амы?
   Бетти. Фру Руммель с дочерью сегодня заняты.
   Берник. Прислали сказать?
   Бетти. Да, у них сегодня много дела дома.
   Берник. Понятно. И другие, разумеется, тоже не придут?
   Бетти. Да, им тоже сегодня некогда.
   Берник. Это я мог бы сказать заранее. Где Улаф?
   Бетти. Я его отпустила пройтись с Диной.
   Берник. Гм... с Диной, с этой ветреницей... Не  успел  Йухан  приехать,
как она уже прилипла к нему!
   Бетти. Но, мой друг, Дина ведь ровно ничего не знает...
   Берник. Ну, так Йухану, по крайней мере, следовало бы  иметь  настолько
такта, чтобы не оказывать ей особого внимания.  Я  отлично  заметил,  какими
глазами смотрел на это Вигеланн.
   Бетти (роняя работу на колени). Карстен, ты можешь понять, для чего они
вернулись?
   Берник. Гм... У него ведь там  какая-то  ферма,  и  дело,  видно,  идет
неважно. Лона дала вчера понять, что им приходится ездить во втором классе.
   (*299) Бетти. Да, к сожалению, должно быть, так. Но как она могла с ним
приехать? Она? После той кровной обиды тебе...
   Берник. Ах, не думай об этих старых историях.
   Бетти. Да могу ли я теперь думать о чем другом? Ведь он мне брат...  Да
и не из-за него я волнуюсь... Но тебе-то сколько может  быть  неприятностей,
Карстен, я до смерти боюсь, что...
   Берник. Чего ты боишься?
   Бетти. Разве не могут арестовать его за те деньги,  которые  пропали  у
твоей матушки?
   Берник. Пустяки! Кто может доказать, что деньги пропали?
   Бетти. Ах, боже мой, да ведь это же, к сожалению, весь город  знает,  и
ты сам говорил...
   Берник. Я ничего не говорил. И город ровно ничего  не  знает,  все  это
были одни сплетни.
   Бетти. Какой ты великодушный, Карстен!
   Берник. Говорю тебе, брось эти воспоминания! Ты сама не знаешь, как  ты
расстраиваешь меня, перетряхивая все это.  (Ходит  взад  и  вперед  и  вдруг
швыряет трость.) И принесло же их  как  раз  теперь,  когда  мне  необходимо
полное   расположение   общества   и   прессы...   Теперь   полетят   всякие
корреспонденции в газеты соседних городов... Хорошо  ли  я  приму  нежданных
родственников или дурно - все сумеют перетолковать. Пойдут рыться  в  старом
хламе, как ты теперь. В таком обществе, как  наше...  (Швыряет  перчатки  на
стол.) И не с кем поговорить, не на кого опереться!
   Бетти. Не на кого, Карстен?
   Берник. Да на кого же?.. И надо же им было сесть мне  на  шею  как  раз
теперь! Нет сомнения, они устроят какой-нибудь скандал,  особенно  она.  Вот
наказание иметь таких родственников!
   Бетти. Не виновата же я, что...
   Берник. В чем ты не виновата? Что ты им родня? Святая истина.
   Бетти. И не звала же я их домой...
   Берник. Ну, опять все сначала! Я  их  не  звала,  да  я  (*300)  их  не
выписывала, не тащила сюда за шиворот! Наизусть знаю всю рацею.
   Бетти (плачет). Какой ты... недобрый!
   Берник. Вот это хорошо! Поплачь хорошенько, чтобы  дать  побольше  пищи
языкам. Оставь эти глупости, Бетти! Поди на террасу. Сюда могут прийти.  Еще
увидят хозяйку  дома  с  красными  глазами.  Это  было  бы  чудно,  если  бы
разнеслось по городу, что... Слышишь? Кто-то идет по коридору.
   Стук в дверь. Войдите!
   Бетти уходит на террасу с работой. Мастер Эунэ входит справа.
   Эунэ. Мое почтение, господин консул.
