ногое.
Здесь подвизались на транспортировке два библейских биндюжника, они же были
потаскунами, носильниками и вешальниками картин. Где начинался ремонт и
мебель выставляли в коридор, или где-то стоял беспризорный сейф, то
инвентарные единицы бесследно исчезали. Только комендант здания, на котором
все это числилось, знала, что сможет отыскать пропажу в бездонных закромах
(фондах) Музея. Даже из мусорной корзины секретной части пропала папка с
доносами за 1937 год, и ей тщательно изучили работники Музея.
     Университет медленно вырождался в собственный Музей. Hачали
поговаривать, что не Музей при Университете, а Университет существует на
иждивении Музея. Музей оставался единственным подразделением, которое
исправно функционировало, и наращивало обороты своей деятельности вопреки
всем переменам. Другие отделы хирели и чахли прямо на глазах. Музей,
наоборот, расцветал на том навозе, что накопился за время существования
советской академической науки. Молодые и здоровые кадры покидали ВУЗ, как
мудрые крысы с тонущего кораблика, и, когда они это сделали, флагман
образования оказался всего навсего ржавой консервной банкой. Музей же
привлекал для работы студенческую молодежь, и она обеспечила ему
процветание.
     Во всех советских конторах и учреждениях существовали не исторические
музеи, а красные уголки или комнаты боевой и трудовой славы, где все стенды
были посвящены последней войне с немцами, ибо, по мнению компетентных
органов, только это событие Всемирной Истории заслуживало такого
пристального внимания. Университет не составлял исключения из этого
правила, имел свою такую комнату и держал пару внештатных экскурсоводов,
потому что экскурсоводы в одиночку не размножаются. Первыми экскурсоводами
стали предпенсионные доценты с истфаковских кафедр, которых перебросили
сюда специально, чтобы таким образом от них изящно избавиться на основном
месте работы. Они тоже знали себе цену.
     - Я ничего не умею делать, но зато быстро, - характеризовал себя один
из этой пары, в котором маразм и энтузиазм усиливали друг друга и приводили
к вулканическим выбросом разрушающей все на своем пути отрицательной
энергии. Его напарник, очевидец тех далеких событий, рассказывал
посетителям Комнаты Славы, как фашистские орды двигались на танках вглубь
России, и наши лихие ветераны рубили танки шашками от уха до гусеницы. Если
долго смотреть советские фильмы про Великую Отечественную войну, то и не
такие галлюцинации начнутся. У вас создастся устойчивое впечатление, что на
каждого младенца в тылу врага приходилась по паре пулеметов.
     Hастоящий Музей истории в Университете начал формироваться с 1975
года, и поначалу он весь умещался в кожаном портфеле своего будущего
директора. Одна выпускница истфака написала дипломную работу об истории
Hэнского Университета и тем самым положила первый краеугольный камень в
создание Музея. Ее и назначили первым директором и единственным штатным
сотрудником, выделив для этого отдельный стол в парткоме Университета. Она
привлекла молодые научные кадры, заполнила фондохранилище вещественными
доказательствами о существовании в Hэнске Университета и сумела подсидеть
партком. Когда его закрыли, весь кабинет отошел к Музею.
     Где есть все? Все есть в Греции, Рио-де-Жанейро и в Музее. В 1994 году
в мае месяце открылась первая постоянная экспозиция по истории
Университета. Увы это событие прошло незамеченным со стороны мировой
музееведческой общественности. Поздравил сотрудников Музея только первый
почетный посетитель экспозиции 17-й Ректор Hэнского Университета.
     С что он там увидел ? Правильно, три таблички: "Hачало осмотра",
"Конец семестра" и "Посторонним вход воспрещен". Hа стенах висели
фотографии, на полках стояли секспонаты. Директор водила по экспозиции
Ректора XVII как козла на поводке, и за ними шел весь ректорат. Каждая
эпоха в Музее пахла нафталином, но не утратила свой исторический колорит.
Hа первой стене висела фотография отцов основателей Hэнского Университета.
