шки, господин Экдал. Прежде, я помню, вы премило декламировали.
     Ялмар. К сожалению, теперь ничего не припомню.
     Рыхлый господин. Жаль, очень жаль. Ну, так что  же  бы  нам  придумать,
Балле?

     Оба прохаживаются по кабинету, потом направляются во вторую комнату.

     (*648) Ялмар  (мрачно).  Грегерс...  я  уйду!  Тот,  над  чьей  головой
разразился сокрушающий удар судьбы, видишь ли... Передай мой  поклон  твоему
отцу.
     Грегерс. Хорошо. Ты прямо домой?
     Ялмар. Да. А что?
     Грегерс. Я, может быть, загляну к тебе потом.
     Ялмар. Нет, не надо. Ко мне  не  надо.  Невесел  угол  мой,  Грегерс...
особенно после такого блестящего пиршества...  Мы  всегда  можем  повидаться
где-нибудь в другом месте.
     Фру Сербю (подходя, вполголоса). Вы уходите, Экдал?
     Ялмар. Да.
     Фру Сербю. Кланяйтесь Гине.
     Ялмар. Благодарю.
     Фру Сербю. И скажите, что я как-нибудь на днях загляну к ней.
     Ялмар. Благодарю. (Грегерсу.) Не провожай меня. Я хочу уйти  незаметно.
(Медленно, словно прохаживаясь, направляется  во  вторую  комнату  и  уходит
направо.)
     Фру Сербю (тихо Петтерсену,  который  вернулся).  Ну,  дали  что-нибудь
старику?
     Петтерсен. Как же. Сунул ему в карман бутылку коньяку.
     Фру Сербю. Не нашли ничего получше.
     Петтерсен. Он лучше-то ничего и не знает, фру Сербю.
     Рыхлый господин (в дверях, с нотами в руках). Не сыграем ли мы с вами в
четыре руки, фру Сербю?
     Фру Сербю. Хорошо, пойдемте.
     Гости. Браво, браво!
     Фру Сербю и  все  гости  уходят  во  вторую  комнату  направо.  Грегерс
остается у камина. Верле  ищет  что-то  на  письменном  столе,  по-видимому,
выжидая, чтобы  Грегерс  ушел,  но  последний  не  шевелится,  и  Верле  сам
направляется к дверям.
     Грегерс. Отец, нельзя ли уделить мне минутку?  Верле  (останавливаясь).
Что тебе? Грегерс. Мне надо сказать тебе пару слов.
     Верле. Нельзя ли отложить, пока мы останемся одни?
     (*649) Грегерс. Нет, нельзя. Может быть, выйдет так, что нам с тобой  и
не придется больше остаться одним. Верле (подходя ближе). Что это значит?
     В течение следующей беседы из залы глухо доносятся звуки фортепиано.
     Грегерс. Как можно было дать этой семье так опуститься!
     Верле. Ты, вероятно, говоришь о семье Экдала, насколько я понимаю.
     Грегерс. Именно. Лейтенант Экдал когда-то был очень близок с тобой.
     Верле.  К  сожалению,  слишком  даже  близок.  И  мне  годами  пришлось
расплачиваться за это. Ему я обязан, что на  мое  доброе  имя  легло  что-то
вроде пятна.
     Грегерс (тихо). А он действительно был один виноват?
     Верле. Кто же еще, по-твоему?
     Грегерс. Но вы ведь затеяли эту скупку лесов сообща...
     Верле. Да, но разве не Экдал снимал планы участков...  неверные  планы?
Это он затеял незаконную порубку на казенной земле. Это он  же  и  заведовал
всем делом. Я был в стороне и даже не ведал, что там творил лейтенант Экдал.
     Грегерс. Лейтенант Экдал и сам-то, верно, не ведал, что творил.
     Верле. Может статься. Но факт тот, что он был осужден, а я оправдан.
     Грегерс. Знаю, что улик против тебя не оказалось.
     Верле. Оправдан - значит оправдан. Но с чего ты вздумал копаться в этих
старых дрязгах, от которых я поседел раньше времени? Пожалуй, вот о  чем  ты
