ть или бодрствовать, когда не можешь влиять на порядок в этом мире.
	Цезония. Это все равно, что хотеть сравняться с богами. Не видела большего безумия.
	Калигула. Ты тоже считаешь меня сумасшедшим. Но кто такой бог, чтобы я хотел равняться с ним? То, чего желаю я сегодня изо всех моих сил - выше любых богов. Я установлю царство, в котором будет править невозможное.
	Цезония. Ты не можешь сделать так, чтобы небо перестало быть небом, красавец стал уродом, а человеческое сердце сделалось бесчувственным.
	Калигула (с возрастающим возбуждением). Я хочу смешать небо с землей, слить красоту с уродством, заставить смеяться под пыткой!
	Цезония (с мольбой). Есть добро и зло, великое и низкое, справедливое и несправедливое. Клянусь тебе, все это не изменить.
	Калигула (по-прежнему). Но я хочу изменить. Я дарую этому веку равенство. И когда все будет исполнено, невозможное - на земле, луна - у меня в руках, тогда, может быть, изменюсь и я сам, а вместе со мною мир. Тогда наконец люди перестанут умирать и будут счастливы.
	Цезония ( кричит ). Ты не можешь ненавидеть любовь!
	Калигула  ( взрываясь, с яростью). Любовь, Цезония? (Хватает ее за плечи, трясет.) Я понял: любовь - ничто. Публичная казна превыше всего. Все остальное - потом! Запомни это хорошенько! О, только сейчас я начинаю жить! Жить, Цезония, жить - это противоположно любви. Я, я говорю тебе это, и я приглашаю тебя на праздник без границ, на генеральный процесс, на прекрасный спектакль! Мне нужна толпа, зрители, жертвы, виновные!

Бросается к гонгу и бьет не останавливаясь, со всей силы. Продолжая бить:

	Введите виновных! Мне нужны виновные! Виновны - все. (Продолжая бить.) Я хочу, чтоб ввели приговоренных к смерти. Публика, мне нужна публика! Судьи, свидетели, обвиняемые - все приговорены заочно. О, Цезония! Я покажу им то, чего они не видели никогда - единственного свободного человека в этой империи.

	Под гудение гонга дворец наполняется приближающимся шумом. Голоса, звон оружия, шаги, шепот. Калигула  смеется, продолжая бить. Входят  с т р а-
ж н и к и  и сейчас же выходят. Он все бьет.

	И ты, Цезония, ты мне подчинишься! Ты будешь всегда помогать мне. Это будет чудесно! Клянись, что ты будешь мне помогать!
	Цезония (вне себя, меж ударами гонга). Мне не нужно клясться, я люблю тебя!
	Калигула (по-прежнему). Ты сделаешь все, что я тебе скажу.
	Цезония (по-прежнему). Все, Калигула, только остановись.
	Калигула (продолжая бить). Ты будешь жестокой.
	Цезония (плача) Жестокой...
	Калигула (по-прежнему). Холодной и неумолимой.
	Цезония. Неумолимой...
	Калигула (по-прежнему). Ты тоже будешь страдать.
	Цезония. Да, да, Калигула! Но я схожу с ума.

      Входят ошеломленные  п а т р и ц и и  и  с ними дворцовая с т р а ж а. К а л и -  г у л а  ударяет в гонг последний раз, поднимает молоток и поворачивается к ним.

	Калигула (обезумев). Входите все! Приблизьтесь! Я вам приказываю приблизиться! (Топает ногой.) Император велит вам приблизиться. (Все подходят, полные ужаса.) Быстрей! И ты, Цезония!

	Он берет ее за руку, подводит к зеркалу и молотком неистово бьет по отражению, смеется.

	Видишь? Больше - ничего! Ни воспоминаний, ни лиц тех, кто ушел. Ничего. Больше ничего. Но ты знаешь, что осталось. Приблизься. Смотри. Приблизьтесь. Смотрите.

