ала воз-бужденно дышавшая мне в затылок
Таня.  - Неужели  ты  не понял? Это трасса по дамбе вдоль  берега, чтобы  не
отчуждать  полезную  землю.  Никаких  тебе  спусков,  подъемов,  серпентина,
туннелей,  мостов, огибания  предприятий,  военных  баз, ферм или  садов.  Я
как-то читала, что такой проект всем  хорош, да только  он  угробит флору  и
фауну в прибрежных водах. Оказалось, враки?"
     Но это  была  не  дамба. Ослепительно белое ажурное свайное  сооружение
появилось впереди и стремительно приближалось. Вокруг нас уже катили голубые
волны, а берег  отодвинулся. Ямит развернул панораму мегаполиса и уплывал  в
дымку по мере того, как мы  вылетели  на  Рац-Галим и  на самом  деле словно
понеслись по  волнам. Из машины  не  было видно не только  свай, но  и перил
бесконечного моста  -  только  море по  обе стороны черной  трассы с сотнями
несущихся  машин,  автобусов,  грузовиков.  Ширина  ее  напоминала  взлетную
полосу. Мои пассажиры замерли от мерцания  розовых восходных бликов на живой
синеве, ровного пения морского ветра в окна под шелест шин по резине и плеск
волн о сваи.
     Впереди показался и  стал вырастать, словно раздуваясь, первый город на
сваях  - мотели,  рестораны,  пляжи, парк, портовые сооружения, даже военные
корабли в закрытой бухточке. И снова ровная как стрела черная полоса с белой
разметкой  перед  глазами.  Мелькнул  указатель "Ашкелон", потом  "Ашдод". Я
держал  скорость  сто пятьдесят,  и  меня  обгоняли почти все. Пару раз Таня
пыталась  подзуживать меня  не плестись, но я  ее уже  в  этом  плане знал и
игнорировал. Она тоже  знала, что такого флегматика не  заведешь  и затихла,
блаженно  жмурясь  на неземную  красоту  вокруг.  Очередная развязка была на
траверсе  Тель-Авива,   который  оказался   еще   внуши-тельнее  нашего.  Он
бесконечно  тянулся справа,  пока  не появился  поворот на  Герци-лию. Машин
стало меньше, я чуть прибавил газу и с недоверием посмотрел на сколь-знувшую
за двести пятьдесят стрелку.  Представляя, как легко забыть о скорости и как
трудно потом вспомнить в реанимации,  как ты о ней забыл, я тут же  отпустил
газ.  А справа уже засинели за волнами  горы -  первый признак приближения к
Хайфе.  Потом  взметнулась гора  Кармель,  показался поворот,  в  который  я
вписался, пролетая  над  пляжами  и  тут же  ныряя  в  бесконечный  туннель,
вглядываясь в  указатели.  "Вон он!  - крикнул Амирам.  -  Технион." Туннель
внезапно  оборвался  ослепительным  све-том,  потянулись  сосны  и  строения
кампуса. Немного поплутал, мы нашли нужный факультет,  взлетели  на  седьмой
этаж автостоянки, вышли,  спустились на лифте-площадке на  землю  и вошли  в
здание лаборатории.
     Нас уже ждали.  Профессор  Маркиш, чем-то похожий  на  меня  толстяк  в
странного покроя просторной рубашке с  косым воротом, сразу заговорил с нами
по-русски,  весь   горя   от   любопытства.   Вокруг  толпились   сотрудники
лаборатории. Нас расса-дили по специальным креслам, надели на головы шлемы с
антенами  внешней связи, пристегнув  руки к  подлокотникам. "Хоть бы сначала
пожрать  дали,  -  шепнула  мне  Таня  с  соседнего  кресла.  -   Во   жлобы
новоизраильские..."  "Обжора,  -  весело отклик-нулась  Изабелла. - Тут идет
вопрос о нашем возвращении, а  ты..." "А  что  я там  забыла?  - огрызнулась
Таня. - Тут по крайней мере никто в меня не стреляет... И миролюбы дурные не
водятся."
     Процедура  скачивания  информации  из наших мозгов длилась недолго. Нас
тут  же  проводили в кафе,  журналистов сдали  с рук на  руки многочисленным
коллегам, а нам профессор Маркиш вручил по кредитной карточке и предложил не
стесняться в расходах на жилье и покупки. "Этого вам  хватит месяца на  три.
