рядом послышался рык, визг, тявканье.  Это  добежала  до  коровника
первая группа бронепсов.  Они с  разбегу  бросились  на  ворота,  но  лишь
покачали их.  Снова  удар,  и  снова  безрезультатно:  ворота  открывались
наружу, и открыть их внутрь было почти невозможно.
     Коровы  наконец  сообразили,  что  творится   за    стенами    фермы.
Повскакивали  на  ноги,  тревожно  замычали,  заревели,  чем  еще  сильнее
возбудили собак.  Из темноты выбегали все новые и новые группы  бронепсов.
Звери снова начали группироваться для совместного удара.
     Дед Ефим стоял и не знал, что предпринять.  Вся надежда  на  то,  что
ворота продержатся до  подхода  помощи.  Деревня-то  рядом,  мужикам  сюда
добежать - раз плюнуть.
     Ком из трех десятков псов мощно и сильно ударил в ворота.  Послышался
треск, часть досок проломилась внутрь, часть вылетела.  Передовые  собаки,
смятые ударом,  застряли  в  проломе.  Одна  свалилась  на  землю,  начала
изгибаться, скулить, визжать.  Дед Ефим не раздумывая разрядил в нее заряд
"волчьей дроби".  Дробь  разбила  голову  и  морду  собаки.  Сторож  начал
торопливо перезаряжать ружье.
     А собаки снова отошли, усилились новыми бронепсами и опять  пошли  на
таран.  Они были голодны, и потому всему живому, что попадалось  на  пути,
рассчитывать на пощаду не приходилось.


     Караульный БТР прибыл через десять минут после прорыва.  Мощный рокот
крупнокалиберного пулемета в обрамлении россыпи автоматных очередей словно
поставил финальную точку в первой части  этой  истории.  Свинцовый  ливень
преградил дорогу через пролом остальным собакам и разогнал их по свалке.
     К месту прорыва подошли еще  два  бронетранспортера  и  автомобили  с
солдатами. После короткого совещания, командир дежурного взвода оставил на
охране пролома пятерых солдат с ручным пулеметом и гранатометом.  Два БТРа
и грузовик ринулись в погоню по следу прорвавшихся собак.
     Все следы вели в сторону деревни и фермы. Мощный гул моторов разорвал
ночную тишину.  Лейтенант сидел в головном "бронике", прильнув к  окулярам
прибора  ночного  видения.  Настроение  у  него    было    отвратительное:
раздражение от того, что разбудили среди ночи, злость на собак и страх  от
возможных последствий.  Не трудно представить, что ждет его,  если  собаки
доберутся до  деревни  и  там  пострадают  люди.  Звездочки  он  уж  точно
потеряет.
     Свет фар выхватил из  темноты  серый  комок.  Собака!  Она  метнулась
вправо-влево, пытаясь уйти из пучка беспощадного света. Но не успела.
     - Бей! - крикнул лейтенант стрелку.
     Коротко рявкнул крупнокалиберный  пулемет.  Красная  стрела  трассира
буквально вонзилась в собачье тело.  Даже шум двигателя не смог  заглушить
предсмертный визг кувыркнувшейся собачонки.  И тут же  БТР  качнуло  -  он
наехал колесом на убитую собаку.
     А впереди в свете фар заметались сразу три бронесобаки. Они бросились
в разные стороны, пытаясь уйти в  темноту.  Красные  стрелы  автоматных  и
пулеметных очередей, словно нитки, прошили сумрак в  разных  направлениях.
Пули вспарывали снег, неотвратимой швейной, смертной  строчкой  мчались  к
бегущим псам.  Минуты хватило, чтобы разделаться с  беглецами  и  ринуться
дальше.


     Собаки прорвались с третьей попытки.  Дед  Ефим  застрелил  первую  и
попятился назад, лихорадочными движениями вытаскивая патрон  из  ствола  и
запихивая туда новый патрон.
