й  супруги.
Он спросил у нее, доказывал ли он ей когда-нибудь всю силу своей любви.
     -  О  да,  я  и  в  самом деле храню воспоминание о свидетельствах  вашей
любви ко мне, - отвечала она, - хотя я ничего не имела бы против, выражай вы
ее чуточку многословнее.
     - Стало быть, вы находили их чересчур скупыми и редкими?
     -  Они  были  столь же скупы, сколь и нередки, мой друг,  но  чаще  всего
бессловесны. Однако я любила вас. Ах, как мне хотелось бы опять готовить вам
персиковый сироп!
     Карета  остановилась  перед их домом. Он вышел  и  протянул  руку,  чтобы
помочь ей сойти.
     - Я не могу, - сказала она.
     Его  лицо омрачилось такой грустью, что госпоже де Сент-Коломб захотелось
коснуться щеки мужа.
     - У вас нездоровый вид, - промолвила она.
     Он  достал из кареты свою виолу в чехле и положил ее на дорогу. Потом сел
на подножку кареты и заплакал. Она вышла из экипажа. Он торопливо вскочил  и
распахнул перед нею ворота. Они пересекли мощеный двор, поднялись на крыльцо
и вошли в залу, где он прислонил инструмент к камину. Он сказал жене:
     -  Печаль мою безгранична. Вы были в праве предъявить мне этот упрек.  Но
слова не способны выразить то, что у меня на сердце; я не умею изъяснить вам
мои чувства:
     Он  толчком  открыл дверь, выходившую на террасу и в сад. Они  прошли  по
лужайке. Он указал пальцем на хижину в развилке шелковицы, со словами:
     - Вот домик, в котором я разговариваю.
     И он вновь тихо заплакал. Они подошли к белой лодке.
     Госпожа де Сент-Коломб села в нее, тогда как он придерживал суденышко  за
борт,  чтобы  оно  не  отошло от берега. Она подобрала платье,  стараясь  не
замочить его на мокром дне лодки. Он выпрямился. Глаза его были опущены.  Он
так  и  не увидел, что лодка отчалила. И, помолчав, заговорил вновь,  сквозь
слезы, текущие по щекам:
     -  Даже  не  знаю,  как  вам  сказать, мадам. Прошло  двенадцать  лет,  а
простыни нашего ложа все еще не остыли.

ГЛАВА 16

     Визиты  господина Маре сделались крайне редки. Теперь Мадлен  встречалась
с  ним  в Версале или Вобуайене, и их любовные свидания проходили в комнатке
деревенской гостиницы. Мадлен все поверяла ему. Вот почему она и рассказала,
что  ее отец сочинил прекраснейшие пьесы, каких еще не слышал мир, но никому
не играет их. Одна называлась "Скорбный плач", другая - "Лодка Харона".
     Однажды  они сильно испугались. Это случилось в доме Сент-Коломба.  Марен
Маре  намеревался  послушать  тайком, забравшись  под  шелковицу,  пьесы,  о
которых  говорила ему Мадлен. Марен сидел в зале. Она стояла перед ним.  Она
подошла  вплотную  к  нему.  Ее  грудь едва не  касалась  его  лица.  Мадлен
расстегнула  корсаж, приспустила сорочку. Груди ее вырвались  наружу.  Марен
Маре приник к ним губами.
     - Мадлен! - крикнул вдруг господин де Сент-Коломб.
     Марен  Маре  кинулся  за портьеру ближайшего окна.  Мадлен  побледнела  и
торопливо оправила сорочку.
     - Да, отец?
     - Нам нужно сыграть гаммы и терцию и квинту.
     - Хорошо, отец.
     Господин де Сент-Коломб вошел в залу. Он не заметил Марена Маре.  Отец  и
дочь  тотчас  вышли. Когда Марен Маре услышал отдаленные звуки настраиваемых
виол, он выбрался из своего убежища, чтобы потихоньку улизнуть через сад. На
террасе  он  наткнулся на Туанетту; она стояла, опершись  на  балюстраду,  и
глядела вдаль. Она остановила его, придержав за руку.
     - Ну, а как ты находишь меня?
     И  она  потянулась  к  нему, обнажив грудь, как  только  что  сделала  ее
старшая сестра. Марен Маре засмеялся, поцеловал ее и убежал.

