йти  от  меня!  Тебя
тянет к чужим! Да еще к кому... к кому!.. Нет, и думать не хочу!
     Эрхарт. Там теперь так светло! Столько огней! Столько молодых,  веселых
лиц! Там музыка, мама!
     Фру Боркман (указывая на потолок). Здесь, наверху, тоже музыка, Эрхарт.
     Эрхарт. Да, именно эта музыка здесь - она и гонит меня из дому.
     Элла Рентхейм. Ты не радуешься, что твоему отцу удается  хоть  немножко
забыться?
     Эрхарт.  Нет,  радуюсь,  от  всей  души  радуюсь.  Только  бы  меня  не
заставляли слушать!
     Фру Боркман (внушительно). Соберись  с  силами,  Эрхарт!  Крепись,  мой
мальчик! Не забывай своей великой миссии!
     Эрхарт. Ах, мама,  оставь  эти  фразы!  Я  не  гожусь  в  миссионеры!..
Спокойной  ночи,  милая  тетя!  Спокойной  ночи,  мама!  (Быстро  уходит   в
переднюю.)
     Фру Боркман (после короткого  молчания).  Пожалуй,  все-таки  ты  скоро
опять приберешь его к рукам, Элла.
     Элла Рентхейм. Ах, если бы я могла надеяться!
     Фру Боркман. Но тебе не удержать его надолго, увидишь!
     Элла Рентхейм. Что же, ты помешаешь?
     Фру Боркман. Я или та, другая.
     Элла Рентхейм. Так лучше она, чем ты.
     Фру Боркман (медленно кивая). Я это понимаю. И скажу то же самое: лучше
она, чем ты.
     Элла Рентхейм. Куда бы это в конце концов ни привело его?..
     Фру Боркман. Да, и это почти безразлично... по-моему.
     Элла Рентхейм (перекидывая пальто через руку). В первый раз в жизни мы,
сестры-близнецы,  одного  мнения...  Спокойной  ночи,  Гунхильд.  (Уходит  в
переднюю.)

                      Музыка доносится еще явственнее.

     Фру Боркман (стоит с минуту неподвижно, затем вздрагивает,  съеживается
и невольно шепчет). Опять волк завыл... больной  волк.  (Стоит  с  минуту  и
вдруг бросается ничком на ковер, ломает руки и с отчаянием шепчет.)  Эрхарт,
Эрхарт!.. Будь верен мне! Вернись и  помоги  своей  матери!  Не  то  мне  не
вынести больше этой жизни!


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Большая, некогда парадная зала в рентхеймовском доме. Стены обиты старинными
выцветшими гобеленами, изображающими охотничьи сцены и пастушков и пастушек.
У  стены  налево  пианино, подальше двустворчатые двери. В левом углу задней
стены  дверь  под  обои. У стены направо, посередине, большой резной дубовый
письменный  стол,  на  котором  разложено  множество  книг и бумаг. У той же
стены,  впереди, диван, стол и стулья. Вся мебель в строго выдержанном стиле
                       ампир. На столах горят лампы.

Йун  Габриэль Боркман, заложив руки за спину; стоит у пианино и слушает игру
Фриды  Фулдал, которая доигрывает последние такты "Dense macabre". Боркман -
среднего  роста,  крепко  сложенный  мужчина. Ему лет под шестьдесят; важная
осанка,  тонко  очерченный  профиль, пронизывающий взгляд, курчавые волосы и
борода  подернуты  сильной проседью. Одет в черный, не совсем модного покроя
костюм,  носит белый галстук. Фрида Фулдал - хорошенькая бледная девушка лет
пятнадцати,  с  несколько  усталым  и  напряженным выражением лица. Скромное
                светлое платье. Музыка кончается. Молчание.