     Но собаки, бежавшие следом за первой, кинулись  на  стоявших  с  краю
коров. Прямо на глазах сторожа, под дикий рев и стон коров, четырех из них
одну за другой разодрали на части, заживо выхватывая куски мяса вместе  со
шкурой и костями.  Кровь ручьями  брызнула  в  разные  стороны.  Остальные
животные оборвали привязь, шарахнулись в дальний угол коровника. Сбились в
кучу, не переставая мычать от ужаса,  опустили  головы,  выставили  вперед
рога.
     Тем временем, дед Ефим перезарядил двухстволку и  начал  отступать  к
коровам.  Но не успел. Два выстрела в упор отбросили самых первых из новой
волны собак, но следующие ряды взвились в прыжке, сшибли  старческое  тело
на землю, выбили  из  рук  ружье,  полоснули  клыками  где  попало  и,  не
задерживаясь, бросились на коров.
     Частокол острых рогов отбросил волну  атакующих,  основательно  помяв
животы и  морды  бронепсов.  Собаки  не  были  знакомы  с  коровами  и  их
повадками, поэтому бросились в новую атаку.  И снова были отбиты. Наконец,
сообразив в чем дело, отскочили подальше и, визжа и лая, начали  сбиваться
в кучу, готовясь к таранной, все сметающей атаке.
     В эту кучу и последовал залп ворвавшихся на ферму мужиков из деревни.
Мощные заряды дроби разметали собак.  Они быстро опомнились, повернулись в
сторону нового врага и... атаковали его, вместо того,  чтобы  разбегаться.
Людей-то они знали и ненавидели больше, чем боялись.
     Это  было  так  неожиданно,  что  многие  мужики  даже   не    успели
перезарядить ружья.  В ход пошли  ножи,  вилы,  топоры.  Бой  распался  на
отдельные схватки.
     - Не пускай их к выходу! - крикнул Федорчук, отбиваясь стволом  ружья
от напавшего на него рыже-черного пса.
     Тот клацнул зубами по стволу,  дернул  на  себя.  Злобный,  стального
блеска глаз, не отрываясь, смотрел на человека.
     Федорчук, не выпуская левой рукой ружья, правой выхватил из-за  пояса
нож и с не  меньшей  злобой  саданул  в  один  из  серых  зрачков.  Собака
завизжала, отскочила назад, закрутилась на месте.
     За стенами коровника тоже слышались крики, выстрелы, лай,  визг.  Там
тоже шел бой.  Вдруг заревели мощные моторы, загрохотали  крупнокалиберные
пулеметы, зататакали автоматы.  Несколько солдат,  вбежавших  в  коровник,
очередями из автоматов завершили схватку.


     Утром весть о собачьем прорыве облетела город. Ужаснула людей цифрами
потерь и ущерба.  Причем слухи о них, как снежный ком, росли  и  росли  от
дома к дому.  Конечно,  ничего,  кроме  ненависти  и  возмущения,  это  не
вызвало.
     "Уазик" Смирнова мчался к месту происшествия - в  деревню.  В  машине
сидела та же компания, что и три месяца назад,  когда  охотники  ехали  на
свалку, полные самонадеянной уверенности в успехе порученного предприятия.
Заместитель председателя охотобщества Павел Николаевич  Смирнов,  охотники
Петр Тихонов и Семен Наливайко, шофер.  Правда, "уазик" был другой  -  тот
после полученных от собак повреждений списали.
     Оживленный разговор с воспоминаниями как-то незаметно  оборвался  при
выезде из города. Каждый углубился в свои мысли. Похоже, думали о том бое,
о своих переживаниях и действиях. Нет, сейчас боя не предвиделось - он уже
прошел ночью.  И в схватку с бронепсами вступили другие люди. Но сидящие в
машине слишком хорошо представляли, каково было  тем,  кто  стал  на  пути
зверей с их беспощадными стальными глазами и клыками.
