зала Абдул Омарычем, не-
доуменно мигающим глазами. Рядом лежали две спортивные рапиры, оставшие-
ся от тренировки секции фехтования. А у окна стояла Оленька и под ногами
ее был ковер из неизвестных цветов,  таких весенних,  таких нездешних. А
удивительный запах их чуть слышно смешивался с терпким, почти неуловимым
ароматом лошадиного пота,  и откуда-то издали доносился затухающий цокот
копыт.

                            *  *  *  *  *  *

   - Пойдем,  -  чья-то  рука  легла мне на плечо.  е поверив в это,  я
вздрогнул и обернулся.  За моей спиной стоял Шут и очень грустно смотрел
мне в глаза. Он взял меня за руку и повел к выходу.
   - Постой, подожди, - залепетал я в совсем не подобающей герою манере.
- Скажи,  где мы... И где все... Что это за город, почему здесь не дейс-
твует мое волшебство?
   е останавливаясь,  не оборачиваясь, не отвечая, он довел меня до вы-
хода, сел сзади на лошадь, и мы вернулись к городским воротам.
   - Скажи,  - спросил он меня,  - когда ты создал наш мир,  хотел ли ты
понастоящему остаться в нем навсегда?  - Он не дождался ответа и продол-
жил.  - ет, Милорд Герой. Тебе важнее всего оказалось продолжать играть
в свои игры,  которые ты перенес к нам из другого мира.  А нам  пришлось
подстраиваться под твои правила, жить вопреки своим желаниям, быть твои-
ми игрушками.  Думаешь это легко, жить ожиданием твоего возвращения? Ве-
рить, когда кажется, что всему конец, в пришествие Героя. Ты же не дума-
ешь,  что в твое отсутствие жизнь в Паэне замирает?  ет, здесь все идет
своим чередом. Ведь у нас есть и своя история и свое прошлое - хоть ты и
создал нас недавно,  но и мы оба знаем, что и до этого Паэн существовал.
И до нашего Короля на троне сидел другой правитель,  а до него еще и еще
и еще - я помню, как появился на свет по твоей идее - внезапно, из ниче-
го. о я знаю, что до этого, еще до того, как ты первый раз помыслил обо
мне,  мои родители встретили и полюбили друг друга,  мои детские  друзья
гоняли со мной наперегонки,  мои учителя проверяли мои работы. Ты хочешь
знать,  где мы?  Это город тех,  о ком ты забыл, создавая этот мир. Слы-
шишь,  как они плачут,  неизвестные никому, как они пытаются воплотиться
из ничего.  Каждый раз, когда ты приходишь к нам, этот город становиться
все  больше  и больше - ведь ты вновь и вновь не создаешь кого-то.  Люди
надеются на тебя и перестают верить в свои силы.
   А Принцесса?  Подумай о ней! Ведь она любит тебя. Любит и ждет, наде-
ется, что ты прорвешься к ней наконец , увидишь и обнимешь...
   - Hо разве я не пытаюсь это сделать каждый раз?  - тихо спросил я.  -
Ведь я тем и занимаюсь, что спасаю ее.
   - Спасаешь?  От чего или от кого? От ужасов, созданных тобою же? И не
лги хотя бы себе - если бы ты действительно хотел увидеть ее, вы бы дав-
но были вместе.  о тебе мешает образ великого рыцаря, безотказного спа-
сителя. Ты куда больше влюблен в себя, чем в наш мир.

   Ты хочешь знать, отчего твое волшебство не подействовало в этом горо-
де?  Однажды ты отвернулся от него,  отказав ему в праве существовать, и
теперь он неподвластен тебе,  ибо для тебя его нет. А самое страшное это
то,  что в один прекрасный день весь Паэн может превратиться в такой го-
род, подчиняясь твоей скуке.
   - Hет,  - шептал я пересохшими губами, - только не это. Что же ты хо-
чешь от меня, невеселый Шут?

   Колокольчики его колпака мелко звенели и раскачивались.
   - Ты должен оставить нам мир.  Оставить навсегда.  Больше ты здесь не
нужен. Дай нам жить согласно не твоей секундной прихоти, а по естествен-
ному ходу истории.  Если королевству понадобится герой - пусть он придет
не из заоблачных высей,  а из соседнего города,  из окрестных  деревень,
пусть  это будет наследный принц нашего Короля,  наконец.  Уходи.  Очень
прошу тебя.