Стоит перед зеркалом в гордой позе безумца.

	Цезония (глядя в зеркало, с ужасом). Калигула!

Калигула, уткнув палец в зеркало, застывшим взглядом глядит на себя.

	Калигула (торжественно). Калигула.

З а н а в е с







ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена первая

П а т р и ц и и  у  К е р е и.

	Первый патриций. Он оскорбляет наше достоинство.
	М у ц и й. Вот уже три года.
	Старый патриций. Он сделал меня посмешищем на всю жизнь. Он называет меня "женушкой".
	М у ц и й. Вот уже три года.
	Первый патриций. Каждый вечер, совершая прогулку, он заставляет нас бегать вокруг его носилок.
	В т о р о й  п а т р и ц и й. И еще говорит, что бег полезен для здоровья.
	М у ц и й. Вот уже три года.
	Старый патриций. Это нельзя извинить.
	Т р е т и й  п а т р и ц и й. Да, такое не прощается.
	Первый патриций. Патрициан! Он конфисковал твое имущество; Сципион! он убил твоего отца; Октавий! он отобрал у тебя жену и теперь принудил ее работать в своем публичном доме; Лепидий, он убил твоего сына. И вы готовы все это стерпеть? Я сделал свой выбор. Я не могу колебаться меж риском и этой невыносимой жизнью в страхе и беспомощности.
	Сципион. Убив моего отца, он определил мой выбор.
	Первый патриций. Вы еще сомневаетесь?
	Т р е т и й  п а т р и ц и й. Мы с тобой. Он отдал наши места в цирке народу, чтобы еще больше нас уязвить, и довел нас до того, что мы должны драться с чернью.
	Старый патриций. Сволочь.
	В т о р о й  п а т р и ц и й. Циник.
	Т р е т и й  п а т р и ц и й. Шут гороховый.
	Старый патриций. Импотент.
	Ч е т в е р т ы й  п а т р и ц и й. Вот уже три года.

	Суматоха. Хватаются за оружие. Падает факел. Стол перевернут. Все устремляются к выходу. Входит бесстрастный  Керея  и останавливает их.

Сцена вторая

	Керея. Куда это вы?
	Т р е т и й  п а т р и ц и й. Во дворец.
	Керея. Понятно. И вы думаете, вас впустят?
	Т р е т и й  п а т р и ц и й. Мы не собираемся просить позволения.
	Керея. Смотри-ка, как вы вдруг осмелели! Могу я, по крайней мере, присесть в своем собственном доме?

	Дверь закрывается, Керея  проходит к опрокинутому столу и усаживается на угол. Все поворачиваются к нему.