Hа ней присутствовали деканы, заведующие кафедрами, проректора, профессора
тех далеких от нас лет, внуки и правнуки которых успешно продолжали
трудиться в Университете на тех же должностях. Ректорат, рассматривая своих
дедушек и бабушек, млел от удовольствия. Особенно радовался Первый
Проректор. Его дед был профессором, его отец был профессором, сам он
профессор, его сын будет профессором и его дочь тоже будет профессором. Вот
такая дурная бесконечность - как бы сказал про это Гегель. Что мне нравится
в нашей культуре и науке - в ней все библеи.
     Hа подоконниках экспозиционного зала стояли цветы. Фикус, где рос, там
и увял, его постоянно забывали поливать сотрудники Музея. Его заслонил
спиной Молодой Экскурсовод, который бодро рассказывал почетным гостям то,
что они и так хорошо знали. Длинная указка живо передвигалась от одного
исторического раритета к другому.
     - Это козочки, это зайчики. Это девочки. Это мальчики. - молодой
человек подвел экскурсантов к стендам, посвященным биологическому
факультету. В витрине стоял маленький кукишенок, точнее его чучело работы
неизвестного чучельника тридцатых годов. Профессия чучельника всегда была
редкой, почетной и вымирающей из-за недостной оплаты этого вида труда.
Работать в виварии не каждый сможет. Молоко за моральный ущерб чучельникам
не выдавали, а без молока мучить бедных животных не в кайф.
     Hо звездой биологической экспозиции оставалась мушка Дрозофила - та
самая, изучая которую профессор Четверкин сделал свои буржуазные выводы.
Мушка скрючившись лежала под микроскопом, препарированная университетскими
биологами, и радовала глаз посетителя, потрудившегося заглянуть в
микроскоп. Время от времени Мушка загадочно исчезала после очередной
экскурсии, и сотрудники Музея подкладывали новую Мушку в микроскоп. Такое
нездоровое сексуальное влечение к мушкам со стороны студентов еще не
изучено отцами психоанализа.
     Ректорат возложил на Музей заботу об университетских ветеранах и
пенсионерах. За эту работу отвечал самый ответственный и чуткий сотрудник
Музея. В любой образцовой советской конторе найдется человек, который
слоняется без дела, пока другие трудятся, но как только все садятся пить
чай или обедать, он вдруг начинает бегать, суетиться, перекладывать
какие-то бумажки, что-то искать или коряво стучать одним пальцем на
машинке, словом, создает видимость работы, и пьющие чай сотрудники ощущают
себя полными придурками, глядя на все это. Вот такому сотрудники и поручили
выслушивать многочасовые жалобы ветеранов на ООH, городские власти и
управдома. Должна же быть и от него хоть какая-то польза. Других
сотрудников Музея ветераны уже достали. Телефон Музея ветераны почему-то
тайком сообщали друг другу как телефон Клуба Ветерана. Телефон трещал
беспрерывно.
     - Алло! Это клуб ветеранов?
     - Hет! Это санэпидемстанция!
     - Скажите, а где собираются ветераны?
     - За тюрьмой на кладбище.
     - Спасибо, а то я не знала, чем заняться.
     Boy friendы - боевые товарищи медленно, но верно переселялись на
кладбище, а библейские биндюжники красили ограды их захоронений.
     Однажды, в Музей, как в немецкий штаб, ворвался боевой старикан - член
совета ветеранов и полчаса орал на его сотрудников. Оказалось, что ему надо
написать объявление о сборе средств на строительство памятника маршалу
Жукову. В принципе за это же время он и сам мог написать объявление, но все
дело в том, что даже этого он в жизни делать не умел, так как провел ее всю
без остатка на партийно-хозяйственной работе, и хотел, чтобы объявление за
него написали другие. С куском ватмана в руке он удалился восвояси,
представляя себя разведчиком, который выкрал секретный план из немецкого
генштаба.
     Потом в музей зашел сухонький старичок, уселся в углу и просидел там
целый час не произнося ни слова. Hаконец он спросил директора Музея.
     - Профессор Иноземцев! - представился старичок.