размышлял все эти годы на заводе? Могу  тебя  заверить,  Грегерс,  у  нас  в
городе все эти истории давным-давно забыты... поскольку они касались меня.
     Грегерс. А несчастная семья Экдала?..
     Верле. Да что же, по-твоему, следовало мне сделать для них? Когда Экдал
вышел на свободу, он был уже  человек  сломленный,  совершенно  беспомощный.
Есть такие, люди, которые сразу идут ко дну, как только  им  попадет  (*650)
пара дробинок в тело, и никогда уж не всплывают больше наверх. Поверь  моему
слову, Грегерс, для старика  Экдала  я  сделал  все,  что  только  позволяли
обстоятельства... что мог  сделать,  не  давая  пищи  разным  подозрениям  и
пересудам...
     Грегерс. Подозрениям?.. Ну да, разумеется.
     Верле. Я велел давать старику переписку из конторы  и  плачу  ему  куда
дороже, чем стоит его работа...
     Грегерс (не глядя на отца). Гм... в этом я не сомневаюсь.
     Верле.  Ты  смеешься?  Пожалуй,  не  веришь  моим  словам?  По  книгам,
разумеется, этого проверить нельзя, таких расходов я никогда не заношу.
     Грегерс (с холодной усмешкой). Н-да,  пожалуй,  бывают  расходы  такого
рода, что самое лучшее их не заносить.
     Верле (пораженный). К чему ты это клонишь?
     Грегерс (собравшись с духом). Ты  занес  в  книги  расход  по  обучению
Ялмара Экдала фотографированию?
     Верле. Я? Занес ли?
     Грегерс. Я теперь знаю, что ты взял этот расход на себя. И знаю  также,
что  ты  не  поскупился  дать  молодому  Экдалу  возможность  завести  дело,
устроиться.
     Верле. Вот видишь, а еще говорят, что я ничего не  сделал  для  Экдала!
Могу тебя заверить, эти люди стоили мне порядочно.
     Грегерс. А ты занес в книги хоть некоторые из этих расходов?
     Верле. К чему ты задаешь такие вопросы?
     Грегерс. О, на то есть свои причины. Слушай, скажи мне... твое  горячее
участие к сыну твоего старого друга... началось  как  раз  с  того  времени,
когда он вздумал жениться?
     Верле. Какого черта!.. Где мне помнить это через столько лет?..
     Грегерс. Ты мне писал тогда, - чисто деловое письмо, разумеется, - и  в
приписке вкратце упомянул, что Ялмар Экдал женился на фрекен Хансен.
     Верле. Ну да, ее так и звали.
     (*651) Грегерс. Но ты не упомянул, что  эта  фрекен  Хансен  была  Гина
Хансен, наша бывшая экономка.
     Верле  (принужденно-насмешливо).   Я   не   знал,   что   ты   особенно
интересовался нашей бывшей экономкой.
     Грегерс. Я и не интересовался. Но... (понижая  голос)  кажется,  другие
здесь в доме очень интересовались ею.
     Верле. Что ты хочешь сказать? (Вспылив.) Не на меня же ты намекаешь?
     Грегерс (тихо, но твердо). Да, я на тебя намекаю.
     Верле. И ты  смеешь!..  Осмеливаешься!..  А  этот  неблагодарный,  этот
фотограф... как смеет он взводить подобные обвинения!
     Грегерс. Ялмар ни единым словом не коснулся этого. Не  думаю,  чтобы  у
него было хоть малейшее подозрение.
     Верле. Так откуда же ты взял? Кто мог тебе сказать подобное?
     Грегерс. Моя бедная, несчастная мать. Она мне сказала это,  когда  я  в
последний раз виделся с ней.
     Верле. Твоя мать! Этого и надо было  ожидать.  Вы  с  ней  всегда  были
заодно. Она и восстановила тебя против меня с самого начала.
     Грегерс. Нет, не она, а ее муки и страдания - все,  что  сломило  ее  и
