ровищем?
     Хедвиг. Вы думаете, это помогло бы?
     Грегерс. Попробуйте, Хедвиг.
     Хедвиг (тихо, с сияющими глазами). Да, я попробую.
     Грегерс. А вы думаете, у вас хватит духу?
     Хедвиг. Я попрошу дедушку застрелить ее.
     (*719) Грегерс. Ну, сделайте так. Но ни слова вашей матери!
     Хедвиг. Почему?
     Грегерс. Она не поймет вас.
     Хедвиг. Дикая утка?.. Завтра же утром попробую.
     Гина возвращается. Хедвиг бросается к ней.
     Ты застала его, мама?
     Гина. Нет. Но мне сказали, что он заходил к Реллингу  и  утащил  его  с
собой.
     Грегерс. Наверное?
     Гина. Привратница сказала. И Молвик с ними отправился.
     Грегерс. И это теперь,  когда  ему  нужно  было  полное  уединение  для
жестокой душевной борьбы!..
     Гина (снимая накидку). Да, мужчины - мужчины и есть.  Бог  знает,  куда
затащит его Реллинг! Я забегала к мадам Эриксен, там их нет.
     Хедвиг (глотая слезы). А если он не вернется больше?
     Грегерс. Вернется. Я сообщу  ему  завтра  одну  весточку,  и  тогда  вы
увидите, как он  к  вам  вернется.  Спите  спокойно,  Хедвиг.  Доброй  ночи!
(Уходит.)
     Хедвиг (рыдая, бросается матери на шею). Мама, мама!
     Гина (гладя ее по спине и вздыхая). Ох, ох! Правду сказал Реллинг.  Вот
что выходит, когда всякие  сумасброды  суются  тут  со  своими  интриганными
требованиями.

        "ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ"

     Павильон Ялмара Экдала. Серое, холодное утро. Оконные  стекла  занесены
мокрым снегом.

     Гина, в переднике, выходит из кухни с метелкой и тряпкой и направляется
в гостиную. В то же время из входной двери быстро входит Хедвиг.
     Гина (останавливаясь). Ну?
     Хедвиг. Знаешь, мама, он, кажется, у Реллинга.
     Гина. Вот видишь!
     Хедвиг. Привратница говорит,  она  слышала,  что  Реллинг  ночью  двоих
притащил с собой.
     Гина. Я так и думала.
     Хедвиг. Но что толку из этого, если он не хочет вернуться к нам?
     Гина. Ну, я хоть пойду поговорю с ним.
     Старик Экдал, в халате и  туфлях,  с  раскуренной  трубкой  выходит  из
дверей своей комнаты.
     Экдал. Слушай, Ялмар... Ялмара нету дома?
     Гина. Нет, кажется, ушел.
     Экдал. В такую рань?  И  еще  в  такую  метель?  Ну  что  же,  сделайте
одолжение, я могу совершить утренний обход и  один.  (Отодвигает  с  помощью
Хедвиг одну половинку дверей на чердак и входит туда.)
     Хедвиг задвигает за ним дверь.
     Хедвиг (вполголоса). Подумай, мама, что  будет,  когда  бедный  дедушка
узнает, что папа собирается уехать от нас!
     Гина. Полно вздор болтать.  Дедушке  и  знать  ничего  не  надо.  Прямо
счастье, что его вчера не было дома, когда поднялась тут эта кутерьма.
     (*721) Хедвиг. Да, но...

     Входит Грегерс.

     Грегерс. Ну? Разыскали его?
     Гина. Говорят, внизу у Реллинга.
     Грегерс. У Реллинга! Так он правду ушел вчера с этими господами?
     Гина. Должно быть, так.
     Грегерс.  Но  ему,  наоборот,  нужно  было  уединение,  чтобы  серьезно
собраться с мыслями!.. Гина. Вам хорошо разговаривать.
     Входит Реллинг.
     Хедвиг (бросаясь навстречу ему). Папа у вас?
     Гина (одновременно). У вас он?
     Реллинг. Ну, конечно.
     Хедвиг. И вы не дали нам знать!