     Мысли Петра Ивановича пошли дальше, к ночи сегодняшней.  Он  понимал:
этот прорыв - не последний.  Бронесобаки  учтут  свои  неудачи,  придумают
что-то другое, пооригинальней.  Им  надо  прорываться,  иначе  -  голодная
смерть по милости людей.  Инстинкт самосохранения толкает их  на  подобные
действия. Тихонов вздохнул и незаметно для себя подумал вслух:
     - Чтоб собаки больше не прорывались, их надо кормить.
     - Ты серьезно? - поразился сидевший рядом  Наливайко,  услышав  фразу
охотника. - Побить их всех и  дело  с  концом!  Пользы  от  этих  шавок  -
никакой.
     Тихонов недоумевающе посмотрел на него, потом усмехнулся:
     - Много  же  человечество  за  свою  историю  "бесполезных"  животных
поуничтожало! Теперь орды археологов бродят, кости собирают.
     - То случай особый, - отмахнулся Семен. - Если уж так надо - выловить
десятка три для научных  целей.  А  свалку  бульдозером  заровнять,  чтобы
больше там никакие твари не появлялись.
     - О чем спор? - Сидевший впереди Смирнов обернулся.
     - Я говорю: собаки голодные, - пояснил Петр  Иванович.  -  Они  снова
пойдут на прорыв, если их не накормить.
     - Ничего, патронов хватит, -  отмахнулся  Смирнов.  -  А  вот  насчет
кормить... Чем и как? Не стада же туда пригонять!
     - Как чем? - удивился Тихонов. - Тем же, чем они питались  и  раньше.
Надо просто возобновить доставку на свалку мусора,  а  уж  они  сами  себе
выберут съестное.  Ограда и охрана пусть остаются, зато у  собак  исчезнет
потребность в прорыве. Они успокоятся, и их можно будет изучать поближе.
     Смирнов задумался, потом с уважением посмотрел на Тихонова:
     - Я всегда считал, что у тебя, Иваныч, голова варит.  Толковая мысль.
Надо поговорить с кем следует. Кстати, в этом случае и отстрел будет легче
вести, если их чересчур много станет.
     - Разумеется! - обрадовался Петр Иванович. - А  там,  глядишь,  и  на
контакт можно пойти.
     - Ну, тут ты уж загнул, - возразил  Павел  Николаевич.  -  Бронесобак
природа создала в противовес нам, людям.  И кто знает, какие монстры могут
еще появиться.
     Петр Иванович промолчал.  Без толку спорить! Они сошлись  в  главном:
собак надо сохранить.  А насчет противовеса... Кто сказал, что природа все
создает только в помощь или в противовес людям? Мы не  пуп  вселенной,  мы
лишь ее частичка.


     На ферме в самом разгаре были погребальные работы.  Два бульдозера  и
два экскаватора рыли две ямы.  Одну для убитых собак,  другую  для  коров.
Тела трех погибших людей -  сторожа,  одного  из  деревенских  и  солдата,
отвезли в город, в морг.  Раненых  -  двенадцать  человек  -  отправили  в
больницу.
     Федорчук,  председатель  сельсовета,  был  здесь.  Узнав   приехавших
охотников, он хмуро поздоровался, сделал охватывающий жест рукой:  видели,
что наделали?
     Разбитые в щепки, снятые с петель ворота обоих коровников валялись на
земле.  Их спешно чинили плотники и  слесаря.  Если  в  первом  коровнике,
который защищал дед Ефим, погибло лишь четыре буренки, то во втором больше
десятка.  Разъяренные собаки спешили не просто насытиться, но  и  крушили,
рвали все, что попадалось под клыки.
     Теперь окровавленные, изуродованные туши животных лежали  около  ямы.