За это время я на-деюсь вас вернуть домой, -  уверенно сказал он, словно всю
жизнь путешествовал по мирам и измерениям. - Пока  же  вы наши самые дорогие
гости. В отличие  от олим, вас опекать не нужно. Иврит выше всяких похвал, а
страну вы знаете не хуже нас.  Если вы  выберете своей резиденцией Хайфу,  я
советую остановиться  в нашей старой и солидной гостинице  Дан-Панорама. Вот
вам по  мобильному  телефону,  чтобы я не  терял  с  вами связи.  Леhитраот,
хаверим."
     ***
     "Вам всем  пора  понять, - строго говорил  чиновник  все  той  же кучке
"фашистских  оккупантов",  что и  составляли  личный  состав  замордованного
чужими и  своими  поселения, -  что  покрывать  преступников бесполезно.  Мы
достоверно знаем,  что вы прячете  подстрекательницу по  фамилии  Бергер. Не
хотите  ее выдавать,  не  надо.  Но зачем вы захватили  журналистов? Чем они
перед вами виноваты? Чего вы требуете в обмен на их свободу?"
     Поселенцы  таращились на начальника и молчали. До этого каждого из  них
вызывали  в  мисрад  (контору)  и сначала стращали, а потом умоляли сказать,
куда девался до того вездесущий энтузиаст Амирам, моделист с женой, их гости
и, главное, русский  с англичанкой,  об исчезновении которых уже  орал  весь
мир. Созданный СМИ  образ поселенца стал удивительно напоминать в репортажах
чеченского  садиста. Коллеги Ингрид Бернс из Би-би-си уже предположили, что,
если  когда-либо   и   найдут   бедную  бесстрашную  женщину,  то  только  в
разумлектованном   виде  -  голова   отдельно.   Из  России  прилетели  трое
решительных  парней  с  видеокамерами, заявив  по прибытии, что  заранее  не
доверяют израильским властям, а потому намерены лично провести журналистское
расследование исчезновения  Владимира Сырых и  требуют  для  начала посетить
изверга-магавника  Диму  в  военной тюрьме.  Заодно  они  смотались  в  Газу
снимать, как  Арафат припадает губами  к ранам  искалеченных подростков  под
завы-вания женщин в белых платках и стрельбу танзимников в голубое небо. Тут
же жгли одни флаги и яростно размахивали другими.
     Дима отказался  говорить с друзьями Сырых  по-русски, а  переводчик без
конца бес-помощно  моргал  глазами,  когда  сержант  переходил  на  мат  без
акцента.  Частные расследователи тут же  радостно переходили на русский,  на
что магавник упорно говорил "ло мевин" (нэ понимаю) и продожал излагать свою
версию на иврите, снова срываясь на тяжелый мат.
     По  всему поселению  шли обыски. Бесцеремонные  дознаватели  сдвинули с
места мою "Арабеллу",  на что  капитан Блад  высказал  им все, что он о  них
думает...  Упав-шего с доски  на  пол  полковника Бишопа небрежно  закинули,
чтобы не потерялся, на батарейную палубу, к возмущению решительного канонира
Огла.
     Беспредел, короче, как всегда, когда  эта  публика ищет  серую  кошку в
темной  ком-нате,  достоверно зная, что той  там давно  нет... Левая  печать
вопила, срывая лужен-ные глотки. Имя Бергер затмило на какое-то время самого
Игаля Амира.  А палестин-цы под шумок  стреляли себе куда  хотели и взрывали
всех,  кого  не лень.  Боевые друзья  Димы только пожимали плечами на наглые
выходки его подлеченных клие-нтов с  пляжа. Кому  хочется сесть в  тюрьму за
"неадекватное реагирование"?..
     Больше всех досталось моим близнецам - Роме и Семе.  Главное миролюбище
не поленилось вернуться на место своей экзекуции, чтобы лично "побеседовать"
- то есть наорать  на  молодых  людей, тепло отозвавшихся о Танье Бергер. Им
без  конца  прокручивали  пленку,  где  Таня угрожала  миролюбцу  убийством,
заботливо вырезав фразу о  ее  гиюре и  святости  миротворческой жизни. Всех
интересовало членство Та-ни, меня, Ромы, Семы и, возможно, и Изабеллы в КАХ,
по  наущению  которого по-хищены  журналисты.  Причастность Амирама Эйделя к
этой стократ худшей,  чем  ХАМАС, преступной группировке уже не  вызывала ни
малейших сомнений.
     Мои мальчики пошли в меня, а потому невозмутимо  отвечали на вопросы  и
пожи-мали  толстыми  плечами:   ничего  не  знаем.  Я  помогал  папе  в  его
мастерской,  а Сема  вообще  тут не  живет, приехал на похороны  жены  моего
друга.  Какие  похороны?  -  недоумевали журналюги.  - Какая Вика? А была ли
девочка?..
     4.