     Реллинг. Да; я - ска-атина. Но,  во-первых,  мне  пришлось  возиться  с
другой ска-атиной - с демонической натурой, разумеется; а во-вторых,  я  сам
заспался.
     Гина. Что Экдал говорит сегодня?
     Реллинг. Да ничего не говорит.
     Хедвиг. Совсем не разговаривает?
     Реллинг. Ни гу-гу.
     Грегерс. Да, да. Я это вполне понимаю.
     Гина. Да что же он делает-то?
     Реллинг. Лежит на диване и храпит.
     Гина. Вот? Да, Экдал ужасти как храпит всегда.
     Хедвиг. Он спит? Он может спать?
     Реллинг. Ну да. И еще как, черт возьми!
     Грегерс. Понятно, после такой душевной борьбы, которая измотала его.
     Гина. Да, с непривычки шляться по ночам.
     Хедвиг. Пожалуй, это хорошо, что он выспится, мама.
     Гина. И я то же думаю. Но тогда не следует  тормошить  его  спозаранку.
Спасибо вам, Реллинг. Теперь я сначала приберу все, а там... Поди-ка  пособи
мне, Хедвиг.

     Гина и Хедвиг уходят в гостиную.

     (*722) Грегерс (оборачиваясь к Реллингу). Можете вы объяснить мне,  что
происходит теперь в душе Ялмара Экдала?
     Реллинг. Ей-богу, я не заметил, чтобы там что-нибудь происходило.
     Грегерс.  Как?  При  подобном  переломе  в   его   жизни,   когда   все
существование его получает новые устои?.. Как  вы  можете  допустить,  чтобы
такая личность, как Ялмар...
     Реллинг. Личность?.. Он?.. Если в нем когда-то и были задатки для такой
аномалии, как стать "личностью", по вашему выражению, то  все  эти  корни  и
ростки давным-давно были задушены в нем полностью еще в детстве. В этом могу
вас уверить.
     Грегерс. Это было бы странно. Его воспитывали с такой любовью.
     Реллинг. Это две-то взвинченные, истерические старые девы тетушки?
     Грегерс. Я должен вам сказать, что это были женщины, которые никогда не
забывали об идеальных требованиях. Ну да вы теперь, пожалуй,  опять  начнете
зубоскалить.
     Реллинг. Нет, я  совсем  не  в  таком  настроении.  Впрочем,  я  хорошо
осведомлен насчет этого. Он таки немало извергал  всякой  риторики  об  этих
своих "двух духовных матерях". Но я не думаю, чтобы ему было за что особенно
благодарить их. Несчастье Экдала в том, что он всегда играл роль  светила  в
своем кружке...
     Грегерс. А он разве  не  таков?  В  смысле  душевной  глубины,  хочу  я
сказать.
     Реллинг. Что-то не замечал за ним ничего такого. И пусть  бы  еще  отец
считал его таким,  куда  бы  ни  шло:  старый  лейтенант  всю  жизнь  прожил
дурак-дураком.
     Грегерс. Он всю жизнь прожил с детски-наивной душой. Да где вам  понять
это!
     Реллинг. Ну и ладно! Но когда потом милейший душка Ялмар стал некоторым
образом студентом, то он сразу прослыл в кругу товарищей  будущим  светилом.
Что ж, он был красив, привлекателен  -  белый,  румяный,  кровь  с  молоком,
такой, каких любят барышни-подростки. Затем эта легкая воспламеняемость  его
натуры, задушевные (*723) нотки в  голосе  и  уменье  красиво  декламировать
чужие стихи и чужие мысли...
     Грегерс (возмущенно). И вы это об Ялмаре Экдале! Реллинг. Да, с  вашего
позволения, таков внутренний облик того кумира, перед которым вы  лежите  на
брюхе.
     Грегерс. Не думаю, чтобы я мог быть настолько уж слеп.
     Реллинг. О да, есть такой грех.  Вы  ведь  тоже  человек  ненормальный,
больной.
     Грегерс. Относительно этого вы правы.
