в
такой  проверки разработаны,  и  штабы подбросят командующему самый  трудный
вариант.
     На формарсе Олег увидел, как суетится  на своем КП  Болдырев, на всякий
случай  готовит дивизион  к стрельбе  по  внезапно появившейся цели.  И  сам
позвонил  Валерьянову, потребовал отчеты  о  дважды  проваленной  дивизионом
артстрельбе No 13.
     Фосфоресцирующие  стрелки  часов показывали 03.41, Какие-то  непонятные
команды  раздавались  в  боевой   рубке,  голоса  в  шлемофоне  дробились  и
наслаивались.   Олег   Манцев,  окончательно   проснувшись,   извлек  из-под
стереотрубы  ноги,  обосновался  в  кресле  и приказал  осмотреть  горизонт.
Непроглядная  синь  в оптике  стереотрубы,  и  все же  глаза поймали  клочок
белизны. Потом белизну опознали и дальномерщики. Это был,  несомненно,  щит,
буксир где-то рядом. Командир 5-й батареи понял, что в ближайшие полчаса ему
прикажут выполнять  артстрельбу, скорее всего,  самую трудную, АС No  13. По
плану она намечалась на октябрь,  но  планы  то составляют  штабы,  И  Степа
Векшин,  заступавший в 04.00 на  вахту и уже  поднявшийся на ходовой мостик,
позвонил,  предупредил: АС  No 13. Олег представил  себе, как офицеры  штаба
подводили командующего флотом к решению назначить  линкору эту стрельбу.  О,
ни словечка о самом линкоре, ни в коем  случае. Штабники сетовали на то, что
эсминцы не  успели  пополнить запасы  питьевой воды,  штабники уже  заказали
авиацию  для  зенитных  стрельб  крейсеров, штабники  способом от противного
доказывали  командующему, что  только линкор,  и никто более,  должен сейчас
использовать   щит,   штабники  предоставляли  командующему  самому   отдать
единственно верное в данный момент приказание...
     Взвыли  ревуны  где-то  и осеклись.  И  по  броняшке  КДП  забарабанили
кулаками,  КДП развернулся, открылся  люк  -- и  в  КДП забрался Валерьянов.
Поздоровавшись с матросами, пристроившись на корточках рядом  с Манцевым, он
совершенно  глупо спросил,  готов  ли командир  5-й батареи к  выполнению АС
No13, и Олег, чуть помедлив,  ответил столь же глупо -- да,  готов, осталось
только штаны снять.
     Такой ответ Валерьянова не обидел. Многие на линкоре  не принимали  его
всерьез,  слишком уж  был он образованным, по-пустому,  как считали  многие,
образованным: сочинял  стихи, знал  португальский язык,  писал  и публиковал
статьи  по  теории  вероятности.  Но  стрелял  он,  ко  всеобщему удивлению,
превосходно.  И  все   же  Милютин  с  легким  сердцем  решил  расстаться  с
образованным офицером:  все  знали,  что  осенью Валерьянов уходит учиться в
академию.
     Ответ  не обидел Валерьянова еще и  потому,  что к АС No 13 дивизион не
готовился, управляющий огнем проинструктирован не был.
     Стрельба к тому же сложная, с двумя поворотами цели, и, главное, Манцев
не может не знать о том, что, предшественники его эту стрельбу  не выполнили
(за  что и были  в конечном  счете  списаны  с  корабля) и знание это  плохо
повлияет на Манцева.
     -- Я на вас надеюсь, Манцев, -- сказал он просто и устроился поудобнее.
Достал бланки, карандаш. Он  становился  группою  записи, он  обязан был все
команды управляющего  огнем  -- слово  в слово --  записать и скрепить своей
подписью,  бланк с записью подписывался  еще  и  командиром немедленно после
окончания стрельбы.
     Корабль  маневрировал,  выходя  в  исходную точку стрельбы. В шлемофоне
Олег слышал, как командир управления Женя Петухов поругивает старшину группы
за какую-то недополученную у  боцмана  ветошь. До щита  -- в стереотрубе  --
рукой подать. Голова работала быстро и чисто.
