один  мускул  не
шевельнулся на его лице. Он только поднял брови и нахмурился.
     -- Отлично,-- сказал я.-- Начинайте.
     -- Не могли бы  вы  считать, сколько раз я зажгу  зажигалку?-- спросил
юноша.
     -- Хорошо,-- ответил я.-- Это я беру па себя. Большим пальцем он поднял
колпачок зажигалки и большим же пальцем резко повернул колесико. Кремень дал
искру, и фитилек загорелся маленьким желтым пламенем.
     -- Раз!-- громко произнес я.
     Он не стал задувать пламя, а опустил колпачок ч выждал секунд, наверно,
пять, прежде чем поднять его снова.
     Он очень сильно повернул  колесико, и фитилек снова загорелся маленьким
пламенем.
     -- Два!
     Все молча наблюдали за происходящим. Юноша не спускал глаз с зажигалки.
Человечек стоял с занесенным ножом и тоже смотрел на зажигалку.
     -- Три!.. Четыре!.. Пять!.. Шесть!.. Семь!.. Это наверняка была одна из
тех зажигалок, которые работают. Кремень давал большую  искру,  да и фитилек
был нужной  длины.' Я следил  за тем, как большой палец опускает  колпачок.
Затем пауза. Потом большой палец снова поднимает колпачок. Всю работу делал
только большой палец. Я затаил  дыхание, готовясь произнести цифру "восемь".
Большой  палец  повернул колесико.  Кремень дал  искру. Появилось  маленькое
пламя.
     -- Восемь!-- воскликнул я, и, когда я произнес эти, раскрылась дверь.
     Мы все обернулись и  увидели в  дверях женщину, маленькую черноволосую
женщину,  довольно  старую;  постояв пару секунд,  она бросилась  вперед  и
закричала:
     -- Карлос! Карлос!
     Она схватила  его за  руку, вырвала  у  него нож, бросила на  кровать,
схватила  человечка за лацканы  белого.  пиджака и  принялась изо  всех  сил
трясти,  громко при  этом  выкрикивая  какие-то слова на языке,  похожем  на
испанский. Она трясла его так сильно, что он почти исчез из виду и сделался
похожим на мелькающую спицу быстро вращающегося колеса.
     Потом она немного  угомонилась,  и человечек опять  стал  видимым.  Она
потащила его через всю комнату и швырнула на кровать. Он сел на край кровати
и принялся мигать и вертеть головой, точно проверяя, на месте ли она.
     --  Простите меня,--  сказала женщина.-- Мне так жаль, что это все-таки
случилось.--  По-английски  она  говорила  почти  безупречно.--  Это  просто
ужасно,--  продолжала  она.--  Но я и  сама  во всем  виновата.  Стоит  мне
оставить его на  десять минут,  чтобы вымыть голову, как он опять за свое.--
Она, казалось, была очень огорчена и глубоко сожалела о том, что произошло.
     Юноша тем временем отвязывал свою руку от стола. Мы с девушкой молчали.
     -- Он  просто  опасен,-- сказала женщина.-- Там,  где мы  живем, он уже
отнял сорок семь  пальцев у разных людей и проиграл одиннадцать машин. Ему в
конце концов пригрозили, что уберут его куда-нибудь.  Поэтому я и  привезла
его сюда.
     -- Мы лишь немного поспорили,-- пробормотал человечек с кровати.
     -- Он, наверно, поставил машину? -- сказала женщина.
     -- Да,-- ответил юноша.-- "Кадиллак".
     -- У него нет машины. Это мой автомобиль. А это совсем плохо,-- сказала
она.-- Он заключает пари и ничего не может поставить. Мне стыдно  за него и
очень жаль, что это случилось.-- Она казалась ужасно доброй женщиной.
     --  Что  ж,-- сказал  я,--  тогда возьмите ключ  от  вашей машины.-- Я
положил его на стол.