     Реллинг. Конечно. И болезнь у вас сложная.  Bo-первых,  у  вас  тяжелая
форма  горячки  честности  и  затем,  что  еще  хуже,  вы  одержимы   манией
преклонения. Вам все нужно кем-нибудь восхищаться,  с  чем-нибудь  носиться,
кроме ваших собственных дел.
     Грегерс. Ну разумеется, достойный  поклонения  предмет  мне  приходится
искать где-то вовне.
     Реллинг. Но вы жестоко ошибаетесь в этих чудо-мухах, которые вам  везде
мерещатся. Вы опять забрались с вашими идеальными требованиями в дом простых
смертных; тут живут люди несостоятельные.
     Грегерс. Если вы столь невысокого мнения о Ялмаре Экдале, то как же вам
доставляет удовольствие постоянно бывать в его обществе?
     Реллинг. Господи боже мой! Я все-таки какой ни на есть доктор,  и  надо
же мне позаботиться о бедных больных, с которыми я живу по одной лестнице.
     Грегерс. Вот как! И Ялмар Экдал больной?
     Реллинг. Здоровых людей почти не бывает, к сожалению.
     Грегерс. И какое же лечение вы применяете к Ялмару?
     Реллинг. Мое обычное. Я стараюсь поддержать в нем житейскую ложь.
     Грегерс. Житейскую ложь? Я не ослышался?
     Реллинг. Нет. Я сказал: "Житейскую ложь". Потому что, видите ли, это  -
стимулирующий принцип.
     Грегерс. Можно спросить, что же это за житейская ложь, которой  заражен
Ялмар?
     (*724) Реллинг. Нет, извините. Я  не  выдаю  таких  тайн  знахарям.  Вы
способны еще пуще искалечить его; мой же метод лечения радикален. Я применяю
его и к Молвику. Его я сделал "демонической натурой". Это фонтанель, которую
я открыл ему на шее.
     Грегерс. Так он не в самом деле демоническая натура?
     Реллинг. Да что такое, черт возьми, значит "демоническая натура"?  Ведь
это одна ерунда, моя же выдумка, чтобы ему  жилось  полегче.  Без  того  эта
жалкая,  вполне  приличная  свинья  давным-давно  погибла  бы  под  бременем
отчаяния и презрения к себе самому. А старый лейтенант?  Но  этот,  впрочем,
сам напал на верное лечение...
     Грегерс. Лейтенант Экдал? У него что?
     Реллинг. Да что вы скажете: он -  старый  охотник,  медвежатник  бродит
теперь по чердаку и стреляет кроликов! И на свете  нет  охотника  счастливее
его, когда он возится там  со  всей  этой  дрянью.  Пять-шесть  сухих  елок,
которые он припрятал с рождества, заменяют ему лесной простор. Петух и  куры
- для него глухари, гнездящиеся на верхушках сосен,  а  ковыляющие  по  полу
чердака кролики - медведи, с которыми воюет этот старец, привыкший к вольным
просторам.
     Грегерс. Бедный старый лейтенант! Да, ему таки пришлось посбавить  цену
со своих старых юношеских идеалов!
     Реллинг. Пока не забыл, господин Верле  младший:  не  прибегайте  вы  к
иностранному слову - идеалы. У нас есть хорошее родное слово: ложь.
     Грегерс. По-вашему, эти два понятия однородны?
     Реллинг. Да, почти - как тиф и гнилая горячка.
     Грегерс. Доктор Реллинг, я не сдамся, пока не  вырву  Ялмара  из  ваших
когтей!
     Реллинг.  Тем  хуже  будет  для  него.  Отнимите  у  среднего  человека
житейскую ложь, вы отнимете у него и счастье. (К Хедвиг, которая выходит  из
гостиной.) Ну, маленькая утиная мамаша, теперь я спущусь вниз поглядеть, все
ли еще папаша изволит возлежать  и  ломать  себе  голову  над  замечательным
изобретением. (Уходит.)
     (*725) Грегерс (подходит к Хедвиг). Я вижу по вашему лицу, что дело еще
не сделано.
     Хедвиг. Какое? Ах, насчет дикой утки? Нет.
     Грегерс. Видно, духа не хватило, когда дошло до дела.