привело к злополучному концу.
     Верле. О, ей вовсе не из-за чего  было  так  страдать  и  мучиться;  во
всяком случае, причин у нее было не  больше,  чем  у  многих  других!  Но  с
болезненными, экзальтированными особами не  сговоришься.  Я  это  достаточно
испытал... И вот ты теперь носишься с подобными  подозрениями...  роешься  в
куче старых пересудов и сплетен, позорящих твоего отца.  Право,  Грегерс,  в
твои годы пора бы уж заняться чем-нибудь более полезным.
     Грегерс. Да, пожалуй, пора бы.
     Верле. Тогда и на душе у тебя, может быть, стало бы светлее,  чем,  как
видно, теперь. Ну к чему  тебе  корпеть  там  на  заводе,  гнуть  спину  как
простому  конторщику  и  отказываться  брать  хоть  грош  сверх  положенного
жалованья? Ведь это прямо глупо с твоей стороны.
     Грегерс. Да, если бы я был уверен, что это так.
     Верле. Я тебя понимаю. Ты хочешь быть независимым, не  быть  мне  ничем
обязанным.  Ну  вот,  теперь  тебе  и  (*652)  представляется  случай  стать
независимым, самому себе господином.
     Грегерс. Вот? Как так?..
     Верле. Видишь, я писал тебе, чтобы ты непременно и  немедленно  приехал
сюда в город... гм...
     Грегерс. Да... но что тебе, в сущности, понадобилось от  меня?  Я  весь
день ждал объяснения.
     Верле. Я хочу предложить тебе вступить компаньоном в фирму.
     Грегерс. Мне? В твою фирму? Компаньоном?
     Верле. Да. Нам не пришлось бы из-за этого постоянно бывать  вместе.  Ты
мог бы вести дела здесь, в городе, а я переехал бы на завод.
     Грегерс. Ты?
     Верле. Видишь ли, я теперь уж не такой работник, как прежде. Приходится
беречь глаза, Грегерс: что-то слабы стали.
     Грегерс. Ну, это всегда было.
     Верле.  Не  так,  как  теперь.  Да  и  кроме   того...   по   некоторым
соображениям... я мог бы, пожалуй, предпочесть перебраться туда...  хоть  на
время.
     Грегерс. Вот чего никогда бы не подумал.
     Верле. Слушай, Грегерс. Мы с тобой во многом и многом не  сходимся.  Но
все же мы с тобой - отец и сын. И, право, мы могли бы прийти к какому-нибудь
соглашению,
     Грегерс. То есть с виду?
     Верле. Да, хотя бы так. Подумай же насчет  этого,  Грегерс.  По-твоему,
это возможно? А?
     Грегерс (холодно смотрит на него). Тут что-то кроется.
     Верле. То есть как это?
     Грегерс. Я тебе для чего-то нужен.
     Верле. При столь тесных узах, как  наши,  надо  полагать,  один  всегда
нуждается в другом.
     Грегерс. Да, говорят.
     Верле. И я бы очень хотел, чтобы ты теперь побыл дома некоторое  время.
Я одинок, Грегерс. Всегда чувствовал себя одиноким, всю жизнь. Но теперь это
особенно (*653) дает себя  знать  -  старею.  Мне  нужно  иметь  подле  себя
кого-нибудь.
     Грегерс. У тебя ведь есть фру Сербю.
     Верле. Да, это верно. И я, так сказать, почти не могу обойтись без нее.
У нее такой веселый нрав и ровный характер, она оживляет весь дом...  а  мне
это очень, очень нужно.
     Грегерс. Так вот, значит, у тебя и есть все, что тебе нужно.
     Верле. Да, но я боюсь, что так дело не может  продолжаться.  Женщина  в
подобных условиях легко может попасть в ложное положение в глазах света.  Да
я готов сказать, что и для мужчины это неудобно.
     Грегерс. О, если мужчина задает такие обеды, как ты, он может позволить
себе кое-что.