	Керея. Это не так легко, как вам кажется, друзья. Страх не заменит вам отвагу и хладнокровие. Рано вы все это затеяли.
	Т р е т и й  п а т р и ц и й. Если ты не с нами - иди прочь. Но придержи язык.
	Керея. Думаю, я все же с вами. Но у меня на то иные причины.
	Т р е т и й  п а т р и ц и й. Хватит болтать.
	Керея (поднявшись). В самом деле, хватит. Я хочу внести ясность. Ибо хоть я и с вами, я не за вас. Ваши методы мне не по душе. Вы не знаете истинного своего врага, вы приписываете ему мелкие цели. А у него цели только великие! Вы идете навстречу собственной гибели. Сумейте вначале увидеть его таким, какой он есть. И тогда вы сможете с ним бороться.
	Т р е т и й  п а т р и ц и й. Мы видим, какой он есть! Самый сумасшедший из тиранов!
	Керея. Не уверен. Сумасшедшие императоры нам не в новость. Но этот не такой уж сумасшедший. Я ненавижу его за то, что он знает, чего он хочет.
	Первый патриций. Он хочет всем смерти.
	Керея. Нет, ибо смерть для него - вещь второстепенная. Он поставил свое могущество на службу страсти более высокой и губительной. Он угрожает самой нашей сути. Бесспорно, это не первый случай, когда человек наделен властью безграничной, но это первый случай, когда он безгранично ею пользуется и доходит до того, что отрицает людей и мир. Вот что ужасает меня в нем, и вот с чем я хочу бороться. Потерять жизнь - пустяк, и мне достанет храбрости, когда это будет нужно. Но видеть, как теряется смысл этой жизни, как исчезает сама необходимость существования - вот что нестерпимо. Жить в бессмысленном мире нельзя.
	Первый патриций. Месть - вот в чем смысл.
	Керея. Да, и я буду мстить вместе с вами. Но не из участия к вашим маленьким унижениям, а для того, чтобы сразиться с великой идеей, торжество которой означает конец света. Мне все равно, если вас осмеют, но мне не все равно, если Калигула сделает то, о чем он мечтает, - и сделает все, о чем он мечтает. Он превратит свою философию в трупы, а к несчастью эта философия не приемлет контраргументов. Нужно бить, когда не можешь опровергнуть.
	Т р е т и й  п а т р и ц и й. Значит, нужно действовать.
	Керея. Да, действовать нужно. Но вам не сломит власти, идя напролом, когда власть эта в полной силе. Можно бороться с тиранией. Но для этого надо научиться хитрить с бескорыстной злобой, надо потворствовать ей, ожидая, пока логика не превратится в слабоумие. Говорю вам еще раз: я с вами, но только на время. Потом у меня будут другие цели. Я лишь хочу восстановить мир во вновь сплоченном мире. Мною движет не честолюбие, но разумный страх: страх перед этим бесчеловечным лиризмом, согласно которому моя жизнь - ничто.
	Первый патриций (приближаясь). Мне кажется, я понял. Или почти понял. Но в главном мы сходимся: основы нашего общества поколеблены. Для нас это прежде всего вопрос морали, не так ли? Семьи трепещут, всякий труд теряет уважение. Отечество проклято. Добродетель призывает нас на помощь. Можем ли мы не внять ее призывам? Патриции! Согласны ли вы бегать каждый вечер вокруг носилок Цезаря?
	Старый патриций. Будете ли вы позволять, чтобы вас называли "моя дорогая"?
	Т р е т и й  п а т р и ц и й. И отбирали у вас жен?
	В т о р о й  п а т р и ц и й. И детей!
	М у ц и й. И деньги!
	П я т ы й  п а т р и ц и й. Нет!
	Первый патриций. Керея, ты хорошо говорил. Ты хорошо сделал, что остановил нас. Рано действовать. Сегодня народ был бы еще против нас. Но, Керея, будешь ли ты с нами, когда придет время?
	Керея. Да. Позволим Калигуле действовать. Даже будем подталкивать его по этой дороге. Организуем его безумие. Наступит день, когда он останется один на один с империей мертвецов - и родителей этих мертвецов.

	Одобрительные возгласы. Снаружи - звуки трубы. Тишина. Из уст в уста - одно слово: "Калигула!"

Сцена третья

	Входят Калигула  и  Цезония. За ними следуют Геликон  и  с т р а- ж н и к и. Немая сцена. Калигула  останавливается и смотрит на заговорщиков. В полном молчании переходит от одного к другому. Поправляет одному локон, оборачивается и некоторое время пристально глядит на другого. Смотрит на них еще, проводит рукой по глазами и, не сказав ни слова, выходит.