     Хедвиг. Нет, вовсе не то. Когда я проснулась сегодня утром и вспомнила,
о чем мы говорили вчера, мне показалось это так странно.
     Грегерс. Странно?
     Хедвиг. Да... я сама не знаю. Вчера вечером мне казалось, что это будет
так чудесно. А сегодня, когда я проснулась и вспомнила, мне показалось,  что
в этом нет ничего такого.
     Грегерс. Ну еще бы! Недаром вы выросли в такой обстановке. И в вас  уже
многое заглохло.
     Хедвиг. Ну, это мне все равно. Только бы папа вернулся...
     Грегерс. Ах, если бы у вас открылись глаза на то, что придает  истинную
цену жизни! Если бы в вас был настоящий, здоровый и мужественный, готовый на
жертвы дух, вы бы увидали, каким он вернулся бы к вам. Но  я  еще  не  теряю
веры в вас, Хедвиг. (Уходит.)
     Хедвиг бродит по комнате, затем направляется к кухонным дверям.  В  это
время раздается стук в двери чердака. Хедвиг  идет  и  чуть-чуть  отодвигает
дверь. Старик Экдал выходит, и Хедвиг снова задвигает дверь.
     Экдал. Гм... мало удовольствия от такого утреннего обхода в одиночку.
     Хедвиг. Тебе не захотелось поохотиться сегодня, дедушка?
     Экдал. Не такая погода сегодня. Темень, в двух шагах ничего не видно.
     Хедвиг.  А  тебе  никогда  не  хочется  пострелять  что-нибудь,   кроме
кроликов?
     Экдал. А чем плохи кролики? А?
     Хедвиг. Нет, а, например, дикую утку?..
     Экдал. Хо-хо! Боится, как бы я не застрелил ее дикую  утку!  Никогда  в
жизни, слышишь? Никогда!
     Хедвиг. Да ты, пожалуй, и не сумел бы. Их,  говорят,  трудно  стрелять,
этих диких уток.
     (*726) Экдал. Не сумел бы? Как бы не так!
     Хедвиг. Но как же бы ты стал стрелять, дедушка? Не в мою дикую утку,  а
в других?
     Экдал. Надо в грудь целить, понимаешь? И против пера, а не  по  перу  -
понимаешь?
     Хедвиг. Тогда наповал, дедушка?
     Экдал. Ну да, наповал, если умеешь  стрелять.  Гм...  Теперь,  пожалуй,
пора мне и приодеться. Гм... Понимаешь, гм... (Уходит к себе.)
     Хедвиг выжидает немного, косится на дверь гостиной, подходит к  полкам,
привстает на цыпочки, достает с верхней полки пистолет и рассматривает  его.
Гина выходит из гостиной с метелкой и тряпкой.
     Хедвиг быстро и незаметно кладет пистолет на одну из полок.
     Гина. Не ройся в папиных вещах, Хедвиг.
     Хедвиг (отходя от полок). Я только прибрать хотела.
     Гина. Ступай лучше в кухню и погляди,  чтобы  кофей  не  простыл.  Хочу
захватить с собой на подносе, когда опущусь вниз.
     Хедвиг уходит в кухню. Гина начинает подметать пол и прибирать комнату.
Несколько  минут  спустя  входная  дверь  медленно  отворяется,  и  из   нее
выглядывает Ялмар Экдал. На нем пальто внакидку, но нет  шляпы;  он  неумыт,
непричесан, глаза заспанные, тусклые.
     Гина (застывает с метелкой в руке, глядя  на  мужа).  Ах,  Экдал...  ты
все-таки пришел?
     Ялмар (входит  и  отвечает  глухим  голосом).  Пришел...  чтобы  тотчас
исчезнуть.
     Гина. Ну да, да, понятно. Но, господи Иисусе, на кого ты похож?
     Ялмар. На кого похож?
     Гина. И твое хорошее зимнее пальто! Досталось же ему!
     Хедвиг  (в  дверях  кухни).  Мама,  не  надо  ли...   (Увидев   Ялмара,
вскрикивает от радости и бежит к нему.) Папа! Папа!
     Ялмар (отворачивается и машет рукой). Прочь, прочь!  (Гине.)  Убери  ее
прочь от меня, говорят тебе!