     -- Мы лишь немного поспорили,-- бормотал человечек.
     -- У него  ничего нет, на что бы он мог спорить,-- сказала женщина.-- У
него вообще ничего нет.  Ничего. По правде, когда-то давно я сама у него все
выиграла. У меня  это  заняло какое-то время,  много времени, и мне пришлось
изрядно потрудиться, но в  конце концов я все  выиграла.-- Она взглянула  на
юношу  и улыбнулась  --  горестно  и  печально.  Потом  подошла  к  столу  и
протянула руку, чтобы взять ключи.
     У  меня до сих  пор стоит перед  глазами  эта рука: на  ней  было всего
только два пальца, один из них большой.



    Роальд Даль.
    Звуковая машина


     Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974
     OCR: Благовест Иванов


     Однажды жарким летним вечером Клаузнер прошел через ворота, обогнул дом
и очутился в саду. Добравшись  до маленького деревянного сарайчика, он отпер
дверь и закрыл ее за собой.
     Стены внутри были некрашеные. Слева стоял длинный деревянный верстак, а
на нем среди  груды  проводов  и ба-тарей, среди острых  инструментов чернел
ящик длиною фута в три, похожий на детский гробик.
     Клаузнер  подошел  к  ящику.  Крышка  у него  была  под-нята;  Клаузнер
наклонился  и  начал  копаться  в бесконеч-ных цветных проводах и серебряных
трубках.  Он  схватил  лежавший  рядом  листок  бумаги,  долго рассматривал,
поло-жил обратно, заглянул в ящик и снова стал перебирать провода, осторожно
подергивая их, чтобы проверить соеди-нения, переводя взгляд с листка на ящик
и обратно, прове-ряя каждый провод. За этим занятием он провел почти час.
     Потом он взялся за переднюю стенку ящика, где было три  шкалы, и  начал
настройку. Следя за механизмом внутри, в то же время он тихонько говорил сам
с  собой,  кивал  головой,  иногда  улыбаясь,  между  тем  как  его  паль-цы
продолжали быстро и ловко двигаться.
     -  Да... да... Теперь  вот  это... -  говорил он,  скривив  рот. - Так,
так... Но так ли? Да, а где моя схема?.. Ах, вот... Конечно... да, да... Все
правильно... А теперь... Хорошо... Да... Да, да, да...
     Он весь ушел в работу,  движения у него  были быстры-ми, чувствовалось,
что он сознает важность своего дела и едва сдерживает возбуждение.
     Вдруг  он услышал, что по  гравию  кто-то  идет,  выпря-мился  и быстро
повернулся. Дверь открылась,  вошел  чело-век.  Это был  Скотт.  Всего  лишь
доктор Скотт.
     - Ну и ну, - произнес доктор. - Так вот куда вы прячетесь по вечерам!
     - Привет, Скотт, - сказал Клаузнер.
     - Я проходил мимо и решил -  зайду-ка узнаю, как вы  себя чувствуете. В
доме никого не было, и я прошел сюда. Как сегодня ваше горло?
     -Все в порядке. Прекрасно.
     - Ну, раз уж я здесь, я мог бы и сам взглянуть.
     - Пожалуйста, не беспокойтесь. Я здоров. Совершен-но здоров.
     Доктор ощутил  некоторую напряженность.  Он взгля-нул на черный ящик на
верстаке, потом на Клаузнера.
     - Вы так и не сняли шляпу, - заметил он.
     - Да неужели? -  Клаузнер поднял руку,  стянул  шля-пу  и положил ее на
верстак.
     Доктор подошел поближе и наклонился, чтобы загля-нуть в ящик.
     - Что это? - спросил он. - Вы монтируете приемник?
     - Нет, так кое-что мастерю.
     - Что-то довольно сложное.
     - Да.
     Клаузпер, казалось, был возбужден и озабочен.