Багровые пятна крови расползлись по серо-белому,  истоптанному  множеством
ног, снегу.  Еще более гнетущее впечатление на Петра  Ивановича  произвела
солидная куча собачьих тел, сложенная около второй ямы.  Их  там  было  не
меньше сотни.  Перехватив удивленно-осуждающий взгляд  охотника,  Федорчук
пояснил:
     - Сюда сволокли почти всех собак, прорвавшихся через пролом и  убитых
в разных местах.
     - Много? - спросил Смирнов.
     -  Сто  тридцать  две  штуки!  -  с  гордостью  сообщил  председатель
сельсовета. - Хороший урок получили. Теперь больше не сунутся.
     - А вы сами-то кого-нибудь подстрелили? - поинтересовался Наливайко.
     - А как же! Штук пять - точно!
     И Федорчук принялся рассказывать, как все происходило.
     Петр Иванович не стал слушать.  Поглядел на тела погибших  собак,  но
близко не подошел.  Повернулся и не спеша зашагал вдоль собачьих следов  к
свалке. Спутники, увлеченные рассказом Федорчука, этого не заметили.
     Тихонов и сам бы сейчас не объяснил, куда и  зачем  идет.  А какая-то
сила вела  его  по  следам  ночной  трагедии,  заставляла  вглядываться  в
причудливое переплетение  собачьих  и  машинных  следов,  ярко  и  образно
представлять себе, что происходило несколько часов назад.
     Вот  четкие,  прямые  строчки  бега  и  прыжков.  Это  первая   волна
бронесобак мчалась к намеченной  цели.  Вот  широкие  дорожки  с  крупными
рубцами - следы  бронетранспортеров.  Вот  лихорадочное  метанье  собачьих
отпечатков.  То там, то тут оно обрывалось и  заканчивалось  буро-зелеными
пятнами  крови.  Вокруг  таких  пятен  -  человеческие  следы,   отпечатки
протекторов машины, куда грузили собачьи трупы.
     Петр Иванович резко остановился: в  калейдоскопе  следов  он  заметил
странное переплетение больших и маленьких отпечатков.  Словно  тут  бежало
животное с лапами разной величины.  Самка с детенышем! Он, не  раздумывая,
двинулся по этому следу.  Судя по всему, самка,  увидев  бронетранспортеры
издали, успела шмыгнуть в темноту, и сейчас след вел круто  в  сторону  от
места  побоища.  Внезапно  истоптанный  снег  кончился,  начался   участок
чернозема, прихваченного морозом. Петр Иванович напряг все свое внимание и
с трудом нашел еле заметные отпечатки лап.  След  снова  вывел  на  полосу
чистого снега, потом опять пропал на полосе чернозема.  Но охотник  теперь
не выпускал его из виду.
     Похоже, пуля все же достала самку:  на  снегу  цепочка  бурых  пятен.
Ясно, собака где-то  недалеко.  Но,  поглощенный  следом,  ружье  с  плеча
Тихонов не снимал.  Он просто не думал о том, что эта  бронесобака  сейчас
может лежать в какой-нибудь лощине и  собирать  силы  для  последнего,  но
неотвратимого прыжка.
     Да, самка была готова  к  этому  прыжку.  Готова  была  хоть  немного
отомстить двуногим за свою рану.  Но и эти остатки  сил  отнимал  голодный
щенок, яростно сосавший пустые соски, пытаясь выдавить  из  них  еще  хоть
каплю молока.
     Пуля пробила ее тело насквозь, и через рану постепенно ушла вместе  с
кровью и жизненная сила.  Но собака не отгоняла щенка: на это  тоже  нужны
усилия, а их оставалось все меньше и меньше.  Собака не успела сделать то,
к чему так готовилась.  Когда послышался скрип быстрых  шагов  и  на  фоне
серого утреннего неба появилась темная, высокая фигура человека,  она  уже
была мертва. Смерть опередила месть.