ГЛАВА 17

     В  другой  раз,  спустя какое-то время, летним днем  Гиньотта,  Мадлен  и
Туанетта пошли в часовню - обмахнуть пыль со статуй святых, снять паутину  в
углах,  вымыть  пол, почистить стулья и скамьи, расставить свежие  цветы,  и
Марен  Маре решил сопровождать их. Поднявшись на хоры, он заиграл на органе.
Внизу  он  видел Туанетту, тершую тряпкой пол и ступени алтаря. Она поманила
его  к  себе. Он спустился. Было Очень жарко. Взявшись за руки,  они  прошли
через  ризницу  во  двор, бегом пересекли кладбище, выбрались  за  ограду  и
очутились в кустах на опушке леса.
     Туанетта  сильно  запыхалась. В широком вырезе платья виднелась  открытая
грудь,  влажная от испарины. Глаза ее ярко блестели. Она потянулась  к  нему
полуобнаженным телом.
     - Гляньте-ка, у меня весь корсаж промок от пота, - сказала она.
     -  У  вас груди пышнее, чем у вашей сестры. Он пристально смотрел  на  ее
груди.  Он  придвинулся к ней, взял за руку, собрался  было  поцеловать,  но
резко отстранился и шагнул назад. Он выглядел растерянным и сметенным.
     -  У  меня  так горячо в животе, - шепнула девушка, стиснув  его  руку  и
привлекая к себе.
     -  Но  ваша  сестра: - пробормотал он и вдруг заключил ее в объятия.  Они
бурно обнялись. Он целовал ей глаза. Он измял ее сорочку.
     -  Разденьтесь догола и возьмите меня, - попросила она. Она  была  совсем
еще ребенком. Она твердила:
     - Разденьте меня догола! А потом разденьтесь сами!
     Ее тело было по-женски округлым и упругим. Они соединились.
     В  тот  миг,  когда  она, поднявшись с земли и стоя обнаженной,  надевала
сорочку,  ее  тело,  пышными  грудями и крепкими  ряжками,  озаренное  сбоку
заходящим солнцем, показалось ему самым прекрасным женским телом на свете.
     - Мне совсем не стыдно, - сказала она.
     - А мне стыдно.
     - Мне вдруг так захотелось тебя!
     Он  помог ей зашнуровать платье. Она стояла к нему спиной, высоко  подняв
руки.  Он  покрепче  затянул талию. Она не носила панталон  под  юбкой.  Она
сказала:
     - Ну, теперь Мадлен совсем отощает.

ГЛАВА 18

     Они  лежали  полураздетые в комнате Мадлен. Марен Маре сел, прислонясь  к
спинке кровати. Он сказал ей:
     -  Я  расстаюсь  с  вами. Вы сами могли убедиться,  что  во  мне  уже  не
осталось желания к вашему телу.
     Она  взяла  Марена  за  руки  и, медленно  склонив  лицо  в  его  ладони,
заплакала.  Он  тяжело вздохнул. Перевязь альковной занавеси распустилась  и
упала в тот миг, когда он натянул штаны и собрался завязать их. Мадлен взяла
шнурки у него из рук и поднесла их к губам.
     -  Ваши  тихие  слезы трогают мне душу. Но я покидаю вас,  ибо  не  ваши,
другие  груди видятся мне в ночных грезах. И другие лица стоят передо  мною.
Сердце  человеческое поистине ненасытно. И разум наш не знает  отдохновения.
Жизнь прекрасна в той же мере, сколь и безжалостна, как наши жертвы.
     Она  молчала,  опустив голову, перебирая завязки его  штанов,  гладя  ему
живот.  Внезапно  она  выпрямилась, взглянула ему в  лицо  и,  вся  красная,
прошептала:
     - Замолчи и убирайся!