     - Но что же это такое? - снова спросил доктор.
     - Да есть тут одна идея.
     - Но все же?
     - Кое-что, воспроизводящее звук, и только,
     - Бог с вами, дружище!  Да каких  только звуков за целый день работы вы
не наслушаетесь?!
     - Я люблю звуки.
     - Похоже  на то, -  доктор  направился  было  к двери, но  обернулся  и
произнес: - Ну, не  буду  больше вам ме-шать. Рад слышать, что у  вас  все в
порядке.
     Но он продолжал стоять  и глядеть на ящик, очень за интересованный тем,
что мог придумать его чудак-па-циент.
     - А в самом  деле, для чего эта машина? - спросил он. - Вы пробудили во
мне любопытство.
     Клаузнер посмотрел  на  ящик,  потом  на  доктора.  Наступило  недолгое
молчание. Доктор стоял у двери и, улыба-ясь, ждал.
     - Хорошо, я скажу, если уж вам так интересно.
     Снова наступило молчание, и доктор понял, что Клауз-нер не знает с чего
начать.  Он переминался с ноги на ногу,  трогал себя за ухо, смотрел вниз  и
наконец медленно заговорил:
     - Дело в том... принцип тут очень простой. Человече-ское ухо... Вы ведь
знаете, что оно  не  слышит всего; есть звуки, высокие  или  низкие, которые
наше ухо не в состоя-нии уловить.
     - Да, - произнес доктор. - Это так.
     -  Ну,  вот,  короче говоря,  мы не можем услышать  вы-сокого  звука  с
частотой свыше 15 тысяч колебаний  в се-кунду.  У собак слух гораздо тоньше,
чем  у нас. Вы  знаете, наверно, что можно  купить свисток,  издающий  такие
высо-кие звуки, какие вы сами не услышите. А собака тотчас же услышит.
     - Да, я когда-то видел такой свисток, - подтвердил доктор.
     -  Конечно, есть  звуки и еще более высокие, выше, чем у этого свистка!
На самом деле это вибрации, но я  привык называть их звуками. Разумеется, вы
тоже  не  мо-жете  их  услышать.  Есть  и еще  более  высокие, еще и  еще  -
бесконечная последовательность звуков... Миллион  колебаний в  секунду...  и
так  далее,   насколько  хватит   чи-сел.   Это  значит  -  бесконечность...
вечность... за пределы звезд...
     С  каждой  минутой  Клаузнер все больше  оживлялся. Он  был  тщедушным,
нервным,  его  руки  находились  в  не-престанном  движении, большая  голова
склонялась  к лево му плечу, словно у него но хватало  сил держать ее прямо.
Лицо  его было безбородое, бледное, почти белое,  он  носил очки  в железной
оправе. Выцветшие серые  глаза  смотре-ли озадачивающе,  отрешенно. Это  был
слабый,  жалкий человечек, блеклая  человеческая  моль.  И вдруг она  забила
крылышками и ожила. Доктор,  глядя в это странное блед-ное лицо, в выцветшие
серые глаза, почувствовал в этом чудаке что-то неизмеримо чуждое, словно дух
его витал где-то очень далеко от тела.
     Доктор ждал. Клаузнер вздохнул и крепко стиснул руки.
     -  Мне кажется, -  продолжал  он теперь  уже гораздо  свободнее,  - что
вокруг  нас  существует целый  мир  звуков, которые  мы  не  можем  слышать.
Возможно,  там,  в  неуло-вимо  высоких  сферах,  раздается  музыка,  полная
изыскан-ных гармонических  созвучий  и страшных,  режущих  ухо  диссонансов.
Музыка  столь могучая,  что свела  бы пас с ума,  если бы мы только могли ее
услышать. А может быть, там нет ничего...
     Доктор все еще стоял, держась за ручку двери.
     - Вот как, - произнес он. - Так вы хотите это прове-рить?