     Оба отчета о проваленной АС No  13 Олег успел прочитать и сделал важные
для  себя выводы. Ошибки  наблюдений и  измерений  просуммировались  у обоих
управляющих  огнем в одну сторону, последний залп на их стрельбах отклонился
от  щита  на  недопустимо   большую  величину.   Им  просто  не  повезло.  А
отстреляться можно.  Семнадцать залпов отводится  на  эту стрельбу, ни залпа
больше,  ни залпа  меньше.  И  если затянуть  -- искусственно,  конечно,  --
пристрелку,  то  злокозненного  семнадцатого  залпа,  вбирающего в  себя все
человеческие  и  приборные  ошибки, как бы  не будет. В боевых условиях это,
несомненно, преступление, бой  ведь не  кончается на определенном залпе, бой
-- до победы... -- Корабль на боевом  курсе!  --  рявкнул динамик. -- Боевая
тревога!... --  сказал  Олег.  -- Правый борт  сорок!..  По  щиту!..  Снаряд
учебный!.. Заряд боевой!..
     Визирная  линия стереотрубы  держалась  на передней  кромке щита. Туман
наползал  на  него,  буксир  вообще  не  виден,  и  видимость  не  семьдесят
кабельтовых, как  сообщил  штурман, а  много меньше,  поворот цели даже и не
заметишь, и  тогда  не  только семнадцатый залп, по  и три предыдущих  лягут
неизвестно где... Так как, стрелять по-настоящему или выносить пристрелочный
залп влево?
     Оторвавшись от окуляров  стереотрубы,  Олег  посмотрел  на Валерьянова.
Комдив безмятежно курил: все, что делал пока управляющий огнем, походило  на
дебют шахматной партии, когда ходы делают не задумываясь.
     И Олег  решился.  Он  представил  себе, ч  т  о  будет,  если  стрельба
провалится,  и  громко,  весело,   уверенно  стал   передавать   в   носовой
артиллерийский пост  высчитанные им по таблицам параметры цели -- с ошибкой,
которую он мгновенно вычислил и которая затягивала пристрелку.
     Так  и есть: первый залп лег левее  щита  на восемь тысячных дистанции.
Удача! -- Право восемь!
     Теперь недолет три кабельтова. Переходить на поражение нельзя. -- Уступ
больше два!
     Четыре  всплеска  -- прекрасная  кучность боя! --  встали перед  щитом,
следующий  залп за  щитом, остальные снаряды лягут еще через два кабельтова.
-- Меньше два1 Поражение шаг один! Было слышно, как те же команды выкрикивал
в центральном посту  Петухов,  как  надсадно квакали ревуны. Олег вцепился в
щит и не выпускал его из  очередей. Снаряд одной из них врезался в основание
щита,  сломал  стойку,  и  полотнище  опало,  прощально  вспорхнув.  Та- кое
случалось  редко,  Последний  --  семнадцатый -- залп лег  тоже  удачно.  --
Дробь!..  Орудия на ноль!  В КДП  долго  молчали.  Валерьянов  расписался  в
бланке,  потянул рукоятку  люка. Ворвался  ветер. Белой дугой  тянулся  след
линкора, огибавшего буксир со щитом. Выло 5 часов 24 минуты 31 марта, море 2
балла, ' ветер -зюйд-ост 4 балла, видимость не менее 60 кабельтов.
     -- Солнце Аустерлица  вставало перед Наполеоном, -- сказал Валерьянов и
вложил записанные им команды в томик Тарле. -- Недурно получилось, юноша.
     --  Благодарю, ребята, --  повернулся  к  матросам  Олег.  Те  ответили
вразнобой, и  в радости, что стрельба выполнена хорошо,  не  без их помощи и
участия,  гоняли  КДП,  вращая его, от  носа  к  корме  и  обратно,  пока не
спохватился Валерьянов: надо было идти докладываться на ходовой мостик.
     Верхняя площадка формарса  (Болдырев,  поздравляя, пожал руку), нижняя,
сигнальный мостик, флагманский... И перед  ходовым мостиком  испуг  покачнул
Олега,  бросил его  к поручням.  Байков!  Командир  БЧ!  Лучший  артиллерист
эскадры!  Не  может  того  быть,  чтоб не  заметил  он  обмана,  намеренного
замедления  пристрелки! Сейчас  расширит глаза, прикинется добреньким, потом
сузит зрачки до нацеленных в тебя копий, вонзит их в грудь, а губы, спаянные
ненавистью,  пойдут вкось и вкривь,  уродуя и без того страшное лицо...  Три
раза  уже попадал Олег Манцев под гнев Байкова  и пуще всего боялся Байкова.
"Я вэм пэкажу, как пэзорить кэрабль!" -- трижды звучало в ушах Олега. -- Ну,
ну, смелее... -- подтолкнул Манцева комдив.  И,  спасаясь  от  Байкова, Олег
стремглав бросился к командиру
     --  Товарищ командир! Артиллерийская стрельба No13  по  предварительным
данным выполнена успешно! Управляющий огнем лейтенант Манцев.