ГЛАВА 19

     Мадемуазель де Сент-Коломб занемогла; она так исхудала и ослабла, что  ей
пришлось  слечь  в  постель. Она была беременна. Марен Маре  не  осмеливался
приходить  и справляться о ее здоровье, но назначил Туанетте дни для  встреч
на  берегу  Бьевры, за мостками для стирки белья. Там он пускал своего  коня
пастись  на  лугу,  а  сам расспрашивал Туанетту, как проходит  беременность
Мадлен.  Вскоре та разрешилась мальчиком, но ребенок родился мертвым.  Марен
попросил Туанетту передать сестре сверток от него; там лежали полусапожки из
желтой  телячьей  кожи, на шнурках, сшитые его отцом.  Мадлен  бросила  было
подарок  в  горящий  камин,  однако Туанетта этому  воспротивилась.  Наконец
Мадлен выздоровела. Она принялась читать жизнеописания Отцов-пустынников. Со
временем Марен и вовсе перестал приходить.
     В  1675 году он занимался композицией у господина Люлли(13). В 1679  году
умер господин Кенье. Марен Маре, которому исполнилось двадцать три годи, был
назначен  первым музыкантом королевского кабинета, получив,  таким  образом,
должность  бывшего  своего  учителя. Также он стал  дирижером  оркестра  при
господине Люлли. Он начал сочинять оперы. Он женился на Катрин д'Амикур, и у
них родилось девятнадцать детей. В тот год, когда открыли склепы Пор-Руайаль
(ибо король письменным указом повелел сровнять монастырь с землею, а останки
господ  Амона(14)  и  Расина(15)  швырнуть  собакам),  он  вернулся  к  теме
"Мечтательницы".
     В  1686  году  он  жил  на  улице Дюжур, подле церкви  святого  Евстафия.
Туанетта  вышла  замуж за господина Прду-младшего, работавшего,  как  и  его
.b%f,  в  Ситэ,  мастером струнных инструментов, и родила  от  него  пятерых
детей.

ГЛАВА 20

     Девятый  раз,  когда  он  почувствовал рядом с  собою  присутствие  своей
супруги,  пришелся  на  весну. Случилось это во время великих  гонений  1679
года.  Поставив  на стол вино и блюдо с вафлями, он играл  в  своей  хижине.
Прервавшись, он спросил ее:
     -  Мадам,  как  это  возможно, что вы приходите сюда после  смерти?  Куда
подевалась моя лодка? Отчего при виде вас слезы мои высыхают? Может быть, вы
все-таки призрак? Или я схожу с ума?
     -  О,  забудьте  свои  страхи.  Лодка ваша давным-давно  сгнила  в  тине.
Потусторонний мир не более непроницаем, чем это суденышко.
     - Я страдаю, мадам, оттого, что не могу прикоснуться к вам.
     - Ах, сударь, это ведь все равно, что коснуться ветра.
     Она говорила медленно, как и все мертвые. Она добавила:
     -  Не  думайте,  будто я не страдаю оттого, что бесплотна, словно  ветер.
Однако, этот ветер иногда доносит до ваших взоров частицы наших подобий.
     Она  замолчала,  глядя  на руки своего мужа, лежащие  на  красном  дереве
виолы.
     -  А вы по-прежнему не очень-то красноречивы! - молвила она. - Чего же вы
ждете, мой друг? Играйте!
     - Что вы так внимательно разглядывали, пока молчали?
     -  Играйте  же!  Я разглядывала ваши постаревшие руки на  красном  дереве
виолы.
     Он  замер. Он впился глазами в свою супругу, потом, впервые в жизни  или,
по  крайней  мере,  так  пристально, как никогда  доселе,  взглянул  на  эти
сморщенные,  желтые, в самом деле поблекшие руки. Он вытянул  их  обе  перед
собой.  Они  были  покрыты  синеватыми пятнами, словно  у  мертвеца,  и  это
наполнило счастьем его душу. Эти признаки старости сближали его с нею или  с
тем,  чем  она  была нынче. Сердце его бурно колотилось от  радости,  пальцы
дрожали.
     - Мои руки! - выговорил он. - Вы говорите о моих руках!