Сцена четвертая

	Цезония (глядя на беспорядок. С иронией). Вы что - дрались?
	Керея. Дрались.
	Цезония (так же). И из-за чего вы дрались?
	Керея. Не из-за чего.
	Цезония. Тогда это неправда.
	Керея. Что - неправда?
	Цезония. Вы не дрались.
	Керея. Значит, не дрались.
	Цезония (улыбаясь). Так, может быть, ст(ит привести комнату в порядок? Калигула терпеть не может беспорядка.
	Геликон (старому патрицию). Вы добьетесь того, что он проявит свой характер.
	Старый патриций. А что мы ему сделали?
	Геликон. Именно - ничего. Это и подозрительно. Трудно не обратить на это внимания. Поставьте себя на место Калигулы. (Пауза.) Ведь вы замыслили тут небольшой заговор, не так ли?
	Старый патриций. Что за чепуха? Почему он так думает?
	Геликон. Он не думает, он знает. Но мне кажется, что в глубине души он и сам этого немножко хочет... Ну что ж, давайте наводить порядок.

Все суетятся. Калигула  входит и наблюдает за ними.

Сцена пятая

	Калигула (старому патрицию). Здравствуй, моя радость! (Остальным.) Керея, я решил пообедать у тебя; Муций, я позволил себе пригласить твою жену.

	У п р а в и т е л ь  хлопает в ладоши. Входит  р а б.  Калигула  его останавливает.

	Минутку! Господа! Вы знаете, что государственные финансы держатся на ногах лишь потому, что к этому привыкли. Начиная со вчерашнего дня привычки этой, однако, недостаточно. С прискорбием сообщаю, что вынужден приступить к сокращению штатов. Для начала я решил пойти на большую жертву, которую вы наверняка оцените: отказаться от излишеств. Я намерен освободить нескольких рабов, а для необходимых мне услуг милостиво соглашусь использовать вас... Будьте любезны, соберите на стол.

С е н а т о р ы  смотрят друг на друга, колеблются.

	Геликон. Ну что ж вы, господа? Немножко энтузиазма! Уверяю вас, спускаться по социальной лестнице куда легче, чем подниматься!

С е н а т о р ы  в нерешительности. Они делают несколько шагов.

	Калигула (Цезонии). А какое наказание полагается ленивым рабам?
	Цезония. Я думаю, кнут.

С е н а т о р ы  поспешно и неловко начинают устанавливать стол.

	Калигула. Ну-ка! Дружней, дружней! (Геликону.) Откуда у них растут руки?
	Геликон. По правде говоря, они только и умеют, что указывать да бить. На первых порах с этим надо смириться. Нужен один день, чтобы воспитать сенатора, а чтобы воспитать работника - как минимум десять лет.
	Калигула. А чтобы сделать работника из сенатора, боюсь, не хватит и двадцати.
	Геликон. Рано или поздно это придет. У них есть способности. Услужливость у них в крови.

Один из  с е н а т о р о в  утирает пот со лба.

	Ого, уже начали потеть! Это достижение.
	Калигула. Хорошо. Не будем слишком требовательны. По справедливости говоря, все не так уж плохо. Кстати о справедливости: нам нужно поторопиться; я должен присутствовать на казни. О! Руфию повезло, что я проголодался. (Доверительно.) Руфий - тот всадник, который должен умереть. (Пауза.) Вы не спрашиваете, за что?! (Общее молчание. Во время паузы рабы приносят кушанья. Калигула, добродушно.) Я вижу, вы поумнели. (Грызет оливку.) Наконец-то вы поняли, что для того, чтобы умереть, не обязательно провиниться. Воины! Я доволен вами! Не так ли, Геликон?

Оставляет оливку и насмешливо смотрит на с е н а т о р о в.