     Командир оторвал руку  от фуражки и ничего  не сказал, потому что через
динамик пошел доклад группы записи на буксире, доклад в наивном шифре, ясном
каждому  на мостике. Все  было  правильно,  отклонения всплесков от щита  не
превышали допусков.
     -- Молодец!  -- с  чувством сказал командир, и  Олег загордился, потому
что  второй раз  уже  слышал  "молодца"  от.  командира... Потом  он  увидел
Байкова. Лучший артиллерист эскадры, командир боевой части линейного корабля
вовсе  не  о  стрельбе говорил с замполитом... А вот  и  сам  замполит  идет
поздравлять:  капитан  2  ранга  Лукьянов,   строгий,  важный,  никогда   не
появляющийся на  верхней  палубе в рабочем  кителе. Улыбнулся, поздравил.  И
Степа Векшин украдкою, сильно, со значением сжал его локоть.
     Командир расписался  на всех документах, протокольно  повествовавших  о
стрельбе, кроме отчета третьей группы записи, -- она находилась на  буксире,
отчет вместе с фотографиями будет доставлен позднее. Все. Стрельба окончена.
Стрельба сделана.  Уже в каюте, оставшись  один, Олег пережил то, что должен
был  пережить  в  КДП  и  никогда  не  переживал  на  стрельбах.  АС  No  13
развернулась в памяти --  от "Корабль на боевом курсе!" до "Дробь! Орудия на
ноль!" У  него затряслись и вспотели  руки,  рот  заполнился  слюною,  мысли
заскакали в суматохе... Минута, другая -- и все прошло.
     Три дня и  три ночи корпел Олег над бумагами.  Трое  суток управляющему
огнем   давалось  на  составление  отчета,   командир  отстрелявшей  батареи
освобождался от всех вахт и  дежурств. Валерьянов прислал в помощь писаря --
вычерчивать графики, сам заходил, давал  ценные советы. Проводивший  большую
часть служебного и неслужебного времени на своей койке, за портьерою,  Борис
Гущин  помогал  тем,  что  воздерживался  от  уничтожающих  замечаний.  Лишь
однажды, переваливаясь на другой бок,  он процедил: "Еще один повод к визиту
в небезызвестное заведение..."
     Некогда проваленная  АС No 13 была пятнышком на светлой  артиллерийской
репутации линкора, но командир БЧ-2, старший артиллерист, будто не знал, что
в каюте No 61 это пятнышко смывается. Составлением  отчета не интересовался,
а получив  его  в руки,  полистал  небрежно,  как  некогда  читанную  книгу,
задерживаясь   на  некоторых,  особо   любимых  местах.   Подписал  все  три
экземпляра, повел Манцева к командиру, предъявил отчет на утверждение.
     -- А ведь прекрасный артиллерист] -- сказал командир о Манцеве.
     -- Нет равных... В знании кое-каких тонкостей... -- подтвердил Байков.
     Отчет  был  утвержден.  Иначе  и  не  могло  быть,  ибо  состоялся  уже
предварительный   разбор    стрельбы,   мастерски   организованный   старшим
помощником.
     Минувшей зимой от короткого замыкания сгорели два  блока в  радиорубке.
Под  огонек  в рубке, докладными и рапортами раздутый до непреодолимой стены
полыхающего пожара-бедствия, Милютину удалось списать сотни метров брезента,
десятки  пар матросского  обмундирования. Как  ни  сопротивлялись  береговые
интенданты, им пришлось поверить и  в то,  что шлюпка,  год назад пропавшая,
тоже пострадала от пожара и требует списания.
     Равноценное количество благ  --  в ином  измерении -- выжал  Милютин из
штаба  флота предварительным разбором стрельбы, проходившим  в кают-компании
линкора 31 марта, вечером, на внешнем рейде Поти.
     Командующий эскадрой  перешел  в  Поти  на "Ворошилов"  вместе со своим
штабом, но  каким-то образом Милютину  посчастливилось  пригласить на разбор
командующего флотом. Офицерам же штаба намекнул, что разбор - чисто местное,
линкоровское  дело   и  примазываться   к  нему  не  следует.  Но  поскольку
командующий  флотом направился в кают-компанию, штабу  ничего не оставалось,
как следовать  за  ним, испрашивая  разрешения присутствовать на  разборе  у
старшего   помощника,   официального,   законного   и    уставного   хозяина
кают-компании.