     -  Не так давно,  - продолжал  Клаузнер,  - я построил  простой прибор,
доказывающий, что существует множест-во не слышимых нами звуков. Частенько я
наблюдал, как  стрелка прибора отмечает в воздухе  звуковые колебания, в  то
время как я  сам не слышал  ничего.  Это именно те звуки, которые  я  мечтаю
услышать. Хочу узнать, откуда они и кто или что их издает.
     - Так эта машина  па  верстаке и позволит  вам их  ус-лышать? - спросил
доктор.
     - Может быть. Кто знает? До сих пор мне это не  уда-валось. Но я внес в
нее  кое-какие изменения. Сейчас их  нужно  опробовать.  Эта  машина,  -  он
прикоснулся  к  ней,  -  способна  улавливать  звуки,  слишком  высокие  для
челове-ческого уха, и преобразовывать их в слышимые нами.
     Доктор взглянул на черный, продолговатый, гробообразный ящик.
     - Значит, вы хотите перейти к эксперименту?
     - Да.
     - Ну, что ж, желаю удачи. - Он взглянул  на часы. -  Боже мой, я должен
спешить! До свидания.
     Дверь за доктором закрылась.
     Какое-то время Клаузнер возился с проводкой внутри черного ящика. Потом
он выпрямился и взволнованно про-шептал:
     - Еще одна  попытка...  Вынесем наружу... тогда,  может  быть...  может
быть... прием будет лучше.
     Он  открыл дверь,  взял ящик, не  без труда вынес его в сад и осторожно
опустил на деревянный  столик на  лужай-ке. Потом принес из мастерской  пару
наушников,  включил  их  и поднес  к  ушам.  Движения его  были  быстрыми  и
точ-ными. Он волновался, дышал шумно и торопливо, открыв рот. Порой он снова
начинал заговаривать сам с собой, уте-шая и подбодряя себя, словно  боялся и
того, что машина не сработает, и того, что она будет работать.
     Он  стоял в саду возле деревянного столика, бледный, маленький,  худой,
похожий  на  высохшего,  старообразного ребенка  в  очках. Солнце село. Было
тепло, безветренно и ти-хо. С того места, где Клаузнер стоял, он видел через
низ-кую  ограду  соседний  сад.  Там ходила  женщина,  повесив  через  плечо
корзинку для цветов.  Какое-то время он  маши-нально  наблюдал за ней. Потом
повернулся к ящику на  столе и включил свой прибор. Левой рукой он взялся за
контрольный переключатель, а  правой - за верньер, пере-двигавший стрелку на
полукруглой  шкале,  вроде  тех, ка-кие бывают у  радиоприемников.  На шкале
виднелись циф-ры - от пятнадцати тысяч до миллиона.
     Он снова нагнулся  над машиной,  склонивши голову на-бок  и внимательно
прислушиваясь, а потом  правой рукой  начал  поворачивать  верньер.  Стрелка
медленно  двигалась по шкале  В наушниках время от времени слышалось сла-бое
потрескивание - голос самой машины. И больше ни-чего.
     Прислушавшись, он  ощутил  что-то  странное. Будто  его уши вытянулись,
поднялись  вверх  и  будто  каждое  соеди-нено  с  головой  тонким,  жестким
проводом, который все удлиняется,  а уши уплывают все выше и выше,  к некоей
таинственной, запретной области ультразвуков, где они никогда еще не были и,
по мнению человека, не имеют
     права быть.
     Стрелка  продолжала  медленно ползти по шкале.  Вдруг он услышал крик -
страшный, пронзительный крик. Вздрогнул, уронил  руки, оперся о край  стола.
Огляделся, словно ожидая увидеть существо, испустившее этот вопль. Но вокруг
не было никого, кроме женщины  в соседнем са-ду. Кричала,  конечно,  не она.
Нагнувшись, она срезала чайные розы и клала их в корзинку.
