тянувшиеся в стальную трубку, которая вошла в  его
лопнувшую под ухом  плоть,  он  уже  и  не  смог  пошевелится.  Разве  что
привстал, но тут ему  показалось,  что  на  него  навалилась  гора,  и  он
обмяк...



                                    9

     Забрезжил свет. Какой-то человек сидел рядом и  елозил  по  его  лицу
мокрой тряпкой. Летягин поперхнулся и чихнул.  От  содрогания  заныло  под
ухом. Потрогал пальцем - лежит компресс.
     - Очухался? Видишь, брат, до чего лирика доводит. Но за трепетную выю
не бойся. Рассечения тканей, конечно же, нет  -  все,  как  и  полагается,
сделано с помощью пространственной развертки. Отек, правда, случился из-за
сильной тяги. Ничего, не хнычь, рассосется, - человек говорил  уверенно  и
назидательно.
     - Кто это меня? И вы-то  сами  что  здесь  делаете?  -  устало,  даже
безразлично спросил Летягин.
     - Кто, кто?  Жена  твоя  Нина  тебя  же  и  обработала.  А  я  Трофим
Терентьевич. Со  мной  ты  уже  знаком.  Гиеноподобие,  дворнягообразие  -
помнишь. Я, скажу без излишней скромности,  знаток  метаформизма.  И  тебя
научу этому ремеслу.
     - Не надо мне вашего вампирского ремесла, я не способный!
     - Не прибедняйся. Нинуля-то освоила?  Освоила,  ценный  теперь  кадр.
Только увлекающийся, может и до дна допить. А ты, Жора, кстати,  невкусный
оказался. Плохо Ниночке стало, подкосились ноженьки,  задрожали  рученьки,
едва успела СОС послать. Хорошо, что я сегодня дежурю. Скорую вызвал,  сам
прилетел. Врач сказал, отравление жуткое, не  ручается,  что  будет  жить.
Такое, кстати, бывает, если донор  шибко  токсичен...  Ты  там  ничего  не
принимал на грудь?
     - На какие шиши? - Летягин правдоподобно похлопал по карману.
     - Ну, дело хозяйское, ты ведь у нас уже большой  мальчик,  и  жена  -
твоя собственная. Мы в семейную жизнь не лезем. Меня вот другое  беспокоит
- на работу-то пойдешь? Я пиджак тебе зашил и ботинки почистил.
     - Мне нечего на работе делать, Трофим Терентьевич. Кризис жанра. Я  в
свободном  поиске.  Мне  надо  за  спиртом  к  тете  Маше,  а   потом   за
флоппи-дискетками  к  дяде  Васе,  а  потом   в   кое-какую   контору   за
программами... Моя собственная продукция не пользуется спросом населения.
     - А чего так скромно, Георгий?
     - Не берет клиент - одна крупная автосервисная фирма  -  боится,  что
мои программы выведут на чистую воду ее гешефты с запчастями. А начальство
в моем институте на клиента не давит, потому что не пользуюсь я уважением.
     - Это ЗАГОН, - внушительно произнес Трофим, - сейчас пойдем прямо  на
твою работу и посмотрим, кто тебя там обложил. А  дальше  все  зависит  от
твоей сознательности. Или поймешь, что ты вампир, или ты - доходяга. И  не
сегодня-завтра окажешься в ЯМЕ. Я тебе сразу могу сказать - туда  попадать
не стоит.
     - В яму не стоит, - эхом отозвался Летягин, попробовав на вкус  слова
Трофима. Предательство Нины придало им  давящую  весомость.  А  что,  если
действительно обложили? Обложили не вдруг, а  начали  это  делать  загодя,
давно, когда он был еще подростком  и  мечтал  смыться  подальше  от  двух
деревенских  старух:  матери  и  тетки.   Туда,   где   жизнь,   где   все
по-человечески. А дома,  ему  казалось,  не  было  ничего,  кроме  тления,
которое он видел и в сухих руках старух, и в темных паутиновых углах, и  в
божнице. Но сейчас он уже понимал, что таинственное,  непонятное  принимал
за смерть, а жизнью ему представлялся слегка прикрытый косметикой  распад,
который охватил весь его мирок - квартиру, работу, семью, друзей, и вызвал
появление вот этих  вот  "гиеноподобных".  Куда  теперь?  Словно  отвечая,
заботливый Трофим накрыл Летягина пиджаком.
     - Надевай галстук, Жора, и иди со мной. Для начала надо  организовать
твое питание. Это первично. Потом мы возьмем все то, что отняли у тебя и о
чем ты даже забыл. Физически ты уже вампир, а значит, у тебя большая фора.