ГЛАВА 21

     К  этому  часу  солнце  уже давно село. Небо заволокли  грузные  дождевые
тучи,  настала  тьма.  Воздух  был пронизан сыростью,  предвещавший  близкий
ливень.  Он шагал по берегу Бьевры. Вновь увидел дом с башенкой и,  наконец,
остановился  перед высокой стеной, что огораживала усадьбу со  всех  сторон.
Издали до него временами долетали звуки виолы учителя. Они взволновали  его.
Он  прошел  вдоль ограды до самой реки; цепляясь за корни дерева,  оголенные
быстрым течением, он с трудом обогнул стену и взобрался на пригорок, - здесь
уже  начинались  владения Сент-Коломбов. От старой раскидистой  ивы  остался
теперь  один  ствол. И лодки тоже больше не было. Он подумал: "Ива  погибла.
Лодка  затонула.  Здесь я любил девушек, которые нынче,  верно,  уже  матери
семейств. Я познал их невинную красоту". У ног его больше не суетились  куры
и гуси, - значит, Мадлен здесь не живет. Прежде она загоняла из по вечерам в
курятник,  и ночью слышно было, как они возятся, кудахчут и гогочут  внутри.
Прячась в тени ограды, он пошел на звуки виолы, к хижине своего учителя,  и,
закутавшись  поплотнее в дождевой плащ, приник ухом  к  дощатой  стенке.  Он
услышал  протяжные жалобные арпеджио, они напоминали импровизации  Куперена-
младшего(16),  которые  тот исполнял на органе в  церкви  Сен-Жерве.  Сквозь
узенькое оконце сочился тусклый свет. Потом виола умолкла, и он услышал, как
учитель заговорил с кем-то, хотя ответа не расслышал:
     - Мои руки! - воскликнул он. ! Вы говорите о моих руках!
И еще:
     - Что вы так внимательно рассматривали, пока молчали?
     Спустя  час господин Маре удалился, все тем же неудобным путем,  каким  и
пришел сюда.

ГЛАВА 22

     Зимою  1684  года  одна  из  ив треснула под гнетом  ледяного  покрова  и
обрушилась  в  воду  вместе  с береговою кромкой.  Теперь  в  образовавшейся
пустоте  стал  виден домик лесоруба за рекой на опушке. Господина  де  Сент-
Коломб  весьма опечалила гибель ивы, тем более, что она совпала  с  болезнью
Мадлен.  Он проводил много времени у постели старшей дочери. Он страдал;  он
искал  и  не  находил слов утешения. Он гладил стаявшее лицо  дочери  своими
старческими  руками. Однажды вечером, во время одного из таких визитов,  она
попросила   отца  сыграть  "Мечтательницу",  некогда  сочиненную   для   нее
господином Мареном, который любил ее в те времена. Но он отказался и в гневе
покинул  комнату. Однако, несколько времени спустя, господин де  Сент-Коломб
отправился  в  Ситэ,  в  мастерскую господина  Парду,  и  попросил  Туанетту
предуведомить  господина Маре. В течение десяти месяцев  господин  де  Сент-
Коломб  не  только  хранил упорное молчание, но и  не  брал  в  руки  виолу;
подобное отвращение впервые посетило его. Гиньотта давно умерла. Он  так  ни
разу и не притронулся к ней, не коснулся ее распущенных по спине волос, хотя
его  снедало  желание.  Некому было теперь подавать ему  глиняную  трубку  и
кувшинчик с вином. Он отослал слуг в их каморки спать или играть в карты. Он
предпочитал сидеть в одиночестве - либо дома, за столом с канделябром,  либо
в  своей  хижине, со свечою в шандале. Он не читал, Не открывал свою  нотную
тетрадь  в  красной марокеновой обложке. Он принимал учеников, не удостаивая
их  ни единым взглядом, не шевелясь, и, в конце концов, пришлось сказать им,
чтобы они больше не приходили играть перед ним.
     И  все  это  время господин Маре являлся по ночам к хижине  и,  приникнув
ухом к дощатой стенке, слушал молчание.