     Крик  повторился  снова  -  зловещий,  нечеловеческий  звук,  резкий  и
короткий. В этом звуке был какой-то минор-ный, металлический оттенок, какого
Клаузнер никогда не
     слышал.
     Клаузнер  снова  огляделся,  пытаясь понять, кто же кри-чит.  Женщина в
саду была единственным живым сущест-во в поле его зрения.
     Он  увидел, как она нагибается, берет в пальцы сте-бель розы и отрезает
его ножницами. И снова услышал
     короткий вопль.
     Крик раздался как раз в то мгновение, когда женщина
     перерезала стебель.
     Она выпрямилась, положила ножницы в корзинку и со-бралась уходить.
     - Миссис Саундерс! - громко, в волнении закричал
     Клаузнер. - Миссис Саундерс!
     Обернувшись,  женщина увидела своего  соседа, стояв-шего  на газоне,  -
странную фигуру с наушниками на го лове,  размахивающую руками; он  окликнул
ее таким прон-зительным голосом, что она даже встревожилась.
     - Срежьте еще одну! Срежьте еще одну, скорее, про-шу вас!
     Она стояла, словно  окаменев, и всматривалась  в него. Миссис  Саундерс
всегда считала, что ее сосед большой чу-дак. А сейчас ей казалось, что  он и
вовсе сошел с ума. Она уже стала прикидывать, не побежать ли ей домой, чтобы
вызвать  мужа.  "Но  нет,   -  подумала  она,  -  уж  до-ставлю   ему  такое
удовольствие".
     - Конечно, мистер Клаузнер, если вам  так хочется. Она взяла ножницы из
корзинки, наклонилась и среза-ла розу.
     Клаузнер  снова услышал  в наушниках этот  необычный  вопль.  Он сорвал
наушники и подбежал к ограде, разде-лявшей оба сада.
     - Хорошо, - произнес он. - Достаточно. Но  больше не нужно. Умоляю вас,
больше не нужно!
     Женщина замерла, держа в руке срезанную розу, и смотрела на него.
     - Послушайте,  миссис  Саундерс, - продолжал  он. - Я сейчас скажу  вам
такое, что вы и не поверите.
     Он оперся на  ограду и сквозь толстые стекла очков стал всматриваться в
лицо соседки.
     -  Сегодня вечером вы нарезали целую корзинку роз. Острыми ножницами вы
кромсали плоть  живых  существ, и каждая срезанная  вами роза  кричала самым
необычным голосом. Знали ли вы об этом, миссис Саундерс?
     - Нет, - ответила она. - Конечно, я ничего не знала.
     - Так вот, это правда. - Он  старался совладать со своим волнением. - Я
слышал, как они  кричали. Каждый раз, когда  вы  срезали розу, я слышал крик
боли. Очень  высокий  звук - примерно 132 тысячи  колебаний  в  секунду. Вы,
конечно, не могли его услышать, но я - я слышал.
     -  Вы  и вправду его слышали, мистер  Клаузнер?  - Она решила как можно
быстрее ретироваться.
     - Вы скажете,  - продолжал  он,  -  что  у розового кус-та  нет нервной
системы,  которая  могла  бы  чувствовать, нет горла, которым  можно было бы
кричать. И вы будете пра-вы. Их нет. Во всяком случае, таких, как  у нас. Но
откуда вы знаете, миссис Саундерс... - Он перегнулся через огра-ду и шепотом
взволнованно заговорил: - Откуда вы знае-те, что розовый куст, у которого вы
срезаете  веточку, не ощущает  такой же боли,  как вы,  если бы вам отрезали
ру-ку садовыми ножницами? Откуда вы это знаете? Куст
     живой, разве не так?