Я  мог  бы  назвать  плеяду  громких  имен:   Владимира   Ильича,   Иосифа
Виссарионовича, Адольфа Алоизовича, Пол Потыча и так далее, и все они - из
наших. Но это были вампиры милостью судеб, бессознательные  упыри,  им  не
хватало вампирского КРУГА, они не видели ВОРОНКИ,  и  в  их  стремлении  к
счастью было так много лишнего, бесполезного, надуманного. Сплошь и  рядом
они  пытались  сконцентрировать,  организовать  энергию,  чувства,   мысли
подвластных им людей не естественными  вампирскими  средствами,  а  грубым
подавлением,  навязыванием,  насилием.  Нам,  сознательным  вампирам,  это
чуждо. Так что мы не только материалисты, но еще и гуманисты, друг мой...
     - Какой же тут гуманизм, уж назвали бы иначе. Вы же  тянете  у  людей
кровь, а не водицу. Можно сказать, жизненную основу. Это очень  плохо  для
них.
     - Ты скользишь по поверхности вещей, сынок. Это очень хорошо для них,
поверь уж. Человеку всегда легче, когда у него  забирают  лишнюю  тяжесть,
бесполезный избыток.  Ведь  берут-то  не  просто  так,  а  чтобы  вернуть,
претворив  изъятое  в  духовные  и   материальные   ценности.   Происходит
принудительный, но необходимый заем, своего рода социальное страхование.
     Звучало убедительно. Летягин не умел спорить, однако сопротивлялся:
     - Вы можете внести инфекцию, СПИД привить.
     - Кто угодно, только не мы. Все организованные вампиры,  пользующиеся
волнами  преобразования  в  установленных  диапазонах,  обязаны  применять
пространственную развертку доноров, то есть  БЕСКОНТАКТНЫЙ  сбор  кровяной
массы. Все контактные способы запрещены  законом  нашего  круга,  за  этим
строго следят. Даже за некачественную обработку, приведшую  к  отекам,  мы
строго и персонально наказываем.
     - Это бескультурие, - вспомнил Летягин нужное слово.
     - Это древняя и  прекрасная  культура  общения,  средство  воспитания
чувств. Несмотря на исправно работающий зов и фальшивую услужливость,  что
ты получил от Дубиловой? Во-первых, удар по морде, во-вторых, презрение.
     - Ну и черт с ней, - фыркнул обидчивый Летягин.
     - Нет, не черт. Ты людьми не бросайся,  Георгий,  -  строго  произнес
Трофим. - Она тебе  не  нравиться.  Прекрасно.  Но  дружить  с  теми,  кто
нравиться - небольшая заслуга. А ты отбрось эгоизм, настройся на эту даму,
стань ей своим, улови, что томит ее сердце, что  ждет  ее  разум  -  самый
главный дефицит. Дай ей  кусочек  от  того,  чего  она  требует.  Хотя  бы
пообещай, помани. Не бойся демагогии, накрутки - ведь нужно только,  чтобы
донор  снял  свою  психическую  защиту,  раскрылся   перед   тобой.   Если
справишься,   то   будьте-нате,   придет   волна,   и    он    развернется
пространственно, станет доступным для КРОВОСБОРА.
     - Получается, человека вы ломаете?
     - Диалектики в тебе мало, Георгий. Донор пусть бессловесно, но желает
пожертвовать частицу от себя  на  мировой  прогресс.  Поэтому-то  с  такой
готовностью покоряется зову. Тут уж сам не теряйся.  Волна  освещает  тебе
дорогу за пределы обыденной реальности, туда, где ты тоже существуешь, где
продолжаешься. Чтобы ты нашел там  более  энергоемкий  и  менее  затратный
морфовариант для себя, например, упыря зубатого, зверя-вурдалака или  хомо
вампирикус. Учти,  каждый  последующий  более  эффективен,  тратит  меньше
энергии и времени на взятие одного  и  того  же  количества  калорий,  чем
предыдущий.
     - И где же эти варианты сидят, почему физики их не видят?
     - Если физики туда заглянут, то увидят кукиш, но это им, к сожалению,
не грозит. У нас другая  наука  -  вампирика.  Вот  тебе  азы  азов:  есть
подпространства  или  измерения,  где  хранятся  так  называемые  "спящие"
структуры. Если в эти области перевести свой психический центр и возбудить
автоволну,  то  и  произойдет   преобразование   "спящей"   структуры   по
многомерной   матрице   во   вполне   работоспособный   вполне    телесный
морфовариант. Причем, скорее всего, вампирического типа.
