ава, права! Что мне права!  Если  он  не  вернется
добровольно, он не будет моим всецело. А этого-то одного я и хочу!  Я  хочу,
чтобы сердце моего ребенка было теперь моим, моим всецело, безраздельно!
     Боркман. Не забудь, что Эрхарту уже за двадцать. И  долго  владеть  его
сердцем  ты,  конечно,  не  можешь  рассчитывать...  Безраздельно,  как   ты
говоришь.
     Элла Рентхейм (со скорбной улыбкой). Особенно долго и не нужно.
     Боркман. Как? Я думал, что если ты чего  добиваешься,  так  уж  на  всю
жизнь.
     Элла Рентхейм. Да. Но это не значит надолго.
     Боркман (пораженный). Что ты хочешь сказать?
     Элла Рентхейм. Ты ведь знаешь, что я все хвораю последние годы?
     Боркман. Разве?
     Элла Рентхейм. Ты не знаешь?
     Боркман. Нет, собственно говоря...
     Элла Рентхейм (с изумлением глядя на него). Эрхарт разве не рассказывал
тебе?
     Боркман. Нет, говорить-то, я думаю, говорил.  Я,  впрочем,  редко  вижу
его. Почти совсем не вижу. Кто-то там,  внизу...  отстраняет  его  от  меня.
Понимаешь, отстраняет.
     Элла Рентхейм. Ты уверен в этом, Боркман?
     Боркман (меняя тон). Конечно, уверен. Так ты все хвораешь, Элла?
     Элла Рентхейм. Да, хвораю. А теперь, осенью, мне стало  уж  так  плохо,
что пришлось поехать сюда посоветоваться с более сведущими докторами.
     Боркман. Ты, верно, уже и советовалась?
     Элла Рентхейм. Да, утром сегодня.
     Боркман. И что же?
     Элла Рентхейм. Они подтвердили мои подозрения, которые  я  и  сама  уже
давно питала...
     Боркман. Ну?
     Элла Рентхейм (просто и спокойно). Болезнь моя смертельна, Боркман.
     Боркман. Полно, не верь, Элла!
     Элла Рентхейм. От этой болезни нет излечения, нет  спасения.  Врачи  не
знают никаких средств. Надо предоставить ей идти своим  чередом.  Остановить
нельзя. Разве облегчить немного. И то хорошо.
     Боркман. Но ведь это может еще долго протянуться, поверь мне.
     Элла Рентхейм. Зиму, вероятно, протяну, сказали мне.
     Боркман (рассеянно). Ну да, зима ведь долго тянется.
     Элла Рентхейм (тихо). Во всяком случае, довольно долго  протянется  для
меня.
     Боркман (спохватившись). Но откуда, скажи на милость,  взялась  у  тебя
эта болезнь? Ты, конечно, вела здоровую, правильную жизнь... Откуда  же  это
взялось?
     Элла Рентхейм (глядя на него). Врачи говорят, что у меня,  верно,  были
тяжелые нравственные потрясения.
     Боркман (запальчиво). Нравственные потрясения! А, понимаю! Это, значит,
моя вина!
     Элла Рентхейм (со все возрастающим внутренним жаром).  Об  этом  поздно
толковать! Но прежде  чем  меня  не  станет,  мне  надо  вернуть  себе  свою
единственную сердечную привязанность! Мне так невыразимо тяжело думать,  что
я покину все живое, уйду от солнца, света, воздуха, не оставив по себе здесь
ни единой души, кто бы думал обо мне, вспоминал меня с  любовью  и  грустью,
как вспоминает сын умершую мать.
     Боркман (после короткой паузы). Возьми его, Элла, если можешь.
     Элла Рентхейм (живо). Ты согласен! Ты можешь согласиться?
     Боркман (угрюмо). Да. И это не бог весть какая жертва с  моей  стороны.
Все равно он не мой.
     Элла Рентхейм. Благодарю! Все-таки благодарю тебя  за  эту  жертву!  Но
тогда я попрошу тебя еще об одном... И это крайне важно для меня, Боркман.
     Боркман. Так говори.
     Элла Рентхейм. Ты,  может  статься,  сочтешь  это  ребячеством  с  моей
стороны... не поймешь меня...
     Боркман. Да говори, говори же!
     Элла Рентхейм. Меня скоро не будет, но после меня останется немало...
     Боркман. Да, да.
     Элла Рентхейм. Все это я думаю оставить Эрхарту.
     Боркман. У тебя, в сущности, и нет никого ближе.
     Элла Рентхейм (с теплым чувством). Да, ближе его у меня никого нет.
     Боркман. Никого из твоего собственного рода. Ты последняя.
     Элла Рентхейм (медленно кивая). Именно. И с моею смертью... умрет самое
имя Рентхеймов. Эта мысль удручает меня. Вычеркнута из  жизни  совсем.  Даже
имени не останется...
     Боркман (вскакивая). А, я вижу, куда ты клонишь!
     Элла Рентхейм (страстно). Не дай  же  этому  сбыться!  Позволь  Эрхарту
принять мое имя!
     Боркман (сурово глядя на нее). Я понимаю тебя. Ты хочешь избавить моего
сына от имени отца. Вот в чем все дело.
     Элла Рентхейм. Никогда! Я бы сама с такою гордостью и  радостью  носила
его вместе с тобою! Но пойми... мать, которая скоро умрет...  Имя  связывает
крепче, чем ты думаешь, Боркман!
     Боркман (сухо и гордо). Хорошо, хорошо, Элла. У  меня  хватит  мужества
одному носить свое имя.
     Элла  Рентхейм  (схватив  его  руки,  крепко  сжимает  их).  Благодарю,
благодарю! Теперь мы вполне квиты! Да, да, пусть будет так! Ты загладил все,
что мог. Когда я умру, после меня останется Эрхарт Рентхейм!