     Боркман. Можете догадаться, где я в первый раз слышал подобные звуки?
     Фрида (взглянув на него). Нет, господин Боркман.
     Боркман. В рудниках.
     Фрида (в недоумении). Да? В рудниках?
     Боркман. Я сын рудокопа, как вы, верно, знаете. Или, может быть, вы  не
знаете этого?
     Фрида. Нет, господин Боркман.
     Боркман. Сын рудокопа. И отец брал меня иногда  с  собою  в  рудники...
Там, в глубине, поет руда.
     Фрида. Вот как? Поет?
     Боркман (кивая). Когда освобождается. Освобождают ее удары молотов. Как
полночные колокола, бьют и освобождают ее. И вот руда поет... от  радости...
Поет по-своему.
     Фрида. Отчего же это так, господин Боркман?
     Боркман. Ей хочется на свет  дневной,  служить  людям.  (Ходит  взад  и
вперед по зале, заложив руки за спину.)
     Фрида (сидит несколько минут в выжидательной  позе,  затем  смотрит  на
свои часы и встает). Извините,  господин  Боркман,  но,  к  сожалению,  мне,
пожалуй, пора.
     Боркман (останавливаясь перед ней). Уже уходить собираетесь?
     Фрида (складывая ноты в папку). Да, пожалуй, пора. (Видимо, смущенная.)
Я приглашена сегодня вечером в один дом.
     Боркман. Где будут гости?
     Фрида. Да.
     Боркман. И вы будете занимать гостей своею игрой?
     Фрида (закусив губу). Нет... я приглашена играть танцы.
     Боркман. Только играть танцы?
     Фрида. Да. После ужина будут танцы.
     Боркман (стоит и смотрит на нее). А вы охотно играете танцы?  По  чужим
домам?
     Фрида  (надевая  пальто).  Да,  когда  пригласят...  Всетаки  маленький
заработок.
     Боркман (пытливо). Вы об этом главным образом и думаете, когда  играете
танцы?
     Фрида. Нет, я больше всего думаю о том, как тяжело, что  мне  самой  не
приходится участвовать в танцах.
     Боркман (кивая). Вот это-то я и  хотел  знать.  (Нервно  ходит  взад  и
вперед.)  Да,  да,  да...  тяжелее  всего  невозможность  самому   принимать
участие... (Останавливается.) Но одно все-таки вознаграждает вас, Фрида.
     Фрида (вопросительно  глядя  на  него).  Что  же  это  такое,  господин
Боркман?
     Боркман. То, что вы сами в тысячу раз музыкальнее всех  этих  танцоров,
вместе взятых.
     Фрида (недоверчиво улыбаясь). О, это еще далеко не наверно.
     Боркман (предостерегающе поднимает указательный палец).  Не  позволяйте
себе никогда такой глупости - сомневаться в собственных силах!
     Фрида. Да что же, если о них никто не знает?
     Боркман. Только бы вы сами знали, и довольно... А  куда  вы  приглашены
играть сегодня?
     Фрида. К адвокату Хинкелю.
     Боркман (быстро, устремляя на нее пытливый взгляд). К Хинкелю?
     Фрида. Да.
     Боркман (с саркастической улыбкой). И у этого господина  бывают  гости?
Он может залучить к себе людей?
     Фрида. Да, фру Вильтон говорит, что у них бывает множество народу.
     Боркман (с горячностью). Но какого сорта? Можете вы сказать?
     Фрида (робко). Нет, я, право, не знаю хорошенько. Ах да, я знаю, что  и
студент Боркман собирался туда сегодня.
     Боркман (пораженный). Эрхарт! Мой сын?
     Фрида. Да. Он там будет.
     Боркман. Почему вы знаете?
     Фрида. Он сам сказал. С час тому назад.
     Боркман. Он разве здесь сегодня?
     Фрида. Да, он весь день просидел у фру Вильтон.
     Боркман (пытливо).  А  вы  не  знаете,  заходил  он  сюда?  То  есть  к
кому-нибудь там, внизу?
     Фрида. Да, он заходил к фру Боркман.
     Боркман (с горечью). А! Я так и думал.
     Фрида. И там, кажется, была какая-то чужая дама.
     Боркман.  Вот  как?  Впрочем,  что  ж?  Фру  Боркман,  конечно,  иногда
навещают.
     Фрида. Сказать студенту Боркману, если я увижусь с ним, чтобы он  зашел
и к вам?
     Боркман (резко). Ничего не  нужно  говорить!  Прошу  меня  избавить  от
этого! Если люди хотят меня видеть, они и сами придут. Я никого не зову.
     Фрида. Да, да... так я ничего  не  скажу...  Спокойной  ночи,  господин
Боркман.
     Боркман (продолжая ходить; отрывисто, сквозь зубы). Спокойной ночи.
     Фрида. Можно пройти по винтовой лестнице? Там ближе.
     Боркман (тем же тоном). Ах, да идите, где хотите. Прощайте!
     Фрида. Спокойной ночи, господин Боркман. (Уходит через маленькую  дверь
под обои в задней стене налево.)