     Как ни странно, Танин дом в Бат-Галиме и весь их уютный двор-сквер были
точно  такими же, как в  нашем измерении. Только с балкона свисало не танино
белье. Это обстоятельство  нагнало  тоску на нашу  неунывающую атаманшу. Она
притихла, не  выдвигала инициатив, аппатично  согласилась  пойти  с  нами на
море. Я взял на себя роль атамана на время ее ступора и предложил для начала
искупаться в море. Благо,  здесь по  пляжу не бродят рыбаки с обрезками труб
вместо удочек.
     На  уютной  набережной  мы  впервые  опробовали  наши  карточки,  купив
купальные принадлежности,  и  пошли  к  незнакомому сооружению, из  которого
слышался  визг  детей  и  восторженные  крики  взрослых.  Это были  огромные
надувные  пластиковые  мешки,  в которые  с моря била  прибойная волна. Люди
внутри  мягких  обтянутых крупными веревочными сетками камер были отданы  на
волю стихии, кувыркались, цепляясь за  веревки и  друг за друга, кидались  в
волны и снова оказывались на сетке. Естественно мы все, включая Амирама, тут
же загорелись испробовать себя. Но в последний момент Таня отказалась идти в
раздевалку  и  купаться.  Она  села  среди  стариков и старух на  скамью  на
галлерее над  аттракционом и даже не улыбалась, глядя,  как  мы дурачимся. А
надувное дно камеры то всплывало из волн вместе с барахтающимися людьми - от
греха подальше, то стремительно под их же визг и вопли погружалась.
     На Амирама такой же ступор напал позже - после нашего визита в чистый и
уютный еврейский  Хеврон, пересечение такого же тихого Иерихона, а главное -
посещения никем  не  охраняемых еврейских святынь, включая Храмовую  гору. И
решительно  нигде  не  было видно арабской вязи.  Так  называемый  Восточный
Иерусалим был на-селен в основном харедим, которые в Эрец Исраэль были очень
мало  похожи на наших. Я  не  могу внятно описать это  отличие,  но здесь, в
Израиле, они мне почему-то чужие,  а  там  были до  боли  свои. И  их анклав
отнюдь не казался беднее светских районов Западного Иерусалима.
     ***
     "Дробинка,  -  сказал врач, показывая депутату крошечный шарик в  своем
пинцете. - Едва заметный ожог и чуть  проженные  брюки. Откуда это у вас? Вы
стали  жертвой теракта?" Миролюбец смущенно молчал. Не мог же он,  не рискуя
попасть  на  прием  к  психиатру,  рассказать,  что   после  обыска  в  моей
мастерской, когда полицейские уже  вышли, а  он  шел за  ними, за его спиной
вдруг раздался слабый звук горна и звон су-дового колокола с модели фрегата.
Потом он услышал хлопок,  что-то кольнуло его в ягодицу. Ему померещилось, к
тому  же,  что  над  блестящей медью носовой  пушки  "Арабеллы"  вьется едва
заметный сизый  дымок. "В следующий раз получишь  бор-товой залп  по корпусу
ниже ватерлинии",  - едва слышно произнес кто-то по-анг-лийски  с ирландским
акцентом. Депутат презрительно  усмехнулся и поспешил прочь. Но  на обратном
пути   он  сначала   без  конца  ерзал  на  сидении  джипа,  к  раздра-жению
полицейского  чина  рядом, а потом и  вовсе привстал  и  так ехал  до самого
Тель-Авива.  Там он позвонил своему врачу и  пошел к нему  пешком, без конца
при-седая на одну ногу.  Со стороны казалось, что представитель лучшей части
израиль-ского народа танцует какой-то полузабытый неприличный танец.
     5.
     "Мы уже  можем  вернуть вас домой, -  сказал профессор Маркиш, когда мы
через неделю снова приехали в Технион. -  Для этого вам надо точно вспомнить
место  вашей конверсии.  Когда  вы готовы тронуться в Газу?" "Немедленно,  -
оживилась Таня, к которой мы с  Изабеллой тревожно присматривались, не веря,
что после Бат-Галима она  так  ни  разу и не  улыбнулась.  -  Боюсь, что нас
заждались на  родине..." "Вот  и славно,  - облегченно выдохнул профессор. -
Вас будет сопровождать наша группа с аппаратурой."