 Маленькая дверь отворяется настежь, и на пороге показывается фру Боркман в
                    наброшенной на голову большой шали.

     Фру Боркман (вне себя). Никогда в жизни Эрхарт не  будет  носить  этого
имени!
     Элла Рентхейм (отступая). Гунхильд!
     Боркман (жестко, с угрозой в голосе). Никто не имеет права входить сюда
ко мне!
     Фру Боркман (делая шаг вперед). Я присваиваю себе это право!
     Боркман (бросаясь ей навстречу). Что тебе нужно от меня?
     Фру Боркман. Я хочу бороться за тебя, защитить тебя от злых сил!
     Элла Рентхейм. Злейшие силы - в тебе самой, Гунхильд!
     Фру Боркман (жестко). И пусть так. (Угрожающе поднимая руку.) Но говорю
тебе: он будет носить имя своего отца! И носить с честью. Он вновь прославит
это имя! И я одна хочу быть его матерью! Я одна! Сердце  моего  сына  должно
принадлежать мне. Мне, и никому больше! (Уходит, закрывая за собою двери.)
     Элла Рентхейм (вся дрожа,  потрясенная  до  глубины  души).  Боркман!..
Эрхарт погибнет в этой борьбе... Вы с Гунхильд должны столковаться. Нам надо
сейчас же спуститься к ней.
     Боркман (глядя на нее). Нам? И мне тоже, по-твоему?
     Элла Рентхейм. Обоим.
     Боркман (качая головой). Она тверда, Элла. Она  тверда,  как  та  руда,
которую я когда-то мечтал вызвать из скал.
     Элла Рентхейм. Попытайся все-таки.

             Боркман, не отвечая, нерешительно смотрит на нее.



ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Гостиная  фру  Боркман.  На  столе  перед канапе по-прежнему горит лампа. На
веранде   лампа   потушена,  темно.  Фру  Боркман,  сильно  взволнованная, в
наброшенной  на голову шали входит из передней, направляется к окну и слегка
откидывает  гардину,  затем садится у печки, но сейчас же вскакивает, идет и
                              дергает сонетку.
Ожидает  с  минуту, никто не является. Она звонит вторично, сильнее. Немного
погодя  входит  из  передней  горничная,  заспанная,  недовольная, в наскоро
                            наброшенном платье.