Боркман  задумчиво  подходит к пианино и хочет закрыть его, но, по-видимому,
отказывается   от   этой   мысли,   озирается   вокруг   и   начинает  опять
безостановочно   шагать   взад  и  вперед  из  угла  в  угол,  от  пианино к
противоположному  углу  на  заднем  плане направо. Наконец останавливается у
письменного  стола,  прислушивается,  глядя  по  направлению больших дверей,
быстро  берет  со стола ручное зеркало, глядится в него и оправляет галстук.
Стук  в  большие  двери.  Боркман  бросает  туда  быстрый взгляд, но молчит.
                Немного погодя стук повторяется уже сильнее.

     Боркман (опираясь левой рукой о письменный стол, правую заложив за борт
сюртука). Войдите!

В  дверь  осторожно  входит  Вильхельм  Фулдал,  сгорбленный, помятый жизнью
пожилой  человек  с  кроткими  голубыми  глазами  и  жидкими длинными седыми
волосами, спускающимися на воротник сюртука. Под мышкой у него папка, в руке
-  мягкая  шляпа,  на  носу  - большие очки в роговой оправе, которые он при
                          входе вскидывает на лоб.

(При  виде  вошедшего  меняет позу, и лицо его принимает полуразочарованное,
полудовольное выражение.) А, вот это кто.
     Фулдал. Добрый вечер, Йун Габриэль. Да, это я...
     Боркман (строго глядя на него). Поздновато как будто.
     Фулдал. Путь-то не близкий. Особенно коли пешком.
     Боркман. Да зачем же ты всегда ходишь пешком, Вильхельм?  У  тебя  ведь
под боком конка.
     Фулдал. Пешком здоровее. Да и десять эре останутся  в  кармане...  А-а,
Фрида недавно была у тебя, играла?
     Боркман. Сейчас только ушла. Вы не встретились на дворе?
     Фулдал. Нет. Я уж давно и в глаза ее не  видал.  С  тех  пор,  как  она
перебралась к этой фру Вильтон.
     Боркман (садится на диван и указывает жестом Фулдалу на стул).  Что  ж,
присаживайся и ты, Вильхельм.
     Фулдал (присаживается на кончик стула). Благодарю.  (Удрученно  смотрит
на него.) Ах, ты не поверишь, как я одинок с тех пор, как Фрида переехала!
     Боркман. Ну, что там! У тебя и без нее их довольно.
     Фулдал. Правда, целых пятеро. Но одна Фрида еще того...  понимала  меня
немножко. (Печально качает головой.) Остальные не понимают вовсе.
     Боркман (мрачно глядя перед собою и барабаня по столу  пальцами).  Вот,
вот! Словно  проклятие  какое  тяготеет  над  нами,  единичными,  избранными
людьми. Масса, толпа, все эти средние люди - они не понимают нас, Вильхельм.
     Фулдал (смиренно). Да и бог с ним, с пониманием.  Запасшись  терпеньем,