     Гина (вполголоса Хедвиг). Поди в гостиную, Хедвиг.
     Xедвиг тихо уходит.
     (*727) Ялмар (суетливо выдвигая ящик стола). Мне нужно  взять  с  собой
книги. Где мои книги?
     Гина. Какие?
     Ялмар.  Мои  научные  сочинения,  разумеется...  технические   журналы,
которые нужны для моей работы над изобретением.
     Гина (ищет на полках). Эти, что ли, без переплетов?
     Ялмар. Ну да, конечно.
     Гина (кладет на стол кипу журнальных выпусков).  Не  велеть  ли  Хедвиг
разрезать тебе листы?
     Ялмар. Незачем мне их разрезывать.
     Короткая пауза.
     Гина. Значит, стоишь на том, чтобы переехать от нас, Экдал?
     Ялмар (перебирая книги). Мне кажется, это само cобой разумеется...
     Гина. Да, да.
     Ялмар (вспылив). Не могу же я оставаться тут, где мне ежеминутно  будут
вонзать нож в сердце!
     Гина. Бог тебе судья, что ты можешь думать обо мне так гадко.
     Ялмар. Докажи!
     Гина. Скорее ты докажи.
     Ялмар.  После  такого  прошлого,  как  у  тебя?  Нет,  есть   известные
требования... я готов назвать их идеальными требованиями...
     Гина. А дедушка? Что с ним будет, с беднягой?
     Ялмар. Я знаю  свой  долг.  Беспомощный  старец  переедет  со  мной.  Я
отправлюсь в город, распоряжусь... Гм... (Жмется.)  Никто  не  находил  моей
шляпы на лестнице?
     Гина. Нет. Ты шляпу потерял?
     Ялмар. Она, разумеется, была  на  мне,  когда  я  вернулся  ночью.  Без
всякого сомнения. А сегодня я не мог отыскать ее.
     Гина. Господи Иисусе, и где только тебя носило с этими пьянчугами?
     Ялмар. Не  приставай  ко  мне  с  пустяками.  Ты  думаешь,  я  в  таком
настроении, чтобы помнить всякие мелочи?
     (*728) Гина. Только бы ты не простудился, Экдал. (Уходит в кухню.)
     Ялмар (говорит сам с  собой  вполголоса,  озлобленно  опоражнивая  ящик
стола).  Негодяй  этот  Реллинг!  Плут!  Гнусный  совратитель!..  Найти   бы
кого-нибудь, кто подстрелил бы  тебя  из-за  угла!  (Откладывает  в  сторону
несколько старых  писем,  находит  разорванную  накануне  пополам  бу-мажку,
складывает обе половинки вместе и смотрит на них.  Входит  Гина.  Он  быстро
откладывает их в сторону.)
     Гина  (ставит  на  стол  поднос  с  кофейным  прибором).   Вот   глоток
горяченького не хочешь ли... бутерброды и немножко солененького...
     Ялмар (косясь на поднос). Солененького?..  Ни  куска  больше  под  этой
кровлей! Правда, у меня во рту не было ничего  существенного  вот  уж  целые
сутки, но это безразлично... Мои заметки!  Мои  начатые  воспоминания!  Куда
девался мой дневник и все мои важные бумаги? (Открывает дверь в гостиную, но
тотчас же отступает.) И там она!
     Гина. Господи боже, надо же девочке где-нибудь быть!
     Ялмар. Уйди! (Дает место; Хедвиг  робко  проходит  в  павильон,  а  он,
держась за ручку двери, говорит  Гине.)  Нельзя  ли  хоть  в  эти  последние
минуты, которые я провожу в бывшем моем доме, избавить меня  от  присутствия
чужих лиц? (Уходит в гостиную.)
     Хедвиг (бросаясь к матери, спрашивает тихим, дрожащим голосом). Это  он
про меня?
     Гина. Побудь пока в  кухне,  Хедвиг.  Или  нет,  лучше  ступай  в  свою
каморку. (Отворяет дверь в гостиную и говорит.) Постой, Экдал,  не  ройся  в
комоде, я знаю, где все лежит. (Уходит в гостиную.)