     Фру Боркман (с нетерпением). Куда вы пропали,  Малене?  Я  звонила  два
раза!
     Горничная. Слышала, барыня.
     Фру Боркман. И все-таки не являлись!
     Горничная (недовольным тоном).  Надо  же  было  мне  накинуть  на  себя
что-нибудь.
     Фру Боркман. Да, вам надо одеться  как  следует.  Вам  придется  сейчас
сбегать за моим сыном.
     Горничная (с удивлением смотрит на нее). За господином студентом?
     Фру Боркман. Да. Вы только передайте, что мне надо поговорить с  ним  и
чтобы он сейчас же шел домой.
     Горничная (кисло). Так лучше разбудить управительского кучера.
     Фру Боркман. Это зачем?
     Горничная. Чтобы он заложил санки. В такую метель, вечером...
     Фру Боркман. Пустяки. Только идите поскорее. Ведь это здесь, за углом.
     Горничная. Нет, барыня, вовсе не за углом.
     Фру Боркман. Да конечно же. Не знаете вы,  что  ли,  где  дом  адвоката
Хинкеля?
     Горничная (колко). Ах, вот что! Так господин студент там сегодня?
     Фру Боркман (пораженная). А где же ему еще быть?
     Горничная (сдерживая улыбку). Я думала, где он обыкновенно бывает.
     Фру Боркман. Где же?
     Горничная. Да у этой... фру Вильтон, что ли, как ее зовут.
     Фру Боркман. У фру Вильтон? Мой сын вовсе не бывает там так часто.
     Горничная (бормочет). Говорят, каждый день.
     Фру Боркман. Все это одни сплетни,  Малене.  Так  ступайте  к  адвокату
Хинкелю и постарайтесь вызвать Эрхарта.
     Горничная (вскинув голову,). Ну что ж, пойти-то я пойду.  (Направляется
к двери в переднюю.)

   В это время дверь отворяется, и на пороге показываются Элла Рентхейм и
                                  Боркман.

     Фру Боркман (отшатываясь). Что это значит?
     Горничная (испуганно всплескивает руками). Ох, господи Иисусе!
     Фру Боркман (шепотом, ей). Скажите, чтобы он шел сию минуту!
     Горничная (тихо). Да, да, барыня.

Элла Рентхейм и за ней Боркман входят в комнату. Горничная, прошмыгнув мимо
            них в дверь, закрывает ее за собой. Короткая пауза.