можно бы еще как-нибудь крепиться. (Со слезами в голосе.) А бывает  и  горше
того.
     Боркман (горячо). Горше этого нет ничего!
     Фулдал. Нет, есть, Йун Габриэль. Я вот как раз сейчас  только  выдержал
дома сцену... перед уходом сюда.
     Боркман. Вот как? С чего же это?
     Фулдал (всхлипнув). Они там... презирают меня!
     Боркман (вскакивая). Презирают!..
     Фулдал (смахивая с глаз слезы). Я давно уж замечал. А сегодня все прямо
наружу вышло.
     Боркман (помолчав). Верно, ты сделал плохой выбор, когда женился.
     Фулдал. Да у меня почти что никакого выбора и не было. А ведь  жениться
тоже всякому  хочется,  как  года-то  начнут  подходить.  В  тогдашнем  моем
положении... приниженный, пришибленный...
     Боркман (вскакивая, гневно). Что это? Обвинение против меня? Упрек!..
     Фулдал (испуганно). Что ты, что ты, Йун Габриэль!..
     Боркман. Конечно, у тебя теперь на уме эта катастрофа с банком!
     Фулдал (успокаивающим тоном). Да я ведь не виню  тебя  в  ней.  Сохрани
бог!
     Боркман (садясь, ворчливо). Хорошо, что еще так.
     Фулдал. Впрочем, не подумай, что я жалуюсь на жену. Бедняжка  не  очень
образованна, это верно. Но все-таки она, что ж... она  ничего  себе.  А  вот
детки...
     Боркман. Я так и думал.
     Фулдал. Детки-то... пообразованнее ведь. Ну и требований к жизни у  них
больше.
     Боркман (с участием глядя на него). И потому эти  молокососы  презирают
тебя, Вильхельм?
     Фулдал (пожимая плечами). Я, видишь ли, недалеко  ушел  в  жизни.  Надо
сознаться...
     Боркман (подвигаясь к нему ближе и кладя руку ему на плечо). Они  разве
не знают, что ты написал в молодости трагедию?
     Фулдал. Это-то они, конечно,  знают.  Да,  видно,  мало  придают  этому
значения.
     Боркман. Значит, они мало что смыслят. Твоя трагедия хороша.  Я  твердо
убежден в этом.
     Фулдал (с прояснившимся лицом). Не правда ли, Йун Габриэль, в ней  есть
кое-что хорошее? Господи! Только бы мне удалось как-нибудь пристроить  ее!..
(Поспешно развязывает папку и начинает перелистывать  рукопись.)  Постой!  Я
покажу тебе кое-какие поправки...
     Боркман. Она у тебя с собой?
     Фулдал. Да, я захватил. Я уж так давно не читал ее тебе. Я  и  подумал,
что тебя, может быть, развлечет, если я прочту тебе действие, другое...
     Боркман (встает). Нет, нет, оставим лучше до другого раза.
     Фулдал. Как хочешь, как хочешь.

   Боркман ходит взад и вперед по комнате. Фулдал снова завязывает папку.