     - А что, толстая пиявка с двумя сосалами тоже украшает  мать-природу?
- ехидно уточнил Летягин.
     - До такой пиявки тебе мыться и мыться, - честно предупредил  Трофим,
- пока что ты только потребляешь энергию и знания, ничего не давая  взамен
вампирскому кругу.
     - Сколько можно выпить крови у  одного  человека?  -  решил  уточнить
сломленный железной логикой Летягин.
     - Стоп... Еще скажи выхлебать. У тебя речь неотесанного  деревенского
упыря,  -   укоризненно   сказал   Трофим.   -   Специалисты   от   уровня
зверя-вурдалака и выше говорят: взять валорис I. А есть  еще  валорис  II,
связанный с эмоциональной сферой, валорис III - с ментальной, фитовалорисы
- это уже область растительных соков, и,  наконец,  натурвалорис...  Мечта
поэта: энергия, несущая планетарный, космический порядок. - Трофим умолк и
несколько раз ударил кулаком по своей ладони, а потом продолжил, -  и  его
возьмем, никуда не денется... Итак, снова напоминаю, мы - материалисты. Не
взяв валорис низших вещественных градаций - например, номер первый, -  нам
по-настоящему не подступиться к высшим валорисам. А теперь отвечу на  твой
наивный  вопрос.  Для  нас  не  существует  слово  "можно".  Вместо   него
употребляется  "нужно".  Сколько  организм  требует,  столько   и   нужно.
Дозирование очень скоро дойдет до автоматизма. А  теперь  ступай,  умойся.
Тебя ждет "роскошь человеческого общения" - как выразился один писатель из
"наших".
     Летягин,  обрадовавшись  простой  задаче,  стал   драить   запущенную
физиономию, а Трофим тем временем читал вслух из чудом завалявшегося  тома
энциклопедии "Брокгауз".
     - Вампир, слово неизвестного происхождения... и не стыдно им,  узнать
надо было... На Запад Европы пришло из Германии,  куда,  в  свою  очередь,
перенято было от славян... Слышь, Георгий, западники все от  нас  тянут...
Двояко произносится в славянских наречиях: вампир и упырь... Ну, Брокгауз,
ну, козел! Упыри ведь - это чистые контактники, а  вампиры  -  специалисты
бесконтактного слизывания. То-то... Что же чирикают лишь про слова, да про
термины?.. А вот и про нас... Мы, дескать,  мертвецы,  встаем  из  могилы,
высасываем, понимаешь, кровь у спящих людей...  Тьфу,  дешевое  повидло...
Думали  нас  унизить,  да  только  сами  обделались.  "Могилой"  окрестили
девятимерную среду, в которой возбуждается волна  преобразований.  Стыдно,
товарищи, есть же прекрасное имя - "воронка". "Вставание" - куда  ни  шло,
сойдет, применительно к процессу осознания своей  подлинной  сущности.  Но
эти грязные завистники "мертвецом" называют  человека,  пробуждающегося  к
новой жизни! И доноры, между прочим, - не  "спящие  люди",  а  успокоенные
действием зова. Под конец репрессивная часть, как  же  без  нее.  Отрезать
голову, пронзить осиновым колом - это они умеют, палачи...
     - Не плачьте, лучше попейте  кровушки,  Трофим  Терентьевич,  -  стал
утешать  расстроившегося  вампира  Летягин,  -  все  утрясется,  вы   сами
палачи...




                         ЧАСТЬ ВТОРАЯ. И ОН ТОЖЕ

     Давно известно, если вы вошли в комнату  и  находящиеся  в  ней  люди
резко стихли, словно выключенное вдруг радио, значит, они говорили о  вас.
Летягин еще за дверью услышал, как сослуживцы на разные лады склоняют  его
имя: Летягин, Летягина, Летягину, о Летягине... Но дальше народная примета
пробуксовала - встретили его появление не молчанием, а смехом  и  криками:
"браво", "бис". В комнате  были  Лукреция  Андреевна,  экономист,  Галина,
ведущий специалист,  Николай  Евсеевич,  начальник  сектора,  и  некоторые
другие лица, не играющие большого значения.
     Когда Летягин приблизился к Николаю Евсеевичу  на  расстояние  удара,
тот встал, чтобы иметь над подчиненным физическое превосходство  в  росте.
Кое-кто из остряков посоветовал опоздавшему:  "Голову  положи  под  ладонь
начальника, один башмак скинь, "Возвращение блудного сына" называется".