     Фру Боркман (овладев собою, обращается к Элле). Что ему нужно здесь,  у
меня?
     Элла Рентхейм. Он хочет попытаться объясниться с тобою, Гунхильд.
     Фру Боркман. Он еще никогда не пытался.
     Элла Рентхейм. А сегодня хочет.
     Фру Боркман. В последний раз мы стояли лицом к лицу на суде, когда меня
вызывали для объяснений...
     Боркман (подходя ближе). А сегодня я хочу дать объяснения.
     Фру Боркман (смотрит на него). Ты!
     Боркман. Не насчет своего проступка. Он известен всему свету.
     Фру Боркман (с тяжелым вздохом). Да, это  святая  истина.  Он  известен
всему свету.
     Боркман. Но свету неизвестно, почему я дошел до  этого.  Почему  должен
был дойти. Люди не понимают, что я должен был поступить так,  потому  что  я
был самим собою - Йуном Габриэлем Боркманом, и никем иным. Вот  что  я  хочу
попытаться объяснить тебе.
     Фру  Боркман  (качая  головой).  Не   нужно.   Побуждения   никого   не
оправдывают. Влечения тоже.
     Боркман. Оправдывают - в собственных глазах человека.
     Фру Боркман (отмахиваясь рукой). Ах, оставь это! Я уж думать  устала  о
твоих темных делах.
     Боркман. Я тоже. За те пять бесконечных лет в одиночной камере...  и  в
другом месте... у меня было довольно досуга. А за эти восемь лет наверху,  в
зале, - еще больше. Я пересмотрел свое дело вновь... самолично. И не раз.  Я
сам  был  своим  обвинителем,  своим  защитником  и  своим   судьей.   Более
беспристрастным, чем кто-либо другой, осмелюсь сказать. Я ходил там  взад  и
вперед по зале  и  рассматривал,  переворачивал  на  все  лады  каждый  свой
поступок. Рассматривал со всех сторон так же беспощадно, так же безжалостно,
как любой адвокат. И вот постоянный результат всех моих размышлений; если  я
и виноват, то лишь перед самим собою.
     Фру Боркман. Даже не передо мною? И не перед сыном?
     Боркман. Ты и он подразумеваетесь само собою, когда я говорю о себе.
     Фру Боркман. А перед сотнями других?  Перед  теми,  кого  ты,  говорят,
разорил?
     Боркман (разгорячись).  В  моих  руках  была  власть!  И  потом...  это
непреодолимое внутреннее влечение! По всей стране были  рассыпаны  скованные
миллионы, скрытые глубоко в недрах  скал,  и  они  взывали  ко  мне!  Молили
освободить их. Никто другой не слышал их. Я один!
     Фру Боркман. Да, к позору имени Боркман.
     Боркман. Посмотрел бы я, как поступили бы другие на моем месте, будь  у
них в руках та же власть!
     Фру Боркман. Никто, никто, кроме тебя, не сделал бы этого.
     Боркман. Может быть, и  нет.  Но  тогда  потому  лишь,  что  у  них  не
оказалось бы моих сил и способностей. А если б они и сделали, то  совсем  по
иным побуждениям, чем я. Тогда и самое дело вышло бы иным. Одним  словом,  я
оправдал самого себя.
     Элла Рентхейм (мягко, умоляюще). Можешь ли ты  говорить  так  уверенно,
Боркман?
     Боркман (кивая). Оправдал  себя  в  том  деле.  Но  затем  я  пришел  к
страшному, уничтожающему самообвинению.
     Фру Боркман. К какому же это?
     Боркман. Я потерял даром восемь дорогих лет, расхаживая там, наверху! Я
должен   был   тотчас   же,   как   вышел   на   свободу,   снова   отдаться
действительности... несокрушимой, чуждой всяких мечтаний действительности! Я
должен был опять начать снизу  и  вновь  подняться  на  высоту...  еще  выше
прежнего... вопреки всему, что было!
     Фру Боркман. О, поверь мне, это значило бы пережить сызнова ту же самую
жизнь - и только.
     Боркман (качает  головой  и  внушительно  говорит).  Нового  ничего  не
бывает. Но и то, что было, также не повторяется. Взгляд  изменяет  поступок.
Переродившийся взгляд изменяет старый поступок... (Обрывая.) Ну, да тебе  не
понять.
     Фру Боркман (отрывисто). Действительно, не понять.
     Боркман. Именно в этом мое проклятие - никто никогда не  понимал  меня,
ни одна душа человеческая.
     Элла Рентхейм (глядит на него). Никто, Боркман?
     Боркман. Исключая одной... быть может.  Давным-давно.  В  те  дни  еще,