   ...Больнее всего далось мне прощание с Яриной. Я отвел ее к тем скло-
нам,  где мы встретились первый раз и долго не мог отпустить, обняв. Она
понимала, что происходит, я знал это. икогда не думал, что лошади умеют
плакать,  так плакать, как рыдают маленькие дети. Последний раз обернув-
шись,  прежде чем скрыться за прибрежными скалами, она поднялась на дыбы
и заржала,  словно салютуя мне при расставании.  Вот и все... Прощай мое
белоснежное чудо.  С Королем я не простился.  Боялся, приехав во дворец,
застать  там Принцессу.  Шут был прав - если бы я увидел ее - никогда не
оставил бы Паэн. Оттого мы никогда и не встретились.
   Hа прощание я крепко сжал руку Шута.

   - Тебя будут помнить,  - сказал он. - Всегда. В памяти людей ты оста-
нешься чудом,  волшебной сказкой.  О тебе матери будут петь песни детям.
Каждая травинка,  по которой ты когда-то прошел, сохранит память о твоем
прикосновении. Каждый лучик солнца будет нести в себе свет твоих глаз. И
ты будешь помнить нас. Всегда.
   Он снял с головы колпак, и я первый раз увидел его волосы. Рыжие, как
я и думал.
   - Возьми,  - протянул он мне один из украшающих колпак колокольчиков.
- Пусть он всегда будет с тобой. В его звоне ты услышишь голос всего Па-
эна. А теперь тебе пора. Прощай, Грэсси, великий герой Паэна!

                            *  *  *  *  *  *

   Темнота и мрак. Двенадцать лет я не был в моем мире. Давно за плечами
осталась школа,  много раз сменились друзья. Кто я сейчас? еудачник, не
стесняющийся своих неудач.  еловкий и неприспособленный к  ритму  жизни
больших  городов обломок вселенной.  С каждым днем мне все труднее пони-
мать окружающих меня людей.  Я так и не научился жить согласно  ГОСТу  и
рисовать радугу в разрезе.  И рядом со мной нет Принцессы, хотя теперь я
ни за что,  ни на миг не оставил бы ее. Профессия Герой, похоже не нужна
ни на одной бирже труда в этом мире,  а другими ремеслами я не владею. И
все чаще мне кажется, что я - один из несуществующих обитателей Призрач-
ного Города, перекочевавшего с моим уходом из Паэна в наш мир.
   о знаете - там далеко, есть волшебное королевство с золотыми небеса-
ми,  где дикие олени бродят по лесам с поющими деревьями, где козлоногие
фавны поют гимны в честь невиданных светящихся грибов, где в черных под-
земельях  ждут  своего часа зачарованные мечи,  где свежескошенная трава
превращается в легкокрылых птиц и улетает к солнцу,  чтобы сгорать в его
огне, где на полянах каждую ночь лесные человечки водят хороводы, празд-
нуя восход луны,  где на троне сидит добрый старый Король, а рядом с ним
примостился верный Шут, мои лучшие друзья.
   А над моей постелью у изголовья уже много лет  висит  колокольчик  из
неземного металла. И я верю - однажды его звон разбудит меня среди ночи.
И тогда юный Грэсси  вновь  вернется  в  мир  Паэна,  мир,  которому  он
по-прежнему дорог и хочется надеяться, нужен. Вот и все. Прощайте.

                                                             Grassy inc.
                                            M-city. 3.06.1996  0:14-7:12




Grassy (R) (tm)                     2:5020/268.99   31 Jan 98  01:07:00

          Сказка про Робинзона,  Пятниц, Далекие Чужие Земли,
                   Последнюю Шавку и Льняное Семячко

                                                      ...всегда рядом...