     "Служба  на линкоре  поставлена  так блестяще,  офицеры  линкора  столь
дисциплинированны  и  грамотны, что  говорить о  достижениях БЧ-2,  то  есть
хвалить  корабль  за успех в стрельбе  No 13,  незачем",  -- такой тон задал
вступительным  словом Милютин. И офицеры линкора.  действительно  грамотные,
квалифицированные  специалисты (к тому  же с полуслова понимавшие старпома),
вовсю  поносили  лейтенанта Манцева  за  неверное пробанивание  стволов,  за
неправильную    рецептуру   смазки   лейнеров.    Манцев   пылко   защищался
наставлениями. Байков показал не отмененный штабом циркуляр (был такой  грех
за штабом флота). Валерьянов привел  никем  не понятую латинскую пословицу и
помахал тетрадкою с телефонограммой артотдела флота...
     Экспромт удался. Выходило, что,  не будь ошибок  флагарта и  артотдела,
линкор давно бы выполнил  не  только АС No 13,  но  и все зачетные;  линкор,
короче, готов к стрельбам на приз министра.
     Улов был значительным: Манцеву -- благодарность от командующего флотом,
всем  прочим -- от начальника штаба флота: линкору засчитали курсовую задачу
No 3;  в ежегодном отчете, который штаб  флота посылал  командованию училищ,
решено  было отметить  специальным пунктом хорошее начало службы  и отличную
боевую  выучку  выпускников  училища  имени  Фрунзе: поскольку  па  эсминцах
участились  ЧП,  приказано  было назначать  помощниками командиров  эсминцев
только офицеров, прошедших линкоровскую школу.
     Олег  Манцев обманывать своих друзей не мог. И  поздним вечером того же
31 марта все чистосердечно рассказал в каюте.
     Он  говорил  о намеренной ошибке  и  видел, как морщится  в  недоумении
Степан Векшин, как напрягается Борис Гущин.
     Кончил  же тем, что предложил  составить  очередной шутовской приказ по
каюте -- "О преступном отношении  командира 5-й батареи  к проведению АС  No
13".  Он  даже начал  писать  черновик  приказа. Остановил его Степа, как-то
жалко попросив: -- Ты, Олежка, с этим делом помягче... Служба есть служба...
Да и никого ты не обманывал... Щит-то вдребезги! -- обрадовался вдруг Степа.
-- Ты, Олежка, пойми: дорогу ты себе этой стрельбой проложил ровную. ..
     -- Ровную! -- подтвердил Гущин сдавленно.  Был он необыкновенно бледен,
и на бледном лице горели синие глаза.
     -- Ведь  что получается... -- воодушевленно продолжал Степа. -- Линкору
дают  внезапную вводную на  проведение стрельбы. Личный состав к стрельбе не
готовился,  управляющий  огнем  проинструктирован  не был...  Тебя  ведь  не
инструктировали, Олежка? -- Н-нет...
     -- Вот видишь. А ты отстрелялся. Честь и хвала. Тебе все обязаны. И еще
тебе скажу:  слышал лично  приказ  командира собственными ушами, Валерьянову
сказано было  -  писать представление  на  тебя, на  старшего  лейтенанта...
Точно. --  Точно! --  вновь  подтвердил  Борис  Гущин.  Полтора  года  назад
появился  он  на  линкоре.  Был  на Балтике  помощником  командира  эсминца,
капитан-лейтенантом, и  там же на  Балтике  был  судом  чести разжалован  до
старшего лейтенанта. За что -- не говорил, и даже в каюте No 61 его ни о чем
не спрашивали,  но догадывались,  что постигла его кара, им не  заслуженная,
потому что сам Милютин не хотел замечать то, что знали и видели все: большую
часть  служебного  времени  старший  лейтенант  Борис  Гущин,  командир  7-й
батареи,  проводит на койке, скрытой портьерою,  громит оттуда всех  и  вся.
Глуховатый басок его вещал, как из  гроба, да и сам Гущин гробом называл два
кубических  метра каюты, в  которых обитало его тело. Он мог молчать часами,
сутками, предохранительный колпачок зенитного снаряда, повисший  на цепочке,
служил ему пепельницей, и  когда  о металл постукивала пластмасса мундштука,
Олег и Степан имели право спросить о чем-либо товарища.
     --  Стыдно все-таки...  -- не сдавался  Олег. Стыд  был  и в  том,  что
сознавал  он:  смирился уже, но хочет подлость свою облагородить признанием,
поддержкой...
     Одним  прыжком  одолел Гущин  расстояние от койки до стола.  Пальцы его
сомкнулись на горле Манцева.
     -- Замолчи!.. -- прошипел он. -- Замолчи, недоносок!.. Ты слышишь меня?
