - бываю ли я в театрах... или еще
что-нибудь? Тоска!
- Не бойтесь, Великолепная, - хитро ухмыльнулся Кузя. - Мы представим
ему вас как настоящую кровную принцессу... Язык у него и прилипнет к
гортани...
- Ну вот, глупости... я не хочу быть самозванкой.
- Ну, Принцессочка, позвольте. Мы ведь в шутку... Он так глуп, что
всему верит! Сделайте этот пустяк для нас.
- Это будет сложно?
- Ни капельки! Сидите, как великолепная статуя, а мы около вас будем
порхать и щебетать, как птички.
Глава X. ТОСТЫ. ПЕРВАЯ УДАЧА КУКОЛКИ
Когда подали вино и шашлыки, произошло общее движение, полное восторга,
почти экстаза.
Новакович глянул хищным оком на шашлыки и простонал:
- О, как я люблю этого зайца!
- Да это не заяц, а шашлыки.
- Ну, все равно, я люблю эти шашлыки.
И блестяще доказал это. Шашлыки понесли от его зубов полное поражение.
Увлеченный его аппетитом, Меценат заказал еще несколько порций, потом встал
с бокалом в руках и провозгласил:
- Этот бокал я выпью за вечную немеркнущую красоту мира! И воплощение
этой красоты - в сегодняшней нашей имениннице - Принцессе, которая одной
своей улыбкой способна осветить все кругом! О, конечно, вы можете возразить
мне, что женская красота - предприятие непрочное, но я смотрю на это шире:
когда красота поблекнет, когда наступит мудрая красивая старость, за ней
смерть, а потом разложение жизненной материи на первоначальные элементы, то
из элементов моей дорогой жены снова получится что-либо не менее прекрасное:
вырастет стройная белая кудрявая березка, под ней свежая шелковая травка, а
над ней проплывет душистое жемчужное облачко, прольется несколькими
жемчужными каплями и протечет светлым ручейком... И во всем этом - в
березке, в облачке, в мураве и в каплях весеннего дождя - будет часть
красоты моей прекрасной жены, именины которой мы сейчас так чинно и
благородно празднуем. Принцесса! За ваше великолепное здоровье!!
- Вот тебе, - прошептал пригорюнившийся Новакович, - начал Меценат за
здравие, а кончил за упокой. А интересно, братцы, куда, в какие элементы
перейду я после смерти?
- В силу справедливости, - ухмыльнулся Кузя, - ты бы должен был целиком
перейти в барана...
- Почему? - грозно спросил Новакович.
- Потому что сейчас целый баран со всеми своими элементами и даже с
почками, которые ты стащил с моей тарелки, потому что целый баран перешел в
тебя. Нет, господа, вот я скажу речь, так это будет речь, а не разложение
живого человека на первичные элементы. Друзья! Никто из вас так не понимает
Принцессу, как я. Нам говорят: "Вы ленивы! Вам не хочется даже пальцем
пошевелить, лишний шаг сделать..." Слепцы! Да разве ж это не самое
прекрасное, не самое благодетельное в мире?! Вот мы ленивы - да разве ж мы
способны поэтому сделать кому-нибудь зло? Ох, бойтесь, господа, активных
людей! Мы-то, может быть, наполовину и приятные такие, что мы ленивы. Да
дайте Принцессе подвижной, деятельный характер, дайте ей инициативу -
сколько она нашего мужского человека погубила бы на своем пути?! Этакая
красавица, да если бы она не дремала в прямом и переносном смысле этого
слова, - ряд мужских трупов окружил бы ее, как цветочная гирлянда на голове
неумолимой богини Кали! Есть чудаки, которым мил ураган, разметывающий тучи,
как щепки, ломающий вековые деревья и срывающий с домов крыши, есть любители
бешеной бури на море, когда скалы стонут под напором озверевших волн! Я не
из их числа! Мне мила тихая зеркальная заводь, где дремотные ивы, склонясь,
купают свои элегические зеленые ветви в застывшей воде и где я вижу свое
отражение, тоже мирное, кроткое, не возмущенное рябью никакого беспокойного
ветра!
- Однако ты довольно ловко приплел себя к этому тосту, - ядовито
перебил его Мотылек, - все "я" да "я"! "Мне мило то-то", "я смотрю туда-то",
"я любуюсь собою там-то и там-то". Нарцисс паршивый.
- Молчи, изгнанник из редакционных недр! Придержи язык, заступник
Пушкина! Я перехожу сейчас непосредственно к Принцессе. Сегодня вместе с ней
на нас сошла сама прекрасная Тишина, наши души окутал сладкий покой нирваны,
мы будто стоим на берегу южного знойного моря, заснувшего в такой прекрасной
неге, что взять бы крикнуть: "Остановись, мгновенье, на всю жизнь! Ты
прекрасно!" Но не хочется нарушать криком этого знойного душистого молчания,
и стоишь так молча - зачарованный колдовской волшебной царицей лени и
сладкой неподвижности. За ваше здоровье, Принцесса! Вы согласны со мной?
- А? Что вы такое сказали? Я, признаться, немного замечталась...
Простите!
Общий смех не смутил Кузю. Он сделал рукой знак помолчать.
- Не гогочите. Клянусь вам, что в жизни своей я не произносил такой
длинной речи, и еще клянусь, что вопрос великолепной Принцессы есть лучшее
подтверждение моих слов и лучший для меня комплимент. Я сейчас молился,
понимаете вы это? Моя душа звенела, как Эолова арфа... Мотылек, дай мне
спичку.