     Боркман (останавливается перед ним), Ты был прав,  говоря  сейчас,  что
недалеко ушел в жизни. Но я обещаю тебе, Вильхельм, когда пробьет мой час  и
я получу удовлетворение, то...
     Фулдал (собираясь встать). Спасибо!..
     Боркман (снисходительно поводя рукой). Сиди, сиди себе! (С возрастающим
жаром.) Когда для меня пробьет час удовлетворения... когда они  поймут,  что
им не обойтись без меня... Когда придут вот сюда, в  эту  залу...  и  начнут
смиренно умолять меня снова принять бразды  правления  в  банке  -  в  новом
банке... Основать-то они его основали, а справиться  не  в  силах...  (Опять
останавливаясь у письменного стола и принимая ту же позу, как перед приходом
Фулдала, ударяет себя в грудь.) Вот тут я и  приму  их!  И  по  всей  стране
пройдет слух о том, какие условия поставил Йун Габриэль Боркман... (Внезапно
останавливаясь и впиваясь взглядом в Фулдала.) Да ты как будто сомневаешься?
Ты, может быть, не веришь, что они придут? Что они  должны,  должны,  должны
прийти ко мне когда-нибудь? Не веришь?
     Фулдал. Верю, верю. Как не верить, Йун Габриэль!
     Боркман (опять садясь на диван). Я твердо верю.  Знаю,  наверное  знаю,
что они придут... Не будь у меня этой уверенности, я бы  давно  пустил  себе
пулю в лоб.
     Фулдал (с испугом). Что ты, что ты! Ни за что на свете!..
     Боркман (гордо закидывая голову). Но они придут! Придут  еще!  Увидишь!
Можно ожидать их каждый день, каждый час. И ты видишь,  я  всегда  начеку...
готов принять их.
     Фулдал (со вздохом). Только бы они пришли поскорее.
     Боркман (тревожно). Да, да. Время идет. Годы уходят. Жизнь... У!.. Нет,
не смею подумать! (Глядит на него.) Знаешь, как я временами чувствую себя?
     Фулдал. Ну?
     Боркман. Как какой-нибудь Наполеон, которого  искалечили  в  первом  же
сражении.
     Фулдал (кладя руку на папку). Это чувство и мне знакомо.
     Боркман. Ну да, так - в миниатюре.
     Фулдал (сдержанно). Мой  маленький  творческий  мирок  имеет  для  меня
большое значение, Йун Габриэль.
     Боркман (горячо). Да, но я-то, я-то мог  создать  миллионы!..  Я  хотел
объединить в своих  руках  все  горное  дело!..  Новые  рудники  без  конца.
Водопады! Каменоломни! Торговые сношения,  морские  и  сухопутные,  со  всем
миром! Все, все это создал бы я один!
     Фулдал. Знаю, знаю. Ты бы ни перед чем не остановился.
     Боркман (стиснув руки). И вот я сижу теперь  здесь,  как  подстреленный
глухарь, да гляжу, как другие опережают меня, вырывают  у  меня  из-под  рук
добычу за добычей.
     Фулдал. И со мною то же.
     Боркман (не слушая его), Подумать! Я был почти у цели. Дали бы мне  еще
неделю срока! Все вклады  были  бы  выкуплены...  Все  ценности,  которые  я
заимствовал смелою рукой, снова были бы на своих  местах.  Уже  готовы  были
организоваться затеянные  мною  огромные,  небывалые  акционерные  общества.
Никто не потерял бы ни гроша...
     Фулдал. Да, такая жалость... Ты был так близок к цели...
     Боркман  (со  сдержанным  бешенством).  Но  тут-то  меня   и   постигло
предательство! Как раз в те дни, когда все должно было решиться! (Смотрит на
него.) Знаешь, какое преступление, по-моему, подлее всех,  на  какие  только
способен человек?
     Фулдал. Нет. Какое же?
     Боркман.  Не  убийство,  не  воровство,  не  ночной  грабеж.  Даже   не
клятвопреступление. В таких случаях человек  имеет  большею  частью  дело  с
людьми, ему ненавистными, или с посторонними, совершенно чужими ему людьми.
     Фулдал. Ну, так самое подлое преступление, Йун Габриэль?..
     Боркман (отчеканивая). Самое подлое - злоупотребление доверием друга.
     Фулдал (с некоторым сомнением). Послушай, однако...
     Боркман (запальчиво). Что ты хочешь сказать?.. Я  уж  вижу  -  что,  по