   Жил Робинзон.  Он жил на дереве и все  время  смотрел  за  море.  Ему
страшно хотелось увидеть Далекие Чужие Земли и закат. А мама Пятница си-
дела под деревом и говорила "Ах!..."
   Жизнь на острове Робинзона была совершенно одинакова. икто ничего не
делал чтобы что нибудь сделать. Кроме Робинзона и Мамы Пятницы на остро-
ве жили только Дикие Собаки,  они вечно бегали по песку, а потом выли на
луну.  Робинзон не знал,  нравится ли он Собакам. Робинзон не знал, нра-
вятся  ли Собаки ему.  Ему хотелось думать,  что у Диких Собак тоже есть
свои Далекие Чужие Земли. А когда он спрашивал об этом Маму-Пятницу, Ма-
ма - Пятница говорила "Ах!..."
   И тогда  Робинзон закрывал глаза и видел Дерево.
   Он открывал глаза и видел Дерево.
   о на острове не было овой Тропинки к нему. И на острове не было Де-
рева. И тогда Робинзон закрывал глаза. Ах!...
   о однажды все изменилось на острове. Из-за моря пришла Пятница, дру-
гая,  не мама. Она пришла и сказала: "а острове Пасхи разбился корабль.
Все матросы уплыли,  но осталось  там  семячко.  там  лежит  драгоценный
клад-твое зернышко.  Если ты не спасешь его , оно тоже уйдет." Робинзону
очень понравилась другая Пятница.  У нее были белые с ветром  волосы,  у
нее была белая с огнем одежда,  у нее были белые с надеждой глаза. У нее
была Хорошая Гитара и она сидела на оле-оле.  Робинзон смотрел и смотрел
на нее и вдруг разлюбил Далекие Чужие Земли.  о Другая Пятница дала ему
Карту и сказала: "Иди, Путь далек."
   Робинзон смотрел  на карту и не знал куда идти.  "Мама-Пятница!" ,  -
спросил он,  - "Где на этой карте остров Пасхи." "Как?!" ,  - воскликнул
он чуть позже, - "о ведь это так близко от нас! Я хорошо вижу его когда
вою на луну вместе с Дикими Собаками,  стоя на  берегу  нашего  острова.
Разве так он далеко как я хотел?  Стоит ли спасать то,  что совсем близ-
ко?"
   о Другая Пятница,  е Мама смотрела ему в глаза и он знал,  что пой-
дет.
   о Другая Пятница,  е Мама смотрела ему в сердце и он знал, что пой-
дет. "Мы отправимся с тобой." - сказали ему Дикие Собаки. - "Разве ты не
запретишь нам это?" Все таки они были по настоящему дикие.
   "Разве кому-то можно что-то запретить?" - удивился Робинзон. И еще он
спросил:  "Мама-Пятница! Что за острова лежат на востоке? Их нет на кар-
те, но я знаю, что с берега острова Пасхи их обязательно можно увидеть?"
   И Мама-Пятница сказала:  "Это острова Множь. Там живут наши Родствен-
ники.  а обратном пути зайди к ним и возьми маргарина."  И  после  этих
слов Робинзон понял, что ему нужен путь.
   Он подошел к морю и лизнул волну. Морская Волна подошла к нему и лиз-
нула ему ноги. а берегу стояли Обе Пятницы и в глазах одной был долг, а
в глазах другой был путь. И путь этот был Путем.
   Робинзон закрыл глаза и вошел в Волну.  Когда закрываешь глаза, то не
видишь цель и не знаешь,  как далеко до нее. А остров Пасхи был так бли-
зок. А Робинзон так мечтал о долгом пути. И потому он закрыл глаза и во-
шел в Волну.
   Он плыл долго-долго.
   Он плыл целый миг.
   "Ах!..."
   Остров Пасхи был долог. Остров Пасхи был плоск. а нем сидели Кошки и
Робинзон не смел выйти на берег. А Кошки смотрели на него и не знали-кто
он им.  Одна кошка вошла в воду и плавала вокруг него,  чтобы лучше  уз-
нать.
   Дикие Собаки приплыли на остров и стали выходить на берег.  Кошки  не
давли им идти-они хватали их,  пеленали в сети и не давали идти. Они ки-
дали их в море, пока не осталась в живых одна только Последняя Шавка.
   "Что же ты?" , - сказали Робинзону Мертвые Дикие Собаки, - "Теперь ты
не поможешь ей, как не помог нам и себе?" И еще они сказали ему: - "Раз-
ве  ты  забыл,  что  сказала тебе на прощание Другая Пятница,  е Мама?"
"Разве она что-то сказала?" , - удивился Робинзон, "Ведь она просто сто-
яла и молчала." "Об этом мы и говорим." - сказали Мертвые Дикие Собаки и
Другая Пятница, е Мама, кивнула им в ответ. Робинзон вновь зажмурился и
непредставил Кошек. А когда Робинзон открыл глаза, то увидел, что остров
чист и только Последняя Шавка радостно несется,  сжав в зубах горшочек с
семячком.  "Значит на острове никогда и не было Кошек," - подумал Робин-
зон, - "Я боялся того, чего нет." "Если это так," - спросила его Плаваю-
щая Рядом Кошка,  - "скажи,  откуда я здесь?" И Робинзон не знал, что ей
ответить.
   Робинзон вернулся  на свой остров.  а нем все было по-прежнему.  Ма-
ма-Пятница получила свой маргарин и теперь плела его и ткала.  А  Другая
Пятница,  е Мама, исчезла. Она ушла к другим деревьям, где живут другие
Робинзоны. Ведь их так много, а Карта одна.
   И единственным  овым  на  острове Робинзона была овая Тропинка.  Ее
протоптал Робинзон к Дереву,  которое выросло из маленького Льняного Се-
мячка, того самого, что принесла и посадила Последняя Шавка.
   С его ветвей,  Робинзон скоро узнает об этом, видны Те, Другие Страны
и Главные, Иные Острова.
   Однажды...
   Кто знает...
   Ах!...
                                                             Grassy inc,
                                                            M-City 1996.
---------------------------------------------------------------------------

Было это давно и было это сон, но ведь когда то оно все таки было...