     -  Да,  мистер  Клаузнер.   Конечно,  так.  Доброй   ночи.  Она  быстро
повернулась  и  побежала к дому. Клаузнер вернулся к столу, надел наушники и
опять принялся  слу-шать.  Снова  он слышал  только  неясное потрескивание и
жужжание самой  машины.  Наклонился, двумя  пальцами взял  за стебелек белую
маргаритку, росшую на газоне, и медленно тянул, пока стебелек не оторвался.
     С того момента, как он  начал  тянуть, и пока стебелек не оторвался, он
слышал  - явственно  слышал в наушни-ках -  странный,  тонкий, высокий звук,
какой-то совсем неживой. Он взял еще  одну  маргаритку, и снова повтори-лось
то же.  Он  снова  услышал крик, но на  этот  раз не  был уверен,  что в нем
выражается боль. Нет, это была не боль. Скорей удивление. Но так ли? Похоже,
что в этом крике не ощущалось никаких  эмоций,  знакомых  человеку. Это  был
попросту  крик, бесстрастный и бездушный звук, не выражающий никаких чувств.
Так  было  и  с  розами. Он  ошибся,  назвав  этот  звук криком  боли. Куст,
вероятно, не ощущал боли, а что-то другое, неизвестное нам, чему нет
     даже названия.
     Он  выпрямился и снял  наушники.  Сгущались сумерки,  и только  полоски
света из окон прорезали темноту.
     На следующий день Клаузнер вскочил  с постели, чуть только рассвело. Он
быстро оделся и кинулся прямо в мас терскую. Взял машину и вынес, прижимая к
груди обеими руками.  Идти  с такой тяжестью было  трудно. Он  миновал  дом,
открыл калитку и, перейдя улицу, направился к парку.
     Там  он  остановился  и  огляделся,  потом  продолжил  путь.  Дойдя  до
огромного  бука,  остановился и  поставил  ящик  на землю, у  самого ствола.
Быстро вернулся домой, взял в са-рае топор,  принес в  парк и тоже положил у
ствола дерева.
     Потом он  снова  огляделся, явно  нервничая.  Вокруг  ни-кого не  было.
Стрелка часов приближалась к шести.
     Он  надел  наушники и включил  прибор.  С  минуту при-слушивался  к уже
знакомому топкому жужжанию. Потом поднял  топор, пошире расставил ноги и изо
всех сил уда-рил по стволу дерева. Лезвие глубоко ушло в кору и за-стряло. В
самый момент удара он  услышал в наушниках необычайный  звук. Этот звук  был
совершенно  новый, не  похожий  ни  па  что,  до  сих пор слышанное. Глухой,
гулкий, низкий звук.  Не такой короткий и  резкий, какой издавали  розы,  но
протяжный, как рыдание,  и длившийся  не менее  минуты;  наибольшей  силы он
достиг в момент удара топо-ром и постепенно затихал, пока вовсе не исчез.
     Клаузнер в  ужасе вглядывался туда,  где  топор  глубоко  ушел в  толщу
дерева. Потом  осторожно взялся за топор, высвободил  его и  бросил  наземь.
Прикоснулся пальцами к глубокой ране па стволе и, стараясь сжать ее, шептал:
     -  Дерево...  ах, дерево...  прости... мне так жаль...  но это заживет,
обязательно заживет...
     С минуту  он стоял, опершись на ствол, потом повернул-ся, побежал через
парк и исчез  в своем  доме. Подбежал к телефону, набрал номер и стал ждать.
Он услышал гу-док, потом щелчок - взяли трубку - и заспанный муж-ской голос;
     - Алло, слушаю!
     - Доктор Скотт?
     - Да, это я.
     - Доктор Скотт, вы должны сейчас же прийти ко мне.
     - Кто это?
     - Клаузнер. Помните, я вам  вчера рассказывал о сво-их опытах и  о том,
что надеюсь...
     - Да, да, конечно, но в чем дело? Вы заболели?
     - Нет, я здоров, но...
     - Полседьмого утра, - сказал доктор, - а вы мне зво-ните, хотя здоровы.