когда мне казалось, что я не нуждаюсь в понимании. А после - никогда, никто!
И у меня не было никого,  кто  бы  бодрствовал  подле  меня,  был  бы  готов
позвать,  когда  нужно,  разбудить  меня,  как  ударом  утреннего  колокола,
вдохновить меня, чтобы я вновь дерзнул.  Внушить  мне,  что  я  не  совершил
ничего непоправимого!
     Фру Боркман (с презрительным смехом).  Так  ты  все-таки  нуждаешься  в
таком внушении со стороны?
     Боркман (вскипая гневом). Да,  если  весь  свет  шипит  хором,  что  ты
погибший человек, то поневоле иногда поддашься и готов бываешь сам  поверить
этому. (Гордо закидывая  голову.)  Но  затем  во  мне  опять  поднимается  и
побеждает мое внутреннее убеждение. И оно оправдывает меня.
     Фру Боркман (сурово смотрит на него). Почему ты  никогда  не  попытался
поискать у меня того понимания, о котором говоришь?
     Боркман. Что толку, если бы я и пытался?
     Фру Боркман (делая  отстраняющий  жест  рукой).  Ты  никогда  не  любил
никого, кроме себя самого, вот в чем вся суть.
     Боркман (гордо). Я любил власть...
     Фру Боркман. Власть - да!
     Боркман, Власть - создавать, широко распространять человеческое счастье
вокруг себя!
     Фру Боркман. В твоей власти  было  когда-то  сделать  счастливою  меня.
Воспользовался ли ты этой властью?
     Боркман (не глядя на  нее).  Дело  редко  обходится  без  жертв...  при
крушении...
     Фру  Боркман.  А  сына?  Пользовался  ли  ты  своей  властью,  жил   ли
когда-нибудь ради его счастья?
     Боркман. Я не знаю его.
     Фру Боркман. Правда. Ты даже не знаешь своего сына.
     Боркман (жестко). Об этом позаботилась ты, его мать.
     Фру Боркман (высокомерно смотрит на него). О, ты не  знаешь,  о  чем  я
позаботилась!
     Боркман. Ты?
     Фру Боркман. Именно. Я одна.
     Боркман. Так скажи.
     Фру Боркман. Я позаботилась о твоей посмертной славе.
     Боркман (с отрывистым, сухим смехом). О моей посмертной славе? Вот как!
Это звучит почти так, словно я уже умер.
     Фру Боркман. (многозначительно). Так оно и есть.
     Боркман (медленно). -Да, ты, пожалуй, права. (Вдруг вспыхивая.) Но нет,
нет! Нет еще! Я был близок к этому, очень близок.  Но  теперь  я  проснулся.
Вновь ожил. Передо мной еще жизнь. Я вижу ее, эту новую, светлую жизнь.  Она
еще в брожении и ждет меня. Погоди, л ты ее увидишь.
     Фру Боркман (поднимая руку). И не  мечтай  больше  о  жизни!  Оставайся
смирно там, где лежишь!
     Элла Рентхейм (с негодованием). Гунхильд! Гунхильд! Как ты можешь!
     Фру Боркман (не слушая ее). А я воздвигну памятник над могилой!
     Боркман. Позорный столб, что ли?
     Фру Боркман (со все возрастающим жаром). Нет, это не будет памятник  из
камня или металла.  И  никто  не  вырежет  на  воздвигнутом  мною  памятнике
оскорбительной надписи. Твою могильную жизнь обступят густою живою изгородью
молодые отпрыски - кусты и деревья. Они закроют  все,  что  было  темного  в
твоей жизни.  Скроют  от  глаз  людских  Йуна  Габриэля  Боркмана  во  мраке
забвения!
     Боркман (хрипло и резко). И ты берешься совершить это дело любви?
     Фру Боркман. Не собственными силами. Об этом я не  смею  думать.  Но  я
воспитала себе помощника, который положит на это дело свою жизнь. Его  жизнь
будет так чиста, высока и светла, что всякий след твоей темной  жизни  будет
стерт с лица земли!
     Боркман (мрачно и грозно). Говори прямо - ты подразумеваешь Эрхарта?
     Фру Боркман (глядя на него  в  упор).  Да,  Эрхарта.  Своего  сына,  от
которого ты готов отречься... во искупление своих собственных деяний.
     Боркман (бросив взгляд на Эллу). Во искупление самой тяжкой моей вины.
     Фру Боркман (махнув рукой). Вины перед лицом  посторонним,  не  больше.
Нет, ты вспомни свою вину передо мною! (Торжествующе глядя на обоих.) Но  он
не послушается вас! Когда я крикну ему в час нужды, он  придет!  Он  захочет
быть со мной! Со мной, и ни с кем другим! (Прислушивается и вскрикивает.)  Я
слышу!.. Это он! Это он, Эрхарт!