   Берник. Здравствуйте. Верно, догадались, зачем я посылал за вами?
   Эунэ.  Управляющий  говорил  вчера,  что  господин  консул  как   будто
недоволен тем, что...
   Берник. Я недоволен всем положением дел на верфи, Эунэ. Ремонт судов  у
вас не двигается. "Пальма" уже  давно  должна  бы  плыть  на  всех  парусах.
Вигеланн каждый день заходит и надоедает мне. Тяжелый компаньон!
   Эунэ. "Пальма" может выйти в море послезавтра.
   Берник. Наконец-то! Ну, а то американское судно,  которое  стоит  здесь
целых пять недель и...
   Эунэ. "Индианка"? Я так понял, что прежде всего надо приналечь на  ваше
собственное судно.
   Берник. Я не давал вам никакого  повода  для  подобного  предположения.
Следовало одинаково приналечь на "Индианку", а этого не сделано.
   Эунэ. Днище все прогнило, господин консул, чем больше чиним, тем хуже.
   Берник. Причина не в этом. Управляющий Крап открыл мне всю  правду.  Вы
не умеете работать с новыми машинами,  которые  я  завел,  или,  вернее,  не
хотите с ними работать.
   Эунэ. Господин консул, мне уже за пятьдесят. С малых  лет  я  привык  к
старому способу работы.
   Берник. Он больше не годится. Не думайте, Эунэ,  что  я  хлопочу  из-за
барышей; я, к счастью, не нуждаюсь (*301) в этом, но у меня есть долг  перед
обществом, в котором я живу, и перед фирмой, во главе которой я стою. Если я
не буду за прогресс, то его и не дождаться здесь.
   Эунэ. Я тоже за прогресс, господин консул.
   Берник. Да, для вашего ограниченного круга, для рабочего класса.  О,  я
знаю вашу агитацию. Вы произносите речи, вы баламутите народ, но когда  дело
доходит до прогресса на практике, - взять хотя бы новые машины, - то  вы  не
хотите принять участия, вы трусите.
   Эунэ. Да, я в самом  деле  побаиваюсь,  господин  консул,  опасаюсь  за
многих из тех, кого эти машины лишают  куска  хлеба.  Вы,  господин  консул,
часто говорите о своем долге перед обществом; но,  по-моему,  общество  тоже
имеет свои обязанности. Как смеют  наука  и  капитал  пускать  в  ход  новые
изобретения,  пока  общество   не   воспитало   поколения,   которое   может
пользоваться ими?
   Берник. Вы слишком много читаете и умствуете, Эунэ. Вам это не годится.
Это вселяет в вас недовольство своим положением.
   Эунэ. Не то, господин консул; но я не  могу  равнодушно  смотреть,  как
увольняют одного дельного работника за другим и лишают их хлеба  из-за  этих
машин.
   Берник. Гм! Изобретение книгопечатания также лишало хлеба массу писцов.
   Эунэ. А так ли вы, господин консул, ценили бы это изобретение, будь  вы
сами тогда писцом?
   Берник. Я вас позвал не для диспута. Я послал за  вами,  чтобы  сказать
вам: "Индианка" должна быть готова к выходу в море послезавтра...
   Эунэ. Но, господин консул...
   Берник. Послезавтра, слышите! Одновременно с нашим собственным  судном;
ни часом позже. У меня есть серьезные основания спешить. Вы  читали  сегодня
газету? Ну, стало быть, знаете, что американцы опять  натворили  безобразий.
Этот распущенный сброд скоро весь город поставит вверх дном; ни  одной  ночи
не проходит без драки в трактире или на улице; о прочих беспорядках я  уж  и
не говорю.
   Эунэ. Плохой народ, это верно.
   (*302) Берник. А кого винят  за  эти  беспорядки?  Меня!  На  меня  все
сваливают. Эти газетные писаки довольно прозрачно намекают,  что  мы  заняты
главным образом собственным судном. И я, поставивший себе задачей влиять  на
сограждан силой своего примера, должен терпеть подобные  выходки?..  Нет,  я
этого не потерплю. Я не могу позволить таким образом ронять свое доброе имя.