	Геликон. Конечно. Отличная армия. Но если ты хочешь знать мое мнение, они стали слишком умны. Они не хотят больше воевать. Если так будет продолжаться и дальше, империя рухнет.
	Калигула. Логично. Ну, давайте отдохнем. Рассаживайтесь кто как хочет. Не нужно формальностей... Однако этому Руфию повезло, хоть, я уверен, он и не оценит отсрочку. А ведь несколько часов, выигранных у смерти, следовало бы ценить. (Ест. За ним остальные. Выясняется, что Калигула плохо ведет себя за столом. Он позволяет себе бросать косточки оливы в тарелку соседа, выплевывать на блюдо объедки, ковыряться ногтями в зубах и шумно чесаться. И этим он не ограничивается. Вдруг он перестает есть и вперяется взглядом в Лепидия.) У тебя плохое настроение? Не потому ли, что я убил твоего сына?
	Л е п и д и й (поперхнувшись). Нет, Кай, наоборот.
	Калигула (широко улыбаясь). Наоборот! О, как я люблю, когда выражение лица противоречит заботам сердца! Твое лицо печально, но твое сердце - наоборот, не так ли, Лепидий?
	Л е п и д и й (решительно). Да, Цезарь.
	Калигула  (все более веселясь). Ах, Лепидий! Никто не дорог мне так, как ты. Давай посмеемся вместе! И - не расскажешь ли ты мне какую-нибудь забавную историйку?
	Л е п и д и й (который переоценил свои силы). Кай!
	Калигула. Ну ладно. Тогда я расскажу. Но ты будешь смеяться, договорились, Лепидий? (Внезапно нахмурившись.) Про твоего второго сына, а? (Снова веселясь.) Впрочем, разве у тебя плохое настроение? (Пьет, потом подсказывает.) "На...", "на..." Ну, Лепидий?
	Л е п и д и й (бессильно). Наоборот, Кай.
	Калигула. В добрый час. (Пьет.) Слушай теперь. (Мечтательно.) Жил да был бедный император, которого никто не любил. Он же, любя Лепидия, казнил его младшего сына, чтобы вырвать из его сердца и эту любовь. (Меняет тон.) На самом деле это неправда. Забавно, не так ли? Но ты не смеешься! Никто не смеется! Ну, слушайте! (Злобно.) Я хочу, чтобы все смеялись. Ты, Лепидий, и остальные. Встаньте! смейтесь! (Бьет кулаком по столу.) Я хочу - слышите? - я хочу видеть, как вы смеетесь!

	Все встают. В продолжение этой сцены актеры, кроме К а л и г у л ы  и  Ц е -
з о н и и,  могут двигаться, как марионетки. Калигула, откинувшись на ложе, безудержно смеется.

	Взгляни на них, Цезония! Ничего нет! Честь, совесть - как там еще? - мудрость нации - все исчезло перед лицом страха! Страх, Цезония, это прекрасное чувство; без примесей, чистое, бескорыстное, животное чувство! Одно из тех редких чувств, которые лишают человека всякого благородства. (Проводит рукой по лбу. Пьет. Дружески.) Поговорим о чем-нибудь другом. (Керее.) Что-то ты сегодня молчалив, Керея.
	Керея. Я готов говорить, Кай, - как только ты позволишь.
	Калигула. Чудесно. Тогда помолчи. Я лучше послушаю нашего друга Муция.
	М у ц и й (через силу.) Как прикажешь, Кай.
	Калигула. Ну, расскажи нам о своей жене, Муций. А для начала пусть она идет ко мне.

Ж е н а  М у ц и я  идет к  К а л и г у л е.

	Ну, Муций? Мы ждем.
	М у ц и й (растерявшись.) Моя жена?... Я... я ее люблю...

Общий смех.

	Калигула. Конечно, дружок, конечно. Но это так банально!

	Ж е н щ и н а  ложится рядом с ним. Он рассеянно целует ее в левое плечо. Все более приходя в хорошее расположение духа:

	Правда ведь, когда я вошел, вы составляли заговор? Хотели немножко побунтовать, а?
	Старый патриций. Кай, как ты можешь!
	Калигула. Это не имеет значения, моя радость. Нужно чем-то заниматься на старости лет. Но все это не имеет значения. Вы не способны к решительным действиям... Кстати, мне пришло в голову, что нужно еще урегулировать несколько государственных дел... Но вначале отдадим дань тем властительным желаниям, коими наделила нас природа.

Поднимается и уводит жену М у ц и я  в соседнюю комнату.