     Щенок еще не успел заметить  гибели  матери  и  продолжал  сдавливать
остывающие соски.  Он почувствовал неладное, но голод был сильнее. Поэтому
и появление человека  прошло  мимо  его  внимания.  Зато  охотник,  увидев
неподвижное тело, залегшее в готовности к прыжку, широко раскрытые, полные
ненависти глаза, резко остановился,  скинул  с  плеча  ружье.  Но  тут  же
опустил ствол вниз, сообразив, что собака уже никогда не сможет  прыгнуть.
А еще он увидел  серо-коричневого,  с  белой  полоской  на  голове  щенка,
сосавшего мертвую мать.  Случай был настолько  удобный,  что  на  раздумье
просто не оставалось времени.
     Охотник быстро вытащил холщовую сумку из  кармана  куртки,  осторожно
шагнул к щенку.  Тот, наконец, почувствовал постороннего. Перестал сосать,
повернул в его сторону голову.  Оскалил  небольшие,  тоже  уже  отливающие
сталью зубы, зарычал.  Но что-то темное упало  на  него  сверху,  рвануло,
перевернуло, подняло куда-то в тряскую высь.  Потеряв полную ориентировку,
перепуганный щенок заскулил, затих.
     Охотник шел быстро, не оглядываясь по сторонам.  Он направлялся не  в
сторону деревни или свалки, а к трассе.  Туда, где гудели машины  и  можно
было остановить попутку или  автобус  до  города.  Он  спешил:  встреча  с
кем-либо из людей сейчас в его планы не входила.
     Щенок начал шевелиться, повизгивать, толкать носом в спину  охотника.
Тот успокивающе произнес:
     - Не  шуми.  Потерпи  немного.  Скоро  мы  будем  дома.  Еще  немного
осталось. Не бойся, я тебя никому не отдам!


     - Куда ж тебя устроить? - вслух размышлял  Петр  Иванович,  наблюдая,
как осторожно все обнюхивает в кроличьем загоне,  обтянутом  металлической
сеткой, серо-коричневый, коротколапый, вислоухий щенок.
     Пока ехал домой, об этом не думал. Только здесь, в сарае, куда зашел,
не показываясь домашним и стараясь избежать  встреч  со  знакомыми,  понял
серьезность проблемы. Ведь зубы щенка могут прогрызть все, что он захочет.
По крайней мере, в его сарае. Впрочем, то взрослые псы, а щенок?
     Словно услышав размышления охотника, щенок  ткнулся  носом  в  сетку,
раскрыл рот, и Петр Иванович услышал легкий скрежет.  Нет, он не перекусил
проволоку.  Может, потому, что голодный и  обессиленный?  А  когда  поест?
Щенок поднял голову, и словно холодок прошел по сердцу человека.  На  него
смотрели уже знакомые маленькие серые бляшки.  В  них  не  было  ненависти
взрослой собаки, но и тепла тоже не замечалось.  Щенок негромко зарычал  и
тявкнул. Повизжал, снова тявкнул. Смысл был понятен: есть хочу!
     - Чем же тебя покормить? - вздохнул Петр Иванович. - Легко рассуждать
теоретически, а вот как это осуществить практически?  Раз  сосешь,  значит
нужна собака, кормящая кутят.  Но где ее взять? И опять же, станешь ли  ты
сосать молоко у обычной собаки? И подпустит ли она тебя к себе?
     Щенок смотрел на него, словно прислушиваясь. Снова зарычал и тявкнул,
звучно щелкнул маленькими зубками: мол, шевелись, а то я рассержусь!
     - Ого! - охотник уважительно посмотрел на пленника.  -  А  ты,  брат,
шутить не любишь! Ладно, подожди, что-нибудь придумаю.