   Эунэ. Но репутация господина консула настолько прочна, что  выдержит  и
это и кое-что побольше.
   Берник. Не теперь! Теперь мне как раз  нужно  полное  уважение,  полное
сочувствие всех сограждан. Я затеял большое дело, как вы, верно, слышали,  и
если злонамеренным людям удастся хоть чуть поколебать безусловное доверие ко
мне общества, это может наделать мне больших хлопот. Поэтому я во что бы  то
ни стало хочу заткнуть рот всем этим  злостным  газетным  писакам  и  потому
назначил выход судна на послезавтра.
   Эунэ. Отчего бы и не на сегодня вечером?
   Берник. По-вашему, я требую невозможного?
   Эунэ. Да, с той рабочей силой, которой мы теперь располагаем...
   Берник. Хорошо, хорошо; тогда придется нам поискать новых сил...
   Эунэ. Неужели вы хотите уволить еще кого-нибудь из старых рабочих?
   Берник. Нет, об этом я не думаю.
   Эунэ. Да, это, наверно, наделало бы шуму и в городе и в газетах.
   Берник. Весьма возможно; мы так и не поступим. Но  если  "Индианка"  не
будет готова к отплытию послезавтра, я уволю... вас.
   Эунэ (вздрогнув). Меня? (Смеется.) Ну, это вы шутите, господин консул.
   Берник. Не очень-то на это рассчитывайте.
   Эунэ. Вам может прийти мысль уволить меня?.. Меня, когда и отец мой,  и
дед весь век свой проработали на верфи, как и я сам...
   Берник. Кто же меня вынуждает?..
   Эунэ. Вы требуете от меня невозможного, господин консул.
   (*303) Берник. Для доброй воли нет ничего  невозможного.  Да  или  нет?
Дайте мне решительный ответ, или вы получите расчет сейчас же.
   Эунэ (сделав шаг к нему). Господин консул, взвесили ли  вы  хорошенько,
что значит уволить старого рабочего? Вы скажете: пусть  найдет  себе  другое
место. Положим, он и может найти, но разве дело этим кончается? Побывали  бы
вы, господин консул, в доме  уволенного  рабочего  в  тот  вечер,  когда  он
возвращается домой и ставит в угол ящик со своими инструментами...
   Берник. Вы думаете, мне легко  вас  уволить?  Разве  я  не  был  всегда
хорошим хозяином?
   Эунэ. Тем хуже, господин консул. Именно потому мои домашние и не станут
обвинять вас. Мне они ничего не скажут, не посмеют, но будут посматривать на
меня украдкой и думать: верно, заслужил. Вот этого я не могу перенести. Хотя
я и простой человек, а привык быть первым среди своих. Моя скромная семья...
тоже маленькое общество, господин консул. И я  мог  служить  этому  обществу
опорой потому, что жена моя верила в меня и дети тоже. А теперь  все  должно
рухнуть.
   Берник. Если иначе нельзя, то из двух  зол  нужно  выбирать  меньшее  и
жертвовать частными интересами ради общих. Иного ответа я не могу вам  дать.
Таков порядок вещей... Но вы упрямы, Эунэ! Вы не потому  только  противитесь
моей воле, что не можете поступить иначе, но потому, что не  хотите  выявить
превосходство машин перед ручным способом работы.
   Эунэ. А вы, господин консул, настаиваете  так  на  своем  потому,  что,
уволив меня, вы, по крайней мере, докажете газетам,  что  дело  было  не  за
вами.
   Берник. А если бы и так? Вы же  понимаете,  о  чем  теперь  идет  речь?
Ссориться ли мне с прессой или расположить ее в свою  пользу  в  ту  минуту,
когда я предпринимаю крупное  дело  для  блага  общества?  Что  же?  Могу  я
поступить иначе? Вопрос сводится к тому: поддержать ли вас с  вашей  семьей,
как вы говорите, или же задушить в зародыше сотни других семей, которые  так
никогда и не возникнут, никогда не будут греться у своих очагов, если (*304)
мне не удастся провести то дело, во имя которого я теперь действую.  Поэтому
я и предоставляю вам выбор.