     Николай Евсеевич сказал в частности:
     - Я не буду впрямую затрагивать дисциплинарный вопрос - премии вам  и
так не видать. Но для вас, Летягин, строгое выполнение режимных требований
- единственное спасение. Вы на других нечего смотреть.
     - А чего на них смотреть? И так тошно, - сказал  Летягин  и  вдобавок
оскорбил дам.
     - Стопроцентное прилежание. Лбом,  горбом  и  задницей,  -  определил
жизненную программу неценного работника Николай Евсеевич.
     - И чем? - не понял слишком напряженно вслушивающийся Летягин.
     Николай Евсеевич повторить уже не решился.
     - И пером, - находчиво произнес он.
     - В заднице, - скаламбурил кто-то.
     Николай Евсеевич отмахнулся от помехи, как  от  назойливой  мухи,  но
Летягина из когтей не выпустил.  Речь  его  лилась  плавно,  от  общего  к
частному,  от  воззрений  к  умозаключениям,  Летягин   раскладывался   по
полочкам, и переставал существовать как единое целое:
     - ...Вы не можете сделать четко функционирующую программу,  как  того
требует заказчик, и из-за этого ударяетесь  в  изыски.  Генераторы  выхода
придумываете какие-то, а обычную отчетную форму выдать не можете...
     - Четко и ясно как раз не получится, Николай Евсеевич,  если  делать,
что они хотят. Мы должны выдавать полную информацию.
     - Мы   должны   получить   денежки   по   договору.   Вы,    Летягин,
уподобляетесь...
     - Тому танцору, - подсказал кто-то.
     - Тому танцору, - повторил  Николай  Евсеевич,  -  которому...  -  он
запнулся и сел, грозно прищурив один  глаз,  -  идите  и  пишите  месячный
отчет.
     Съежившийся Летягин жалким шагом отправился на свое место. Трофим уже
был здесь. Под видом связиста, проводящего новую  линию,  он  ковырялся  в
стенах, сыпал штукатуркой и поигрывал мягкими  согласными  в  конце  слов,
однако одобрение у присутствующих вызывал.
     Галина, не вставая с места и не поворачивая головы от стола,  сказала
в частности:
     - Летягин, я не хочу из-за вас краснеть. Я делала базовые  программы,
и люди могут подумать, что система не работает из-за  моих  ошибок.  Я  же
просила вас три месяца назад: дайте мне среду для проверки,  а  вы  только
нагло улыбались в ответ. Но я обошлась без вас, Летягин.
     - Смотри-ка, без мужика  обошлась.  Эх  ты,  Летягин,  лентяй,  одним
словом. Хватит сидеть на облаке  -  женщина  просит.  Ты  с  ней  вечерком
поработай, на кнопочки под кофточкой надави, гы-гы,  -  вклинился  Трофим.
Зардевшись, незамужняя Галина принялась нервно рыться в бумагах.
     Лукреция Андреевна, подскочив к Летягину, сказала в частности:
     - У сектора от вас одни неприятности. У нас от вас голова болит...
     - Ну, что ты, бабуля, расстроилась, "вас-нас". Скоро уже на пенсию, -
подбодрил ее Трофим. - Везет же.  С  утреца  самоварчик  поставишь,  чайку
сообразишь, да и  на  печку  -  попотеть.  В  обед  стопочку  смородиновки
примешь... И так далее. Глядишь, уже и до могилки добралась.  "И  никто-оо
не узнает..."
     Лукреция Андреевна стала серой мышкой и, пискнув, юркнула  на  место.
Но давно уже звучал язвительный хор других коллег.
     Летягин не различал слов, до него доходил только их общий смысл:  "ни
на что не способен", "виновен". Эти два смысла, сливаясь, рождали картину:
выжженный солнцем карьер, Летягин, задыхаясь от пыли, долбит  неподатливую
скальную породу, и осколки камня жалят ему лицо.
     - Ну-ка, малый, сходи в  сортир.  А  потом  расскажешь,  что  там  на
стенках прочитал, - летягинский стол поплыл куда-то, Трофим  добирался  до
последнего не облупленного им куска стены.
     - Сделай максимум полезного, выйди вон, - дружно тявкнули  сослуживцы
на затравленного.
     Летягин пошел вон, унылый,  как  одногорбый  верблюд.  Вслед  за  ним
выскочил Трофим.
     - Далеко не убегай, сейчас будет  опера,  действие  первое,  либретто
народное, - он аккуратненько приоткрыл дверь сектора, - я  тебе  маленькую
накачку сделаю, чтобы твой глаз заострился и увидел все как есть.