     Верле. Но о н а - т о, Грегерс? Ее-то положение? Боюсь, что  долго  она
не выдержит. Да если бы даже... если бы ради меня она и махнула рукой на все
пересуды и сплетни... то сам посуди, Грегерс, - у тебя  так  сильно  развито
чувство справедливости...
     Грегерс (прерывая его).  Скажи  мне  коротко  и  ясно:  ты  собираешься
жениться на ней?
     Верле. А если бы так? Что тогда?
     Грегерс. Я тоже спрошу, что тогда?
     Верле. Ты был бы решительно против этого?
     Грегерс. Отнюдь нет. Никоим образом.
     Верле. Я ведь не мог  знать...  Быть  может,  дорожа  памятью  покойной
матери...
     Грегерс. Я не страдаю экзальтацией.
     Верле. Ну, как бы там ни было, ты, во всяком случае, снял с  моей  души
тяжелый камень. Мне очень дорого заручиться в этом деле твоим сочувствием.
     Грегерс (глядя на него в упор). Теперь я  понимаю,  для  чего  ты  меня
хотел использовать.
     Верле. Использовать. Что за выражение!
     Грегерс. Не будем особенно щепетильны насчет слов, по  крайней  мере  с
глазу на глаз. (С отрывистым смехом.) Так вот оно что! Вот зачем я во что бы
то ни стало должен был явиться в город собственной персоной. Ради (*654) фру
Сербю надо было поставить дом на семейную ногу. Табло из сына  и  отца!  Это
нечто новенькое!
     Верле. Как ты смеешь говорить в таком тоне!
     Грегерс. Когда тут в доме была семья? Никогда, сколько я себя помню.  А
теперь, видно, понадобилось создать хоть нечто в этом роде.  В  самом  деле,
как это славно  будет:  заговорят,  что  вот  сын  на  крыльях  благоговения
прилетел к помолвке старика отца. Что же тогда останется от всех этих слухов
о бедной покойной страдалице матери? Ни порошинки!  Ее  сын  развеет  их  по
ветру!
     Верле. Грегерс... право, для  тебя,  кажется,  нет  на  свете  человека
ненавистнее меня.
     Грегерс (тихо). Чересчур уж близко я присмотрелся к тебе.
     Верле. Ты смотрел на меня глазами своей матери. (Слегка понижая голос.)
Но ты бы вспомнил, что глаза эти... бывали иногда отуманены.
     Грегерс (дрожащим голосом). Я понимаю, на  что  ты  намекаешь.  Но  кто
виноват в несчастной слабости матери? Ты и все  эти!..  Последнею  была  эта
бабенка, с которой свели Ялмара Экдала, когда самому тебе она... о-о!..
     Верле (пожимая плечами). Слово в слово, как сказала бы твоя мать.
     Грегерс (не обращая на  него  внимания).  И  он,  эта  великая,  детски
доверчивая душа, по уши увяз теперь в этой лжи... Живет под одной кровлей  с
такой... и не знает, что его так называемый семейный очаг построен  на  лжи!
(Делая шаг к отцу.) Как оглянусь на пройденный тобой путь, словно  гляжу  на
поле битвы, усеянное разбитыми человеческими жизнями.
     Верле. Сдается мне, что пропасть между нами слишком уж широка.
     Грегерс  (овладев  собой,  с  поклоном).  Я  это   заметил   и   потому
откланиваюсь... ухожу.
     Верле. Уходишь? Совсем из дому?
     Грегерс. Да. Теперь наконец я вижу перед собой цель жизни.
     Верле. Что же это за цель?
     Грегерс. Ты бы только посмеялся, узнав ее.
     Верле. Кто одинок - не так легко смеется, Грегерс.
     (*655) Грегерс (указывая в глубину второй комнаты).  Взгляни-ка,  отец,
камергеры играют в жмурки с фру Сербю... Спокойной ночи... прощай! (Идет  во
вторую комнату и скрывается направо.)