- Какую тебе спичку?! Моя коробка у меня в пальто, а твоя лежит около
тебя.
- О, толстокожий! Как ты не понимаешь, что твоя коробка в пальто ближе
к тебе, чем моя здесь же на столе! Тебе легче...
- Я не помешаю? - раздался мягкий голос из-за портьеры. - Можно к вам?
Вошел Куколка, свежий, застенчиво улыбающийся красными пухлыми губами,
как всегда, безукоризненно одетый в свежий черный костюм, в элегантном
галстуке, с перчаткой на левой руке...
- А, Куколка! Вас только и недоставало до ансамбля. Входите! Позвольте
вам представить. Это Ее Высочество Принцесса Остготская. Ваше Высочество!
Разрешите вам представить нашего юного друга, чудного поэта, для которого
наши духовные очи провидят большое будущее.
- Очень счастлив, - сказал, склоняя кудрявую голову, Куколка. - Мое имя
Шелковников Валентин... мое отчество...
- Подробности письмом, - бесцеремонно перебил его Мотылек, целуя вместо
него на лету белую душистую руку, протянутую Принцессой, - садитесь, сын
Аполлона. Ну, что... вас можно поздравить? - осведомился он, подмигивая всей
компании.
- С чем?
- С секретарским местом! Ведь я же вас давеча туда направил.
- Ах, - вспыхнул Куколка, - а я и забыл поблагодарить вас! Экая
неучтивость. Вы знаете, Мотылек... (Вы позволите мне вас так называть?)
родной брат не сделал бы мне того, что сделали вы!
- Да что такое? - нервно перебил его Мотылек.
- Дело в том... (Ох, как я вам благодарен. О, какая, господа, это
великая вещь - дружба!) Дело в том, что я пошел почти безо всякой надежды...
единственно потому, что решил во всем вас слушаться. Ведь я знаю, что вы
желаете мне добра...
- Да не мямлите. Ближе к делу! - проскрежетал нетерпеливо Мотылек.
- Ну, что ж... Ваш редактор оказался очень симпатичным. Когда он узнал,
что я тот самый поэт Шелковников, о котором последнее время так много писали
в газетах, то сделался вдвое любезнее. "Буду, - говорит, - счастлив сделать
для вас все что ни попросите". - "Я, - говорю, - слышал, что у вас
освободилось место секретаря редакции, так вот нельзя ли?.." - "Видите ли, -
говорит, - мой принцип - избирать себе помощников только среди людей, хорошо
мне известных, но я вижу, что характер у вас хороший, покладистый, да и имя
вы себе уже кое-какое приобрели... А кроме того, явились вы под горячую
руку!! Так что приступайте с Богом к своим обязанностям..." - "Простите, -
говорю я, - я буду согласен на все ваши условия, но разрешите мне поставить
только одно свое: я могу занять место лишь тогда, если вы пообещаете
напечатать стихи моего предшественника - "Тайна жемчужной устр..."
- Ни за что! - дико закричал Мотылек, вскакивая с места. - Кто вас
просил ставить такие условия?!! Не хочу! Завтра же отбираю свою "Тайну
устрицы"!!
- Постойте... Да ведь он согласился. Я его убедил
- Вы его убедили?! - угрюмо сказал Мотылек обведя всю компанию
непередаваемым взглядом - Вы его убедили?!!Я его не мог убедить, а вы его
убедили
- Я же хотел вам приятное сделать, - моляще прошептал Куколка, прижимая
к груди руки. - Если бы я знал, что этого не следовало...
- Он его убедил, - простонал Мотылек, роняя голову на руки.
Потом встряхнулся и угрюмо поглядел на Куколку
- Короче говоря - место за вами?
- Да, за мной. Но если хотите, я завтра же...
- Нет, нет! - с дикой энергией вскричал Мотылек. - Вы должны, обязаны
занять это место! Я так хочу. И вы пишите в этом журнале! Пишите больше!!
- Он и просил у меня стихотворение для следующего номера. У меня и
сюжет в голове есть.
Воцарилось долгое молчание, которое каждый переживал по-своему... Один
Меценат был царственно невозмутим, тихо посмеиваясь в свои пышные седеющие
усы... Да еще Куколка: он с детским любопытством поглядывал на Принцессу и
потом, не выдержав, склонился к уху своего соседа, Новаковича.
- Скажите, эта дама - действительно принцесса? Настоящая принцесса?
- О да - с готовностью отвечал шепотом Новакович. - Только она не
любит, когда ей говорят о ее царственном происхождении. Это вообще тяжелая
история... Она недавно пережила большую душевную драму. Дипломаты ее родины
задумали выдать ее замуж на абиссинского негуса, а она, понимаете не может
переносить черного цвета... Это, кажется называется дальтонизм. Или еще
проще - идиосинкразия! Она сначала хотела лишить себя жизни посредством
фиалкового корня, но ее спасли, тогда она подкупила слуг и бежала, севши в
корзину воздушного шара который для забавы был привязан в роскошном саду ее
владетельного отца... Северо-восточный ветер и принес ее в Петербург.
- Как же вы с ней познакомились?
- Целая история! Пошел я однажды ночью прогулки ради на Горячее Поле,
вдруг вижу - воздушный шар низко-низко над полем летит... А внизу конец
гайдропа болтается... так сажени на полторы от земли. Ну, вы же знаете мою
силу и ловкость; подскочил я, ухватился за конец и притянул корзинку. В
корзинке принцесса в обмороке и мертвый, уже разложившийся, как говорит
Меценат, на свои составные элементы слуга. Извле