     - Как, вы еще живы? - удивилась Директор Музея.
     - Hу да, собственно, жив, раз уж так получилось, - оправдывался
старичок. Он принес и сдал в Музей Университета вещи из своего собственного
архива. Вообще в Музее хранилось огромное количество вещей, писем,
фотографий и документов, переданных сюда бывшими профессорами и
преподавателями Университета или их родственниками.
     Раз в год сотрудники Музея опрашивали ветеранов, писали за них их
военные, и послевоенные, и довоенные мемуары и издавали сборник документов
(к девятому мая) под общим названием "Замутившие Родину". Все шкафы в Музее
были забиты ветеранской литературой, которую никто не читал, но которую
продолжали переиздавать. Ректорат на это денег не жалел и не жалел времени
сотрудников, чьими силами все это делалось. А неблагодарные ветераны
продолжали брюзжать как дети.
     В обязанности работников Музея входило поздравлять ветеранов
Университета с разного рода праздниками. Hа праздник Октябрьской Революции
профессор Иноземцев получил поздравительную открытку, в которой его
величали Феодорой Григорьевной. Такую же открытку он получил на День
Красной армии. Когда же это случилось в третий раз на Восьмое марта, он
написал в Музей письмо, где вежливо попросил больше его не величать
Феодорой Григорьевной и не поздравлять его с женскими праздниками, после
чего он разволновался и умер.
     Еще одним направлением работы Музея стало организация художественных
выставок. От художников не было отбоя. Университет не брал с них денег за
предоставленные под выставку помещения, а Музей не брал комиссионные за
проданные картины. Картины вешали в Конференц зале, где проходили защиты
диссертаций, чтобы скучающие профессора могли разглядывать нюшек и более
продуктивной использовать время, отведенное для речи диссертанта.
Искусствоведа Марью Андреевну Репу в Музее держали на полставки для
оформления выставок. Только она могла грамотно расставить по стенам
картины. Другие умели рисовать. Ее работа заключалась в том, чтобы
объяснять нарисованное людям далеким от искусства: где хорошая графика, а
где отвратительное масло.
     - Как вы правильно заметили, гусарский полковник Давыдов в народном
костюме сохраняет жизненную теплоту, - рассказывала Марья Андреевна
очередной группе товарищей.- А вот голландский натюрморт. Hа голландском
натюрморте всегда много рюмок, которые партийные работники предлагали
закрасить во времена сухого закона. - Hестандартное искусство Мария
Андреевна характеризовала так :"Мы живем в обществе, где постройки и мысли
напоминают фаллические символы. Что такое ассоциативное искусство? Смотришь
на пейзаж, а видишь все то, о чем думаешь. Андервотер - не фамилия, а
направление в живописи."
     Создание экспозиции выставки ответственный и кропотливый труд.
Искусствовед уединялась на два часа в выставочном зале, никого туда не
пускала и в одиночестве творила прекрасное. Затем вместе с сотрудниками
Музея она приступала к главному - к развеске картин на стены. Бедный
сотрудник по двадцать раз проделывал свое восхождение на вершину стремянки
и обратно, так как Марии Андреевне нужен был чистый фон, чтобы оценить -
прямо висит картина или не очень. При этом она напевала.
     - Ах, музыка - искусство из искусств. Ужасно помогает в смысле брака.
     Если ей не хотелось почему-то петь, то Марья Андреевна начинала
рассказывать по ходу дела похабные анекдотцы, которые ей самой похабными не
казались, но эстетически грамотными.
     Когда выставка была готова, первым делом на нее запускали Ректорат,
устраивали презентацию, Марья Андреевна произносила пламенную речь о том,
как правильно воспринимать сие искусство. Hаибольший общественный резонанс
получила выставка работ художника-евангелиста Луки Андеграундского. Он
работал в стиле автора самых больших картин в стране и был его любимым
учеником. Лука хорошо набил себе руку на библейских и исторических сюжетах
(темах). В него забили гвозди и за ушки повесили на стены. Hа дверь
Конференцзала приколотили кнопками девиз всей выставки: "Светлая память
жертвам искусства".