     Вышел из  сарая,  закрыл  его  на  замок,  быстро  зашагал  к  своему
пятиэтажному дому.  Дети еще не пришли  из  школы.  Жена  на  работе.  Это
хорошо.  Быстро проверил наличие продуктов, заглянул в  холодильник.  Взял
пакет молока.  Вылил в ковшик, нагрел. Нашел бутылку, перелил туда молоко.
Но где взять соску? Обыскал всю квартиру. Пусто.
     - Вот еще проблема! - рассердился  Петр  Иванович.  И  вспомнил,  что
этажом выше живет семья, где есть грудной  малыш.  Отправился  к  соседям.
Странная просьба вызвала у молодой мамаши  и  ее  свекрови  любопытство  и
целую  серию  полуироничных  вопросов.  Но  Тихонов,  поглощенный  сложной
проблемой будущего кормления, даже не обратил на это внимание, отделавшись
невнятными фразами.
     Бегом вернулся в квартиру, надел соску на бутылку  и  так  же  быстро
зашагал к сараю.  Уже подходя, услышал настойчивый визг, тявканье,  легкий
скрежет.  Щенок метался по загону, тряс зубами проволоку сетки.  Появление
человека вызвало новый прилив тявканья и визга. В маленьких глазках горела
злость и нетерпение.  Зайти внутрь Петр Иванович  не  решился,  перегнулся
через барьер, протянул бутылку щенку.  Тот сходу схватил соску, рванул  на
себя и сорвал с горлышка. Молоко хлынуло на землю. Охотник тут же отдернул
назад бутылку с остатками молока и выругался:
     - Глупая псина! Одно слово - дикарь!
     Щенок ткнулся носом в остатки молочной лужи, быстро  впитывавшейся  в
подстилку.  Лизнул и тут же начал сосать, но  было  поздно,  молоко  ушло.
Поднял голову и затявкал, завизжал на человека.  Охотник почесал  затылок:
хочешь не хочешь, а входить надо.  И кормить там. А если начнет  кусаться?
Этим зубам ничего не стоит прокусить сапоги. И бить нельзя, иначе никакого
приручения не получится. Подумал, подумал и все же шагнул в загон.
     Щенок опрометью метнулся в угол. Сердито засверкал стальными бляшками
глаз, зарычал, затявкал.  Охотник, искоса поглядывая на него,  наклонился,
подобрал соску, надел на бутылку, присел на корточки, протянул щенку:
     - На, ешь! Хватит злиться.
     Щенок рычал, тявкал,  но  уже  больше  смотрел  на  бутылку,  чем  на
человека.  Он был слишком голоден, чтобы сейчас думать  о  враге  на  двух
лапах.  Наконец решился, сделал  шажок,  другой,  не  прекращая  рычать  и
тявкать. Человек не шевелился, продолжал уговаривать:
     - Ешь, дурачок! Хочешь же, я вижу! Не бойся!
     Еще шажок, еще.  Клац! Щелкнули  зубы  на  соске.  В  последнюю  долю
секунды Петр Иванович удержался, не  отдернул  руку.  Не  спуская  глаз  с
человека,  щенок  жадно,  взахлеб,  сосал.  Охотник  облегченно  вздохнул:
первая, пусть маленькая, но победа. И ласково сказал:
     - Не спеши. Я еще налью.

     - Ты где пропадал? - спросила жена, придя с работы.
     - Ездил в деревню, где  собаки  прорвались,  -  нехотя  пояснил  Петр
Иванович. - Вместе со Смирновым.
     - А почему он мне звонит, тебя ищет?
     Озабоченный думами  о  щенке,  оставленном  в  сарае,  Петр  Иванович
пропустил ее вопрос мимо ушей и буркнул:
     - Ладно! Я ему сейчас позвоню.
     Смирнов словно ждал звонка.
     - Слушай, Петро! Ты куда пропал? Мы на "уазике"  все  поле  проехали,
тебя искали.  Думали, какая-нибудь отбившаяся в  сторону  псина  напала  и
поранила.
     - Я прошел по следам собак, а отту