твоему лицу вижу. Но тут это ни при чем.  Вкладчики  получили  бы  все  свое
обратно в целости. Все как есть, до последней  крохи!..  Нет,  самое  подлое
преступление, на  какое  только  способен  человек,  -  это  злоупотребление
письмами друга... оглашение на весь мир того, что было доверено с  глазу  на
глаз, как бы на ухо в пустой, темной,  запертой  наглухо  комнате.  Человек,
способный прибегать к подобным  средствам,  насквозь  пропитан  и  отравлен,
зачумлен моралью сверхподлецов. И такой-то друг был у меня... Он  и  погубил
меня.
     Фулдал. Догадываюсь, на кого ты намекаешь.
     Боркман. Не было уголка в моей душе, которого бы я  не  открыл  ему.  И
вот, когда минута настала, он обратил против меня то оружие, которое  я  сам
же дал ему в руки.
     Фулдал. Я никогда не мог понять,  почему  он,  в  сущности...  Конечно,
разное говорили в ту пору...
     Боркман. Что говорили? Скажи. Я ведь до сих пор ничего  на  знаю.  Меня
сейчас же... изолировали. Что говорили тогда, Вильхельм?
     Фулдал. Говорили, что тебя прочили в министры.
     Боркман. Мне предлагали, но я отказался.
     Фулдал. Значит, ты не стоял ему поперек дороги?
     Боркман. Нет. Он не потому и предал меня.
     Фулдал. Тогда я, право, не пойму...
     Боркман. Я, пожалуй, скажу тебе, Вильхельм.
     Фулдал. Ну?
     Боркман. Тут вышла... дело в некотором роде шло о женщинах.
     Фулдал. О женщинах? Но, однако, Йун Габриэль...
     Боркман (перебивая). Да, да, да! Мы не  будем  вспоминать  эти  старые,
глупые истории... Ну, в министры-то не попали ни я, ни он.
     Фулдал. Но он далеко шагнул.
     Боркман. А я пал!
     Фулдал. О, это такая трагедия...
     Боркман (кивая). Такая же почти, как и твоя, если подумать хорошенько.
     Фулдал (простодушно). Да, уж по крайней мере.
     Боркман (посмеиваясь). А с другой  стороны,  это,  право,  своего  рода
комедия.
     Фулдал. Комедия? Это?
     Боркман. Да.  По-видимому,  так  выходит...  теперь.  Ты  вот  послушай
только...
     Фулдал. Ну, ну?
     Боркман. Ты ведь не встретил сегодня Фриды?
     Фулдал. Нет.
     Боркман. Ну вот, пока мы с тобой сидим тут, она сидит и играет танцы  у
того, кто предал и разорил меня.
     Фулдал. Я и не подозревал ничего такого!
     Боркман. Да, она забрала свои  ноты  и  отправилась  от  меня  туда,  в
барский дом.
     Фулдал (как бы извиняясь). Да, да, бедняжка...
     Боркман. И угадай-ка, для кого она играет... между прочими?
     Фулдал. Ну?
     Боркман. Для моего сына.
     Фулдал. Как?
     Боркман. Да. Каково тебе покажется,  Вильхельм?  Мой  сын  танцует  там
сегодня. Ну, так не комедия ли это, как я говорю?
     Фулдал. Так он, верно, ничего не знает.
     Боркман. Чего не знает?
     Фулдал. Верно, он не знает, что тот... этот... ну...
     Боркман. Да ты называй его, не стесняйся. Теперь ничего, я вынесу.
     Фулдал. Я уверен, что твой сын не знает всей сути, Йун Габриэль.
     Боркман (угрюмо сидит, барабаня пальцами по столу). Он знает  все,  даю
тебе слово.
     Фулдал. Так... как же ты миришься с мыслью, что твой сын может бывать в
том доме?
     Боркман (качая головой). Мой сын, должно быть, смотрит  на  вещи  иными
глазами, чем его отец. Я готов поклясться, что он на  стороне  моих  врагов!
Ему, верно, как и им, кажется, что адвокат Хинкель только исполнял свой про-
клятый долг, предавая меня.
     Фулдал. Но, дорогой мой, кто же мог  представить  твоему  сыну  дело  в
таком свете?
     Боркман.  Кто?  Ты  забыл,  кто  воспитывал  его?  Сначала  тетка...  с
шести-семи лет, а потом мать!
     Фулдал. Я думаю, ты несправедлив к ним в данном случае.
     Боркман (запальчиво). Я никогда не бываю несправедлив к людям! И говорю
тебе, обе они восстанавливали его против меня!
     Фулдал (