     Море всерьез  штормило. Пенные серо-зеленые  волны  грозно шли  поперек
нашего  пути.  Сваи  Рац-Галима  легко  крошили  пятиметровые  валы.  Трасса
действовала как ни  в чем не бывало. За руль  сел Феликс, унаследовавший  от
своего отца - героя морской пехоты - страсть к быстрой езде. Через час среди
низко несущихся над  мо-рем облаков  показались  небоскребы Ямита.  Машина с
учеными обошла  нас и свер-нула куда  нужно.  Арье  и  оба оленя  с улыбками
встречали  нас  у виллы. Технионцы  деловито  устанавливали  на песке  пляжа
треноги с какими-то ящиками, тянули провода к своему фургону. Нас  попросили
стать  как можно ближе  друг  к  другу.  По их  рекомендации мы  сгрудились,
чувствуя себя совершенно беспомощными и лиш-ними во всех мыслимых мирах. Тут
еще вдруг пошел горизонтальный сильный  дождь  с моря,  переходящий в  град.
Феликс и я стали прикрывать собой лица наших женщин, а Амирам позаботился об
Ингрид.  Владимир   Сырых   по-комсомольски  де-монстративно  смотрел  ветру
навстречу.  Мрак неба  вдруг  разорвала  молния, а за  ней  малиновым светом
полыхнули ящики на треногах.
     И - сразу настала  тишина с привычным мягким рокотом  прибоя под  моими
окнами.  Мы  снова  оказались  сидящими  и  лежащими  на  песке.  Был  тихий
средиземноморский  вечер. Мы переглянулись. "Приглашаем  всех к нам домой на
чашечку кофе, -  сказал  я.  - Заодно я покажу  вам, Ингрид и Владимир,  мою
"Арабеллу".
     Мы  поднялись  по лестнице  и свернули к коттеджу.  Из  моего мусорного
бака, поче-му-то безобразно переполненного, торчало нечто до  боли знакомое.
Этого не может быть! - словно взорвался мой мозг. Я бросился вперед и извлек
из груды заво-нявшего мусора  корпус модели с остатками мачт и перепутанного
такелажа. Фигурок и пушек нигде не было видно. "Кто?! Кто мог это сделать? -
кричал я, содрогаясь от спазм в горле и желудке. - За что? Зачем?!"
     "Не надо  так  кричать, - в моей калитке стоял пожилой араб, за которым
толпились дети. Из калитки напротив на нас  с изумлением таращились те самые
подростки с пляжа. - Нас предупредили,  что вы можете вернуться  оттуда, где
вы прятались.  Мы вас не  тронем. Фараж, отвези журналистов  и...  этих... в
Израиль.

     Глава третья. На чужой земле
     1.
     Вполне  выздоровевший  главарь  мирных  рыбаков   с  трубами,  опасливо
поглядывая на мрачную  Таню, распахнул дверь фургона. Амирам, поколебавшись,
первым шагнул в  смрад запущенного помещения. За ним шел я с корпусом модели
в  руках,  потом  Фе-ликс,  женщины  и журналисты. "Не  бойтесь, -  повторил
старик, закрывая дверь.  -  После  передачи  нам поселений,  у  нас  с  вами
перемирие.  До следующего этапа нашей  справедливой  борьбы  за освобождение
Палестины."
     "Стойте! - крикнул я, выскакивая из фургона. -  Где моя мастерская? Там
могли остаться... детали от моей модели.  Дайте мне их поискать. Я вас очень
прошу..."
     "Вот  такие? -  один из подростков залез в  карман  и достал  несколько
пушек  на ладо-ни. - Человечков мы отдали  детям соседа." "Верните мне их, -
задыхался я. - Я... я заплачу сколько спросите..."
     Арабы переглянулись. "Тогда ты можешь пока не уезжать, - сказал старик.
- Пере-ночуй  в моем доме, а завтра поищешь все при дневном  свете." "А если
до этого увезут мусор? - ужаснулся я. -  Там могли остаться..." "Я прослежу,
- старик явно мне сочувствовал.  - Я встаю  рано,  а мусор  забирают  только
после  обеда. Остальные  могут  ехать."  "Я остаюсь,  -  спрыгнула  на землю
Изабелла.  -  А  переночуем  мы  в ма-стерской."  "Тогда  и  мы  с  Феликсом
остаемся", - объявила Таня.
     Амирам и корресподенты не произнесли ни слова. "Искалеченный" сержантом
Ди-мой главарь завел мотор. Фургон умчался. Со всех сторон неслась заунывная
араб-ская музыка. Во мраке ворчал ко всему безразличный прибой...
     2.
     Все  дети  и  взрослые  арабского  поселения  стояли  вокруг, глядя  на
четверых яхудим, ползающих на асфальте среди вонючего мусора. Они улыбались,
как  немецкие  про-хожие, на глазах которых  в  Мюнхене  евреи  мыли тротуар
зубными щетками. Впро-чем, любопытство было достаточно благожелательным. Нам
даже  принесли  еще три  лупы  в придачу  к моей, найденной в  разгромленной
мастерской. В некогда нашем  поселении было много стариков -  лупа в  каждом
доме...