--  Он  ослабил пальцы, и Олег  промычал,  что да,  слышит.  --  Запомни: на
основании  сообщенных тебе  данных о цели, о направлении и скорости ветра, о
температуре и плотности воздуха ты  рассчитал по таблицам исходные установки
прицела и целика. Пристрелочный залп лег левее на восемь тысячных дистанции,
потому что в сообщенных тебе данных были ошибки измерения, потому что линкор
мог рыскнуть в момент залпа, потому что ветер мог измениться, потому  что...
Десятки, "потому что", десятки причин, повлиявших на точность пристрелки при
такой   несовершенной   схеме  управления  огнем,  как  наша,  линкоровская,
установленная  в 1931 году.  Такой вынос по целику  считается  "отличным"...
Далее  ты  ввел корректуры,  дал еще один  залп  и в строгом соответствии  с
правилами стрельбы скомандовал пристрелочный уступ... Понял?
     -- Понял, --  прохрипел Олег,  растирая шею... А Борис  Гущин  поспешил
убраться в свой гроб. Чиркнула спичка, колыхнулась портьера, Борис курил.
     --  Не   совсем  понял,  --  донеслось  до   Манцева.  --  Ты  отличный
артиллерист. Многих я  знаю из нашей братии, из тех, кто в считанные секунды
обязан  самостоятельно принимать  ответственные  решения. И  никто  из  них,
поверь  мне,  в  предстрельбовом мандраже не смог  бы рассчитать  границы, в
которых  можно произвольно  менять  исходные  данные.  Да  еще  когда  рядом
смышленый  комдив,  сам  артиллерист  от  бога... Ты  как футболист, который
целится мячом в штангу,  чтоб уж от штанги мяч  влетел в ворота... Искусство
высшей пробы. Вот это ты должен понимать!  И точка! Еще раз услышу от тебя о
выносе и пристрелке -- несдобровать!
     Миротворца Векшина такая речь могла только обрадовать.
     -- Истинная правда, Олежка, истинная... Садись,  пиши отчет -- во славу
каюты, во славу эскадры...
     В  бухте  Лазаревской на борт  линкора прибыл адмирал Немченко. Команду
для  встречи  не выстраивали  --  таков был приказ  его. На нижней  площадке
парадного трапа  фалрепные  (четыре  офицера -- ладные,  красивые,  высокие)
выхватили адмирала  из  подошедшего  катера, невесомой  пушинкой  подняли  и
перенесли. Немченко  побрыкал ногами в воздухе, обосновался на трапе и бодро
поднялся  на  ют.  Потом  принял  рапорт.  И  сразу  направился  к  мостику.
Сигнальщики  подняли  флажные  сочетания,  означавшие  "эскадре следовать  в
Севастополь" .
     Потекли  мероприятия  по  плану  боевой  подготовки, Корабли показывали
товар  лицом: умело перестраивались  по сигналам  флагмана,  отражали  атаки
катеров и  самолетов-торпедоносцев, линкор  "Новороссийск" продемонстрировал
номер циркового свойства, первым же залпом поразив пикирующую мишень. Все на
эскадре  получалось легко, грамотно. Штабы (штаб эскадры вернулся на линкор)
тихо  радовались.  Ужины   в  адмиральском  салоне  переходили  незаметно  в
приятнейшие вечера воспоминаний.  Начальник штаба эскадры круто изменил свое
мнение о линкоре, назвав его самым опрятным и чистым кораблем флота.
     Наконец прекрасно поработавшая  и  подуставшая эскадра вошла в базу. На
линкоре еще не  завели швартов  на кормовую  бочку,  вахтенный офицер еще не
перебрался  с  ходового  мостика  на  ют,  а  по  трансляции дали:  "Офицеры
приглашаются в кают-компанию".
     В рабочих кителях, на ногах  тапочки (под  столами  не видно!), офицеры
сели  уплотненно:  никогда еще так  много адмиралов не вмещала  линкоровская
кают-компания. Командующий флотом  сидел во главе стола, на месте  Милютина,
справа от него -- Немченко, слева -- командующий эскадрой. Главный инспектор
не спрашивал и не переспрашивал, он слушал. Командующие -- флотом и эскадрой
--  пожурили бригаду  крейсеров за неверную  оценку  действий "синих", нашли
кое-какие огрехи в организации связи на переходе.
     Линкоровские    офицеры    пользовались    совершенно    исключительной
привилегией:   их  приглашали  на   разборы  общефлотских  учений,  чего  не
удостаивались  офицеры  никакого другого