ГЛАВА 23

     Однажды  днем  Туанетта и Люк Парду приехали в Версаль,  дабы  поговорить  с
господином  Маре,  игравшим там в это время: Мадлен де Сент-Коломб  заболела
оспой  и  лежала  в сильном жару. Опасались, как бы она не умерла.  Один  из
гвардейцев сообщил господину Первому музыканту, что его ждет на улице какая-
то  Туанетта. Марен Маре вышел к ней весьма недовольный, весь в кружевах,  в
туфлях  на высоких каблуках с красно-золотыми бантами. Вид у него был крайне
озадаченный.  Все  еще держа в руке записку, он первым  делом  объявил,  что
никуда  не поедет. Потом осведомился о возрасте Мадлен. Она родилась  в  тот
год,  когда  умер  король(17). Следовательно, нынче ей было тридцать  девять
лет;  Туанетта  сказала  Марену, что ее старшей  сестре  непереносима  мысль
встретить свое сорокалетие старой девой. Однако муж Туанетты, господин Парду-
младший,  считал, что Мадлен попросту свихнулась. Сперва она принялась  есть
хлеб из отрубей, затем наотрез отказалась от мяса. Теперь женщина, сменившая
Гиньотту,  кормила ее с ложки. Господин де Сент-Коломб вбил себе  в  голову,
что  нужно  давать больной персиковый сироп, дабы спасти ее от  смерти.  Эту
причуду  он унаследовал от жены. Когда Туанетта произнесла имя господина  де
Сент-Коломб,  Марен Маре прикрыл рукою глаза. Но Мадлен не могла  проглотить
ни  капли,  ее  рвало. Господа из Пор-Руайяль уверяли, будто  оспа  приводит
людей  к святости и затворнической жизни в монастыре, однако Мадлен де Сент-
Коломб  объявила, что истинная святость - это служение ее отцу, а  наилучший
монастырь  -  его  хижина на берегу Бьевры, и выше этого ей  уже  ничего  не
удостоиться.  Что  же до обезображенного лица, то, по ее словам,  хуже,  чем
было,  все равно некуда: она, мол, и без того усохла, как щепка, и  страшна,
как  смертный грех; недаром же любовник бросил ее, ибо ее груди,  когда  она
исхудала  от  тоски, сделались не больше ореха. Она не желала  исповедаться,
e.bo  здесь  вряд  ли  сказывалось влияние господина де Бюра  или  господина
Лансело.  Но  она все еще была набожной. Многие годы она ходила  молиться  в
часовню.  Она  поднималась на кафедру, глядела оттуда на  хоры,  на  ступени
алтаря, садилась за орган. Она говорила, что посвящает эту музыку Богу.
     Господин  Маре  осведомился  о  самочувствии  господина  де  Сент-Коломб.
Туанетта едко ответила, что отец здоров, но что он отказывается играть пьесу
под названием "Мечтательница". Еще шесть месяцев назад Мадлен полола траву и
зажала цветы в саду. Теперь у нее даже не хватает сил дойти до часовни. А  в
те  дни,  когда  она  могла держаться на ногах, она непременно  желала  сама
прислуживать  отцу  во  время обеда и, то ли из  духа  смирения,  то  ли  из
отвращения к самой мысли о еде, стояла, подобно служанке, у него за  спиною.
Господин  Парду уверял, что Мадлен рассказывала его жене, как она  по  ночам
жжет  себе  руки  корячим свечным воском. Она даже показывала  ей  ожоги  на
плечах. Она перестала спать, - впрочем, этом она походила на отца. И ее отец
смотрел  ночами, как она бродит в лунном свете вокруг курятника или  молится
на коленях прямо в траве.