     Шлепнула легкая волна, Летягин заглянул в  комнату  и  стал  незримым
свидетелем. Начальник сектора, который только что отдраил  его,  неустанно
повторял, что не в Летягине дело, Летягин только симптом серьезной болезни
всего коллектива. И Лукреции Андреевне есть тут о чем  подумать.  Лукреция
Андреевна, вы же запустили работу с клиентами. На все у  вас  -  "нельзя",
чуть что - в крик. Так дело не  пойдет.  Все-таки  наш  сектор  ради  них,
паршивцев существует, а не ради вас, такой хорошей. И Галине меньше  бы  в
зеркало смотреться надо. Для нас и так сойдет  -  не  целоваться  же  сюда
пришли. Летягин якобы вам что-то не обеспечил, не преподнес на блюдечке  -
кушать подано. Сами бы и  моделировали  входящую  информацию.  Только  для
этого надо было иметь желание и представление, да? А  то,  что  Летягин  с
вашей хваленой базой мучается - вас  уже  не  беспокоит?  Если  там  мусор
получается вместо упорядоченных данных, - это, значит, не ваше дело?
     Летягин опытным глазом приметил, что Лукреция Андреевна и Галина  уже
не шевелятся, экономист даже  уронила  голову  на  стол.  Остальные  члены
коллектива тупо разглядывают свои ногти или переписывают с  одной  бумажки
на другую. Только Николай Евсеевич исполняет странный танец, но,  кажется,
не понимает, что увлечен хореографией.
     - Да, он перемещается бессознательно, - прокомментировал Трофим, - им
управляет один из древнейших инстинктов, который пробуждается  подражанием
папе или старшему брату в весьма юные годы - как только клыки прорежутся.
     Николай Евсеевич мягко,  по-кошачьи  прыгнул  к  Лукреции  Андреевне,
впился и, делая жевательные движения, стал  подбираться  к  яремной  вене.
Когда добрался, то несколько капель валориса  I  слетело  на  пол,  и  он,
воровато озираясь, размазал их ногой.
     - Фу, моральный урод. Ишь, вгрызся, будто  в  котлету,  -  поморщился
Трофим. - Просто позорит нас как класс. Понял теперь, Летягин,  как  важно
развивать не только кусательный аппарат, но и сознательность.
     Следующей на очереди была Галина. Но она повела себя беспокойно.  Под
клыком заерзала, попыталась посмотреть, что ей мешает, долго крутилась  и,
наверное, все же приметила Николая Евсеевича  -  лицо  ее  искривилось  от
ужаса и, как показалось Летягину, разочарования.
     - Пожалуйста,  дружок,  наглядная  агитация:  маленькая  неряшливость
ведет за собой большую ошибку, - принялся рассуждать Трофим. - Твой Евсеич
не довел ведь даму до полного оцепенения. Нельзя внушать донору,  что  тот
беспросветно виноват. Должна быть  оставлена  доля  надежды,  что  в  него
верят, что он сможет, если очень постарается...
     - Галина теперь станет ненавидеть Николая Евсеевича?
     - Что ты. По основному времени акт произошел слишком  быстро.  Просто
при общении с ним будет возникать непонятное напряжение. Дама она  нервная
и этого топтуна к себе уже не подпустит.
     Николай Евсеевич тем временем уже завершил танец и, сделав напоследок
фуете, сел на свое место.
     - Насосался, гад - видишь, какой мордоворот красный стал,  -  не  без
зависти отметил Трофим, - сейчас будет переваривать. Заодно  и  ментальным
валорисом III обогатился:  пара  новых  идей  -  от  Галины.  Плюс  эмоцию
позаимствовал от Лукреции, валорис II -  любовь  к  сидению  на  стуле  от
звонка до звонка... Но, кажется, недолго длилось счастье дяди Коли...
     Из смежной  комнаты  появился  Петр  Петрович,  начальник  отдела,  и
поманил к себе в кабинет Николая Евсеевича.
     - Вот она, централизация. Не для себя старался, - злорадно  прошептал
Трофим, - смотри, какие рожи корчит.
     И действительно, на лице Николая Евсеевича были мимические  движения,
не заметные ни для кого, кроме зрителей, то есть Трофима и Летягина.  Лицо
выражало и страх, и жадность, и мольбу, и "последнее прости".
     Летягин хмыкнул, несмотря на то, что теперь ему  было  жалко  Николая
Евсеевича.
     - Твоя афиша не лучше была перед тем, как он тебя сегодня приголубил,
- напомнил Трофим.
     - Как, Николай Евсеевич уже  взял  мою  кровь?  -  искренне