     Хедвиг (испуганная, растерянная, стоит с  минуту,  застыв  на  месте  и
кусая губы, чтобы не  расплакаться,  потом  судорожно  ломает  руки  и  тихо
говорит). Дикая утка!  (Прокрадывается  к  полкам,  достает  пистолет,  чуть
отодвигает одну половину дверей на чердак, проскальзывает туда  и  задвигает
за собой дверь.)

     Из гостиной слышится спор между Ялмаром и Гиной.

     Ялмар (выходит, держа в руках несколько старых тетрадок и  разрозненных
листков, которые затем кладет на (*729) стол). А куда годится такой саквояж?
Тут тысяча вещей, которые надо захватить!
     Гина (выходя вслед за ним с саквояжем в руках). Да ты оставь  пока  все
остальное тут, Экдал. Возьми только рубашку да пару кальсон.
     Ялмар. Уф! Эти утомительные сборы!.. (Снимает с себя пальто  и  бросает
его на диван.)
     Гина, А кофей-то простынет.
     Ялмар. Гм... (Машинально отпивает глоток, потом еще.)
     Гина (вытирая спинки стульев). Всего труднее будет тебе отыскать  такой
большой чердак для кроликов.
     Ялмар. Что? Стану я еще таскать за собой кроликов?
     Гина. А как же? Дедушка не может обходиться без кроликов.
     Ялмар. Придется привыкнуть. Мне приходится отказаться  и  не  от  таких
благ жизни, как кролики.
     Гина (стирая пыль с полок). А флейту тоже положить тебе в саквояж?
     Ялмар. Нет. Не надо мне флейты. А вот дай мне пистолет.
     Гина. С собой хочешь взять?
     Ялмар. Да, мой заряженный пистолет.
     Гина (ищет его). Нету его. Верно, старик взял его с собой туда.
     Ялмар. Он на чердаке?
     Гина. Наверно, там.
     Ялмар. Гм... одинокий старец! (Берет бутерброд, ест и запивает кофе.)
     Гина. Если бы мы не сдали ту комнату, ты мог бы перебраться туда.
     Ялмар. Чтоб я остался под одной кровлей?.. Никогда! Никогда!
     Гина. А то не перебраться ли тебе на день, на два в  гостиную?  Там  бы
тебе никто не мешал.
     Ялмар. Никогда. В этих стенах!..
     Гина. Ну, так вниз, к Реллингу с Молвиком?
     Ялмар. Не произноси этих имен! Стоит мне вспомнить о них, кусок не идет
в горло. Нет, видно, придется мне (*730) в бурю и в  снегопад  стучаться  из
двери в дверь, ища, где бы нам со стариком отцом преклонить наши головы.
     Гина. Куда же ты пойдешь без шляпы, Экдал? Шляпы-то ведь нет.
     Ялмар. О, эти два негодяя, вместилище  всех  пороков!  Шляпу,  конечно,
нужно достать. (Берет  второй  бутерброд.)  Надо  принять  меры.  Я  еще  не
собираюсь совсем проститься с жизнью. (Ищет что-то на подносе.)
     Гина. Что ты ищешь?
     Ялмар. Масло.
     Гина. Масло - сейчас подам. (Уходит в кухню.)
     Ялмар (кричит ей вслед). Да  не  хлопочи!  Я  могу  обойтись  и  коркой
черствого хлеба.
     Гина (приносит масленку). На  вот.  Свеженькое.  (Наливает  ему  вторую
чашку кофе.)
     Ялмар садится на диван, намазывает еще масла на бутерброд, ест  и  пьет
некоторое время молча.
     Ялмар. Мог бы я... без всяких притязаний... со стороны кого  бы  то  ни
было прожить там, в гостиной день, другой?
     Гина. Да преотлично, если только хочешь.
     Ялмар. Потому что я не вижу никакой возможности собрать в таких попыхах
все отцовские вещи.
     Гина. Да и надо ведь сперва  сказать  ему,  что  ты  больше  не  хочешь
оставаться жить с нами.
     Ялмар (отодвигая от себ