Сцена шестая

М у ц и й  порывается встать.

	Цезония. Ах, Муций! Я бы выпила еще этого прекрасного вина.

	М у ц и й  покорно наливает ей. Общее неловкое молчание. Сиденья поскрипывают. Следует несколько натянутый диалог.

	Цезония. Так. Керея. Может быть ты теперь скажешь, почему вы дрались?
	Керея (холодно). Все началось, дорогая Цезония, с того, что мы заспорили, может ли быть поэзия опасной.
	Цезония. Это ужасно интересно. Хоть и недоступно моему женскому пониманию. Все же меня восхищает, что ваша страсть к искусству довела вас до драки.
	Керея (так же). Да; к тому же Калигула говорил мне, что истинная страсть не бывает без некоторой жестокости.
	Геликон. Равно как и любовь - без капельки насилия.
	Цезония (ест). Вполне справедливо. А вы что думаете, господа?
	Старый патриций. Калигула бесстрашный психолог.
	Первый патриций. Он красноречиво говорил нам о мужестве.
	В т о р о й  п а т р и ц и й. Он должен обобщить свои идеи. Это будет бесценное сокровище.
	Керея. К тому же это его займет. Он явно нуждается в развлечениях.
	Цезония (продолжая есть). В таком случае вам приятно будет узнать, что он думал об этом и сейчас пишет объемный труд.

Сцена седьмая

Входят  Калигула  и  ж е н а  М у ц и я.

	Калигула. Муций, я возвращаю твою жену. Она опять принадлежит тебе... Извините, господа, мне нужно сделать несколько распоряжений.

Быстро выходит. М у ц и й, побледнев, подымается на ноги.

Сцена восьмая

	Цезония (Муцию). ...Без сомнения, это будет один из величайших научных трудов.
	М у ц и й (по-прежнему глядя на дверь, за которой скрылся Калигула). И о чем в нем будет говориться, Цезония?
	Цезония (равнодушно). О, это выше моего понимания.
	Керея. Надо думать, это будет труд об убийственной силе поэзии.
	Цезония. Я думаю, что да.
	Старый патриций (игриво). Что ж, это его займет, как сказал Керея.
	Цезония. Да, моя ненаглядная... Но вас, должно быть, смутит название этого произведения.
	Керея. И как же оно называется?
	Цезония. "Меч".

Сцена девятая

Быстрым шагом входит  Калигула.

	Калигула. Извините, но дела государства тоже не терпят отлагательств. Управитель, ты прикажешь закрыть хлебные склады; я только что подписал указ. Ты найдешь его в спальне.
	У п р а в и т е л ь. Но...
	Калигула. Завтра будет голод!
	У п р а в и т е л ь. Но народ возмутится!
	Калигула (громко и отчетливо). Я сказал: завтра будет голод! Что такое голод знают все. Это - бич. Завтра все почувствуют, как он бьет. И я остановлю его когда мне вздумается. (Объясняет остальным.) В конце концов, у меня не так уж много способов доказать, что я свободен. Человек свободен всегда за счет других. Это досадно, но естественно. (Бросает взгляд на Муция.) Применяя это правило к ревности, сразу видишь, как уродливо это чувство. (Мечтательно.) Страдать из-за собственного воображения и тщеславия! Видеть, как твою жену... (Муций сжимает кулаки и открывает рот. Калигула, очень быстро.) Ну, давайте есть, господа. Кстати, мы с Геликоном много работали в последнее время и завершили небольшой трактатец о казнях... Вы для него еще добавите материала.
	Геликон. При том условии, что у вас спросят мнение.
	Калигула. Будем великодушны, Геликон. Откроем им наши маленькие секреты. Давай: раздел третий, параграф первый.
	Г е л и к  о н (встает, читает монотонно, нараспев). "Казнь облегчает и освобождает. Как в теории, так и на практике казнь является универсальным и общеукрепл