          Дверь распахивается, и вбегает Эрхарт в пальто и шляпе.

     Эрхарт (бледный, испуганный). Мама! Ради  бога,  что  такое?  (Замечает
Боркмана, стоящего налево у двери на веранду, вздрагивает и  снимает  шляпу.
После короткой паузы.) Зачем ты вызвала меня, мама? Что случилось?
     Фру Боркман (протягивая к нему руки). Я хочу видеть тебя, Эрхарт! Хочу,
чтобы ты был со мной... всегда!
     Эрхарт (запинаясь). Быть с тобою?.. Всегда! Что ты хочешь сказать?
     Фру Боркман. Со мной, со мной! Тебя хотят отнять у меня!
     Эрхарт (пораженный, отступает назад). А, так ты уже знаешь!
     Фру Боркман. Да. И ты тоже?
     Эрхарт (в недоумении). И я тоже? Конечно.
     Фру Боркман. Ага! Вы уже сговорились! За моей спиной! Эрхарт! Эрхарт!
     Эрхарт (поспешно). Мама! Скажи мне, что ты знаешь?
     Фру Боркман. Все. Я знаю, что твоя тетка приехала сюда  отнять  тебя  у
меня.
     Эрхарт. Тетя Элла!
     Элла Рентхейм. Нет, сначала выслушай меня, Эрхарт!
     Фру Боркман (продолжая). Она хочет, чтобы я  уступила  тебя  ей!  Хочет
быть тебе вместо матери, Эрхарт! Хочет, чтобы ты с этих пор был ее сыном,  а
не моим. Хочет сделать тебя своим полным наследником, Взять у тебя твое  имя
и дать взамен свое!
     Эрхарт. Тетя Элла, правда ли?
     Элла Рентхейм. Правда.
     Эрхарт. В первый раз слышу. Зачем же ты хочешь опять взять меня к себе?
     Элла Рентхейм. Потому что я чувствую, что теряю тебя здесь...
     Фру Боркман (жестко). Я отнимаю его у тебя! Что ж, это ведь  в  порядке
вещей.
     Элла Рентхейм (глядя на него с мольбой). Эрхарт! Я не в силах  потерять
тебя. Вспомни, я одинокая... умирающая женщина.
     Эрхарт. Умирающая?..
     Элла Рентхейм. Да, умирающая. Так хочешь ты остаться со мною до  конца?
Быть моим всецело! Быть для меня как бы родным сыном...
     Фру Боркман (перебивая). Изменить своей матери  и,  быть  может,  своей
жизненной задаче! Согласен ты на это, Эрхарт?
     Элла Рентхейм. Я приговорена к смерти. Отвечай мне, Эрхарт!
     Эрхарт (взволнованно, горячо). Тетя Элла, ты была так безгранично добра
ко мне. Благодаря тебе мое детство было так безмятежно счастливо, как только
вообще может быть, я думаю.
     Фру Боркман. Эрхарт, Эрхарт!
     Элла Рентхейм (Эрхарту). Какая радость для  меня,  что  ты  еще  можешь
смотреть на него так!
     Эрхарт. Но я не могу теперь принести себя в  жертву...  посвятить  тебе
себя всецело, как сын.
     Фру Боркман (с торжеством). Я так и знала! Тебе не взять его, Элла!  Не
взять!
     Элла Рентхейм (удрученно). Вижу. Ты отвоевала его.
     Фру Боркман. Да, да, он мой и останется моим! Эрхарт, не правда ли? Нам
с тобой предстоит еще пройти хороший конец рука об руку.
     Эрхарт (борясь с  собой).  Мама!  Лучше  уж  признаться  тебе  во  всем
начистоту.
     Фру Боркман (напряженно). Ну?
     Эрхарт. Пожалуй, небольшой конец осталось нам  идти  с  тобой  рука  об
руку, мама.
     Фру Боркман (как пораженная громом). Что ты хочешь сказать?
     Эрхарт (собравшись с духом). Ах, мама, я же  молод!  Право,  я  наконец
задохнусь тут в четы