     Таня    выдавала   каждому    арабу,   возвратившему   мои   сокровища,
вознаграждение - пятьдесят шекелей. Со всех сторон сразу стали нести то, что
они подобрали. Капи-тана  Блада и Арабеллы пока не было.  Таня объявила, что
за них даст выкуп по сто шекелей. Дети тут же брызнули куда-то и вернулись с
еще восьмью  фигурками,  включая  самого  капитана  в  элегантном  черном  с
серебром костюме, черной шляпе с  темно-красным плюмажем. Его холодные синие
глаза  смотрели  на  меня  с нескры-ваемым  презрением.  Примерно  такое  же
выражение лица было и у одноглазого гиганта Волверстона, и у бывшего лучшего
канонира королевского флота Огла.
     Арабов   очень  позабавило,  что  я  выстроил   пиратов  для  поименной
переклички. В  мусоре мы нашли  тридцать  шесть из  сорока пушек "Арабеллы",
каждая из  которых была икрустирована золотом,  как  и порты фрегата.  Белла
нашла  недостающий  ран-гоут,  включая  мою  особую  гордость  -  нок-рею  с
автографом Сабатини, а Феликс  - фигурку Джереми Питта,  неизменного шкипера
великого корсара, и обрывки пару-сов. Только всегда такая внимательная  Таня
сегодня никак не отличилась, ковыряясь словно для вида.
     Потом мы переместились в мастерскую, перекладывая с одной части пола на
другую  каждый  обломок.  В  результате  нашили  недостающие  пушки,  рынду,
отломанный  га-каборт,  бутылку  золотистого  канарского вина  со  старинной
этикеткой из роскошной капитанской  каюты Блада  и многое другое. К счастью,
никто не  подметал здесь с  мо-мента погрома  и изгнания евреев. Арабы тенью
бродили за  нами,  уже  сами рылись  в  отбросах,  где нашли  еще  несколько
фигурок, на каждую из которых я потратил неде-ли, а то и месяцы  труда. Таня
тщательно  расплатилась с каждым  старателем. Вся  то-лпа тут же бросилась в
мастерскую в поисках новой добычи. Появились  почетные гости капиана Блада -
его  светлость  лорд  Джулиан  со  своими  большими  бесцвет-ными глазами  и
золотистым  париком,  его   светлость  лорд  Уиллогби,  назначенный  королем
Вильгельмом на посте генерал-губернатора Вест-Индии, а также части почему-то
расколотой  подставки. Из-под нее  выпал в пыль еще не отпущенный  капитаном
Бладом во-свояси  пленный адмирал его католического величества  каст-ильский
гранд и испанский адмирал дон Мигель де-Эспиноза.
     Пока я радовался восстановлению порушенного хозяйства, угрожающего вида
па-рень со свежим шрамом на щеке стал приставать ко мне с вопросами, сколько
же  стоит  модель  в  целом, если мы запросто отдали  около  полутора  тысяч
шекелей  за ее детали. Я  пытался ему пояснить, что продать  ее невозможно -
семейный сувенир, но он не отставал. Глаза его горели, а руки подергивались.
Отчаявшись расколоть меня,  он стал уговаривать Феликса сказать ему, кто мог
бы купить такую модель, если он сам ее  сделает. Феликс только  отшучивался,
что, мол, любителей такого добра в ми-ре раз-два и обчелся, а знаю их только
я. Это мне  очень не понравилось, так  как  па-рень тут  же стал поглядывать
плотоядно уже не только на "Арабеллу" и  мешочек с фигурками,  но и  на меня
самого. Машины, на которой  увезли  журналистов и Ами-рама  в поле зрения не
было, как и главаря с пляжа, что меня беспокоило еще  больше.  Я уже не  рад
был, что остался и увлек за собой свою жену и наших друзей.
     Между   тем,  любопытный  бандит  куда-то  заторопился,  а  Таня  стала
благодарить старика и просить  его отвезти нас на границу или хоть сообщить,
что мы здесь. Тот стал звонить  куда-то. Толпа не редела, напротив, вернулся
"потенциальный моде-лист"  с тремя такими же умельцами выяснить у меня адрес
покупателя "Арабеллы". Дело принимало скверный оборот, но тут из-за поворота
дороги  вылетели  две  маши-ны  -  джипы МАГАВа и палестинской полиции.  Нас
усадили с израильскими солда-тами,  которые сказали, что журналисты и Амирам
добрались благополучно,  что