   Эунэ. Если так, то мне нечего сказать больше.
   Берник. Гм... Добрейший  Эунэ,  я  искренне  жалею,  что  нам  придется
расстаться.
   Эунэ. Мы не расстанемся, господин консул.
   Берник. Как?
   Эунэ. И у простого человека есть свои задачи в жизни.
   Берник. Конечно, конечно. Итак, вы думаете, что можете обещать?
   Эунэ. "Индианка" может выправить свои бумаги послезавтра. (Кланяется  и
ухолит направо.)
   Берник. Ага, удалось-таки сломить этого упрямца! Это  я  считаю  добрым
предзнаменованием.
   Хильмар с сигарой во рту входит с улицы в сад.
   Xильмар (на террасе). Здравствуй, Бетти. Здравствуй, Берник!
   Бетти. Здравствуй!
   Xильмар. Как видно, плакала. Значит, тебе уже известно?
   Бетти. Что известно?
   Xильмар. Что скандал в полном разгаре. Ух!
   Берник. Что это значит?
   Xильмар (входя в комнату). Да вот эти  два  американца  разгуливают  по
улицам с Диной Дорф.
   Бетти тоже переходит в комнату.
   Бетти. Быть не может, Хильмар...
   Хильмар.  К  сожалению,  это  так.  Лона   даже   оказалась   настолько
бестактной, что окликнула меня, но я, конечно, сделал вид, будто не слыхал.
   Берник. И, вероятно, это не прошло незамеченным?
   Хильмар. Еще бы! Прохожие останавливались и  смотрели  им  вслед.  Слух
распространился по городу, как огонь по степи, словно пожар  в  американских
прериях. Во всех домах стояли у окошек, поджидая, когда  они  пройдут  мимо.
Из-за каждой занавески торчали головы... Ух!.. Ты уж извини меня, Бетти, что
меня передергивает... Ведь это (*305) ужасно действует на нервы. И если  это
так будет продолжаться, придется мне подумать о продолжительной поездке.
   Бетти. Но ты мог поговорить с ним и урезонить его...
   Xильмар. На улице? Нет, благодарю покорно. Да вообще, как  осмеливается
этот человек показываться здесь! Посмотрим, не утихомирят  ли  его  немножко
газеты. Извини, Бетти, но...
   Берник. Ты говоришь, газеты? Разве ты уже слышал что-нибудь такое?
   Xильмар. Да, не без того. Выйдя от вас вчера, я направился, ради  своей
болезни, в клуб. И как только я вошел, все разом смолкли,  значит,  разговор
шел о двух американцах.  Вдруг  входит  этот  нахал  редактор  Хаммер  и  во
всеуслышание поздравляет меня с возвращением богача кузена.
   Берник. Богача?
   Xильмар. Да, он так и сказал. Я, конечно, смерил его, как и  следовало,
взглядом и дал ему понять, что мне ровно  ничего  не  известно  о  богатстве
Йухана Теннесена. А он говорит: "Вот как? Это странно! В Америке обыкновенно
везет тому, кому есть с чем начать, а ваш кузен, как известно,  поехал  туда
не с пустыми руками".
   Берник. Гм! Сделай ты мне такое одолжение...
   Бетти (с беспокойством). Вот видишь, Карстен...
   Xильмар. Как бы то ни было, я из-за этого субъекта не спал всю ночь.  А
он разгуливает себе тут по улицам как ни в чем не бывало.  И  почему  он  не
погиб там? Просто из рук вон, до чего иные люди живучи!
   Бетти. Господи, Хильмар, что ты говоришь!
   Xильмар. Ничего особенного. Вот ведь подите же - не сломал себе шеи  на
железной дороге, не попался в лапы калифорнийскому  медведю  или  черноногим
индейцам... даже не скальпирован... Ух, вот они!