ГЛАВА 24

     Туанетте все же удалось переубедить Марена Маре. Она привезла его  в  дом
господина  де  Сент-Коломб,  предупредив отца,  так  чтобы  им  не  пришлось
встретиться. В комнате, куда он вошел, стоял затхлый дух нечистого белья.
     -  Какие  на  вас великолепные банты, сударь! Но вы очень растолстели,  -
сказала Мадлен де Сент-Коломб.
     Он  ничего не ответил; придвинув к ее постели табурет, он сел на него, но
тот  оказался  слишком  низок. Тогда он встал  и  в  сильном  замешательстве
неловко  оперся  на спинку кровати. Мадлен сочла, что его  голубые  атласные
штаны   слишком  тесны:  при  каждом  движении  они  туго  обтягивали   зад,
подчеркивали жирные складки живота и выпуклость члена. Она сказала:
     -  Благодарю  вас  за  то,  что  приехали из  Версаля.  Мне  бы  хотелось
послушать, как вы играете ту пьесу, что некогда сочинили для меня,  а  потом
опубликовали.
     Он   предположил,  что  речь,  вероятно,  идет  о  "Мечтательнице".   Она
посмотрела прямо ему в глаза и ответила:
     - Да. И вы знаете, почему.
     Он  смолк и понурил голову. Потом внезапно обратился к Туанетте, прося ее
сходить за виолою Мадлен.
     -  У  вас  так запали глаза и щеки! И руки ваши так исхудали! - испуганно
промолвил он, когда Туанетта вышла из комнаты.
     - Весьма деликатно с вашей стороны - заметить это.
     - И голос стал ниже, чем прежде.
     - Зато ваш звучит дискантом.
     - Возможно ли, что вас не снедает какая-нибудь печаль? Вы так осунулись.
     - О нет, в последнее время никаких печалей у меня не было.
     Марен  Маре снял руки с одеяла и, отойдя от кровати, прислонился к стене,
в тени оконной портьеры. Он спросил, совсем тихо:
     - Вы сердитесь на меня?
     - Да, Марен.
     - То, как я обошелся с вами, все еще внушает вам ненависть ко мне?
     -  О, не только к вам одному, сударь! Я возненавидела также и самое себя.
Я  презираю  себя за то, что вся высохла сперва от любви к вам, а  после  от
печальных воспоминаний. Взгляните на меня - остались одни кости, совсем  как
у Дидоны(18).
     Марен  Маре  засмеялся  и подошел к постели. Он сказал,  что  никогда  не
находил  ее  толстой; ему помнится, он и прежде мог обхватить ее ногу  всего
двумя пальцами.
     -  Вы  очень  остроумны,  -  ответила она. -  подумать  только,  мне  так
хотелось стать вашею женой!
     И  мадмуазель де Сент-Коломб вдруг сбросила с себя одеяло. Господин  Маре
так  резко отшатнулся, что перевязь альковной занавеси распустилась и упала.
Мадлен  подобрала рубашку, чтобы сойти с постели, и он увидел ее  обнаженные
ноги  и  лоно. Она встала босиком на каменный пол, охнув от усилия, натянула
подол  рубашки  и  показала, а затем всунула его  в  руки  Марену  Маре,  со
словами:
     - Любовь, которую ты мне выказывал, была не толще этой вот подпушки.
     - Ты лжешь!
     Они  умолкли. Потом она тронула высохшими пальцами запястье  Марена  Маре
под пышными кружевами и указала:
     -  Сыграй, прошу тебя. Он