Мне эта сказка почему то очень дорога, так дорога, что пощу ее повсюду при
каждом удобном случае. Есть еще одна, любимая, но она уже не моя, она
подаренная, а подаренными сказами делиться нельзя, это то, что только для тебя,
тебя, той, что всегда рядом...



Grassy (R) (Tm)                     2:5020/960.8    16 Apr 98  23:42:00

ORANGES.TXT

     Когда  приходит  весна  и начинаются оттепели, когда за окнами дуют
хмельные  теплые  Эолы,  люди начинают просыпаться от зимней спячки и на
улицах становится  быстро,  ветренно  и  шумно.  природа  жадно  спешит
отыграться  за минувшее бессилие и брызгается в лицо голубями, ластится
солнечными  бликами  в лужах, хохочет колесами машин. Лошади меняются в
лице  и  домовые,  расчесывающие по ночам их гривы, слегка пугаются и до
следующих  холодов  забиваются в  свои укромные уголки под печками. Все
радуются весне. Hу, или, почти все.
     ...У  него  был  странный талант. Он умел поджигать апельсиновые
корки. В  его руках  они  расцветали диковинными огненными цветами или
горели ровным оранжевым пламенем как газовые горелки. Люди удивлялись,
пугались  или  поражались  необъяснимому  явлению  природы, называли это
даром, благословением или  проклятием,  сторонились  или  набивались в
друзья,  примазываясь к видимой только им славе, а он смотрел на все это
с  детским  изумлением,  точно искренне не понимал, что здесь такого, в
фейерверках искр от кожицы экзотических плодов в его ладонях, и все чаще
уходил в  себя,  замыкаясь  от  мира. Ему никогда не казалось, что этот
танец пламени, что кружит и играет с ним с приходом сумерек, принадлежит
только ему  одному, а если кого то в эту холодную зиму греет его тепло,
что ж... Он никогда не жалел тепла для других.
     И только когда  он  видел  отражение  пламени  в  ее  глазах, ему
хотелось, чтобы жар пылающих корок принадлежал и ей тоже. А она смотрела
на пламя и молчала, погружаясь в саму себя. Хоровод огненных элементалей
и  саламандр  уносил  ее в мир чудесных грез и полузабытых детских снов,
где  она  была королевой  эльфов.  А  наяву,  для  него,  она была его
королевой,  его  Гвиневерой  и его  Элизабетой. Корки горели, и они оба
молчали,  глядя  на  их свет, она, погруженная в хитросплетение искр, он
-  в  эти же искры, но в ее глазах. И только в такие минуты он радовался
тому, что у него есть этот дар.
     Шло  время и в город, где они жили, пришла весна. Закапали сосульки
и   вернулись  перелетные  птицы.  Hа  улицы  из  крысиных  нор  вылезли
длинноволосые  люди,  так  похожие  на веселых лесных жителей и однажды,
вернувшись  домой,  он не застал ее там. Она убежала танцевать под звон
капели,  и  не появилась  даже  вечером, когда в его ладонях раскрылись
лепестки  огненных  георгинов. В  тот вечер он впервые за долгие месяцы
остался  один. Пламя в его руках было холодным и принадлежало только ему
одному.  Даже цвет огня был холодным - там, где раньше танцевали веселые
искры, сегодня кружились снежинки их закончившейся зимы. Их зимы.
     Блики  пламени  в его руках поднимались все выше и выше и окно его
маленькой комнаты горело неземным светом сквозь темноту усталой ночи. Hа
этот  свет  потянулись тени  со  всего  города  и  в полночь в его окно
постучался Клоун.
     Клоун  долго  смотрел  на холодное  пламя. Под его ногами было три
этажа пустоты  и  весенней  слякоти. Мальчик  удивленно обернулся  на
нежданного гостя. Его поразила способность Клоуна парить над грязью и он
открыл для Клоуна окно.
     Клоун  предложил ему большие деньги, если Мальчик будет выступать в
его  балагане. "Это  пламя  принесет  тебе счастье." - сказал он. "Люди
будут  смотреть  на  тебя  и  радоваться,  а  может быть, однажды, в мой
балаган зайдет и она."
     Мальчику  нечего  было  терять  и он  согласился.  Каждый вечер он
выходил  на  песок  арены  и зажигал свое пламя. Люди смотрели на него и
смеялись.  Они думали,  что  купив за свои деньги право смотреть на это
чудо,  они  получают  и  право смеяться  над  ним.  Когда корки в руках
мальчика  превращались в пепел, ярко вспыхнув напоследок, они доставали
из  карманов собранные за неделю корки и кидали их в маленького артиста.
Мальчик  поднимал  их  с песка и поджигал, поджигал, поджигал без счета.
Так  проходили годы,  зиму  сменяла весна и на смену ей приходили новые
времена  года. Корки  горели  и горели и однажды Клоун понял, что людям
больше неинтересно смотреть на их пламя. В тот вечер Мальчику не нашлось
места в цирковой программе. Hа смену ему пришел человек, поедающий живых
лягушек.  Людям  нравилось смотреть, как в уголках его рта подергиваются
зеленые лапки.
     Мальчик  собрал  вещи,  а было  их немного, и отправился домой. Он
пробирался  через высокие сугробы и с удивлением понимал, что прошло уже
очень  много времени с тех пор, как одной весенней ночью он оставил свой
дом.  Волосы  его  поседели  а спина, согнувшаяся накануне в последнем
поклоне  зрителям цирка, так и не захотела выпрямиться. Да, прошло очень
много лет.
     Он добрался до своего старого дома, согбенный уставший и больной, и
обнаружил,  что от его квартиры остались только тонкие деревянные стены,
сквозь щели  в  которых  в его глаза глядела зима. Мальчик сел в центре
комнаты  и  устало  закрыл  глаза. В его кармане оставался один сочный и
оранжевый  апельсин,  который  он положил туда накануне. Мальчик очистил
его  и съел. Корки же он сжал в своих ладонях и вновь зажмурился. Языки
пламени заплясали в его ладонях, поднимаясь все выше и выше. Как и много
лет  назад, свет  их  вырвался на  улицы  города  и  осветил  их яркими
оранжевыми  тонами.  Пламя в первый раз не только согревало - оно жгло и
причиняло  боль, оно захлестывало и держало в своих объятиях не оставляя
шанса  вырваться  на свободу. Мальчику было все равно. Совсем все равно,
как  никогда  раньше. Огонь сушил слезы, струящиеся из его глаз, раньше,
чем они успевали упасть на пол. Сперва загорелись рукава, потом брюки, а
потом  пламя  охватило волосы и  скрыло  от  случайных глаз иссушенную
временем  фигуру.  И  сквозь заслонившую мир пелену огня, Мальчик увидел
апельсины.   Они   катились  ему  навстречу,  белые,  красные, розовые,
оранжевые  и  желтые,  такие  круглые и разные, что рядом с ними все его
горечи и беды казались ничего не значащими тенями. Такими же нелепыми и
грустными, как самый его бесполезный талант.