   Берник (бросив взгляд на улицу). И Улаф с ними!
   Хильмар. Еще бы! Как им не  напомнить  людям,  что  они  принадлежат  к
первой  семье  в  городе.  Глядите,  глядите,  вон   все   праздношатающиеся
повысыпали  из  аптеки,  глазеют   на   них,   перешептываются.   Нет,   это
реши-(*306)тельно  не  под  силу  моим  нервам.  Как  человеку   при   таких
обстоятельствах высоко держать знамя идеи?..
   Берник. Они идут прямо к нам. Послушай, Бетти, я желаю, чтобы ты была с
ними возможно любезнее.
   Бетти. Так ты позволяешь, Карстен?
   Берник. Да, да. И тебя тоже прошу, Хильмар. Надеюсь, они здесь  недолго
пробудут. И раз мы в своем  кружке,  прошу  -  никаких  намеков,  мы  должны
всячески остерегаться задеть их.
   Бетти. О, как ты великодушен, Карстен!
   Берник. Ну-ну, оставим это!
   Бетти. Нет, дай мне  поблагодарить  тебя  и  прости  меня,  что  я  так
погорячилась... Ты имел полное право...
   Берник. Довольно, довольно, говорю!
   Хильмар. Ух!

   Йухан Теннесен с Диной и вслед за ними Лона с Улафом входят в сад.

   Лона. Здравствуйте, здравствуйте, милейшие!
   Йухан. Везде побывали, осматривали старые места, Карстен.
   Берник. Да, да, много перемен, не правда ли?
   Лона. Во всем сказывается достославная и полезная деятельность  консула
Берника. Мы побывали и в парке, который ты подарил городу.
   Берник. А, и там?
   Лона. "Дар Карстена Берника" - красуется над входом. По всему видно, ты
здесь первая персона.
   Йухан. И суда у тебя великолепные. Я встретился с  капитаном  "Пальмы",
своим старым товарищем по школе...
   Лона. И еще ты выстроил новое здание для школы. Да, как я слышала, тебе
же город обязан и газовым освещением и водопроводом?
   Берник. Надо же служить обществу, в котором живешь.
   Лона. Да, это прекрасно, зять; зато прямо отрадно видеть, как люди тебя
ценят. Кажется, я  не  из  тщеславных,  а  не  могла  удержаться,  чтобы  не
напомнить кое-кому из наших собеседников, что мы родня...
   (*307) Хильмар. Ух!
   Лона. Ты на это ухаешь?
   Хильмар. Нет, я сказал: гм!..
   Лона. Ну да бог с тобой, бедняга. А вы, кажется, совсем одни сегодня?
   Бетти. Да, сегодня мы одни.
   Лона. Мы встретили на площади кое-кого  из  "высоконравственных",  они,
видно, куда-то чертовски спешили. Но нам  ведь  не  удалось  еще  хорошенько
поговорить между собой. Вчера тут были эти три прокладывателя новых дорог да
еще этот пастор...
   Хильмар. Адъюнкт.
   Лона. Я зову его пастором... Ну, что вы скажете о моих  трудах  за  эти
пятнадцать лет? Разве не молодчина из него вышел? Кто бы узнал в нем  теперь
сумасброда, бежавшего с родины?
   Хильмар. Гм!
   Йухан. Ну, Лона, не слишком уж хвастайся.
   Лона. Да ведь тут есть чем! Помилуй! Больше-то я ведь ничего  полезного
на белом свете не сделала. Ну да и за это одно я имею право чувствовать себя
не лишней. Да, Йухан, когда подумаешь, как мы там с тобой начинали с  нашими
четырьмя пустыми лапами...
   Хильмар. Руками!
   Лона. Я говорю - лапами; не больно-то они были чисты...
   Хильмар. Ух!
   Лона. Да и пусты вдобавок.
   Хильмар. Пусты? Однако, скажу я!..
   Лона. Что скажешь?