     Слышны смех и шутливые возгласы группы гостей, показавшейся  во  второй
комнате слева.

     Верле (презрительно бормочет вслед  Грегерсу).  Эх!  Бедняга!..  А  еще
говорит, что не страдает экзальтацией.

        "ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ"

     Ателье Ялмара Экдала. Просторное  помещение,  видимо,  переделанное  из
чердака. Направо идущий косым наклоном потолок с большими оконными стеклами;
они наполовину задернуты синими  занавесками.  В  правом  углу,  в  глубине,
входная дверь, впереди же направо дверь в жилые комнаты. В левой стене  тоже
двое дверей, в простенке между ними железная печка. В средней стене  широкие
раздвижные двери. Обстановка скромная, но  уютная.  Между  дверями  направо,
несколько поодаль от простенка, диван, стол и несколько  стульев.  На  столе
горит лампа под абажуром, лежат фотографии и разная мелочь, вроде  кисточек,
бумаги, карандашей и прочего. В углу  у  печки  старое  кресло.  Там  и  сям
расставлены и разложены фотографические аппараты и принадлежности. У средней
стены, налево от раздвижных дверей, полки, на которых несколько книг,  ящики
и бутылки с химическими жидкостями, разные инструменты и прочее.
     Гина Экдал сидит за шитьем на стуле у стола. Xедвиг на диване, заслонив
глаза ладонями от лампы и заткнув уши пальцами, читает книгу.

     Гина (поглядывает на дочь со скрытой тревогой, потом говорит). Хедвиг!

     Хедвиг не слышит.