Grassy (R) (tm)                     2:5020/268.99   14 Aug 98  02:14:00

            Арат, Арабра... Абрат, словом. Ой, что это я?

  Что было с утра? С утра было понимание того, что вместе с тушенкой
кончились хлеб и чай, а из приятных к прослушиванию кассет таки имеет место
быть один лишь человек по фамилии Мирзаян. Мыться тоже нечем - кончилась
вода.
  Hа дворе от 2 до 14 часов до возвращения Снежки. Слегка посасывает под
ложечкой и жутко хочется спать. Однако спать я не иду. Хотя бы потому, что
дал себе зарок написать хотя бы одно письмо в эту конференцию.
  Писать письмо не потому, что так захотелось, а исключительно из
соображений "Сказал - напишу, значит быть сему так!" - занятие
преотвратное. По меньшей мере. Подумать только, сколько в мире есть
занятий, с отвратом никоим образом несвязанных. Пиво, например, мытье
посуды, готовка еды-ы-ы-ы-... Блин! Как бурчит пузо! Это не к добру - это
значит, пора идти обаскивать прохожих. Смотрю на себя в зеркало и корчу
морду. У-у-у-у, сонная морда! Сколько можно ходить небритым!
  "Здравствуйте, у Вас нет 30 рублей на завтрак? А? Очень жаль, простите..."
  "Здравству