   Берник. Гм!
   Хильмар. Скажу - ух! (Уходит на террасу.)
   Лона. Что с ним творится?
   Берник. Не обращай на него внимания; он в последнее  время  стал  такой
нервный. Но не хочешь ли посмотреть наш сад? Ты еще не была там,  а  у  меня
теперь как раз свободный часок.
   Лона. С удовольствием; поверь, мысленно я часто  переносилась  сюда,  к
вам в сад.
   (*308) Бетти. И там произошли большие перемены - ты сейчас увидишь.
   Берник, Бетти и Лона уходят в сад, где  и  гуляют  во  время  следующих
сцен.
   Улаф (в дверях террасы). Дядя Хильмар! Знаешь, о чем меня спросил  дядя
Йухан? Не хочу ли я поехать с ним в Америку!
   Хильмар. Куда тебе, дурню! Вечно за мамину юбку держишься...
   Улаф. А больше не хочу. Увидишь, когда я вырасту большой...
   Хильмар. Чепуха! У тебя нет серьезной потребности в чем-нибудь таком  -
закаляющем... Уходят оба в сад.
   Йухан (Дине, которая остановилась в дверях, направо, чтобы снять  шляпу
и стряхнуть пыль с платья). Как вы разгорелись от прогулки.
   Дина. Да, это была прелестная прогулка.  Такой  прелестной  прогулки  у
меня еще никогда не было.
   Йухан. Разве вам не часто случается гулять по утрам?
   Дина. Случается, но только все с Улафом.
   Йухан. Так. Но вас теперь,  пожалуй,  тоже  больше  тянет  в  сад,  чем
остаться здесь.
   Дина. Нет, я лучше тут побуду.
   Йухан. И я тоже. Значит, уговор - каждое утро будем гулять вместе.
   Дина. Нет, господин Теннесен, не нужно этого.
   Йухан. Чего? Вы же обещали...
   Дина. Да, но подумав хорошенько... Вам не следует гулять со мной...
   Йухан. Почему же?
   Дина. Вы приезжий, и вам это не понятно, но я скажу вам...
   Йухан. Что?
   Дина. Нет, я лучше не буду вам говорить.
   Йухан. Напротив. Мне вы можете сказать все.
   Дина. Ну, я скажу вам: я не  такая,  как  другие  молодые  девушки.  Во
мне... со мною... не совсем благополучно. Вот вам и не следует...
   (*309) Йухан. Ничего не понимаю. Вы же не сделали ничего дурного?
   Дина. Не я, а... Нет, не стану  больше  говорить  об  этом.  Вы  и  так
узнаете от других.
   Йухан. Гм!..
   Дина. А мне самой хотелось бы спросить вас кое о чем другом.
   Йухан. О чем же?
   Дина. Говорят, в Америке нетрудно пробить себе дорогу.
   Йухан. Ну, не всегда легко. Вначале часто приходится круто и надо много
работать.
   Дина. Да я бы с радостью!
   Йухан. Вы?
   Дина. Я могу работать, я крепкая, здоровая, и тетя Марта много со  мной
занималась.
   Йухан. Так за чем же дело стало? Поедем с нами.
   Дина. Ну, это вы так, шутите; вы и Улафу предлагали. А вот что мне  еще
хотелось бы узнать: очень ли там люди... очень ли они нравственны?
   Йухан. Нравственны?
   Дина.  Да,  я  хочу  сказать,  такие  ли   они   все...   приличные   и
добродетельные, как здесь?
   Йухан. Ну, во всяком случае, они не так уж плохи, как здесь полагают. И
вам нечего опасаться.
   Дина. Вы меня не так поняли. Мне бы как раз хотелось, чтобы они не были
такими уж приличными и высоконравственными!
   Йухан. Не были такими? Какими же им быть, по-вашему?
   Дина. Мне бы хотелось, чтобы они были естественными.
   Йухан. Пожалуй, они как раз такие и есть.
   Дина. Тогда хорошо бы мне