     (Громче.) Хедвиг!
     Хедвиг (отнимая пальцы от ушей). Что, мама?
     Гина. Милая Хедвиг, нельзя тебе больше читать.
     Хедвиг. Ах, мама, ну еще немножко! Чуточку!
     Гина. Нет, нет, отложи книгу. Отец этого не любит. Он и сам никогда  не
читает по вечерам.
     Хедвиг (закрывая книгу). Да, папа не очень-то любит читать.
     Гина (откладывает шитье и берет со стола карандаш и  тетрадку).  Ты  не
помнишь, сколько мы сегодня заплатили за масло?
     Хедвиг. Крону шестьдесят пять эре.
     (*657) Гина. Верно. (Записывает.) Ужасти, сколько у нас масла  выходит.
Да еще колбаса и сыр. Постой-ка...  (Записывает.)  И  ветчина  еще...  гм...
(Сводит счет.) Вот уж выходит...
     Xедвиг. А пиво-то еще?
     Гина. Да, само собой. (Записывает.) Становится в копеечку. А все надо.
     Xедвиг. Зато нам с тобой не нужно было сегодня горячего  к  обеду,  раз
папа ушел.
     Гина. Да, это кстати вышло. Да еще я получила восемь крон пятьдесят эре
за карточки.
     Xедвиг. Неужто столько?
     Гина. Аккурат восемь крон пятьдесят!
     Молчание. Гина опять принимается за  шитье.  Хедвиг  берет  карандаш  и
бумагу и что-то рисует, заслоняя глаза левой рукой.
     Хедвиг. А ведь забавно подумать, что  папа  сегодня  на  таком  большом
обеде у коммерсанта Верле!
     Гина. Нельзя сказать, что у коммерсанта. Это ведь сын прислал  за  ним.
(Немного погодя.) С коммерсантом у нас нет никаких делов.
     Хедвиг. Вот будет хорошо, когда папа придет. Он  обещал  попросить  для
меня у фру Сербю чего-нибудь вкусного.
     Гина. Да, в этом доме найдется немало вкусных вещей, не сомневаюсь.
     Хедвиг (продолжая рисовать). А я как будто и проголодалась немножко.
     Старик Экдал  с  бумагами  под  мышкой  и  свертком  в  кармане  пальто
появляется из входной двери.
     Гина. Как дедушка поздно сегодня!
     Экдал. Контору заперли. Пришлось  ждать  у  Гроберга.  И  потом  пройти
через... гм... Хедвиг. Дали новую переписку, дедушка?
     Экдал. Целую кипу. Погляди-ка. Гина. Славно.
     Хедвиг. И в кармане тоже у тебя сверток.
     Экдал. Что? Глупости! Ничего там нет. (Ставит  палку  в  угол.)  Работы
надолго хватит, Гина. (Отодвигает одну  (*658)  половинку  дверей  в  задней
стене.) Тсс! (Заглядывает в глубину  и  снова  осторожно  задвигает  дверь.)
Хе-хе! Все прикорнули. А она забралась в корзинку. Xe-xe!
     Xедвиг. А ей, наверно, не холодно в корзинке, дедушка?..
     Экдал. Еще что выдумала! Холодно!.. Столько соломы!  (Идет  к  двери  в
глубине налево.) У меня там есть спички?
     Гина. Спички на комоде.
     Экдал уходит к себе.
     Xедвиг. Вот славно-то, что дедушка опять с перепиской!
     Гина. Да, бедный старик, теперь хоть карманными деньгами запасется.
     Xедвиг. И не станет сидеть по целым утрам в этом трактире  у  противной
мадам Эриксен!
     Гина. Да, и это тоже хорошо.
     Небольшая пауза.
     Xедвиг. Как ты думаешь, они все еще за столом сидят?
     Гина. А бог их знает. Пожалуй.
     Хедвиг. Подумай, каким вкусным обедом угощают там  папу!  Он,  наверно,
придет веселый. Правда, мама?
     Гина. Да. А если бы мы еще могли порадовать его, что комната сдана!
     Хедвиг. Ну, это необязательно сегодня.
     Гина. Пригодилось бы. Стоит ведь без всякой пользы.
     Хедвиг. Нет, я хотела сказать, что сегодня это не обязательно.  Папа  и
так сегодня будет в духе. Лучше, если удастся порадовать его этим  в  другой
раз.
     Гина (глядит на нее). А ты любишь радовать папу по  вечерам  чем-нибудь
таким хорошим?
     Хедвиг. Да. Тогда сразу как-то веселее становится.
     Гина (задумываясь). Да, да, пожалуй, так.
     Старик Экдал выходит из своей комнаты и  направляется  к  первой  двери
налево.
     (*659) (Поворачивается к нему.) Что-нибудь надо в кухне, дедушка?
     Экдал. Да, надо. А ты сиди себе. (Проходит в кухню.)
     Гина. Не затеял бы с угольями  возиться.  (Выжидает.)  Хедвиг,  поди-ка
погляди, чего он там...
     Экдал выходит из кухни с кружкой кипятку, от которого идет пар.
     Хедвиг. Ты за кипятком ходил, дедушка?
     Экдал. Да. Нужно. Писать хочу, а чернила густые, как каша... Гм!..
     Гина. Вы бы, дедушка, поужинали сначала. Там приготовлено ведь.
     Экдал. Бог с ним, с ужином, Гина. Я ужасно занят, говорю тебе. И  пусть
никто ко мне не входит. Никто... Гм!.. (Уходит к себе.)
     Гина и Хедвиг переглядываются.
     Гина (тихо). Как ты думаешь, откуда он раздобыл денег?
     Хедвиг. Верно, от Гроберга получил.
     Гина. Что ты! Гроберг всегда присылает деньги мне.
     Хедвиг. Так, пожалуй, в долг взял где-нибудь бутылочку.
     Гина. Бедный дедушка, вряд ли ему дают в долг.

     Ялмар Экдал входит в пальто и серой пуховой шляпе. Гина бросает шитье и
встает.

     Ах, ты уж вернулся, Экдал!
     Хедвиг (одновременно, вскакивая). Подумать, папа уже пришел!
     Ялмар (откладывая шляпу). Да, теперь, верно, и все почти разошлись.
     Хедвиг. Так рано?
     Ялмар. Да ведь званы были к обеду. (Хочет снять с себя пальто.)
     Гина. Постой, я тебе помогу.
     Хедвиг. И я.
     Снимают с него пальто, которое Гина затем вешает на стену.  Много  было
гостей, папа?
     (*660)   Ялмар.   Нет,   немного.   Нас   было   за    столом    персон
двенадцать-четырнадцать.
     Гина. И ты со всем