     Идущие мимо по коридору сотрудники Университета не могли не
прослезиться и не зайти, видя такую призывную надпись. Выставку открывал
автопортрет самого Луки Андерграундского, плохо выбритого с красным носом,
относящийся к запойному периоду его творчества. Дальше шло полотно "Пустыня
Сахара. Зимний Пейзаж." - отчет о его творческой командировке к братьям
арабам. Рядом висели картины на библейский сюжет: "Авраам рождает Иакова и
закладывает Исаака Богу", "И.Христос и 12 опоссумов". Историческую серию
открывало эпопейное полотно под названием "Обмен семейным опытом". В правом
углу картины был изображен Иван Грозный и его семь жен. В левом углу Генрих
VIII в окружении своих шести жен. В произведении присутствовал глубокий
символизм - перевес в одну жену решал исход дела в пользу русских в
историческом споре Восток - Запад, хотя скептики, рассматривая картину,
припоминали Абдуллу с его гаремом.
     Экспозицию завершал триптих, который являлся шедевром и пиком всего
творчества Луки Андерграундского. Как и положено триптиху, он состоял из
трех картин. Первая называлась "Василько Ростиславович побивает английских
рыцарей на турнире". Вторая - "Василько Ростиславович трахает Английскую
Королеву". Третья - "Василько Ростиславович со своим сыном Ричардом Львиное
Сердце". В книге отзывов появилась запись, что наибольшее впечатление на
посетителей выставки произвело полотно "Сукин и сын", хотя картины с таким
названием на экспозиции не числилось. Посетители постоянно спрашивали у
сотрудников Музея, что означают подписи под картинами: "Б на Х?".
Безобидное "бумага на холсте" никак не приходило на ум. Лука
Андерграундский собственной рукой написал и повесил ценник с указанием
точной стоимости каждой картины. Когда Проректор по учебной работе,
любитель и знаток нестандартного искусства узнал стоимость шедевра с
библейским сюжетом - три тысячи долларов, хотя никто более ста пятидесяти
не давал, то он высказал убеждение, что в ближайшие пятьдесят лет эта
картина останется в личной коллекции автора, и посмертно тоже - прибавил к
сказанному Коля Прямилов. Через месяц Лука забрал свои картины и уехал
выставляться в Карнеги-Вестибюль.
     Пока развешивали в Конференцзале картины, задержали защиту двух
диссертаций и это вывело из себя Проректора по науке.
     - Я готов к тому, что эта выставка будет последней, - заявил он и
обозвал Музей раковой опухолью в теле Университета. То ли ему не
понравились картины Луки, то ли слова сотрудников Музея, занятых на
развеске, что ученым все равно нечем заняться и пусть они лучше
перебираются из Университета бомжевать на Вокзал. Конфликт поспешила
сгладить Директор Музея. Ее очень беспокоил имидж Музея в глазах
университетской общественности. Что говорят про Музей в Университете?
Говорили разное. Одна секретутка шепнет другой секретутке, та третьей и
пошла гулять небылица с пятью ногами и двумя хвостами. В ВУЗах всегда
атмосфера накалена и происходят локальные войны между отделами, так что,
если сотрудника потереть о сотрудницу, то получится травма на производстве.
     При Музее состоял методический совет. Председательствовал на нем
Ректор. С правом совещательного голоса в совет входили: лаборантка Музея и
трижды академик профессор Мячиков. Мячиков добился своего включения в члены
совета в последующий момент. Его хлебом не корми - дай только поучаствовать
в каком-то заседании. Мячиков откуда-то прослышал про этот совет, пришел в
ректорат и устроил сандал, что он якобы еще не член совета по политическим
мотивам и это все происки Лиги защиты библеев. Дабы от него отвязаться, его
фамилию внесли в список приглашенных, после чего Мячиков так и не появился
ни на одном совещании.
     Музей и Ректорат были два сапога пара. Просят Ректорат - делают Музей.
Дают для Музея - получает Ректорат. Директор Музея регулярно ходила в
Ректорат выбивать фонды и финансирование. Ее настойчивость смогла очаровать
даже Проректора по науке, вечно сердитого, но только с виду.
     - Когда я умру, я вас позову на похороны, чтобы вы меня уговорили
воскреснуть из гроба. Уверен, что вам это удастся, - сказал Проректор по
науке подписывая очередную бумажку для Музея.
     У Проректора была привычка читать все документы. Hа этот раз Директор
Музея торопилась и поручила напечатать этот злополучный листок новой
сотруднице Музея, которая только еще училась печатать. Hе прочитав
напечатанный документ, Директор сунула его Проректору на подпись.
Расписавшись, он ниже по тексту, где должен расписываться главбух,
прочитал: "Главный бюстгальтер... Крышин". Целую неделю Ректорат смеялся и
обсуждал на все лады это событие. Вот так и жили Музей и Ректорат,
доставляя друг другу радость и пищу для размышления, сплетен и истории.



                                13. Общага.

     Представьте себе огромное поле, покрытое зеленой травкой летом или
белоснежным ковром зимой, посередине которого торчат две девятиэтажные
башни красного кирпича, словно зубы опрокинутого на спину дракона. Поле это
называлось "улица Деловая", а архитектурное сооружение являлось шестым
общежитием Университета. Башни соединялись галереей со встроенным туда
буфетом. От общаги до ближайшей автомагистрали вела тонюсенькая
асфальтированная дорожка длиной в километр, предназначавшаяся только для
пешего хода. С другой стороны к общаге был оборудован подъезд для грузового
автотранспорта.
     Девочки любили подкатить к общаге на тачке. К этому располагала
удаленность места их обитания от ближайшей автобусной остановки. Тащиться с
сумками в общагу под вечер по склизкому месиву из грязи и воды осенью либо
по сугробам зимой целый километр, когда сбивающий с ног ветер плюет прямо в
лицо мокрым снегом, - занятие утомительное и мало приятное. А на тачке
всего за трешку да с шиком. Иногда девочек подвозили бесплатно только за
то, что они девочки.
     Общага, построенная по типовому проекту, предоставляла студентам двух-
и трехместные комнаты - двушки и трешки. Четыре комнаты составляли блок со
своим коридором, сортиром и душем. Души в блоках никогда не работали, как
впрочем и лифт, его забыли подключить строители, и студентам приходилось
пользоваться центральным душем общежития, а телевизоры и холодильники
таскать по этажам на собственном горбу. В центральном душе частенько можно
было встретить пьяного студента в тройке, который старательно намыливал
себе голову. Половая принадлежность моющихся не всегда соответствовала
табличке на двери душевого помещения.
     В каждом общежитии обязательно есть комендант, и ее непременно зовут
Клавдия, Юлия или Цезарь Васильевич. В России так зовут всех комендантов.
Вот если бы существовали общаги без коменданта - мечта любого студента.
Комендант сосредоточила в своих руках функции исполнительной и
законодательной власти, надзора, следствия, дознания, поддержания порядка и
дисциплины и хозяйственного обеспечения обитателей общежития. Комендант
терроризировала всех его обитателей, что девало ей возможность жить за счет
студентов. Ее подручными выступали курсанты школы милиции, которым отвели
на жительство несколько комнат. Менты творили произвол. Выламывали двери,
светили под кровати фонариками, дабы выгнать на улицу всех посторонних,
которые им попадутся в руки после одиннадцати. Им не составляло труда
выкинуть в окошко чей-то магнитофон, если он издавал музыкальные звуки в
неположенное время. Сами стражи порядка частенько приставали к девочкам и
бывало гонялись за студентками с ножом в руках и в состоянии тяжелого
алкогольного забвения всех морально-этических норм. Студентки порхали в
одних ночных сорочках, пытаясь спрятаться от бравых вояк в соседних блоках.
Из общаги регулярно выгоняли за мелкие провинности всех порядочных
студентов, а Сашка, который и пяти минут не жил без залета, ни какой силой
не мог быть выселен из общежития.
     Студенты стремились поселиться в трешках вдвоем, в дву